Помоги проекту - поделись книгой:
Человек, которого я определил как террориста, держал руку в кармане. Правую, которая у большинства людей ведущая.
Одну…
Пять. Пять из десяти признаков — при том, что один устарел, а один не имеет отношения к Италии, здесь нет исламского экстремизма. Если так — то получается пять из восьми, или ноль шестьсот двадцать пять, если произвести простое арифметическое действие. По правилам, принятым в Персии — при наличии четырех признаков из десяти — следует бить тревогу, шести — предпринимать немедленные действия. По обстановке.
По обстановке…
Ухватив с подноса официанта бокал — я решительно двинулся вперед. Человек этот — в последний момент то ли услышав, то ли увидев боковым зрением, то ли почувствовав меня, попытался уклониться от столкновения — но я был еще быстрее.
— О… прошу прощения — сказал я по-русски, и тут же перешел на итальянский — Mi dispiace, signor. Non cosparso?[4].
Надо было видеть, как он отреагировал на русский язык. Не сказал ни слова — но по глазам вижу — понял. Все — понял.
Мы посмотрели друг другу в глаза — и он уступил, даже особо не сопротивляясь. Понял, что охота на сегодня — закончена. Выстрелить сейчас я ему не дам, а с другой позиции не получится — потому что я уже знаю его, занять "чистую" позицию не позволю. Да и людей много.
— No, signor — коротко ответил он, повернулся и начал протискиваться в сторону выхода.
Аж волосы встали дыбом. Отходняк. Господи… это в Италии то. Что творится…
Черт бы побрал всех этих террористических ублюдков, которые готовы подохнуть сами и не дают нормально жить людям. Как же надоело жить в перекрестье прицела…
— Синьор…
Я повернулся… наверное, излишне резко, едва не расплескав шампанское.
O-la-la…
Ей было около тридцати, судя по осадке — бывшая модель, манекенщица. Темные волосы. Не молоденькая и глупая — а только вступающая в рассвет женщина, только начинающая до конца осознавать свою магическую притягательность для мужчин. От двадцати восьми до тридцати трех, я бы так сказал. Как раз то время, когда молодая, щенячья глупость уже прошла, очарование опытной женщины только приходит, тело все еще молодо. На этом балу — она явно была королевой, все остальные — так… свободные охотницы на промысле. А вот она не охотится, для охоты она слишком уверенно себя ведет.
Как дома?
— Сеньорита… — я поцеловал даме руку.
— О… спешу вас разочаровать, но меня так называли лет пять назад. Сейчас я, увы, синьора. Баронесса Микелла Полетти.
Кольца на ней не было, я успел это заметить.
— О, не разбивайте мне сердце столь поспешным признанием…
Баронесса расхохоталась. Смех у нее был просто очаровательный — не регот простолюдинки и не вымученное веселье профессиональной охотницы за кошельками — а очаровательный грудной смех…
— Увы, синьор… увы… Однако, признайтесь же и вы… я полчаса искала кого-то, кто бы представил меня вам… оказалось, вас никто здесь не знает…
— Признаюсь. Вице-адмирал, князь Александр Воронцов.
— О… вы русский?
Я поклонился.
— И вы… вероятно, новый посол? Фон Граубе просто несносен…
— Синьора, я покинул действительную службу несколько лет назад. Сейчас я здесь с исключительно частным визитом. У меня есть некие дела … в Персии, в Тегеране. Здесь, я ищу. С кем можно было бы их обсудить.
— Как интересно… Вы бывали в Тегеране… говорят, там такой ужас творился…
— Сударыня, больше года я справлял там обязанности Наместника Его Императорского Величества.
Говоря с очаровательной дамой, я смотрел все время ей в глаза. На Персию, на Тегеран, на мое имя — она не среагировала. Но она что-то знает. Как я это понял? Да просто — ощущение такое. Это сложно объяснить — но осведомленный в чем-то человек ведет себя несколько иначе, чем неосведомленный. Как говорится — тайна изнутри распирает. Если уметь наблюдать — то можно это и увидеть…
— Я должна вас представить моему супругу. Просто обязана. Вы знаете его?
— Читал… — дипломатично ответил я.
— Он такой умный… я уверена, вы найдете общий язык. Пойдемте же…
Баронесса с очаровательной непосредственностью, какую допускают только очень красивые женщины — взяла меня за руку и потащила сквозь толпу. Я про себя подумал, что решение не надевать бронежилет скрытого ношения было ошибкой. Если с террористом на приеме удалось разобраться, хотя бы временно — то от злобных взглядов со всех сторон мой пиджак на спине мог вспыхнуть. Интересно — почему в высшем свете столько злобы? Почему дамы, даже те, кто ищут себе богатого мецената — столь злобны? Неужели не понимают, что это отталкивает людей — и одновременно старит…
— Дорогой…
Барон оторвался от разговора. Вероятно, он и в самом деле очень умный — просто деньгами такую женщину не купить.
— Синьоры, позвольте представить — адмирал, князь Воронцов из России. Точнее … из Тегерана…
Барон среагировал. Не хотел этого показывать — но среагировал. Просто что-то мелькнуло в глазах… облегчение, что ли. Думаю, в его ботинке уже достаточно крови…
Барон первый протянул руку.
— Добро пожаловать в Италию, синьор.
Я пожал протянутую руку.
— Благодарю. Спешу заметить — вице-адмирал, к тому же в отставке. Мне ни к чему чужие звания…
— Основатель Тумана, если не ошибаюсь…
Вот так — так…
Я посмотрел на того, кто это сказал. На несколько лет моложе меня, в отличной физической форме, хорошо пошитый гражданский костюм. Чересчур короткая стрижка, бокал держит не правой рукой — а левой, и на левой же находятся часы. Почему то я заметил, что люди обычно носят часы не на сильной, а на слабой руке — бывает и по-другому, но редко. Часы не совсем обычные — Panerai Radiomir, очень редкие, флорентийской фирмы, первой в мире выпустившей часы для боевых пловцов. Раньше в них вообще использовались радиоактивные материалы, причем такие, что в пятидесятом году все часы пришлось затапливать на глубине в свинцовом контейнере. Сейчас, конечно такого нет — но это по-прежнему эксклюзив. Они внешне непритязательны — никаких элементов скелетона, нет ни даты, ни дня недели, крупные, светящиеся в темноте цифры. Но там механизм Rolex, лучший в часовом мире. И что-то мне подсказывало, что эти часы молодому человеку (хотя какому нахрен молодому) выдали бесплатно…
— Боюсь, меня нельзя считать основателем, вдохновителем либо организатором операции Туман, синьор — нейтральным тоном сказал я, давая понять, что при гражданских такие вещи обсуждать не стоит — я просто старался ограждать тех, кто реально делал дело от ненужного гражданского и политического вмешательства.
— Синьоры, синьоры… — заговорил еще один из присутствующих, явно политикан, бывший или действующий, — не стоит обсуждать ваши ужасы в присутствии нас, грешных, тем более — в присутствии дам…
Барон поставил бокал на поднос на поднос проходившего мимо официанта — и не взял новый. Он улыбался — но через силу.
— Господа… надеюсь, вы нас простите…
Не выдержал. Ботинок полон крови. Я бы вел себя по-другому, не показывал бы слабость. Хотя… еще кто знает. Просто я никогда не бывал в таких ситуациях, когда за моей спиной не было бы государства, когда я совершил бы какое-то преступление, и кто-то — пришел бы за расплатой. Не знаю, как бы я себя вел в такой ситуации. Никто не знает, каково быть дурным человеком — в этом полковник Уэлен был прав…
Мы прошли в коридор, там навстречу из темноты выступили двое. Я сдал двадцать шестой Глок, не дожидаясь, пока его найдут, после чего меня обыскали. Рамки[5] на входе не было — но барон явно не был равнодушен к своей безопасности.
Вслед за бароном, я поднялся на второй этаж, там был его кабинет. Его охраняли еще двое.
В принципе — учитывая итальянскую политическую и криминальную практику — барон вполне мог приказать меня убить, и, наверное, этот приказ был бы выполнен. В Италии — убийство политических и прочих противников является нормой, это пошло не с коммунистического мятежа восьмидесятого, а со времен Николо Макиавелли. По моим расчетам остановить барона должно было то, что по всем раскладам — я не мог быть один и представлять только сам себя. Убийство лично меня ничего не решит — придет другой и предъявит еще более тяжелые требования. Вполне возможно, будет принято решение отомстить — а месть является обязательной практикой в работе спецслужб, потому что в зазеркалье нет места уважению, а есть — только страху. Кроме того — по моим прикидкам барон не примет никакого решения, пока не будет точно знать, что именно ему известно. А я — не собирался сразу выкладывать карты на стол.
— Что вам нужно? — резко спросил барон, не предложив мне не присесть, ни выпить, — денег?
— И это тоже… — дипломатично сказал я, — вам не кажется, синьор барон, что деньги должны быть возвращены тем, кому на самом деле они принадлежат.
— О чем вы?
— О народе Персии. Много лет его грабили, беззастенчиво отнимая жизнь, свободу, собственность. Вам не кажется, что народ Персии имеет больше права на эти деньги, чем генерал Абубакар Тимур?
— Повторяю еще раз — о чем вы?
Человек, даже профессионально умеющий лгать — все равно не умеет скрыть все признаки лжи. Их десятки и если кто-то их не видит — например, при телевизионных дебатах во время выборов — то это только по невнимательности. Тут же — я смотрел во все глаза и не видел, что барон Карло Полетти мне лгал. И это было плохо.
Потому что если мне нечем его зацепить — я ему, получается, дальше не нужен.
— О генерале Абубакаре Тимуре. Двадцать восьмого мая этого года он вылетел в Египет из Рима, особенно и не скрываясь. В Каире — он совершил террористический акт. Сюда он прилетал для того, чтобы вымогать у вас деньги, барон. Те деньги, которые были помещены в Банка ди Рома при посредничестве баронессы Антонеллы Полетти, вашей получается мачехи. Деньги, принадлежащие покойному Шахиншаху Мохаммеду Хоссейни.
Барон резко вскинул руку, указывая на дверь.
— Убирайтесь! Немедленно!
Я достал заранее заготовленную визитку, бросил ее на столик.
— Я не жду от вас правды, барон, мне она совершенно не нужна. Потому что я ее знаю. Я не буду вас ни в чем обвинять — это бессмысленно. Только имейте в виду — мы вам не враги, у нас общая цель — избавиться от генерала Абубакара Тимура. И в этом — мы можем вам помочь. Подумайте, вы потеряли сына в результате террористического…
— Вон!!!
Сзади открылась дверь — бесшумно, но я понял это по изменению давления воздуха.
— Синьор.
— Синьор князь покидает нас.
— Понятно…
— Честь имею…
Под руки — меня никогда и ниоткуда не выводили, поэтому я разозлился. Коридор был еще достаточно широк для того, чтобы три человека могли идти друг рядом с другом, лестница была уже. Первого я вырубил, изо всех сил ударив ребром каблука по подъему ноги, второго — ткнул пальцем в глаз, потом для верности добавил еще. Ринувшиеся снизу на шум ублюдки — нарвались на два направленных на них пистолета. Правильно говорят: самое опасное в охране — это оружие охранников, ближнего круга. Это как радиация — стоит отнять у одного из охранников пистолет (а в толпе, в толчее это вполне возможно) — и привет. Как говорится — пишите письма мелким почерком. Ближний круг предназначен совсем для другого — не подпустить террориста вплотную, а в критической ситуации — прикрыть охраняемого собой, приняв предназначенную для него пулю.
— Оружие, — сказал я, — медленно и аккуратно. Ты левой рукой, ты — правой.
То, какая у кого рука рабочая — я заметил еще при обыске.
Еще два пистолета бухнулись на пол.
— Вперед.
Под прицелом я довел незадачливых охранников до двери.
— Открывайте.
Охранники повиновались. По крайней мере — у них хватило ума не разыгрывать героев. За дверью — был бал.
— Выходите и не дергаетесь. После того, как выйду я — делаете вид, как будто ничего не случилось, заходите обратно и идете получать взыскание. Кто проявит геройство — имейте в виду, у меня на улице семь человек, у них автоматы и ракетная установка. Вопросы?
Вопросов не было…
Пистолеты — я спрятал за поясом, несколько неудобно — но выбирать не приходится. Пистолеты отличные, Беретта-92, стальные, армейского образца: Глок мне никто не вернет, но вместо одного пистолета, у меня теперь два. Никто из присутствующих мужчин не заметил ничего подозрительного — а баронесса Микелла оказалась рядом со мной раньше, чем остальные дамы, в том числе те, которые были со мной. Видимо… всем уже так надоел постоянный мужской контингент, занятый сам собой, в основном разоренный или находящийся на грани разорения — что новички вроде меня пользовались популярностью.
Давали мазурку, которую танцевать здесь никто не умел — этот танец в Европе пользовался популярностью. Потом — перешли на медленные.
— Надеюсь, вы крепко прижали его… — вдруг сказала баронесса.
Я даже сразу и не понял.
— Что, простите?
— Ваш разговор. Надеюсь, барон достаточно зол после него.
— Вот как? — я удивился, на самом деле удивился… — и чем же это хорошо…
— Тогда он смотается отсюда. В горы. У него дом рядом с итальянской границей, в Швейцарии. Чертов склеп!
В голосе баронессы прозвучала нешуточная ненависть. Вообще, дело интересное… очень интересное. Похоже — молодая баронесса умна и ненавидит мужа. Это серьезный актив, если поработать как следует.
— Почему склеп, сударыня?
— Он там предается воспоминаниям… — баронесса проглотила явно нецензурное слово — вся его жизнь теперь одни воспоминания…
— В Персии я слышал одну поговорку. Когда люди Запада думают о себе, они думают о будущем. Когда люди Востока думают о себе, они думают о прошлом.
— А вы умны… — поразительно спокойно констатировала баронесса.
— Кто тот молодой человек? — спросил я, — тот самый, в компании. Самый молодой, короткая стрижка?
— О… это можно сказать ваш… сослуживец. Контр-адмирал Мануэле Кантарелла. Невоспитанный хам.
Обычно светские дамы так называли тех, кто не сумел подобрать к ним ключик, хотя самонадеянно попытался.
— Его отец занимает высокий пост, — прощупал ситуацию дальше я.
Поделиться книгой: