– А то, что у нашего озера вообще нет дна.
Арсеньев улыбнулся:
– Это известная вещь. Про ледниковые озера, если они достаточно глубоки, много таких историй рассказывают. Еще про двойное дно. И церковь…
– Есть церковь! – воскликнул Мироныч. – Вот те крест, я сам видел. В детстве плавал и нырял хорошо. И вот, однажды, нырнул глубоко, а вода как раз была прозрачная, весенняя… И вижу далеко, в самой глубине – золотой крест!
Юля подмигнула Арсеньеву.
– Красивый, видать, крест! – ехидно заметила она. – Только как-то оно чуток не сходится. Если там церковь, то она должна на дне стоять. А у вашего озера, как вы давеча сказали, как раз дна-то и нет.
– Это просто две разные легенды, – нашелся Мироныч.
Разговор вдруг показался исчерпанным. Юля зевнула, взяла Арсеньева за лямку рюкзака.
– А теперича мы пойдем! – сказала она, но Мироныч, похоже, не уловил давно звучащей в Юлиной речи деревенщины.
– Знаете, Иван Василич, на что похожа его голова? – спросила Юля, когда они порядком отошли от Мироныча, ковыляющего теперь по кочкам в сторону своей деревни.
– На грушу?
– На жопу. Такая большая, белая, – взмахами ладоней Юля показала шишки по сторонам своего лба. – Такая огромная безмозглая жопа с глазами. И все качает головой вправо-влево, и шишки его качаются, туда-сюда, – Юля все это иллюстрировала на примере собственной головы, энергично вокруг нее жестикулируя, по своей обычной привычке все вокруг превращать в театр.
– Юля, я хочу попросить тебя… – начал Арсеньев, но запнулся.
– О чем? – не выдержала Юля. – Поприличнее выражаться, что ли?
– Да нет! – махнул рукой Арсеньев. – Я давно хочу тебя попросить, чтобы ты называла меня на «ты». И не по отчеству.
Юля прыснула со смеху, ударив себя пальцами по губам.
– А как же мне вас называть? Ваней, что ли?
– Ну… Если хочешь, можешь звать, как все – Иванвасом.
Юля опять рассмеялась:
– А что? Иванвас! Наверное, это здорово… – она вдруг сделалась серьезной, лоб наморщился от какой-то трудной мысли.
– А вы не заметили одну странную вещь? Ну, хорошо, Иванвас! Ты не заметил, еще там, в деревне… Мне показалось, будто, как только мы вошли…
Арсеньев вдруг напрягся. Да! И он тоже кое-что заметил, если она имеет ввиду именно это.
– Какая-то преграда, будто мы прорвали пузырь…
– Сразу, как только кончился асфальт! – воскликнул Арсеньев.
– Да. Я потому и пошутила, что мы стали маленькими. Как будто воздух в этой деревне другой.
Тогда он подумал, что это ему просто померещилось – от жары и общего сумбура в голове, – но, оказывается, и она это заметила. И теперь, после Юлиных слов, он точно вспомнил: они будто прорвали какую-то невидимую преграду, паутину. Впрочем, большее впечатление на Арсеньева произвело то, с какой легкостью его девушка перешла на «ты».
Он пожал плечами, покосился на Юлю, безмятежно шагавшую рядом. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас как-то напугать девушку.
– Знаешь, – сказал он, – это такие холодные течения воздуха, бывает так на природе…
– Бред! – оборвала Юля. – Это просто аномальная зона. И мы сейчас по ней топаем. Скажешь, не существует аномальных зон?
– Не скажу, – осторожно ответил Арсеньев. – Об аномальных зонах пишут, значит – они есть. Ну, будем вести себя осторожнее, под ноги смотреть…
Юля споткнулась о корень и ухватила Арсеньева за локоть. Ему не хотелось думать обо всем этом. Не хватало еще, чтобы им помешали какие-то аномалии! Всю жизнь мечтаешь увидеть летающую тарелку, встретить снежного человека… Но только не в тот ответственный момент, когда выберешься на природу с девушкой.
И тут он понял, что его больше всего тревожило, когда они разговаривали с Миронычем. Не его большой рост, не шишки у него на лбу. А рыба, которую он поймал в этом озере.
Странная это была рыба. Арсеньев никогда не увлекался рыбалкой, но сейчас был уверен, что такой рыбы просто не может быть.
– А куда это мы с тобой все так бодро пилим? – остановившись, спросила Юля.
Арсеньев как раз и собирался отойти от мостков на какое-то оптимальное расстояние, чтобы и к воде ходить было недалеко, и тропинка, по которой курсирует Мироныч, осталась где-нибудь в стороне.
В принципе, можно было пройти еще шагов пятьдесят вдоль берега и уже потом искать удобное место для стоянки, но вдруг они оба – одновременно – увидели это золото, услышали это серебро…
Они стояли прямо на берегу лесного ручья, который змеился в густой траве, остро поблескивая меж сочных стеблей, а чуть дальше изгибался, разливаясь по каменистой россыпи, и уже потом исчезал в высоких озерных камышах…
– Здесь, и только здесь! – с восхищением вскрикнула Юля.
Арсеньев осмотрелся. У излучины ручья поднимался невысокий холм, не выше человеческого роста, заканчиваясь ровной площадкой, с трех сторон защищенной кустами, а сверху – осененный вычурным шатром плакучей березы. Здесь были следы старого кострища, лежало бревно, валялось несколько мусорных фрагментов, которые нетрудно было зарыть. Лучшего места для палатки и представить трудно!
Арсеньев поймал себя на том, что плотоядно смотрит на это пока еще даже и не примятое место как на плацдарм своих будущих страстей, а когда Юля, обнимая охапку елового лапника, нетерпеливо топнула по этому месту ногой, он понял, что и в ее золотой головке кружатся те же самые мысли…
– Здесь или чуть ближе к ручейку? – спросила она, и Арсеньев увидел, как краска залила ее щеки.
Странное дело, подумал он, – краснеет, как девочка… Впрочем, а что если?.. Нет, не может такого быть. Современная молодежь, как известно, начинает всю эту жизнь лет в тринадцать…
А потом она ползала на коленях, укладывая и переплетая еловые лапы, и в какой-то момент ее перевернутая голова хитро выглянула из-за джинсовой ягодицы и загадочно улыбнулась ему.
Арсеньев едва подавил в себе желание немедленно наброситься на девушку, распластать ее на этих смолистых колючках… Позже ему пришлось неоднократно пожалеть о том, что он не сделал этого в тот момент, когда все было еще так ясно, и желаемое полностью сливалось с действительным…
Часа два они весело мельтешили друг у друга перед глазами, сталкиваясь и бестолково суетясь. Наконец,
Ни он, ни она никогда прежде не занимались подобными вещами, и все было им в диковинку. Оказывается, в палатке не оттого светло, что в ткани есть крошечное марлевое окошко, а по причине прозрачности самой ткани, и листья плакучей березы, волнуясь в солнечных лучах, печатают на стенах и потолке причудливый двухмерный мир… И спальные мешки, как выяснилось, застегиваются изнутри, и Юля, запаковавшись в мешок, чтобы испытать его, показалась Арсеньеву неожиданно маленькой, хотя ростом она была не ниже метра семидесяти пяти.
Юля раскрыла свой поляроид и устроила на сучке березы. Отбежала, приникла к Арсеньеву, фотоаппарат вспыхнул… Рассматривая снимок, довольно удачный, она вдруг наморщила лоб.
– Интересно, а маме с папой я что – это вот и покажу? Как, вообще, быть с фотками из турпохода…
Арсеньев пожал плечами: он уже чувствовал постоянное, ни на минуту не отпускающее замирание в груди: вечерело, солнце уж скрылось за кромкой леса на противоположном берегу. Время ползло медленно, но все же – ползло. К неминуемой ночи.
– Ой, комар! – вдруг взвизгнула Юля.
– Ерунда! – бодро отозвался Арсеньев. – У нас есть всякие средства.
– Не сомневаюсь. Но это – малярийный комар.
– Если большой, то он тем более не страшный. Это – карамора. Она не кусается. И к малярии она не имеют никакого отношения.
Юля с сомнением смотрела на двух больших карамор, кружащих над ее головой.
– Кыш! – крикнула она, растопырив пальцы.
Арсеньеву что-то показалось странным в поведении карамор, но он не мог сразу сообразить – что…
Он придвинулся к Юле. Взял прядь ее волос, расправил на своей ладони. Это было чудесное, рассыпчатое вещество… Арсеньев осторожно обнял Юлю за плечо, другой рукой прикоснулся к ее щеке, развернул ее лицо к себе… Внезапно что-то укололо его запястье.
Брошка! Арсеньев двумя пальцами взял эту брошку, обвел ее контур. Изделие, конечно, не интересовало его – просто он немного знал науку соблазнения: женщины всегда тихонько плывут мозгами, когда коварный искуситель притрагивается к их украшениям… Но эта брошь все же не могла не остановить его взгляд. Раньше он не замечал ее, рассматривая Юлю более общим планом.
Это было нечто! Широкое кольцо размером с рубль советских времен, украшенное причудливым орнаментом, возможно, было отлито из чистого золота. В центре кольца, вписываясь в него вершинами, красовалась фигура, похожая на мальтийский крест. Самым удивительным казалось то, что кольцо, служившее оправой к этому кресту, было выполнено из гораздо более дорогого металла, чем сам крест, который, скорее всего, сделали из обыкновенного серого свинца.
– Откуда у тебя эта вещица? – спросил Арсеньев.
– От бабушки, – пожала плечами Юля. – А ей – от прабабушки…
Она недоуменно смотрела на Арсеньева. Ей только что казалось, что мужчина вот-вот поцелует ее. Но он почему-то заинтересовался ее брошкой!
Странная стилистика этого украшения была очень хорошо знакома Арсеньеву…
– Минуточку! – сказал он, расстегнул рубашку и вытащил на свет небольшой круглый предмет на золотой цепочке. – Это кулон счастья, – заговорил он, смущаясь. Он попал ко мне… Впрочем, не важно. Позволь-ка…
Юля не знала, что так взволновало Иванваса, но руки его тряслись, как у алкаша, когда он, поднеся свой кулон близко к глазам, переводил взгляд с кулона на брошь и обратно.
– Как это отцепляется? – спросил Иванвас неожиданно грубо.
Юля с недоумением сняла брошку, положила ему в ладонь и через несколько секунд вскрикнула от изумления: дрожащие пальцы так соединили два драгоценных предмета, что они совпали в один!
ФЕЯ И «КУЛОН СЧАСТЬЯ»
Арсеньев испытывал радость и страх. Радость – оттого, что предсказание феи сбылось, страх – оттого, что это действительно произошло. То был безмерный мистический страх – перед самой реальностью, которая с этого момента стала другой. Мир устроен совсем не так, как мы думаем, и отныне перед Арсеньевым открылся совсем другой, непознанный мир.
Непонятным было то, как объяснить это девушке, которая сидела рядом, хлопала большими синими глазами и ничего еще не знала.
– Что с тобой? – удивленно спросила она. – Ты будто бы экстази принял.
– Понимаешь, – вкрадчиво начал Арсеньев, – пусть это прозвучит глупо, но однажды в детстве…
Нет, об этом трудно рассказать нормальному, здравомыслящему человеку. Арсеньев сжимал в руках свой «кулон счастья», и ему казалось, что металл греет его руку.
– Все дело в том, что в детстве я встретил фею, и она…
Арсеньев осекся. Юля смотрела на него широко раскрытыми глазами, почему-то оглянулась по сторонам…
– Ладно, замнем! – оборвал сам себя Арсеньев. – Ты лучше посмотри, как совпало. Это – словно инь и ян. Все это случайно, конечно. Но, если верить во все такое… Будто бы знак судьбы…
Юля взяла из рук Арсеньева свою брошку, в которую теперь был вставлен кулон, и с недоверием рассмотрела ее.
– Красивая получилась фенечка, – сказала она. – Можно я поношу?
– Носи, конечно, хоть всю жизнь! Только не потеряй.
– Ее нельзя потерять, – тихо прошептала Юля.
Арсеньев вздрогнул. Он понял,
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он нарочито безразличным голосом.
– Да так… Просто она волшебная, моя брошка, только и всего.
И тут Арсеньева прорвало. Он рассказал ей, как в детстве встретил фею, как она вручила ему этот «кулон счастья», и он знал, всю свою жизнь знал, что кулон поможет ему найти ее, свою единственную любовь! Он не знал, как это произойдет, не знал, что это будет именно так: один предмет совпадает с другим, но… Разве может быть это случайностью? Разве могут два украшения, у двух разных людей так совпасть? То-то и оно! Поэтому он и не женился всю жизнь.
Этим резюме Арсеньев закончил свою пламенную речь. Юля смотрела на него с удивлением.
– Да это вовсе не то, что ты думаешь! – воскликнула она. – Я сказала
– Метафора, – подсказал Арсеньев.
– Точно, я забыла это слово. Просто, я ее теряла, и не один раз. А она всегда возвращалась, бабушкина брошка, только и всего. Как будто волшебная.
– И я тоже! – воскликнул счастливый Арсеньев. – Я терял мой кулон три раза и снова находил.
Он взял кулон из рук Юли и размахнулся, высоко подняв его над головой.
– Хочешь, заброшу его в озеро? Вот увидишь, он все равно вернется.
– Лучше не надо. Это же все-таки золото.
Юля схватила Арсеньева за руку, разжала ему пальцы, и кулон снова оказался в ее руках. Украшение теперь приобрело новый стиль. Вычурное кольцо брошки закрылось кулоном Иванваса, и у Юли на ладони лежало что-то вроде медальона, выпуклое с обеих сторон. Юля размотала проволочку, которой ее брошь раньше крепилась к булавке, проволочку бросила в ручей, а булавку на всякий случай приколола себе к воротнику. Теперь получился просто кулон – тяжелый, приятно трогающий грудь.
– Теперь я буду его носить, этот кулон счастья, – с удовлетворением сказала Юля. – А тебе, Иванвас, и так счастья достаточно. Твое счастье – это я.
Более тридцати лет назад произошла с Арсеньевым чудная, удивительная история… Его родители познакомились и поженились в рабочем поселке, что стоял на Московском тракте неподалеку от Брянска. Там же и появился на свет маленький Ваня.
В десятилетнем возрасте его угораздило влюбиться. Девчонку звали Таня, она жила в том же общежитии и училась в том же классе. Она была худенькой и гибкой, много бегала по двору, много смеялась. Ваня любил ее целый год, что в таком возрасте чуть ли не равносильно вечности. А любовь тогда бывает, как правило, не только безответной, но и тайной. За все время он ни разу не заговорил с ней – только смотрел на нее украдкой, так, чтобы никто, даже она сама, не заметила. В один прекрасный день ее отец получил назначение в какой-то далекий город, и они всей семьей – уехали.
Ваня решил умереть. Для этого он пошел на песчаные карьеры. Это была заброшенная выработка, где брали песок на строительство завода и поселка, а для детей – просто волшебная страна. Огромная впадина, окруженная лесом, полная всяких таинственных ям и каналов, по которым можно было плавать на плотах, продираясь сквозь кустарник и высаживаясь на острова. И был там высокий песчаный обрыв…
Ваня решил броситься с обрыва на груду ржавого железного лома, который лежал на дне карьера. По его замыслу Таня, узнав по радио, что один мальчик из ее класса разбился, обязательно приедет на его похороны, и будет стоять над гробом, плача и думая, как плохо она поступила, что ни разу за целый год даже не посмотрела на него.