Нечисть, или Тайна старинной шкатулки

— Минуты три, наверное. Или пять. Не могу точно сказать, мне сейчас стало трудно ориентироваться во времени. Но я успела кастрюлю из-под гороха помыть, сковородку и две тарелки. Ну а на душе-то неспокойно, дай, думаю, с Олежкой поговорю. Зачем ему такие дружки? Пошла к двери, вышла в подъезд, а мне навстречу сосед идет, Степанов Гена. Посмотрел на меня как-то странно, а потом тихо так и говорит: «Олега убили». У меня и обмерло все внутри.

— Описать нападавших сможете?

— Нет, что ты, деточка! Я ж их только из окна, да и то в темноте видала. Куда мне. Вот только рост могу назвать. Среднего роста двое из них, один коренастый, второй щуплый. А один высокий и крепкий, такой, как шкаф.

— Что они делали, когда возле подъезда стояли?

— Да леший их знает. Одно время курили, видала. На месте топтались, чай, не май месяц, зима на дворе. Позамерзали.

— В руках было что-нибудь у них?

Бабуля задумалась ненадолго, потом сокрушенно покачала головой.

— Не помню я. Кажется, у двоих ничего не было. А у третьего что-то такое было в руках.

— Что именно? Палка, бита, дубина?

— А что такое бита, напомни мне, деточка.

Есия достала мобильный телефон и нашла в Интернете картинку биты.

— Вот, смотрите.

— Да, похоже… Но точно не скажу: бог их знает, что там у них в руках было, — с сомнением покачала головой Лидия Яковлевна. — Может, и биты… а может, и палки… А может, и еще что… Вон у соседа монтировкой заднее стекло автомобиля разбили едва ли не на глазах у него. А за что? Да за то, что машина не так стояла. Совсем люди озверели: как что не по ним, так и давай кулаками махать. Хотя и сосед хорош. Уж сколько раз я его предупреждала: Коля, не ставь так машину, мешаешь всем! Как загородит тротуар — ни пройти, ни проехать.

Чайник закипел, и Лидия Яковлевна вскочила, чтобы снять его с плиты.

— Вам покрепче заварку или послабее? — спросила она, доставая из шкафа белую чашку с сиреневым ободком.

— Покрепче, пожалуйста. А что, монтировкой стекло разбивал кто-то из тех, кто напал на Олега?

— Так я не видала, я же только со слов Николая все знаю. Вот печенье берите, сама пекла.

— Я на диете.

— Творожное. От него не растолстеете. Хотя вы, товарищ следователь, и так тощая, куда вам еще и на диете сидеть?!

— Спасибо за комплимент, Лидия Яковлевна. Мне бы с вашим Николаем поговорить. Фамилию его подскажете?

— Иванников. На четвертом этаже живет, квартира точно как у меня расположена.

Есия взяла печенье и, откусив, пожалела об этом. Корицы Лидия Яковлевна не пожалела, но именно корицу в выпечке Есия не любила больше всего. Другое дело с птицей: там корица придавала мясу пикантность.

— Лидия Яковлевна, может быть, вы слышали разговоры какие-нибудь? К примеру, должен был кому-то Олег Крайнев или обидел сильно кого?

— Ничего такого не знаю. Парень как парень.

— А как можете охарактеризовать Олега, каким он человеком был?

— Всегда здоровался. Улыбался. Никогда мрачный не пройдет. И я ему в ответ тоже всегда улыбалась. А больше-то я о нем и не знаю ничего.

— Жил Олег с кем?

— С женой. У них двухкомнатная квартира.

— Своя или снимают?

— Своя. Бабушка Лены, жены Олега, все внучке оставила. Тамара Макаровна, царствие ей небесное, святая женщина была. — Лидия Яковлевна смахнула с левой щеки слезу. — Дружили мы с ней. Она часто ко мне в гости заходила да успехами детей хвасталась. Хорошая семья у нее была. Старшая дочка отличное образование получила, замуж за дипломата вышла. И младшей, Лене, тоже прочили хорошую карьеру, девочка способная была. В институт поступила играючи, а потом вдруг взяла да и бросила учебу. И за Олега замуж вышла.

— Не нравился он родне жены?

— Недолюбливали они его. Если бы не Тамара Макаровна, им бы долго еще на квартиру копить пришлось. Месяца за два до смерти Тамарочка квартиру на Леночку переписала и к себе молодых жить взяла.

— Давно умерла ваша соседка?

— Года два назад, в июле. Да, точно, тогда еще жуткая жара была и леса горели. Тамары когда не стало, все очень переживали. Лена плакала и говорила, что с похоронами нужно поторопиться, потому что невозможно по такой жаре долго в квартире тело держать. Запах, дескать, пойдет. И вот представляете, только Леночка с Олегом забрали тело Макаровны из морга, как сразу полил сильный дождь и резко похолодало…

— Не знаете, Лена Крайнева сейчас дома? У вас лифт не работает, а подниматься на десятый этаж пешком очень не хочется.

— Дома она, дома. Видела я, как Лена из магазина шла, из «Пятерочки», что рядом. — Она на мгновение задумалась, а потом с сомнением произнесла: — Может, и выходила потом куда из дому, да я не заметила…

— Спасибо, Лидия Яковлевна. Если позволите, я к вам еще попозже зайду. Возможно, возникнут вопросы. Вот моя визитка. Пожалуйста, если что-то вспомните, позвоните мне.

— Конечно, дочка, — радостно закивала старушка, — обязательно приходи. Я всегда буду рада.

Есия вышла в подъезд и посмотрела на часы. Если долго не засиживаться у Елены Крайневой, можно успеть опросить молодую вдову до обеденного перерыва. Чай, которым ее угощала Лидия Яковлевна, оказался до невозможности жидким.

Глава 2

Герман

Сознание возвращалось медленно. Назойливый голос что-то твердил и твердил, а Герман слушал и не слышал, досадливо ожидая, когда же голос заткнется. Он ощущал себя школяром на уроке богословия, где священник нудно вещает прописные истины. Уж много лет как гимназию окончил, а все иногда дрожь пробирает. На этой мысли Герман погрузился в глухую темноту, а когда снова очнулся, показалось, что прошла вечность, но голос по-прежнему что-то бубнил. Сосредоточиться не получалось. Почему-то сегодня Герману все давалось с трудом. Вот раньше, к примеру, чутье не подводило: Герман всегда точно знал, сколько натикало времени. Помнится, в гимназии первым на перемену выскакивал. А почему? Да потому что успевал чернильницу, пенал и тетрадки заранее в ранец сложить. И ведь ни разу не поймали! Лишь однажды преподаватель словесности открыл было рот, чтоб отчитать Германа за поспешность, да тут же звонок с урока и прозвенел.

Но сейчас Герман мучительно пытался понять, сколько прошло времени, и не мог. Время вело себя странно: то неслось вскачь, то плелось как черепаха. Герман не успевал следить за ним и совсем запутался — день прошел или вечность.

Когда же началась эта чепуха? Точно, аккурат после того, как медовухи испил. Стало плохо, тело задеревенело. А сейчас вроде бы ничего, отошло.

Мерно тикали ходики, баюкая и умиротворяя. Кажется, где-то текла вода и хлопала плохо прикрытая оконная рама. Герман раздраженно поморщился. Горничная Груня опять окно не закрыла, сколько уж ей говорил, чтобы аккуратней была.

Он открыл глаза и обмер от страха: прямо перед носом его были белые, плотно пригнанные друг к другу доски.

«Неужели гроб?» — мелькнула паническая мысль.

Герман торопливо повернул голову набок и облегченно выдохнул. На щербатом, давно не крашенном полу, обильно усыпанном крошками, лежал огрызок яблока с жирным тараканом на нем. Таракан шевелил усами и таращился на Германа.

«Совсем Марфа сбрендила. Мало того что грязь развела, так еще и в какую-то щель меня заткнула. И как только сумела?!»

Взгляд Германа скользнул дальше по полу и стенам, и недоумение охватило его. Комната явно не та!

Справа от окна висели странно тонкие, словно сделанные из картона, ходики без гирь и методично пощелкивали. Рядом с ними — картина в узкой деревянной рамке. Плоские и рыхлые, как блины, часы висели на чем ни попадя, грозя свалиться. Один из «блинов» неаппетитно раскорячился на какой-то штуковине, похожей на гибрид осла с седлом, второй пытался «стечь» с камня, а третий вообще болтался на ветке дерева, видно, дожидаясь вороны, которая бы его склевала…

«Дурацкая картинка, — решил Герман. — Не могут часы так висеть, это противоестественно. Или это что ж, художник время так изобразил? Не бывает, чтоб время текло куда ни попадя. На то оно и время, чтоб идти только вперед».

— Ошибаешься, — бесплотно шепнул кто-то рядом, и Герман вздрогнул.

Скрипнула дверь, раздалось старческое шарканье и, очертя круг, замерло рядом с Германом. Он увидел потертые тапки, по которым явно плакала помойка, и усатую морду черного кота рядом. Кот, не мигая, смотрел на Германа, и шерсть у него на загривке медленно вставала.

— Киса, киса, ты что? Кого испугался? — продребезжал старческий голосок, и вниз опустилась сморщенная рука.

От прикосновения кот вздрогнул и зашипел.

— Пшел вон! — обиженно буркнул Герман и потянулся, чтобы треснуть кота по уху.

Но то, что он увидел в следующее мгновение, повергло его в шок. Его руки, его холеные аристократические руки исчезли! Вместо них были мерзкие, покрытые жесткой серо-зеленой шерстью лапы. В ужасе Герман схватился за лицо и, ощутив под пальцами грубую шерсть, дико и исступленно заорал.

— К худу или к добру? — вздрогнув, спросила старушка.

— Х-у-у-у-у, — в смертельной тоске выдохнул Герман.

— Свят, свят, свят. Спаси, Господи, от всякого лиха. — Она поплевала через левое плечо и торопливо зашаркала в сторону прихожей. — Внучок, ты чего до сих пор не разделся? Давай скорей, а то запаришься.

Мальчик, худенький и беленький, с огромными синими глазами, стоял, замерев.

— Бабушка Мария, ты слышала? — прошептал он, и глаза его испуганно распахнулись. — Что это было?

— Свят, свят, свят, — опять суетливо перекрестилась Мария Федоровна. — Не волнуйся, милый, домовой это шалит.

— А кто такой домовой?

— Это такое существо, которое охраняет дом. Ничего страшного, милый.

— А где он живет?

— Да где, где… За печкой!

— За электрической? — озабоченно спросил мальчик.

Мария Федоровна на мгновение запнулась, а потом губы ее растянулись в ласковой улыбке.

— Пойдем чай пить, милый. Попробуем пирожочки, я утром испекла, старалась.

— Бабушка, ты не ответила: этот домовой за нашей печкой живет? Я боюсь на кухню идти, вдруг он там.

— Нет там никого, детка, я пошутила. Смотри, и Вантуз спокоен. — Она ласково погладила кота. — Если бы кто здесь был, Вантуз бы непременно дал нам знать. Ты же помнишь, как он не любит чужих?

— Бабушка, но ты же сказала, это домовой выл, — испуганно выдохнул мальчик. — А если он меня укусит?

Бабушка горестно вздохнула.

— Андрюшенька, дорогой мой, домовой — это добрый дух. Он дом охраняет, хозяйское добро бережет и детей не кусает. Никогда.

— Честно-честно?

— Абсолютно.

Мальчик заметно успокоился и повеселел.

— Ладно, тогда пойдем пить чай.

Бабушка облегченно вздохнула.

— Вот дура старая, — пробормотала она, когда правнук отправился в ванную мыть руки, — напугала дитя. И кто за язык тянул? Слава богу, отвертеться удалось. А там, бог даст, и забудет всю эту историю.

Она поставила на плиту чайник и выложила на тарелку несколько пирожков, которые принесла с собой. Посмотрев задумчиво на микроволновку, поставила все-таки пирожки туда и нажала на кнопку. По кухне заструился чудесный уютный аромат.

— Бабушка, — опять шепотом спросил вернувшийся из ванной Андрюша, — а почему домовой раньше молчал, а сегодня зашумел?

— Руки ты свои почему не вытер? Полотенце же на двери висит! — ворчливо отозвалась Мария Федоровна, мысленно ругая себя за излишнюю болтливость.

Андрюша метнулся обратно и, наскоро вытерев руки, прибежал на кухню.

— Бабушка, а почему раньше домового слышно не было?

— Ешь пирожочки, — вздохнула Мария, — чаю вон тебе сладкого налила. А домовой… Сегодня же десятое февраля, день рождения всех домовых. Праздника ему хочется, веселья, а он совсем один. Вот и вздыхает.

— Бедненький… — Глаза у Андрюши наполнились слезами. — А давай его угостим.

— Давай.

Мария положила один пирожок на блюдце и поставила его за плиту. Потом взяла плошку поменьше и налила туда немного молока.

— Кушай, домовой, мы тебя любим, — пробормотал мальчик.

Марии показалось, будто электрическая лампочка странно мигнула. Она озабоченно покосилась на лампу и боязливо поежилась. К старости, каким бы ты ни был раньше материалистом, невольно начинаешь верить в чудеса.

— Ты, Андрюша, на завтра все уроки сделал? Мама ругаться не будет?

— Нам мало задали. Только сказку прочитать и стихотворение наизусть выучить. Ой, я забыл, — он стукнул себя ладошкой по лбу, — нам еще по информатике задание дали.

— Информа-а-атика, — недовольно протянула бабушка Мария. — И кому оно такое надо: в семь лет ребенку голову всякой ерундой забивать. Все куда-то торопятся, боятся не успеть, напихивают в несчастных детей кучу всяких…

Она спохватилась и замолчала. Андрюшка мальчик смышленый и памятливый и ее слова быстренько намотает себе на ус. А потом попробуй справься с ним. Упрется и вообще уроки делать не станет.

— Ты стих когда учить собираешься? — Она налила себе чаю и присела рядом с внуком.

— Я уже выучил. На перемене. Бабушка, а почему раньше домового не было слышно? Где он был?

Мария Федоровна побагровела. Но делать нечего, пришлось тему продолжать.