Помоги проекту - поделись книгой:
II СОЦИАЛИЗМ И УТОПИИ
КЛАДБИЩЕ УТОПИЙ
Россия в XX веке стала кладбищем сразу трех социально-политических утопий — просвещенного псевдоправославного абсолютизма; государственного социализма и либерального западничества.
Все три этих социальных модели существовали в XIX в. как ведущие течения российской общественной мысли. Все три — пережили час своего господства в массовом сознании и практике государства. Все три претерпели фиаско.
Сама попытка их внедрения и защиты сопровождалась грандиозными потрясениями, расколом общества, невосполнимыми физическими и духовными потерями народа. XX век век утопий и экспериментов — несомненно, войдет в историю нашей Родины и всего человечества как страшное и смутное время. Но оно родило своих героев и великих мыслителей и даже ухитрилось сделать по-своему счастливыми миллионы людей. Их счастьем стала борьба за воплощение мифа:
Со времен Крещения Руси наше государство никогда не было «деидеологизированным». Российский патриотизм поэтому имел не столько этническое, сколько идейное насыщение. Наши предшественники защищали не только «страну берез», но и страну правильной веры (православия) или родину социализма. Смысл жизни народа составляло служение неким высшим ценностям. Первой и самой долгой страницей в истории этого служения стала «византийская симфония», как поэтично окрестили попытку построения подлинно христианского государства.
В 1917 году рухнула химера «народной монархии». Не сбылись представления о том, что Россия сможет избежать или совсем иначе, чем Европа, пройти путь капитализации, что стоящая над схваткой монархия сумеет обуздать классовые противоречия, что идеологическое единство (через православие) и соборность русского народа позволят избежать революций и потрясений.
В действительности «народная монархия» оказалась неспособна ответить на вызов истории — разрешить противоречие между развитием индустриального производства, без которого Россия превратилась бы в отсталую зависимую страну, и сохранением основ традиционного общества, разрушение которых капитализмом вело к распаду общественных связей, невиданному обострению классовой борьбы. К 1905 г. эта борьба переросла в настоящую гражданскую войну. Взаимное отчуждение трудящихся и собственников, власти и общества, официальной идеологии и интеллигенции достигло апогея. Сама эта идеология пребывала в глубоком упадке. Разрыв между словом и делом был ничуть не меньшим, чем в СССР брежневского периода. Провозглашенный православием принцип соборности находился в вопиющем противоречии с упорным отказом самодержцев пойти на какое бы то ни было народное представительство. (В результате чего идея «Земского Собора» превратилась в лозунг революционного движения). И вырванная у императора революцией Дума сразу же стала врагом двора. Официальная подчиненность государства христианским ценностям входила в зримый конфликт с реальным подчиненным положением православной церкви («цезарепапизмом», по меткому определению Н. Бердяева), которая синодальной системой была переведена на роль своеобразного министерства по делам духовности. Упразднение Петром I патриаршества, а затем провозглашение мужеубийцей и великой грешницей немкой Екатериной II себя главой русской церкви при полной покорности Синода стали заключительными тактами «византийской симфонии». Государственная религия превратилась для верхушки общества в чисто официальную. Угнетение, казни и даже телесные наказания «братьев во Христе» были освящены и узаконены. Распад идеи обернулся впоследствии распадом империи.
В результате Великой русской революции 1917–1921 гг. в Кремле воцарились носители новой идеологемы — государственного социализма (коммунизма). Коммунистам удалось разрешить противоречие сгубившее монархию, — провести индустриализацию страны, подавив при этом классовую борьбу и сохранив монолитность традиционного общества. Большевики сумели повторить опыт любимого ими царя — Петра I решить задачи модернизации путем укрепления институтов феодализма. Но сохранялись не лучшие, а худшие, наиболее консервативные черты старого мира. Общинность нашла свое воплощение в советском коллективизме, а сама община в колхозе, духовное единство общества — в идеологической монолитности, корпоративность и уравнительность — в «социалистическом» распределении. Государство было подчинено идеологическим постулатам, марксизм-ленинизм превратился в квазирелигию, а партия в псевдоцерковь, борющуюся с любым намеком на ересь. За неверное толкование соотношения бытия и сознания в 30-х гг. XX в. в России могли казнить так же, как казнили еретиков в XVI в. Как и во всяком традиционном обществе возникло причудливое сочетание абсолютного диктата государства с элементами базовой «общинной» демократии в низовых ячейках добровольно-принудительных «общественных» объединений. Иерархическое полуфеодальное государство как бы растворило в себе общество. Самодержавная власть генсеков в народном сознании оказалась тождественной власти царей.
«То, с чем Россия в старый мир ворвалась,
Так что казалось, что ему пропасть,
Все было смято. И одно осталось —
Его неограниченная власть», — писал поэт Н. Коржавин.
А в чем-то общество даже вернулось назад: были восстановлены паспортная система и фактически государственное крепостничество.
Путем мобилизации ресурсов коммунисты втащили Россию в индустриальную стадию развития, но попались сразу в три капкана, расставленных им историей.
Во-первых, издержки «большого скачка» оказались для народов нашей страны непомерными. И как только перестройка вынудила ослабить государственный пресс — КПСС немедленно был предъявлен счет за миллионы убитых и замученных в лагерях, за разрушение духовных и культурных основ жизни народа, за изоляционизм и «железный занавес», вызвавшие неуемную и нерасчетливую тягу ко всему иностранному. (Помните у «Наутилуса»: «Нас так долго учили любить твои запретные плоды!»)
Во-вторых, ресурс подобной модернизации оказался исторически ограничен. Бюрократическая система могла построить современную индустрию, но она не могла ею эффективно управлять. Преодолеть рубеж научно-технической революции традиционное общество оказалось не в состоянии: технологическое отставание от Запада стало неизбежным и все более угрожающим.
В-третьих, коммунисты решили чужую (буржуазную) задачу — индустриализацию — ценой жизни своей утопии. Построенное ими общество явилось ужасной карикатурой на марксистскую теорию.
писал когда-то пролетарский поэт В. Маяковский по поводу не понравившихся ему шести монахинь. Но слова стихотворца смело можно отнести к плодам «его революции» — «развитому социализму».
«Власть трудящихся» обернулась ничем не ограниченной диктатурой класса партийно-государственной номенклатуры.
Рабочие, крестьяне и интеллигенты оказались лишены даже тех прав и свобод, которые существуют при буржуазной демократии. На рабочие демонстрации 1919 г. в Астрахани, 1953 г. — в Берлине, 1962 г. — в Новочеркасске, 1970 г. — в Гданьске «пролетарское» государство отвечало языком пулеметных очередей.
«Общенародная собственность» стала одновременно ничьей и определенно не народной, так как право распоряжения ею сосредоточилось исключительно в руках партийной олигархии.
«Социальное равенство» разбилось о пороги номенклатурных распределителей, госдач, спецполиклиник, элитарных вузов, об унылые очереди за дефицитом.
Свободомыслие и атеизм на практике обернулись насаждением своеобразной языческой религии с поклонением троице вождей, «мощам» и «священному писанию», с созданием специального государственного института толкователей цитат «классиков».
Весьма показательно, что растоптали коммунистическую утопию ее же жрецы — переродившаяся номенклатура. Именно они и их дети, а не западные радиоголоса и «агенты сионистов» привезли из загранпоездок вместе с импортными шмотками и аппаратурой преклонение перед Западом, духовную буржуазность. Сталин, Брежнев и Ельцин плоть от плоти коммунизма. А ведь «не может древо хорошее приносить плоды худые!»
Номенклатура сама в поисках новых доходов взлелеяла второй привилегированный класс советского общества — «теневиков» и «торгашей», криминальную буржуазию, паразитировавшую на дефицитной экономике. К середине 80-х гг. она устала платить дань номенклатуре и трястись от страха перед профилактическими репрессиями. «Теневики» ворвались в номенклатурную реформацию — перестройку, превратили ее в свою революцию и поменялись с номенклатурой местами — хозяин стал слугой.
Новые паразиты овладели сердцами россиян при помощи новой утопии — либерального западничества. Сказку о Справедливости сменила сказка о Свободе.
Сегодня Россия переживает стремительный крах третьей утопии. Нас долго убеждали, что во всех наших бедах виноват один дьявол — коммунистическое государство, оно — причина всех больших и малых неприятностей:
«Глаз подбит, пиджак в пыли,
Под кроватью брюки —
До чего же довели
Коммунисты-суки!» — иронизировал поэт И. Иртеньев.
Нас убеждали: стоит убрать этого страшного врага, дать простор частной инициативе, экономическому эгоизму, минимизировать влияние государства на жизнь общества, — как производство само собой станет эффективным, качество товаров хорошим, демократия и свобода нас встретят радостно у входа, и жить наша Марья Ивановна будет ничем не хуже «просто Марии».
Пинок, которым население пробудили от этих грез, вполне сопоставим со смелым экспериментом тов. Сталина по обобществлению кур и гусей в 1930 г. Катастрофическое падение жизненного уровня населения — вместо обещанного процветания. Невиданный в мире спад производства, гибель самых передовых отраслей — вместо эффективной экономики. Разгул преступности и коррупции, чудовищная моральная и культурная деградация вместо эры гуманизма и ненавязчивого сервиса. Авторитарный режим с обрежневевшим вождем во главе — вместо обещанной изящной демократии. Упорное, садистское насаждение правительством «либерального» курса, своего рода государственное регулирование наизнанку — вместо свободного саморазвития экономики.
Напрасно г. Явлинский спешит уверить нас, что это-де результат тактических ошибок, что, прими мы к исполнению его пятисотдневный план, все было бы иначе. На ЭТОМ пути иначе быть не могло. Отправляясь в террариум со змеями, глупо ожидать встречи с райской птицей.
Иного не могло быть как минимум по трем причинам.
Во-первых, потому что «капиталистическое рыночное» общество не однотипно. Оно двух видов. Первый — на витрине в развитых странах. Там давно всерьез не придерживаются либеральных доктрин. Там регулируемая государством социальная рыночная экономика. Даже победа либералов на выборах в сущности мало что меняет. Поскольку они оказываются зажаты с одной стороны мощным (десятилетиями складывавшимся) социальным законодательством, а с другой за десятилетия натасканным на всяких «манчестерцев» рабочим движением.
И совсем другой капитализм в третьем мире. Там нищета, преступность, коррупция — словом, все, что есть в современной России. Богатое меньшинство капиталистических стран во многом живет за счет этого бедного большинства. И нас в вагоны первого класса никто с распростертыми объятиями, увы, не приглашал.
Во-вторых, гегемоном нашей революции были мерзавцы. Не интеллигенция с шахтерами (это антураж), а переродившаяся номенклатура и жулики с товарных баз. Каких других реформ вы от них ждали?
В-третьих, мы не учли важного противоречия либерального рыночного капитализма. Противоречия между культурной почвой, на которой он прорастает и плодами, которые он приносит. Рассмотрим это подробнее.
Немецкий социал-демократ Ф. Хоффер в беседе с автором однажды отметил, что рыночное общество неизбежно разрушает ту культурную базу, на которую опирается и без которой не сможет жить.
Капитализм ставит в центр жизни экономику, целью экономики делает извлечение прибыли, наживы, а главным стимулом производственной деятельности человека — стяжательство, погоню за заработком. Такое сообщество экономических эгоистов не смогло бы существовать без поведенческих ограничителей табу, жесткой системы нравственных ценностей и без законопослушания. Но эти табу не созданы капитализмом, а унаследованы им от традиционного общества, от господствовавшей в нем идеологии христианской религии.
В своем развитии рыночная цивилизация и ее идеология — либерализм медленно, но верно разрушают эти табу, как наша индустрия разрушает природу, на которой базируется.
Хотя каждый добропорядочный либеральный буржуа официально христианин, а значительная часть либеральных партий именует себя христианско-демократическими, на самом деле либерализм и христианство весьма различны.
Центральная категория либерализма — Свобода — занимает важное место и в христианстве. Но само понятие свободы здесь иное, более «узкое». Христианство выступает не за свободу вообще, а за свободу от принуждения ко злу. Ни один истинный христианин не признает свободы от необходимости творить добро, свободы от служения ближнему. Бунт Сатаны для него не свобода, а путь к погибели. Свобода для христианства — категория подчиненная, для либерализма — самоценная.
В социальном и экономическом поведении там, где либерализм призывает свободно следовать инстинкту стяжателя, христианство выставляет жесткое табу. «Не собирайте сокровищ на земле», «Нельзя одновременно служить Богу и мамоне», «Легче верблюду войти в игольное ухо, чем богатому в царствие небесное», «Горе вам богатые, горе вам пресыщенные ныне… ибо восплачете и возрыдаете». Вряд ли можно найти оценки более определенные.
Евангелия и учебники по маркетингу нацеливают людей на противоположные жизненные ориентиры.
В практике потребительского общества христианские маяки все больше заволакивает туман. Это неизбежно вынуждает государство усиливать фискальный аппарат, надстраивать все новые и новые проверочные службы, чтобы удерживать «гомо экономикус» в рамках дозволенного, но «ржа и тля» разъедают и этот аппарат. В соревновании между государством и мафией все отчетливее виден лидер. Он смело вербует себе на службу прокуроров и министров.
Но это там — на Западе, в нашей же ситуации нет даже этой, уходящей из-под ног почвы. Массовую культуру, основанною на православии, уничтожила большевистская революция. Затем «демократы» отмели квазирелигию коммунизма, а вместе с ней необходимость следования хоть каким-то моральным ограничителям. И победитель остался голым.
Каждая из утопических моделей, отвергнутых Россией, была несостоятельна. Но имела свои положительные черты. Царизм стремился к духовно-культурной надклассовой общности народа; «коммунизм» дал минимальные социальные гарантии; либерализм обещал индивидуальную свободу творчества.
Та беспросветная яма, в которую мы падаем сейчас, уготовила нам только отрицательные черты всех трех утопий.
Мы стремительно движемся к обществу, где нет ни свободы, ни минимальной защищенности человека, ни правил игры, соблюдая которые обыватель может чувствовать себя в безопасности, ни смысла жизни — света в конце туннеля, понимания ради чего приходится все это терпеть. Наступление Чумы сопровождается грандиозным пиром — праздником реклам, одним сплошным теле-шоу, где каждый может выиграть себе электромясорубку, угадав, что конец света называется Апокалипсис.
Та часть публики, которая еще не утратила надежду, в преддверии выборов рассматривает политический товар. Либералы валят трудности на сопротивление коммунистов и предлагают углУбить реформы, коммунисты тянут назад, державники — так далёко в исторические дебри, что аж дух захватывает.
Эпигоны былых великих утопий торгуют их останками. «Мертвые хватают живых».
Нынешний тупик общественного развития России это тупик эпигонства. Уж если конструкция Ленина рухнула, что ждать от строительных планов Анпилова? Уж если Столыпин не сумел без потрясений совместить прогресс с «державностью», то только очень наивный человек может поверить, что это способен сделать Руцкой.
Сегодняшняя власть слаба до безобразия. Ее моральный авторитет стремительно приближается к нулю. Она не способна выполнить ни одного своего обещания, покарать до конца ни одного своего врага, раскрыть ни одного преступления (даже когда это политически очень нужно). Оппозиция открыто издевается над ее глупостью и … ничего с этой властью поделать не может!
На апрельском референдуме 1993 года ей мешала «полторанинская пропаганда». Хотя в 1989 г. враждебность всех СМИ не смогла помешать Б. Ельцину набрать 80 процентов голосов при избрании депутатом.
В августе 91-го г. «патриоты» не могли применить силу. В октябре 93-го г. не смогли ее не применять. Вам помешала провокация? Но кто ж заставлял вас ей поддаваться? Что еще вам мешает, господа танцоры?!
А мешает вам глубокая убежденность равнодушного и к власти, и к оппозиции большинства людей, что вы такие же шулеры, как и наш уважаемый президент.
Коммунизм, либерализм, державность — старые кропленые карты. Сколько можно играть ими? Мы будем вращаться но кругу, проваливаясь в ямы до тех пор, пока не победит партия здравого смысла и нормальной жизни.
Под «партией здравого смысла» я не имею в виду наши жалкие «центристские силы». Употребляю слово «жалкие» в буквальном смысле. Мне очень жаль, что неглупые и не тяготеющие к людоедским крайностям люди неспособны выдавить из себя ничего, кроме «золотой середины» между тремя провалившимися утопиями, политического винегрета, привлекающего к себе сегодня гораздо меньше сочувст вующих, чем каждая из утопий в отдельности.
На мой взгляд, здравый смысл и нормальная жизнь в России смогут восторжествовать, только если победит принцип общественной солидарности. Этот принцип должен стать важнее свободы и выше справедливости. Во имя солидарности отдельные люди и целые общественные слои должны уметь поступиться и тем и другим.
Если попытаться описать подобную общественную систему в нынешних девальвированных идеологических терминах, то ее можно было бы определить как
ХРИСТИАНСКИЙ, то есть основанный на христианских нравственных ценностях, на морали, на восприятии добра и зла, наиболее понятным нашему народу, вошедших в его плоть и кровь через культуру православия. Речь не идет о теократии, о подчинении общественных и государственных институтов церкви. Речь только о признании нравственных ценностей. Христианская мораль воспринимается и многими атеистами или агностиками как бесспорное достижение этической мысли человечества.
НАРОДНЫЙ, то есть основанный на исторических традициях народа, привычных ему формах самоорганизации. Эти формы не должны становиться препятствием на пути развития общества, а их сохранение самоцелью. Но модернизация должна осуществляться не за счет их разрушения и искусственного внедрения чужих моделей, а за счет эволюции традиционных институтов, наполнения их новым содержанием.
ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ, то есть обеспечивающий эффективный контроль народа за властными органами всех ступеней, возможность избирателей сменить не устраивающих их правителей, сочетание законодательной власти большинства с гарантией нрав личности. Я не верю в демагогический лозунг, что власть-де непосредственно должны осуществлять сами трудящиеся. Власть — есть функция в общественном разделении труда, и качественно выполнять эту функцию могут только специалисты. Поэтому демократия — в первую очередь возможность народа эффективно контролировать этих специалистов и менять их в случае негодности. С развитием общества роль «особой функции» будет становиться все менее значительной, все большее значение будет приобретать самоуправление. Когда-нибудь бюрократическое государство отомрет, как это предсказывали социалисты XIX в., но неразумно было бы форсировать этот процесс, иначе место государства займет мафия.
СОЦИАЛИЗМ, понимаемый скорее как путь, чем как стадия развития. Это сознательное программирование экономики и социальной сферы жизни в интересах большинства, это экономическая демократия — неуклонное расширение роли трудящихся в принятии решений на своем предприятии, в отрасли, в стране в целом. Государство и общество при этом должны контролировать условия труда и его оплаты, качество продукции, экологические и социальные стандарты на предприятиях всех форм собственности, экспорт и импорт, поддерживать разумные и одобренные большинством пропорции между прибылью, зарплатами и уровнем цен, между различными отраслями экономики, поощрять создание производств, где работник и собственник соединены в одном лице. В центре внимания общества будут находиться стимулирование труда и социальная защита нуждающихся.
На протяжении двух последних столетий Россию мучило противоречие между необходимостью форсированной модернизации с сохранением культурно-национальной самобытности. Это противоречие губит нас и сейчас. Без модернизации, овладения передовыми технологиями, интеграции в мировое информационное пространство нам грозит экологическая катастрофа, нищета и отсталость. Утрата при этом самобытности, духовного единства народа сделает нас атомизированным сообществом, пролетариями без культуры и отечества.
Перед нами развилка — или шаг в пропасть, или идейное единство во имя прогресса, победа принципа солидарности.
Эту победу я не склонен связывать с победой какой-то политической партии. Если она состоится, то как политический успех тех организаций и сил, которые в наших условиях цепной реакции экономического эгоизма и духовного распада действуют на основе практической солидарности. Это силы гражданского общества — профсоюзы, экологические и правозащитные объединения, иные сообщества взаимопомощи людей. Честные политики должны стремиться не «оседлать» эти движения, а служить делу их объединения.
У нас осталось мало надежды. Но вся она здесь.
ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ
Россия в беде. Это — повод бить в набат, созывать народ, что-то делать, как во времена Минина и Пожарского. Но набегались на митинги, наслушались революционных героев, мечущих рубленые фразы с борта бронетранспортера. Революция кончилась, и даже революционер в третьем поколении Егор Гайдар заговорил об эволюции. Героических сцен не предвидится. Но не в этом беда. В стране образовался губительный идейный вакуум, дезориентация, при которой большинству населения не ясно, куда двигаться — бегом ли, шагом ли. Высокие идеи, еще недавно увлекавшие за собой тысячи людей, опоганены подменами. Куда идти? «Брось, старик, сиди — делай бабки». Большинство населения еще инстинктивно противостоит этому лозунгу, но новое поколение под давлением СМИ все чаще выбирает пепси, и может настать час, когда отсутствие альтернативы и давление обстоятельств заставит среднего россиянина согласиться, что за доллар можно продать все. И тогда можно будет констатировать моральную смерть народа. Выход один — искать идеалы. В истории России и трудах философов, в божественном откровении и здравом смысле людей. Общество без идеалов смертельно больно, общество с идеалами преодолеет любую напасть.
Еще недавно не было слова краше, чем «свобода». Словно вдох чистого воздуха. Для тех, кто еще не забыл, что такое — чистый воздух. Во имя свободы потоки людей шли под дубинки ОМОНа. Позднее во имя свободы хватались за автомат. Что-то было жуткое в этом браке нежной свободы и мужественного автомата, родного брата власти и деспотизма. И дети пошли все больше в отца. Что в Грузии, что в Таджикистане, что в России. И все чаще возникал вопрос: ради чего — свобода?
Несмотря на все происшедшее, я продолжаю видеть в свободе величайшую ценность. Без пространства свободы человек не может тянуться вверх, развертываться из существа, предельно близкого к животному, в творение, подобное Богу. Но свобода — вечная возможность выбора. Между благородством и подлостью. Между подвигом и трусостью. Между жизнью и смертью. Между адом и раем.
Человек, насаждающий свободу с помощью автомата или танков, насаждает рабство. Свобода «сильным», творящим произвол и насилие, — тирания для остальных. Свобода — это пространство, и чем его заполнить, зависит от каждого из нас. Свобода ценна постольку, поскольку помогает человеку отойти от животного состояния. Иначе она вырождается в деспотизм.
Так ради чего — свобода? Россия в массе своей страна христианско-исламская. Обе эти религии при всех своих различиях полностью признают авторитет слова Иисуса Христа. Две тысячи лет назад он сформулировал простую истину: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Мы люди друг другу, и только альтруизм, добровольную взаимопомощь можно противопоставить эгоизму и насилию, порождающим страдания. В этом — путь подлинной свободы. Не свободы от окружающих, а освобождения вместе с ними. В этом состоит принцип солидарности — оборотной стороны подлинной свободы.
За последние годы либеральная агитационная машина сделала немало, чтобы скомпрометировать принцип солидарности. «Бросьте бедных — они достойны своей судьбы!», «Хватит сковывать талантливых!» Сегодня мы можем взглянуть в лица «талантов», поразительно напоминающих «трех толстяков». Это они должны были помочь оживить Россию-матушку. Да только матушка все хиреет. Слишком значительную роль в ее культуре играло и продолжает играть начало солидарности, взаимного вспомоществования, сопереживания, готовности помочь ближнему. «Лечение» российского общества путем «ампутации» солидарности может вести только к летальному исходу.
Вопреки логике индивидуализма, солидарность просто выгодна. Этот странный парадокс, который Чернышевский назвал «разумным эгоизмом», был сформулирован еще Шота Руставелли:«Что отдал, с тобой пребудет, что не отдал — потерял». Человек, готовый дарить, становится не рабом, а властелином вещей. Он меняет мир вокруг себя — и люди возвращают ему не только вещи, но и частицу души.
А как же быть с лентяями, жуликами, для которых альтруизм — возможность нажиться на глупости соседа? Но вот странная вещь. В некоторых традиционных обществах не закрывают дверей, а в Нью-Йорке и Москве от воров не спасают и решетки на окнах. Значит, что-то зависит от структуры общества, от тех ценностей, которые в нем преобладают.
Поделиться книгой: