Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Поздний гость

Стихотворения и поэмы

I. ЛИРИКА

СТИХОТВОРЕНИЯ

ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ

Ночь длинней, утро в тучи одето… В небе меркнущем стаи гусей Проводили увядшее лето Звонкотрубною песней своей. Уж осыпались бледные клены, Лес развенчанный дремлет во мгле; Всё задумчивей тихие звоны Раздаются на ближнем селе. Отсыревшие за ночь овины Молчаливо грустят на заре… Пожелтевшая ветка рябины Замерла в голубом серебре. Тянет взор в помутневшие дали На простор обнаженных полей, И забытые сердцем печали Вновь проснулись, но только больней.

ЗАЧАРОВАННЫЕ МГНОВЕНИЯ

Когда осенними ночами, Устав от тщетной жажды сна, Я воспаленными очами Гляжу, как бьет в окно сосна; Когда в неясном ожиданьи Слух робко ловит листьев шум, А грудь в предчувствии страданья Теснит наплыв повторных дум; Когда мгновенья застывают, Как длинный ряд жемчужных слез, И сердце больно цепь сжимает Былых надежд и смятых грез, — Тогда в мозгу моем усталом Встают иные вечера, И ранят грудь змеиным жалом Следы ушедшего вчера… Я помню: осенью глухою Мы разошлись без слез, без слов, И я не высказал с тоскою Того, что выплакать готов. И вот в молчаньи ожиданья И в безысходности тоски Я знаю, как родны страданья О тех, кто страшно далеки. Но всё ж зачем такой прекрасной, Такой возвышенной мечте Даны в удел лишь плач безгласный И скорбь в житейской суете?

ОДИНОЧЕСТВО

Ветер тучи нагоняет, Мелкий дождик без конца… Гнется чахлая березка У поросшего крыльца. Мокрый пес дрожит от стужи, Цепь тяжелая визжит; Желтый лист с дерев слетает И по воздуху кружит. Я в аллее почерневшей Целый день брожу один; Вид уныл: забор подгнивший Да заброшенный овин. Скучно, скучно в день осенний Слушать ветра тихий стон Да соседней деревеньки Колокольный перезвон. Дома пусто, неуютно, Затуманено окно И дымит камин осевший, Не топившийся давно. Зябнут руки, ноги стынут, Книга валится из рук… Писк мышей в подполье слышен Да намокшей ставни стук. Целый вечер ждешь тревожно Звука ржавого петель И ложишься без желанья Спать в холодную постель. Но не спится; чутким ухом Ловишь жалобу дождя И дрожишь при вое ветра, Как пугливое дитя. Никого… Быть может, завтра Друг проведает меня… И тревожно засыпаешь До тоскующего дня.

РУССКАЯ ПЕСНЯ

По долам, по холмам, по дремучим лесам Льется русская песня широкая, То, как смех, прозвенит разливным серебром, То заплачет, как вьюга далекая. Не в богатых чертогах родилась она, В вихре пламенном шумного пира, И не пелась она ни в роскошных дворцах, Ни средь пышного блеска турнира. Трубадур молодой в благовонных кудрях Не знавал этой песни могучей, Этой песни, что буйным весельем кипит, Что тоскует тяжелою тучей. В этой песне поется про вольный простор, Про любовь да про горькую долю; Ветер песню подслушал и в поле унес И развеял по чистому полю. А слагалась она среди темных дубрав, Среди нив золотых бесконечных, Среди снежных степей, под небесным шатром, Да у рек голубых быстротечных. Этой песней баюкала ночью дитя, Наклонившись над пряжей, родная; Буря жалобно выла в осенней ночи, Монотонно напев повторяя. С этой песней стучали в лесах топоры, Серпы искрились, косы звенели; Эту песню, сражаясь с могучим врагом, В час последний бестрепетно пели. Умирали певцы; под травой-ковылем Отдыхают их кости от боя, Но жива наша песня и крепнет она Средь могил и степного покоя… Да и было что петь нашей песне родной! Степь без края от моря до моря, Где орлам лишь летать, буйным ветрам шуметь, Звонким вьюгам гулять на просторе! Небеса голубые, поля да леса, Многоводные реки да нивы, — А у рек над водой тихо вербы шумят И тоскуют плакучие ивы… Оттого-то тоска в нашей песне родной Бесконечна, как синее море, Оттого-то и смех в ней и радость звенит И печалится горькое горе. Оттого-то могучи так звуки ее И задумчивей ночи осенней; Льются плачем они, серебром разливным, Соловьиною трелью весенней.

К РОДИНЕ

Никогда не увижу родных я полей, Не увижу, как нива под ветром бежит, Не увижу свободных раздольных степей, Не услышу, как песня звенит Над рекою уснувшей, как волны шумят, Как рыдает певец соловей… Не увижу я больше отчизны своей, Не вернусь никогда я назад. Опустеет мой дом, и плющом зарастет, Развалившись, осыпавшись, свод. Будет ждать меня долго на ржавой цепи Верный пес, мой покинутый друг; Ветерок пронесет по безбрежной степи Вздох последний затаенных мук, Что из губ побелевших средь пасмурных грез При прощанье последнем нежданно слетел… Да, я помню, о счастьи когда-то здесь пел Соловей, задыхаясь от слез. А теперь так всё пусто, уныло кругом, Всюду холод, забвение, сон. Но довольно! Вперед, на чужой стороне, Под покровом печальных полей, Суждено навсегда успокоиться мне, Отдохнуть от кручины своей. Надо мною холодное небо шатер Бесконечный свой бросит, туманная даль Обоймет всё кругом, холодна, как печаль, И закроет вершины далекие гор. Облака, что на родину быстро плывут, Будут знать, где нашел я приют.

ИЗ ОКНА

Сквозь жемчужные узоры Мерзлого окна Степь широкая, как море, Далеко видна. Между белыми буграми В голубой дали Светло-синими коврами Тени залегли. И, серебряной волною Выткав неба свод, Месяц яркий над землею Медленно плывет.

ПОЛЫНЬ И ЗВЕЗДЫ

I

* * *

Елизавете Борисовне Маковской

Я променял уют надежной кровли И молодой, облитый цветом сад На невода бесплодной звездной ловли, На синий дым, кадящий в звездопад. Пути мои неслышны и незримы, Полынь и терн их густо оплели. И шествуют немые серафимы Вослед за мной туманами земли. Быть может, там, за дальнею горою, Еще цветут безветренные дни И белый дом, овеянный зарею, Струит в закат прощальные огни. Я всё отдал за звездную пустыню, За тень крыла, за отзвуки шагов; Я пью вино, пронзенное полынью, И горький мед безводных берегов.

СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ

Святой Георгий! Лунный щит, Молочно-белый конь из вьюги… Мороза радужные дуги Цветут на лилиях ланит. Святой Георгий! Реют хлопья, Трепещут крыльями у плеч… Звенящий ветер точит меч О среброкованые копья. Святой Георгий сходит с гор; В долине яблонь веет медом, И белый год летит за годом В холодно-радужный простор. Дымятся вынутые соты, Пылают свечи дольных дней… Чтоб стало пламя холодней — Я трону воск копьем заботы. Когда же в зреющем саду Нальются яблоки тоскою — Я вновь к нагорному покою, К вершинам снежным отойду.

* * *

Я сжег себя на медленных кострах, Отдал себя всем ветрам и дорогам И по полю развеял серый прах Души моей, взыскующей о многом. Уста мои сдружились с немотой, И насмерть слух молчаньем черным ранен; Луна взойдет над древней пустотой — Мне зов ее понятен и желанен. В дыхании размеренных Часов Один закон, заложенный судьбою: — Ни чисел нет, ни меры, ни весов, И все дела — развеются с тобою.

* * *

Сушит губы соленая мгла; Я тебя провожу до порога; Знаю — будет, как смерть, тяжела Предстоящая утром дорога. Ты нескоро вернешься домой; Твой корабль осужден на скитанья, — Посмотри, кто стоит за кормой, Чье над парусом веет дыханье. Посмотри, чье струится крыло Над разорванной пеной прибоя, Как темно и недвижно чело У того, кто идет за тобою.

* * *

Ты живешь в омраченной долине У широкой и темной реки; Я покорно пришел к тебе ныне В неживые немые пески. Я пришел отдаленной дорогой — Через степи, моря и костры, Чтоб склониться на берег отлогий И принять огневые дары. Я молчанья морей не нарушу, Проглочу исступленный свой крик… О, зажги мою слабую душу, Мой бессильный и робкий язык!

* * *

Вновь в мою неприбранную келью Ты вошел, суровый серафим; Из гранита высечена челюсть, Меж бровей клубится серый дым. Веет ветр от неподвижных крылий, Меч времен в опущенной руке, Мертвый нимб из раскаленной пыли И печать пространств на языке. Погоди. В развернутый свой свиток В скорбный час меня не заноси; Дай допить отравленный напиток, Дай мне ржавой горечи вкусить. Пусть заката пламенные змеи Мне изгложут сердце до конца; В этот час коснуться я не смею Твоего гранитного лица.

* * *

Дышу сухим песком пустыни, Бреду за тяжкою арбой Вослед неведомых мне скиний Путем, указанным Тобой. Лижу запекшиеся губы Концом кровавым языка И слышу скрип, и окрик грубый, И шаг медлительный быка. Я изнемог, но не отстану, Жестокий полдень претерплю, Или посыплю солью рану И жажду кровью утолю.

* * *

Через пропасти — к горным вершинам, К снеговой непорочной заре! На вознесшейся в небо горе Обвенчайся с Женою и Сыном. Если слабое сердце боится Ледяных осиянных мечей, — Окуни его в холод криницы, В звонкоплещущий горный ручей. И, одевшись в нетленные ткани, Позабудь о тернистой земле, Где неведомый путник по мгле Простирает пронзенные длани.

* * *

Ты хотел. Я лишь вызрел на ниве Оброненных тобою семян; Лишь стрела на звенящей тетиве — Я твоими хотеньями рьян. Не суди, не меняй же уклона Предрешенных в начале путей, — Я в ряду твоих бедных детей — Всех послушней веленью закона.

* * *

Я не знаю любви, я любви не хочу; Я один на вершине, средь мрака, Подставляю чело ледяному мечу Надо мной запылавшего Знака. Что мне в женских устах и приветной руке, В дальних радостях звонкой долины? Я во льдах причащаюсь Великой Тоске, Вознесенный, Забытый, Единый. Мое сердце, как чаша, до края полно; Не пронзайте ж мне сердца любовью, — Иль оттает оно, или дрогнет оно И зальет вас дымящейся кровью.

* * *

Как-то свеж, но по-новому горек Этот ветер, развеявший день, Будто горечь любовную пролил В золотую октябрьскую тлень. Будто брызнул мучительным ядом В затуманенный лик тишины, — Иль то плачет растерзанный дьявол, Оседлавший обрывок луны? Этот ветер! Душа моя стынет, — Я, быть может, лишь призрак давно… Я отравлен напитком полынным, Что любовь подмешала в вино.

* * *

На тебе снеговую парчу Изукрасили лунные тени; Как-нибудь доплыву, долечу, Как-нибудь доползу на коленях. Ты меня не кляни, не гони, Огляди мою тяжкую ношу, — Всё безмолвно к ногам твоим сброшу — Ночи, утра и пьяные дни.

* * *

Вижу в блеске далекой зарницы Довершенного странствия цель; Обожженное тело томится — Жестока огневая купель. Скоро ризы багровые скину И, разжав облегченно ладонь, Свое дымное сердце закину Навсегда в твой холодный огонь.

* * *

Есть такая Голубая долина, Ласковая, как слово — мама; Это в ней Господь нашел глину Для сотворенья Адама. Я не знаю, как она зовется — Может быть, любовью или смертью, Только нигде так сердце не бьется, Как под ее голубой твердью. И когда мне приснятся рябины, Что видел я дома когда-то, То значит — брат из Голубой долины Пожалел своего земного брата. И если сон подарит меня словом, Что слышал я в колыбели, То значит — под светлым кровом В той долине его пропели.

* * *

И вновь приду к тебе небитыми путями Степей раскиданных, нерубленных лесов И вновь подслушаю вещанье голосов Ветров, играющих с отцовскими костями. Пойду в углы твои. Растению и зверю, И камню каждому снесу печаль свою, И вновь, о, Родина! в твой дальний скит поверю, И в ключ живой воды, и в мертвую струю.

* * *

На запад солнца иду в пустыне, Закатной ризой мой путь одет; Благословен ты всегда и ныне, Благословен ты, Вечерний свет. К тебе я жертвой иду вечерней, Душа молитвой опалена, — Даруй мне розы кровавых терний, Дозволь печали испить до дна. На месте казни еще так много Не освященных страданьем мест, — О, если б рядом с распятым Богом Собой заполнить вселенский крест! Но в час последний, но в час заката, Когда полнеба сгорит в огне, Пронзи мне сердце мечом возврата И дай на землю вернуться мне. Чтоб с новой скорбью в пески пустыни На опустевшей твоей земле Я мог смиренно, всегда, как ныне, За тихим светом идти во мгле.

* * *

Быть может, мне завещаны печали, Быть может, мне завещаны грехи, — Зарю мою так горестно встречали Под окнами чужие петухи. Быть может, мне завещаны деянья, — Я помню ночь в грохочущем огне, И странное жестокое сиянье, И всадника на облачном коне. Быть может, я — лишь вестник чьей-то воли, Лишь отзвуком рожденный перезвон, Лишь пыль в луче, лишь терпкие мозоли На длани, сеющей Его закон. Не знаю я. Но, может быть, недаром Пути мои запутались в дыму, И жизнь моя отмечена пожаром, И мысль моя возносится к Нему.

* * *

Тебя я видел, но не помню, Быть может, ты — мой первый сон, — Но я в твою каменоломню Принес ославленный мой звон. Быть может, горные громады Ответят эхом на слова, И к новым песням водопада Твоя склонится синева. И станет правдой сон долины, — Восстанешь молнией в горах И жизнь вдохнешь в сосуд из глины Иль сокрушишь его во прах.

* * *