Помоги проекту - поделись книгой:
Энди захлопнул багажник «лэнд ровера».
- Не переживай, Сьюз, - подбодрил он меня. – Мы быстренько запишем тебя в автошколу. Поднатаскаешься и в два счета догонишь Брэда.
Я взглянула на Балбеса. Даже за миллион лет мне бы в голову никогда не пришло, что кто-то предположит, будто мне понадобится в чем бы то ни было догонять
Но, похоже, меня ожидала масса сюрпризов. Пальмы были только началом. Подъезжая к дому спустя час после отбытия из аэропорта, – и не самый быстрый, надо сказать, час для меня, зажатой между Соней и Балбесом и слушающей Дока, восседающего сзади на моих сумках и по-прежнему распинающегося об успехах Транспортного управления Нью-Йорка, – я начала понимать, что все будет не так, – совсем, совсем не так, – как я ожидала, и уж точно не так, как я привыкла.
И не только потому, что я буду жить на противоположной стороне континента. Не только потому, что, куда ни глянь, я натыкалась взглядом на то, чего никогда не видела в Нью-Йорке: придорожные торгующие фруктами лотки, предлагающие артишоки и гранаты по доллару за дюжину; тянущиеся одно за другим вдоль дороги поля с вьющимися вокруг деревянных шпалер виноградными лозами; рощи лимонных деревьев и авокадо; буйную зелень, которую я даже не смогла опознать. И над всем этим раскинулось небо – такое голубое, такое бескрайнее, что воздушный шар, летящий по нему, выглядел совсем крошечным – как пуговица на дне большущего плавательного бассейна.
А еще же океан… Он так неожиданно возник у меня перед глазами, что поначалу я его не узнала, приняв за очередное поле. Но потом заметила солнечные блики, пляшущие по поверхности воды и посылающие мне неведомые сигналы азбукой Морзе. Отраженные лучи так слепили, что невозможно было смотреть без солнечных очков. Вот он, Тихий океан… громадный, раскинувшийся почти так же широко, как небосвод, живой, пульсирующий организм, посылающий волны на белые пески пляжей, изогнутых словно запятые.
Живя в Нью-Йорке, я видела океан – такой, с пляжем, – всего несколько раз, да и то мельком. Я не смогла сдержать восклицания, когда увидела настоящий Тихий океан. Услышав мой вскрик, все замолчали… кроме Сони, который, разумеется, спал.
- Что? – испуганно спросила мама. – Что случилось?
- Ничего, - ответила я. Мне стало стыдно. Эти люди, ясное дело, привыкли к виду океана. Они, наверное, подумают, что я дурочка какая-то, раз так разволновалась по этому поводу. – Просто океан.
- О, - успокоившись, сказала мамуля. – Да. Правда же, он чудесный?
- Высокие сегодня волны, - заметил Балбес. – Наверное, можно будет сбегать на пляж перед обедом.
- Нельзя, - возразил его отец, - пока не закончишь курсовую работу.
- Ну пап!
Это заставило маму разразиться длинным и подробным отчетом о школе, в которую меня отдали. Школа носила имя какого-то испанского парня Хуниперо Серра[4], появившегося здесь в восемнадцатом веке и заставившего коренных американцев, живших на этих землях, исповедовать христианство вместо их собственной религии. Соня, Балбес и Док занимались там же. Учебное заведение располагалось в громадном глинобитном здании миссии, привлекавшем около двадцати тысяч туристов в год.
Я не прислушивалась к маминым словам. Мой интерес к школе всегда был близок к нулю. Переехать сюда до Рождества мне не позволило единственное обстоятельство – в школе при миссии для меня не нашлось свободного места, и пришлось ждать начала второго семестра, пока оно не появилось. Я не возражала: несколько месяцев, проведенных у бабушки, были не так уж и плохи. Помимо того, что она блестяще справляется с обязанностями адвоката по уголовным делам, бабуля к тому же замечательно готовит.
Мое внимание по-прежнему было поглощено океаном, скрывшимся за какими-то холмами. Я вытянула шею, надеясь взглянуть на него еще хоть разочек, когда до меня вдруг дошло…
- Минуточку, - опомнилась я. – Когда, говоришь, была построена эта школа?
- В восемнадцатом веке, - отозвался Док. – Идея миссии, воплощенная в жизнь францисканцами под эгидой католической церкви и испанского правительства, была направлена не только на то, чтобы обратить в христианство коренных американцев, но еще и на то, чтобы научить их, как стать успешными торговцами в новом испанском обществе. Первоначально миссия служила…
- В восемнадцатом веке? – повторила я, наклонившись вперед. Меня крепко зажало между Соней, – чья голова качалась взад-вперед до тех пор, пока не устроилась у меня на плече, благодаря чему я поняла, что он пользуется шампунем «Финесс»[5], – и Балбесом. Знаете, Джина никогда не упоминала о том, сколько места занимают ребята. Так вот, два парня под метр восемьдесят пять ростом и весом не меньше девяноста килограмм каждый занимают довольно
Должно быть, мама услышала в моем голосе панику, поскольку обернулась и попыталась меня успокоить:
- Ну же, Сьюз, мы с тобой это обсуждали. Я рассказывала, что места в школе Роберта Льюиса Стивенсона можно ждать годами, а ты говорила, что не хочешь учиться там, где будут одни девочки, так что школа Пресвятого сердца Иисуса отпадает, а Энди слышал ужасные истории о злоупотреблении наркотиками и засилье банд в муниципальных…
- В восемнадцатом веке? – Я чувствовала, как мое сердце выскакивает из груди, как будто я только что намотала несколько кругов. – То есть зданию
- Не понимаю… - удивился мой отчим.
Мы проезжали через городок Кармел мимо живописных коттеджей, – у некоторых даже были крытые соломой крыши, – красивых маленьких ресторанчиков и художественных галерей, и Энди теперь приходилось вести очень осторожно, поскольку на дорогах появилось полно машин с номерными знаками других штатов, а на перекрестках не было светофоров, чем местные жители, непонятно почему, очень гордились.
- Что такого плохого, - попытался выяснить он, - в восемнадцатом веке?
Мама абсолютно монотонным и безучастным голосом, – я называю его «голос для плохих новостей», им она зачитывает на телевидении новости об авиакатастрофах и детских смертях, – пояснила:
- Сьюз никогда не была в восторге от старых зданий.
- О, - усмехнулся Энди. – Тогда, боюсь, ей не понравится наш дом.
Я вцепилась в подголовник его кресла и сдавленно спросила:
- Почему? Почему мне может не понравиться наш дом?
Разумеется, я поняла причину, как только мы к нему подъехали. Дом был огромным и невероятно красивым, со всякими разными башенками в викторианском стиле и «вдовьей площадкой»[6]. Он стоял в окружении высоких, дарящих тень сосен и пышных цветущих кустарников. Мамуля выбрала для него расцветку в белых, голубых и кремовых тонах. Высотой в три этажа, полностью сколоченное из древесины и не похожее на ужасные окружающие его образчики архитектуры из стекла и стали или оранжевого кирпича, это было самое восхитительное и утонченное здание в округе.
И я не испытывала никакого желания переступать его порог.
Соглашаясь переехать с мамой в Калифорнию, я знала, что меня ждет множество перемен. Артишоки вдоль дороги, лимонные рощи, океан… на самом деле, это все мелочи. Главное – мне теперь приходилось делить мамино внимание с другими людьми. Последние десять лет, с тех пор, как умер мой отец, мы жили вдвоем. И, должна признаться, мне, вроде как, нравилось такое положение вещей. В действительности, если бы Энди не сделал мамочку невероятно счастливой, – а это было видно невооруженным взглядом, – я бы уперлась руками и ногами и изо всех сил воспротивилась бы всей этой затее с переездом.
Но достаточно взглянуть на них, когда они вместе, – Энди и мамуля, – чтобы в ту же секунду стало понятно, что эти двое без ума друг от друга. И какой бы я была дочерью, если бы воспротивилась этому? Поэтому я смирилась с Энди, смирилась с тремя его сыновьями и смирилась с тем, что мне придется покинуть все, что я знала и любила в своей жизни – лучшую подругу, бабушку, рогалики, Сохо[7], – чтобы подарить мамочке то счастье, которого она заслуживала.
Но я как-то не подумала, что мне впервые в жизни придется жить в
И не просто в доме, а, как с гордостью сообщил Энди, доставая мои сумки из машины и вручая их сыновьям, в построенном в тысяча восемьсот сорок девятом году и полностью реконструированном здании. В девятнадцатом веке здесь располагался пансион, и, по всей видимости, у него была не самая лучшая репутация. Иногда в передней гостиной из-за карт или женщин вспыхивали споры, которые заканчивались перестрелками. В стенах до сих пор виднелись дырки от пуль. Вообще-то Энди даже украсил одну из них рамкой, вместо того, чтобы заделать. Это немного ненормально, смущенно признался он, но ведь так интереснее. Энди готов был поспорить, что мы живем в единственном доме на холмах Кармела, в стенах которого есть дыра от пули, появившаяся в девятнадцатом веке.
Ха! Я в этом и не сомневалась.
Мама продолжала поглядывать на меня, пока мы поднимались на крыльцо по высокой лестнице. Она явно переживала, каким будет мое мнение. На самом деле, я была немного раздражена тем, что мамуля меня не предупредила. Хотя и понимала, почему она так поступила. Если бы она рассказала, что купила дом, которому больше ста лет, я бы никогда сюда не переехала. Я бы осталась с бабушкой до тех пор, пока не настало бы время уезжать в колледж.
Потому что мамуля права: мне не нравятся старые здания.
Хотя я и понимала, что именно это старое здание очень даже ничего. Стоя на крыльце, можно было разглядеть внизу весь Кармел: городок, долину, пляж, океан. От открывающегося вида просто дух захватывало. Многие заплатили бы миллионы – и, судя по роскошной отделке соседних домов, таки заплатили – за такой вид, так что мне совершенно не на что было жаловаться.
И все же, когда мамуля предложила: «Пойдем, Сьюз. Я покажу твою комнату», - я не смогла сдержать легкой дрожи.
Внутри дом был таким же красивым, как и снаружи. Я узнала мамины вещички – одни сверкали полировкой, другие радовали глаз желто-голубой расцветкой, – и мне стало немного легче. Тут был буфет, который мы с мамой купили во время одной из поездок в Вермонт на выходных. На стенах гостиной висели мои детские фотографии вперемешку со снимками Сони, Балбеса и Дока. В кабинете во встроенном шкафу я заметила мамины книги. Повсюду попадались ее растения, за перевозку которых она заплатила бешеные деньги, не сумев с ними расстаться. Они стояли в деревянных кадках, висели в кашпо на окнах с витражными стеклами, были расставлены на перилах в конце лестницы.
Но тут же находились вещи, которых я не узнавала: блестящий белый компьютер возвышался на столе, за которым мама выписывала чеки для оплаты счетов; широкоэкранный телевизор с тянущимися к нему от какой-то видео-приставки проводами смотрелся нелепо на камине в кабинете; возле двери в гараж стояли прислоненные к стене доски для серфинга; огромный слюнявый пес подбежал ко мне и, похоже, решив, что у меня в карманах припрятано что-то вкусненькое, полез туда своим большим влажным носом.
Все это выглядело как-то чужеродно, как будто все эти мужские вещи бесцеремонно вторглись в жизнь, которую мы с мамой создавали для себя. К этому мне еще предстояло привыкнуть.
Моя комната располагалась на втором этаже, прямо над козырьком крыльца. Всю дорогу из аэропорта мама, нервничая, снова и снова рассказывала о банкетке, которую Энди сделал в эркере. Из окна открывался тот же вид, что и с крыльца: широкий обзор всего полуострова. С их стороны, и правда, было очень мило отдать мне такую хорошую комнату – с лучшим видом во всем доме.
Нижнюю половину стен спальни Энди обшил деревянными панелями с замысловатым белым узором, а верхнюю отделал кремовыми обоями в голубых незабудках. Ими же он обклеил мою собственную отдельную ванную. А еще мама с Энди купили новую кровать – на четырех столбиках с кружевным пологом, которую мама всегда мечтала мне приобрести, но никак не могла себе позволить. И когда я поняла, сколько усилий они приложили, чтобы я – ну, или, по крайней мере, некая вымышленная, чересчур женственная девчонка… не
И тут я повернулась к эркеру и увидела, что на банкетке, которую с такой любовью мастерил для меня Энди, уже кто-то сидит.
Кто-то, не имеющий отношения ни ко мне, ни к Соне, Балбесу или Доку.
Я обернулась к Энди, чтобы понять, заметил ли тот незваного гостя. Энди ничего не заметил, хотя незнакомец сидел прямо здесь, перед его носом.
Мама тоже его не видела. Зато она увидела выражение моего лица. Думаю, оно было не самым веселым, поскольку она тоже перестала улыбаться и, горестно вздохнув, простонала:
- О, Сьюз. Только не это…
Глава 2
Думаю, мне следует объясниться. Я не совсем похожа на типичную шестнадцатилетнюю девушку.
О,
Конечно, если не обращать внимания на то, что я могу разговаривать с мертвыми.
Пожалуй, я не совсем верно выразилась. Наверное, правильнее было бы сказать, что мертвые разговаривают со мной. В том смысле, что не я выступаю инициатором этого общения. По правде говоря, я по возможности стараюсь избегать всех этих вещей.
Просто дело в том, что они не всегда дают мне такую возможность.
Призраки, я имею в виду.
Нет, я не сошла с ума. По крайней мере, я не безумнее любого среднестатистического подростка шестнадцати лет. Наверное, некоторые люди могут
Но даже на девятом этаже «Бельвю»[8], – а именно туда упрятывают всех чокнутых Нью-Йорка, – я, скорее всего, не смогла бы скрыться от призраков. Они бы меня нашли.
Они всегда так делают.
Помню, как увидела привидение впервые. Эта встреча стоит перед глазами так же отчетливо, как все прочие воспоминания того времени. Правда, мне тогда было два года, так что в памяти остались лишь какие-то обрывки. Но привидение я помню так же явственно, как историю с мышкой, которую отняла у кота и стала укачивать, пока перепуганная мама не отняла ее у меня.
Эй, мне было всего два года, ясно? Я тогда понятия не имела, что мышей следует бояться. Как и призраков. Вот почему даже четырнадцать лет спустя ни мыши, ни привидения не могут меня испугать. Заставить вздрогнуть? Возможно, иногда. Вызвать раздражение? О да, частенько. Но испугать?
Никогда.
Призрак походил на мою мышку: такой же маленький, серый и беспомощный. До сих пор не знаю, кем она была. Я попыталась поговорить с этой странной тетенькой на своем детском языке, но она меня не поняла. Призраки понимают лепет двухлетних малышей не больше, чем все остальные. Она просто грустно смотрела на меня, сидя на верху лестницы нашего дома. Наверное, мне стало ее жалко, так же, как мышку, и захотелось ей помочь. Только я не знала, как. Поэтому сделала то, что в таких ситуациях делают двухлетние дети. Побежала к маме.
Именно тогда я получила свой первый урок по поводу привидений: видеть их могу только я.
Нет, другие люди, разумеется, тоже
И поверьте мне, вокруг слоняется
В тот самый день, когда я увидела свое первое привидение, мне стало понятно, что большинство людей – даже моя собственная мама – вообще их не видят. Никто из моих знакомых никогда в жизни не сталкивался с привидениями. По крайней мере, никто в этом не признался.
Так что в тот день, четырнадцать лет назад, я уразумела о призраках еще кое-что: не стоит трезвонить направо и налево, что ты видишь кое-кого из них. Или, как в моем случае, что ты видишь всех и каждого.
Вряд ли мама тогда догадалась, что я показываю пальчиком и пытаюсь рассказать ей о привидении. Мне кажется, она ничего не поняла. Скорее всего, мамуля решила, что я лепечу ей что-то о той мыши, которую она отобрала у меня чуть раньше. Поэтому мама мужественно посмотрела туда, куда я указывала, кивнула и сказала: «Угу. Ладно, Сьюзи. Что ты хочешь сегодня на обед? Жареного цыпленка? Или тунца?»
Я, конечно, не ожидала, что ее реакция будет такой же, как в случае с мышью: в тот момент мама бережно прижимала к себе новорожденного соседского малыша и при виде мышки у меня в руках издала пронзительный вопль, ставший еще пронзительнее в ответ на мое гордое заявление: «Посмотри, мамочка. Теперь у меня тоже есть ребенок», - из которого она не разобрала ни слова, как я теперь понимаю.
Но я ожидала хотя бы
Лишь немного позднее, жуя своего жареного цыпленка, я поняла, что причина, по которой мамочка не дала никаких объяснений по поводу странной серой женщины, состояла в том, что мама ее
В два года это не показалось мне чем-то необычным. Тогда я просто подумала, что это одна из тех вещей, которые отличают детей от взрослых. Например, дети должны все время есть овощи. Взрослые – нет. Дети катаются в парке на карусели. Взрослые – нет. Дети видят серых существ. Взрослые – нет.
И хотя мне было всего два года, уже тогда я понимала, что не стоит рассказывать о маленьком сером существе на лестнице. Никому. И никогда.
И я не рассказывала. Ни о своем первом призраке, ни о сотнях других привидений, которых встретила позже. В самом деле, о чем здесь говорить? Я их вижу. Они что-то мне говорят. Чаще всего, я не понимаю, о чем они толкуют и чего хотят, и, как правило, они оставляют меня в покое. Конец истории.
Наверно, так бы это и продолжалось по сей день, если бы внезапно не умер мой папа.
Вот так вот. Ни с того ни с сего. Только что он был здесь, готовил ужин на кухне, отпускал, по своему обыкновению, шуточки, а на следующий день его не стало.
Целую неделю после его смерти, – которую я провела, сидя на крыльце перед нашим домом и ожидая его прихода, – люди старались уверить меня, что он уже никогда не вернется.
Разумеется, я им не верила. Да и с чего бы? Мой отец не вернется? Чушь! Да, он умер. Это я поняла. Но он точно вернется. Иначе кто будет помогать мне решать задания по математике? Кто будет вставать со мной рано утром в субботу, делать бельгийские вафли и смотреть мультики? Кто научит меня водить машину – ведь он обещал! – когда мне исполнится шестнадцать? Может, мой отец и умер, но я совершенно точно снова его увижу. Каждый божий день я видела кучу умерших людей. Почему бы мне не увидеть собственного отца?
В итоге я оказалась права. О, разумеется, мой отец умер. Никаких сомнений. Он скончался в результате обширного инфаркта. Мама кремировала его тело и положила его прах в кружку, из которой пили пиво древние германцы. Знаете, такую, с крышечкой. Мой отец всегда обожал пиво. Она поставила кружку повыше на полку, чтобы до нее не добрался кот, и иногда, когда думала, что я не вижу, разговаривала с ней.
Это страшно меня огорчало. На самом-то деле мне, наверное, не в чем было ее винить. Если бы я не знала о мертвых чуточку больше, то, скорее всего, тоже разговаривала бы с пивной кружкой.
Но, как вы уже догадались, те люди из моего дома ошибались. Да, мой отец умер. Но я все-таки
Если честно, теперь я видела его даже чаще, чем когда он был жив. Ведь раньше большую часть времени папа проводил на работе. Теперь же, когда он умер, дел у него поубавилось. Поэтому мы часто виделись. Иногда даже слишком часто. Его любимым развлечением стала внезапная материализация рядом со мной, когда я меньше всего этого ожидала. Это несколько раздражало.
Но именно отец мне в конце концов все объяснил. Так что, наверное, отчасти даже хорошо, что он умер, иначе я бы никогда не смогла понять, что к чему.
Если честно, это не совсем так. Кое-что мне рассказала гадалка на картах Таро. Дело было на школьной ярмарке. Я пошла туда только ради Джины – она не хотела идти одна. С моей точки зрения, все это, конечно, было полной чепухой, но я все равно отправилась туда, ведь именно так поступают лучшие подруги. Эта женщина – мадам Зара, медиум – гадала Джине на картах: ты добьешься большого успеха, станешь нейрохирургом, в тридцать лет выйдешь замуж, у тебя будет три ребенка, бла, бла, бла… в общем, обычный треп, который все хотят услышать. Когда сеанс подошел к концу, я уже собиралась уходить, но Джина потребовала, чтобы мадам Зара погадала и мне.
Можете догадаться, что произошло. Посмотрев на карты, медиум пришла в крайнее замешательство. Она перемешала и разложила колоду еще раз. Потом посмотрела на меня.
- Ты, - заявила мадам Зара, - разговариваешь с духами.
Джина пришла в полный восторг:
- О Господи! Господи! Правда?! Сьюз, ты слышала?! Ты можешь разговаривать с духами! Ты тоже медиум!
- Не медиум, - поправила мадам Зара, -
- Кто?! – недоуменно переспросила Джина. – Это
Но я поняла. Я никогда не знала, как это называется, но понимала, что это такое. Отец объяснил мне все немного другими словами, но суть я уловила: я что-то вроде контактного лица, с которым может встретиться любой, кто отправился на тот свет, оставив свои дела… скажем так, в беспорядке. После чего я, если у меня получается, привожу их в порядок.
Только так я могу это объяснить. Не знаю, с чего мне так повезло… В том смысле, что во всех других отношениях я ведь вполне нормальна. Ну, во всяком случае, почти. Я просто обладаю этой прискорбной способностью общаться с призраками.
Причем не с
Поэтому, сами понимаете, последние шестнадцать лет мой жизненный путь отнюдь не был усыпан розами.
Представьте себе, каково быть преследуемой – в прямом смысле этого слова – привидениями каждую минуту каждого дня своей жизни. Приятного мало. Вот хочешь ты по-быстрому сбегать в магазин за банкой газировки… Упс, на перекрестке стоит мертвый парень. Его кто-то застрелил. И он обретет покой только после того, как ты убедишь полицейских арестовать человека, который это сделал.
А тебе всего лишь хотелось газировки.
Поделиться книгой: