Поздний гость. Стихотворения и поэмы

ПОЗДНИЙ ГОСТЬ

I СТИХИ

По страницам ветер бродит; Из распавшейся строки Сквозь трамвайные звонки Поздний гость ко мне выходит. Кто он? Чем он сердцу дорог? Думать трудно, думать лень —

ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ

Копiа поютъ на Дунаи. Ярославнынъ гласъ слышитъ; зегзицею незнаемъ рано кычетъ… Слово о полку Игореве

1

Темный лоб в огневой насечке, — Не атлас, не шелк, не парча — Раздобыли во всем местечке Залежалый кусок кумача. Темный лоб перерезан шрамом, В веки врезаны два пятака, — Есть в местечке такая яма, Где бессрочны все отпуска. Проходили, прошли, и мимо, — Снегом, ветром следы замело — Что, товарищ, так нелюдимо В три морщины ты сжал чело? Не тужи, не робей, не надо, — Задувает в зарю трубач, Это конница Сталинграда За тобой развернулась вскачь. Ухарь ветер усы косматит, От галопа душе бодрей, Разошелся, снарядов хватит, В ярой одури гром батарей — Будет, будет вином багряным Угощать молодых подряд В чистом поле на свадьбе пьяной Молчаливый курносый сват. Будет кланяться миру в пояс, Обнимать за дружком дружка, — Слышу, слышу — княгинин голос Окликает сквозь дым века.

2

В Новеграде, в Путивле старом, Лишь заря прозвенит в окно, На стене городской, над яром, Раздувается полотно. То не лебедь поет, тоскует, В море синее бьет крылом, — Ярославна в зарю кукует, Припадает к земле челом. — Полечу, — кычет, — вдаль зегзицей, — За Каял, за реку быстру. — Ярославна-свет вещей птицей Просыпается поутру. — Долечу, — кычет, — к тем ли воям Что курганная степь взяла, — Ржала медью, к лихому бою, За холмами ночная мгла. Где рядами легли шинели На зеленый, на конский луг, Плавит жажда на княжьем теле Огневую свою стрелу. Я рукав омочу бобровый В тот Каял, в ту реку быстру, На виске его шрам суровый, Росчерк сабельный оботру… Солнце, солнце, почто простерло Ты лучи над родным полком? Пылью каменной выжгло горло, Заслепило глаза песком. Губы милого жаром серым, Смертной жалобой сведены — Ярославна уходит в терем На заре с городской стены.

3

Снилось мне, — на горах, на черных, Пеленали в холсты меня, И коньки в теремах узорных Поломались к закату дня. Замешали в вино отраву, Дали выпить мне то вино, В синем кубке лихие травы Оплели корневищем дно. У колчанов открыли тулы, Часто сыпали мне на грудь Крупный жемчуг, и долгим гулом Ворожила ночная муть… Смутный сон. На походном ложе, На тесовом, я ждал утра, И твой плач, на туман похожий, Стлался медленно вкруг шатра. Барабаны пробили зорю, Батарейный трубил трубач — Между Волгой и Черным Морем Встал к полудню твой древний плач. Все бугры зацвели полками, И я слышал, — трубя, звеня, Прорастала земля веками У копыт моего коня. И я видел, — в сквозные ткани, В жемчуг матовый убрана, Уплывала в речном тумане За певучей волной волна.

4

То не лебедь поет, тоскует, В море синее бьет крылом, — Ярославна в зарю кукует, Припадает к земле челом — Ты не плачь, Ярославна, в зори, Ты в зарю на стене не плачь, — Скачет долом, летит с угорий Твой кудрявый лихой трубач. Вон ширяет всё выше, выше, И куда ни взмахнет рука, — Красным золотом камень вышит, Кровью вздыбленной седока. В Новеграде, в Москве, во Пскове И на Волге шумит-звенит, В снежный голос косматит брови, Распускает в метель ремни. Выкликает орлов на зори, Орлий клекот по всей земле, От соленых чужих поморий До путивльских родных полей — Кони ржут за Сулой, за Доном, Щит багряный ведет полки, В дымный трепет, в степные гоны Брошен перстень с твоей руки. Запушился морозной пылью, Закружился в седой волне, Пал в года лебединой былью, Вещим словом на сердце мне. Где каспийская степь безводней, Распаялся, прожег песок — Но не плачь, ты не плачь сегодня На стене в заревой восток. Скачут кони, несутся лихо, Всем видны, далеко слышны — Ярославна уходит тихо На заре с городской стены.

ИГОРЕВЫ ПОЛКИ

И та же степь, и тот же зной, Лазурь над глиной и песками, — Знакомый путь передо мной, Поросший ржавыми веками. Сверкнет дорожный бубенец, Переплеснется воздух четкий, И за курганами беглец Вздымает пыль стальной походкой. Опять ордынская стрела В колчане зреет и томится, И в узкой балке расцвела Багряной былью сукровица. Неистребимы и легки, Кудрявым Игорям на смену, Спешат веселые полки Забрызгать степи конской пеной. Сухие стебли ковыля Срезают кони удилами, — И стала русская земля За невысокими холмами. Всё та же степь, и тот же хруст, Блуждают сумерки в овраге, И неприметный к ночи куст Стал тяжелей от росной браги. Печаль дорожная звенит Крылом подбитым журавлиным, От граней дымчатых в зенит Струится тень широким клином. Несется полночь на коне, Томится ратник в поле чистом, На половецкой стороне Смерть пляской тешится и свистом. Предгрозовой тяжелый пар Гнет долу тощие бурьяны, И синей молнии пожар Поют тревожные баяны. Но жаркий шлем закинут в Дон, Заря скрипит над волчьим логом, — Летит с попутным ветром звон Лебяжьим пухом по дорогам. Мне по обочинам пустым Дано трубить в мой рог суровый И призывать далекий дым В забвенье рухнувшего крова. Но снилось — вызрела стрела, И дева вещая Обида По бездорожьям и телам Прошла от Кеми до Тавриды. Как птица древняя, в ночи Кричала сонная телега, И пересохшие мечи Тупились в ярости набега. Горели заревом костры, Дымилась степь кремневой пылью, И все овраги и бугры Цвели всю ночь багряной былью. И знал, — от зарева проснусь, — Звеня железными полками, Придет и снова станет Русь За невысокими холмами. Костями рылась борозда, Ломались крепкие орала, И темной гибели узда Ладони кровью обагряла. Но трудный полдень согнут в рог, — Веселый Игорь скачет прямо И в каждый встреченный порог Звенит победными ветрами — Широкий ветер освежит Немой простор земного круга, Перемешает рубежи И дали вымеряет туго. Росой коснется пыльных губ, Дождем прольется над долиной И в кирпичи высоких труб Плеснет размеренной былиной.

1925–45

БЕРЛИН 1923–1939

* * *

Снова хмель загулял во сне, Сад в три дня молоком облит, — А в лесу, на овражном дне, Половецкая девка спит. Березняк да крапивный дух Приведут под уздцы коня, — За конем прибежит пастух, Завернет поводок вкруг пня. Паровоз за бугром свистит, Бродит в снах колокольный звон — Ты коня, молодец, пусти — Половчанку бери в полон. Выйдет ночь проверять весну, Стянет звездный тугой кушак, — В молодом весняном плену Зацветет на сорочке мак.

1925

ЗЕМЛЯ

Ярится степь, — уже не дева, Дождем и солнцем пронзена, Земля для пламенного сева Блистательно обнажена. Сгрудились борозды за плугом, Безмолвен пахарь и суров, И черный пар пояшет туго Сосцы набухшие бугров. Взыгравший ветр вгоняет щедро Тепло в земные глубины, В зерном беременные недра Подъятой плугом целины. Как укрощенная рабыня, До дна распаханная новь Несет, покорная отныне, Железа терпкую любовь. А там, в овражной буйной чаще, В насторожившемся яру, Зверье бродяжное всё чаще Взывает к звездному костру. И вечерами дней погожих, Когда закат кропит поля, Волчат, детенышей пригожих, Рожает рыжая земля. И в тяжкий час степной натуги, Обрекший жатве тонкий злак, Волками полнятся яруги И заповедный буерак. Когда же в голые просторы Морозы выжмут кровь рябин, Волчата хмурые, как воры, Крадучись, выйдут из глубин. Уйдут в осенние туманы, Разыщут гибель в ржавой мгле, И ветр, остуживая раны, Пригнет их к матери земле.

1923

* * *

Глухая ночь. Фонарь, зевая, Оберегает черный мост, Метель, как лошадь скаковая, На крыше распустила хвост. То пляшет на сугробе взрытом, Играя, рвется на дыбы, То бьет в чугунные столбы Своим рассыпчатым копытом. И вдруг зальется ржаньем грозным, Галопом скачет вдоль стены, Попона облаком морозным Летит с крутой ее спины. Как часовой стою на страже, Слежу за ней из-за угла, Я жду ее, зову и даже Касаюсь зыбкого седла. И вот — вскочу, заправлю ноги В сверкающие стремена И бурным вихрем, без дороги, Помчусь по воле скакуна.

1929

ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА

На обозленный и усталый, На город пыльных чердаков Звезда вечерняя упала Из мимолетных облаков. И сразу стало по-иному, — То горячее, то нежней, По улицам — от дома к дому — Взлетели тысячи огней. Мгла исступленно просветлела, И, в новый ритм вовлечена, Душа медлительное тело Оставить вдруг обречена. Еще привычно попираю Гранит сердитым каблуком, Еще неловко протираю Очки фуляровым платком, — А из-под ног земля уходит В лазурь, в туманы — навсегда — И лишь вечерняя звезда Одна навстречу мне восходит.

1929

* * *

В холодный дым, в туман морозный, Сегодня город погружен, Над белой аркой всадник грозный Сияньем тусклым окружен. Его лицо забили туго Непроницаемые льды, И медленно пушится вьюга В широких кольцах бороды. С карнизов косо пыль сдувая, На острых выступах свистит И мутным облаком летит По голой линии трамвая. Глуша прохожего звонками, Срывает шляпы и платки И мчит огромными прыжками Увертливые котелки. А вслед за буйными вещами, Рождая черные смерчи, Взлетают с треском над плечами Широковейные плащи. Громовый грохот и стенанье, Обвалы каменной стены — То ветер из моей страны Приносит мне напоминанье. И всё внезапной тьмой сокрыто, — Шумит метель по всей земле — Лишь там над бездной, в белой мгле Чернеет конское копыто.

1929

ВОЛХВЫ

Взошла звезда над каменной трубой, И вот — не сплю, не двигаюсь, бледнею — Да, три волхва бредут уже за нею, Роняя тени в сумрак голубой. Их кудри белы львиной белизной (Вся седина моей земли бесплодной), — Их губы дышат горечью степной, По-летнему прозрачной и холодной. Но бьют часы. В бесформенном углу Отчетливей границы очертаний; — Три полотенца свесились во мглу Предутренних пустых очарований — Нет, не жалей, душа моя. Храни Все голоса, пропевшие однажды, Все марева, возникшие от жажды, Всех дальних звезд неверные огни.

РЮГЕН

На горизонте редкий мрак, Дождей широкие ладони, — Как пламень жертвенный, маяк Зажегся в сумрачной Арконе. Идут на север стороною Едва приметные суда, В тиши тревожной иногда Лишь чайка вскрикнет надо мною. Всё глуше, глуше шорох важный Доходит из дубровной мглы, — И вдруг со стоном ветер влажный Сгибает черные стволы. О, как терзает, как возносит Он ветви в бурной вышине, О, как он мучит сердце мне, Как этой муки сердце просит.

* * *

Зверь обрастает шерстью для тепла, А человек — любовным заблужденьем, — Лишь ты, душа, как мохом поросла Насильственным и беглым наслажденьем. Меня томит мой неизбежный день, Ни счастья в нем, ни даже возмущенья — Есть голода высокая ступень, Похожая на муки пресыщенья.

* * *

И дождь, и мгла. Не всё ль равно? Артист в душе, творец без цели, — Он нежной музыки зерно Качает в жесткой колыбели. Пусть спотыкается смычок, Из грубых пальцев выпадая, — Но царственно провалы щек Захлестывает прядь седая. Невыразимая мечта Им безраздельно овладела, — И строже тонкие уста, И выше сгорбленное тело — Дождями вымытый сюртук Вбирает жадно ритм и звуки, — О, пламень глаз, о, сердца стук, О, в ветер брошенные руки! Зачем же хмурая толпа, Зажатая под воротами, Так равнодушна, так скупа, Так небрежет его мечтами? И вот — высокое чело Склонилось долу и остыло, — Как будто то, что быть могло, Ничтожнее того, что было.

1928

* * *

Порой, как бы встревоженный слегка, В пустом кафе не замечаю скуки, И кажутся чарующими звуки Небрежного и грубого смычка. И вот — гляжу по-новому туда, Где, к телу скрипки припадая бровью, Худой румын торгует без стыда Поддельной страстью, злобой и любовью. Так длится ночь. Дымятся зеркала, В окно плывет несвежая прохлада, На скатерти сигарная зола Крошится в бурых пятнах шоколада. Я слушаю. И мысль во мне одна, — Душа, как поле осенью, изрыта, Захлестана, дотла разорена, И оттого — всем радостям открыта.

1928

ТЕНИ ПОД МОСТОМ

Где ночи нет, а день не нужен, Под аркой гулкого моста Азартом заменяя ужин, Они играют в три листа. На свалке городского хлама, В лоскутьях краденых мешков, — Не всё ль равно? валет и дама Решают судьбы игроков. Вот загораясь жаждой гнева, Убийца с золотым зрачком К веселому соседу слева Уж надвигается бочком. Но, с ловкостью привычной вора Тасуя карты, шутки для, Сосед опасному партнеру Сдает учтиво короля — Так, забавляясь и играя, Подобные летучей мгле, Легко любя и умирая, Они проходят по земле. О, не гляди на них тревожно, — Освобожденным и нагим Доступно всё и всё возможно, Что снится изредка другим.

1928

* * *

Когда прожектор в выси черной Свой узкий распускает хвост И над общественной уборной Подрагивает гулко мост, — И затекает дождь за ворот Растерзанного пиджака, Мне кажется, что мост и город Вдруг уплывают в облака — Кто может знать? Но бег тревожный, Весь этот шум и лязг и звон — Весь этот мир — быть может, ложный Мучительный и краткий сон. И вдруг под фонарем проснется Бродяга в ржавом котелке, Он рук моих крылом коснется, Он уведет меня к реке. И я увижу с изумленьем Сквозь своды тяжкие воды Лазурь, пронизанную пеньем, И белых отроков ряды. И крылья обретая тоже, Уже летя, уже трубя, Я в том, который всех моложе, Узнаю с трепетом тебя.

1928–1952

БЕССОННИЦА

1

Снова въедливая хина Сводит судорогой рот, На висках горячий пот — Посиди со мною, Нина. Опусти плотнее штору, Лампу книгами закрой, Вечер скучный и сырой Пролетит легко и скоро. Будем слушать понемногу Шум докучливый дождя Иль, на рифму набредя, Заглушать стихом тревогу. Трудно, трудно в вечер длинный Призывать напрасный сон, Выжимать в стакан лимон, Слушать шорохи в гостиной. Ночь придет, луна засветит Узкой щелью на стене, Позову ль кого — и мне Только голос мой ответит. Жар и бред. Мечты пустые — В целом доме — никого, И на улице мертво, Только сумерки густые. Только легкой каруселью Тени носятся вокруг, Только сердца тайный стук В полуночном подземелье.

2

К незатейливой постели Ближе столик подтяну, Лист бумаги перегну, Чтоб края не шелестели. Резкой лампочки стекло Счетом прачки перекрою, Пуховик взобью горою — Тихо, чисто и тепло. Скука день свой отстучала, Отлетел короткий срок, Помяну его меж строк, — Завтра буду жить сначала. Острый след карандаша Закруглился понемногу, — Так выходит на дорогу Полуночная душа. Что ж? Не всё ей по заказу В пятнах окон городских Под дождем искать таких, Что не выспались ни разу. Счастье рядом, счастье тень, С каждым шагом неразлучно, Да шагать без цели скучно, А бежать за целью лень. Оттого в метель ночную Хорошо лежать без сна, Ближе к тени, чтоб она Прилегла к душе вплотную — Поздно. Счастьем окружен, Глаз усталых не смыкаю, Рифму милую ласкаю И не верю в добрый сон.

1930