Помоги проекту - поделись книгой:
Полный решимости умереть, Ваня стал карабкаться по склону, цепляясь за кусты… Но что-то вдруг произошло: он почувствовал себя вялым, сонным, взобрался, едва передвигая ноги, на обрыв, лег на траву и неожиданно уснул.
Очнулся он в темноте, ему стало по-настоящему страшно. Но боялся он не темноты, не каких-нибудь привидений, – а самых обыкновенных волков. Тогда как раз поговаривали, что в брянских лесах появились волки, и радио предупреждало грибников об опасности.
Ваня огляделся по сторонам. Ему показалось странным, что он еще недавно хотел умереть, а теперь вот боится волков, которые-то уж наверняка загрызут его до смерти. Но никаких волков он не увидел. Увидел фею.
Это была красивая старая женщина, сотканная из тумана и света, вся золотая… Она приказала ему копать песчаную стену, даже дала совет, чем копать: он вытащил какой-то острый уголок из груды ржавого железа, на которую как раз намеревался упасть, бросившись с обрыва.
Не понимая, что он делает и зачем, Ваня принялся скрести обрыв, очень скоро устал, но фея настаивала, кружилась вокруг, пела песни и шептала всякие ласковые слова, впрочем, не открывая рта. Странно, что Ваня вовсе не боялся этого призрачного создания, забыл он и про волков. Один раз он чуть даже не поссорился с золотой феей, бросил свою железяку и сказал:
– Копай сама, если тебе нужно! Меня уже давно дома ждут.
Но фея сказала, что сама она не может, потому что у нее нет плоти, и она прозрачная, как огонь. Сказав так, фея прошла сквозь песок и корни сосны, исчезла в ее стволе и появилась снова, с другой стороны дерева.
Наконец, железяка звякнула обо что-то твердое – это и был «кулон счастья», как Арсеньев назвал его потом, потому что фея строго-настрого наказала беречь его, поскольку однажды наступит такой день, когда этот маленький предмет поможет ему найти его любовь.
– А теперь – спи! – приказала фея, и Ваня действительно заснул на том же самом месте, где и днем, и проснулся, когда уже вовсю сияло солнце, проснулся и сразу побежал домой, думая, что родители уже сошли с ума.
Но оказалось, что никто его дома даже не ждал, потому что никакой ночи не было, а продолжался тот самый вчерашний день, когда он пошел на карьеры – умирать от несчастной любви. Теперь он обнаружил, что больше и вовсе не хочет умереть, а лучше поедет в тот далекий город, где теперь живет Таня, и женится на ней. И еще он нашел в своем кармане «кулон счастья»…
Арсеньев так и не понял, что с ним тогда, на карьерах, произошло. Руки его были в земле, под ногтями грязь, это и мама заметила… Значит, он и вправду копался где-то, вправду нашел «кулон счастья». А вот была ли золотая фея? Ведь, если бы была фея, тогда была и ночь, когда он проснулся на обрыве. Но ведь ночи не было, он ушел днем и пришел днем, значит все это – и ночь и сама фея – просто приснилось ему! Но, если ему приснилась фея, то каким же образом он раздобыл «кулон счастья»?
Маленький Арсеньев никому не показал кулон, и так далеко запрятал, что он долго не попадался ему на глаза…
Повзрослев, Арсеньев эту таинственную историю переосмыслил. Сильное потрясение, готовность умереть и сам страх смерти, – все это породило кратковременное расстройство психики. И он действительно рылся в песчаном обрыве, и на самом деле нашел кулон.
Много лет украшение лежало на самом дне ящика с другими бесполезными предметами – радиолампами, сломанными замками – вещицами, которые вряд ли могли бы пригодиться, но выбрасывать которые жалко. Однажды, уже будучи взрослым, Арсеньев нашел кулон, который считал потерянным, внимательно рассмотрел его и даже присвистнул от удивления.
Это был круг размером с рубль, в центр круга было впаяно кольцо, сделанное из камня. В камне чернела выемка в форме мальтийского креста, именно она и совпала теперь с Юлиной брошью.
Арсеньев отнес «кулон счастья» в ювелирную мастерскую и узнал, что изготовлен он из чистого золота, самой высокой пробы. Только вот что странно: никакой пробы на нем выбито не было, что говорило о значительной древности предмета. Самым удивительным было то, что в оправу из золота был вставлен какой-то совершенно невзрачный черный камень, чуть ли не кусок простого каменного угля… В той же мастерской Арсеньев купил цепочку и с тех пор стал носить свой «кулон счастья» на груди.
Все-таки ему хотелось верить, что кулон настоящий, и что он поможет ему найти свою любовь. Под любовью он, конечно, подразумевал Таню, которая уехала в другой город, неизвестно, впрочем, какой… Позже он понял, что фея говорила о любви вообще. А теперь оказалось, что говорила она о девушке, которая тогда еще и вовсе не родилась на свет!
У Арсеньева уже не оставалось никого сомнения: была и фея, было и предсказание. От этих мыслей у него буквально кружилась голова. Юля осталась очень довольной, что ее украшение теперь увеличилось вдвое, а Арсеньев представить себе не мог, что ему делать с этой ситуацией. Выходило, что девушка, с которой он хотел просто хорошо провести время, на самом деле являлась его суженой.
Но он вовсе не собирался жениться на ней! Юля была хороша для романтической истории, редких тайных встреч, которые приятно щекочут нервы, но жить с нею всю жизнь… Нет, это невозможно. С женой ведь надо о чем-то разговаривать. А с этой девушкой Арсеньев постоянно держал себя в напряжении: он боялся сказать что-нибудь слишком умное, чтобы не показаться перед ней полным дураком. Ведь люди подобного склада считают глупостью все, чего не понимают, интеллигентных людей они презирают, главным достоинством человека считают его крутизну. Получалось, что таинственная фея, сотканная из золотых лучей, прочила ему в жены именно эту девушку – абсурд! Он представил, как приведет молодую жену в гости к любым своим знакомым, и за столом потечет обычный разговор, скажем, о литературе Серебряного века… Дамы и господа, вытягивая губы трубочкой, будут произносить: Бунин, Груздев, Гумилев… А Юля вдруг скажет:
– А я вообще не читаю стихов: типа того – не врубаюсь…
Юля была великолепным, золотистым сосудом, изящным и звонким, но вот наполнить его соответствующим содержимым – возможно ли?
Арсеньев поднял голову: сосуд спокойно сидел рядом с ним на бревне и поигрывал вновь приобретенной дорогой вещицей.
Арсеньев вспомнил слова, которые Юля произнесла вчера в магазине:
– Я люблю вас!
Интересно, какой смысл она, да и вообще – представители ее поколения вкладывают в слово
Мобильник Юли заиграл какую-то попсовую мелодию. С ловкостью ковбоя Юля выхватила аппарат и движением пальца вскинула крышку.
– Да, мамуля!.. С девчонками… Есть и мальчишки… Нет, мамуля… Ну, все… У меня батарейка садится. Больше не поговорим.
Юля подняла глаза на Арсеньева. Мама, конечно, беспокоилась, не трахнет ли ее кто-то на этой турбазе. Но больше всего об этом беспокоился папа. Эх, если бы они знали всю правду о ней, то были бы изрядно удивлены…
Человек, сидящий радом с ней, был сильно потрепан от долгой холостяцкой жизни, толст и невзрачен. Но она любила его. Вряд ли она смогла бы описать это чувство словами, но ей просто очень хотелось быть рядом с ним, постоянно смотреть на него… Впрочем, не более. Она и представить себе не могла, что совсем уже скоро они залезут в эту палатку и там… Что будет происходить –
Пусть будет так. Она скажет ему нечто важное о себе. Если это его остановит, то пусть будет, как будет. А если нет, то, значит – судьба.
Арсеньеву было нестерпимо стыдно. Теперь, когда ему открылась вся правда о его судьбе, он понял, что не сможет, не захочет сделать с этой девушкой то, для чего он, собственно, и привел ее сюда. Это было не что иное, как сама его судьба. И все должно произойти как-то иначе. Разве фея, которая посетила его на заре жизни, имела в виду именно это – случайная встреча на улице, вороватое бегство, замешенное на лжи, мешки и палатка, чисто животное вожделение, грязные мысли?..
Они лежали в палатке, в мешках, застегнувшись изнутри. Арсеньев и сам не понял, почему так получилось, как возникла между ними дистанция. Просто Юля залезла в палатку первой, а пока он копошился в полутьме, пытаясь припрятать на всякий случай вещи, разбросанные по всей поляне, она запаковалась в мешок и превратилась в мумию. Арсеньев устроился рядом и почему-то сделал то же самое.
Желание пропало начисто, как будто рядом с ним и вправду лежала высохшая египетская мумия. Больше всего на свете Арсеньеву хотелось сейчас просто уснуть. Положение было идиотское: если он немедленно не начнет приставать, то она подумает о нем невесть что. Больше всего это поколение не любит, конечно, лохов и разинь, потому что их девиз как раз и есть: хватай, давай, немедленно! А если она будет сопротивляться – не насиловать же ее?
– Юля, – тихо позвал Арсеньев.
– Я здесь, – немедленно отозвалась она.
Арсеньев выпростал руку из мешка, рука застыла на весу, хорошо видная на синем фоне палаточной ткани, сквозь которую просвечивало небо. Почему-то немыслимым показалось сейчас даже обнять девушку.
– Дай мне руку, – сказал он.
– Возьми.
Юля зашевелилась, и прохладные пальцы упали в его ладонь, Арсеньев крепко сжал их…
– Я должна тебе кое-что сказать, – услышал он ее взволнованный шепот. – Ты обо мне, наверное, очень плохо думаешь. Что я поехала сюда с тобой…
– Нет, что ты!
– Не перебивай. Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Обо мне. Ты можешь думать, что хочешь, но я… Ай! Что это? Какой ужас!
Юля резко села, Арсеньев услышал шлепок.
– Оно меня ужалило! Очень больно…
Арсеньев нашарил в кармашке палатки фонарь. Юля сидела, скорчившись, держась за шею.
– Посмотри, что там у меня! Там должно быть жало.
Арсеньев осторожно откинул ее тяжелые волосы, в свете фонаря казавшиеся черными, и увидел вздутие на коже, какое бывает от укуса комара, только намного крупнее.
– Это твоя карамора! – воскликнула Юля, двумя пальцами держа перед его глазами убитое насекомое. – Не бойся, не кусается, добрая такая! – плаксивым голосом передразнила она.
Арсеньев взял карамору из ее рук и подставил под луч фонаря. Длинные ноги еще шевелились.
– Но ведь правда! Я читал, что караморы вообще не едят. И нет у них никакого органа, чтобы кусаться. Они просто рождаются, живут и умирают, когда кончается энергия. Странно…
– Ученые, мать вашу! Представить не можешь, как болит. Завтра же, на рассвете, едем домой. Точка. Я на базу еще успею, к девчонкам.
– И к мальчишкам, – горестно подумал Арсеньев, вспомнив, о чем она говорила по телефону с мамой.
Меж тем Юля шумно завозилась, снова заворачиваясь в мешок, и пробормотала про себя:
– Какая же я дура, что поехала сюда – вообще! С профессором этим…
Спустя какое-то время восстановилось прежнее равновесие, но Арсеньев уже не мог не то, чтобы прикоснуться к девушке, но и даже заговорить с нею.
Арсеньев снова вспомнил ту безымянную девушку из общаги лесотехнического института, которая пригласила его к себе и лишила невинности в процессе чаепития. Пятнистые стены, обои в цветочках, желтый свет… Арсеньев мается, не знает, о чем говорить, куда деть руки. Чашка в его руке мелко стучит о блюдце… И вот они уже целуются. И вдруг она говорит:
– Я не такая.
Арсеньев не знает, как реагировать. Он порывается уйти. Но она берет его за рукав и тянет к кровати. И вот он уже шарит руками по мягкому покорному телу… Но вдруг она говорит:
– Не надо!
Арсеньев покорно встает, надевает ботинок. Но она смотрит на него исподлобья, крутит пальцем у лба и говорит:
– Дурак!
И Арсеньев, как есть, в одном ботинке, бросается на нее…
Позже выяснилось, что девушка просто исполняла ритуал, что все они сначала должны сказать – «Я не такая» и «Не надо!» И ты просто должен уловить момент, чтобы перейти к решительным действиям, и сделать это до того, как тебе скажут: «Дурак!»
Арсеньев вспоминал ту далекую ночь, и синяя ткань палатки прорастала желтыми цветочками, и его ноги упирались не в рюкзак, а в железные прутья общежитской инвентарной кровати…
А проснулся он с мыслью о караморе. Что-то в ней было не то. Да и другие две, кружившие вчера вечером над Юлиной головой… Насколько он был знаком с естествознанием, карамора, которую дети считают «малярийным комаром» – просто особый вид комара, его еще называют долгоножкой: они не только не кусаются, но и вообще не едят, живут недолго, лишь за счет накопленных личинкой запасов, и летают только с целью найти себе пару и отложить в почву яички… Долгоножки, как правило, вялые, слабые, что-то он никогда раньше не видел, чтобы они кружили в воздухе, зависали, словно вертолеты… И уж, тем более, у них не было и не могло быть комариных хоботков!
И тут Арсеньев понял все, будто бы головоломка сложилась из отдельных элементов прямо у него на глазах. Большой человек в деревне, Мироныч со своей рыбой, карамора… Никакая это не карамора, а самый обыкновенный комар. Вернее – комариха. Только она большая – как и все на этом озере. И рыбы у Мироныча были обыкновенные бычки, только огромные, словно сазаны. И грибы, которые он видел вчера, когда отлучался в туалет – два крупных трухлявых подосиновика…
Потому что здесь, на этом озере – какая-то радиация. Может быть, сюда упал незарегистрированный выброс Чернобыля. Или где-то рядом секретный полигон. Чем бы это ни было, они уберутся отсюда как можно скорее! И, кстати, таким образом разрешится еще одна проблема. Теперь его ситуация уже не выглядит так, как накануне, когда ему можно законно сказать: «Дурак!» И уедут они отсюда совсем по другой причине…
Уединенное лесное озеро и неделя эротических приключений с красавицей, которую он желал целый год, – все это оказалось фикцией. Красавица оказалась невестой, суженой ему самой судьбой. Об этом он думать боялся: тогда надо было признать реальность сказочной феи, и вообще – пересмотреть все свои взгляды на мироздание. Вполне возможно, что факт совпадения двух предметов в «инь-ян» можно объяснить как-то иначе. А вот что касается озера…
Может ли пресловутая радиация объяснить деревню, построенную для гигантских людей? Нет, она даже огромных комаров объяснить не может, потому что наряду с «мутантами» здесь водятся и самые обыкновенные комары. А по этой идее, все на берегу озера должно было подвергаться закону гигантизации. Возможно, однако, здесь существует какое-то локальное место, допустим, радиоактивная щель хранилища отходов, которое генерирует этих комаров-карамор… Но, в таком случае, невозможно объяснить гигантскую деревню. И все же – все эти таинственные явления произошли в одном потоке времени и, следовательно, – могут быть как-то связаны друг с другом… Ясно одно: аномальная зона здесь определенно существует. Но насколько она опасна для них, желающих просто заняться тут любовью?
Так, размышляя, порой погружаясь в забытье и вдруг снова просыпаясь от неожиданного сплетения мыслей, Арсеньев пролежал навзничь до самого рассвета. А утром все снова перевернулось вверх дном…
ЧТО ЖЕ ТАМ, НА ДНЕ?
Юля осторожно попробовала мыском воду. Холодная, но искупаться можно. Она стояла на мостках, где вчера рыбачил Мироныч. Вода под ее ногами была одновременно черной и прозрачной. Солнце поднялось высоко и, в союзе с легким ветерком, нежно гладило ее спину, будто проводя сверху вниз горячим опахалом из тончайших птичьих перьев.
Жар-птица… Юля оглянулась. Ее учитель был достаточно далеко, он размахнулся топором возле палатки, пытаясь расколоть березовый чурбан, но тот ускользнул, перекувырнувшись в воздухе. Больше на берегу не было никого. Юля расстегнула и сбросила лифчик, подумала и стянула трусики. Зажмурив глаза, она бросилась в воду, и упругая прохладная сущность овладела ею с головы до ног…
Арсеньев рубил. Он уже чуть было не ударил топором по колену, и тогда бы их путешествие закончилось немедленно… Сегодня утром, после трудного и мучительного разговора, они решили остаться на озере. Ошеломительным было то, что Юля сказала ему о себе. Хотела сказать еще ночью, но помешала карамора.
Юля призналась Арсеньеву в том, что у нее еще никогда не было мужчины. Это повергло его в шок. О Юле и обо всем ее поколении он думал совершенно иначе. Весь этот тяжелый разговор закончился нетривиальным решением: да, они останутся на озере, но он не будет «торопить события», до тех пор, пока она сама «не примет решение».
Арсеньев понял, что попался. Теперь главную партию в их дуэте играл уже не он, а она. Арсеньев с удивлением наблюдал, как Юля разделась догола, совсем его не стесняясь. Кажется, что после утреннего объяснения она вообще перестала воспринимать его как мужчину. И в конце их путешествия, которое обещало быть столь волнующим, просто пожмет ему руку и скажет:
– Огромное тебе, Иванвас, большое человеческое спасибо!
А Юля плыла… Казалось, она никогда прежде не чувствовала такого наслаждения, такой бодрости и силы! Она сжималась в упругий комок, касаясь пальцами губ, а коленями – живота, и вдруг распрямлялась, широко, до ломоты в суставах разводила руки и ноги, и ладони будто отлетали от нее прочь, и ступни хлопали под водой одна о другую, и косичка чертила намокшим бантом желтую окружность… Лягушка!
Юля довольно быстро достигла середины озера и нырнула в его глубину. Открыв под водой глаза, она хорошо видела в воде свои руки, с глубиной темнело, уши давило, Юля, привыкшая к морским курортам, умело продулась, усиленно загребла, но куда там… Стало почти темно, но дна она не достигла. Вылетела, блеснув на солнце, как летучая рыба, выскочив из воды почти до колен. Успокоилась, легла на спину, широко раскинув ноги и руки. В пресной воде такой аттракцион удался с трудом: приходилось слегка подгребать, чтобы удержаться на поверхности. Юля видела под тонким слоем воды все свое тело, красивое, сильное, все еще принадлежащее ей, но… Может быть, остались какие-то считанные часы до того момента, как это тело будет отдано мужчине, и станет уже будто и не совсем ее.
Юля представила себя парящей в воздухе, так, как будто бы в озере совсем не было воды. Где-то далеко внизу в голубой дымке таяла легендарная церковь, рядом стояла легендарная карета, полная золота… Вдруг откуда-то послышались голоса, смех… Юля встрепенулась, сжалась в пружинку, нырнула и вынырнула.
На берегу, рядом с Иванвасом виднелись какие-то люди, пестро одетые, с разноцветными рюкзаками на плечах…
Арсеньев недружелюбно приветствовал незваных гостей. Он стоял, окруженный какими-то людьми, мужчинами и женщинами, внезапно как будто выросшими из-под земли, и выглядел смешным, многозначительно похлопывая по ладони топором.
– Ну что ж! – сказал пожилой высокий человек профессорского вида. – Если наше место занято, то мы отправимся на другой берег. Там тоже есть родник, а нам совершенно все равно, где встать.
Профессорский вид ограничивался острой бородкой и седой неопрятной шевелюрой. Арсеньев был изрядно удивлен, когда незнакомец протянул ему руку и представился:
– Веденеев Петр Сергеевич,
Арсеньев пожал руку и назвал свое имя, присовокупив скромное звание: бывший аспирант Ленинградского университета, которому так и не удалось защитить кандидатскую.
Арсеньев едва удержался, чтобы не бросить несколько слов по-немецки и, как выяснилось позже, поступил весьма благоразумно. Сомнений не оставалось: перед ним была та самая экспедиция, на сайт которой он наткнулся в Интернете. Экспедиция, участие в которой предполагало безусловное незнание немецкого языка. И среди ее членов были немцы, по крайней мере – один: щуплый белобрысый юноша в розовой ветровке. Прислушавшись к разговору Арсеньева и профессора Веденеева, он вдруг подскочил к ним, протянул руку и представился:
– Питер Лямке, студент из Германии. Изучаю русскую историю, русский язык. На ловца и зверь бежит!
Судя по его выговору, изучал он довольно успешно, хоть и не совсем к месту употребил пословицу…
– Позвольте узнать, долго ли вы со своей спутницей, – профессор Веденеев оглянулся в сторону озера, где барахталась Юля, – собираетесь пробыть на этом берегу? Дело в том, что нам как раз может понадобиться квалифицированная помощь филолога.
– Мы ищем клад наполеоновских времен, – уточнил Лямке.
– Возможно, мы найдем некоторые старинные документы.
Странно, что они и представить себе не могли, что Арсеньев владеет немецким. Наша ученая братия, успешно текущая мозгами в англо-саксонский мир, обычно, знает только английский, и то – на уровне «читаю со словарем», то есть – почти никак.
Юля подплыла к мосткам, но вылезать не собиралась: она ж была совершенно голой. Ухватившись за деревянный поручень, она рассматривала издали незнакомых людей.
Двое, старый и молодой, разговаривали с Иванвасом, остальные – еще шесть человек – стояли поодаль, опустив свою поклажу на землю. Юля сразу поняла, что перед ней, скорее, какие-то исследователи, нежели туристы: среди обычных причиндалов угадывались приборы, баллоны и непонятные рамочные конструкции. Все ясно, подумала Юля. Приехали искать золотую карету.
Среди гостей она разглядела одного парня с резкой, бросающейся в глаза внешностью. Это был совершенно неприятный маленький человечек, встретив его на улице в сумерках, можно было просто испугаться: слишком большой нос, не нос даже, а шнобель, делающий его издали похожим на какую-то птицу, редкие волосы, маленькие круглые глаза, лысина…
– Олег, наш водолаз, – представил Арсеньеву этого человека руководитель экспедиции. – А вот Вася, наш повар, бывший корабельный кок.
Поделиться книгой: