Основы понимания архитектуры

Чтобы изменить документ по умолчанию, отредактируйте файл "blank.fb2" вручную.

ЕГИПЕТСКИЙ ХРАМ

 Как понять архитектуру египетского храма, построенного несколько тысячелетий тому назад? Как разобраться во всех его частях, во всех его деталях? Конечно, если мы будем со вниманием вглядываться в каждый камень, будем искать объяснения всего увиденного и наблюденного, то в конце концов многое поймем, многое станет нам ясным. Однако есть и другой путь, который позволит достигнуть куда более ощутимых результатов. Этот путь связан с познанием человека той эпохи, его суждений, его представлений о природе и мире. Поэтому, если на наше счастье от этой глубокой древности до нас дошла лишь строчка, говорящая о взглядах создателя этих непонятных, иной раз даже каких-то таинственных сооружений, то мы получим в руки путеводную нить — ключ к пониманию существа заинтересовавших нас произведений — их композиции, составляющих частей, тех или иных приемов и отдельных детален, которые в совокупности определяют архитектурный замысел.

 Судьба, в данном случае, благоприятствовала нам. До нас дошла надпись, вложенная жрецами в уста бога Амона, главного божества Фив — столицы Египта эпохи Нового царства (XVI—XI вв. до н. э.). В ней он так обращается к фараону: «Я дал тебе силу и победу над всеми странами; я распространил твою славу повсюду, страх перед тобою до четырех столбов неба... и поверг твоих врагов под твои сандалии... земля в длину и ширину, на запад и восток подвластна тебе». Если такой неизмеримой силой, величием и славой был, по мнению египтян, наделен фараон, то каков же должен был быть сам бог Амон! Вот эта-то неземная сила и величие божества нашли свое выражение во всемирно известных грандиозных храмах Древнего Египта — в Карнаке, Луксоре и Эдфу. Здесь все было поставлено на службу прославления божества и его земного наместника — фараона.

1. Храм Хонсу в Карнаке. XII в. до н. э. План

 Из истории мы знаем, что храм — это, по представлениям того времени, земное жилище бога. Поэтому по размаху архитектурной композиции, по величию грандиозных архитектурных масс, по силе создаваемого тонко рассчитанного впечатления храм несравним с царским дворцом той эпохи, хотя в отдельных своих частях он все же зависел от него. А эта зависимость, эта связь не случайны. Ведь храм сооружался на средства фараона и как величайшее деяние его времени прославлял фараона — заказчика и вдохновителя постройки.

 Чтобы попасть в храм, чтобы удостоиться лицезреть его святыню, чтобы ощутить все величие божества, египтянину надо было приготовиться пройти ряд этапов — «ступеней очищения». С этой-то целью была разработана определенная последовательность частей египетского храма, воспринимаемого в процессе движения — во времени. Эта система поражает нас и сейчас своей продуманностью и вниманием к каждой детали (илл. 1).

 Длинная двухкилометровая аллея из одинаковых по форме и размеру сфинксов — овнов (баранов), водруженных на высокие постаменты, ведет к храму, возведенному на краю пустыни. Мерный ритм расстановки этих скульптур, их одинаковый облик настраивал на определенный лад участников медленно двигавшейся процессии. Каждый из сфинксов наделен деталью, которая создает представление о роли и значении идущего мимо этих своеобразных скульптур человека — голова каждого сфинкса опирается на небольшую человеческую фигурку. Различие в масштабе настолько велико, что сперва даже можно не заметить этой фигурки, но ее неоднократное повторение заставляет, наконец, глаз не только остановиться на ней, но и сопоставить ее с монументальной формой животного. А так как человек привык сравнивать себя, порой даже интуитивно, с различными предметами видимого мира для определения их размера, то сфинксы сразу же как бы вырастают в его сознании в масштабе, в то время как сам человек невольно начинает казаться неизмеримо малым, даже ничтожным перед лицом этих застывших таинственных стражей храма. Этот прием сопоставления масштабов, неоднократно повторяемый в архитектуре египетского храма, позволял достигнуть необычайно эффектных результатов, порабощая сознание древнего египтянина.

 Наконец, мы перед храмом, вернее перед его входом, поскольку само здание храма невидимо за двумя широкими и высокими стенами—пилонами, скрывающими его от нашего взора. В древности по сторонам храма располагались обнесенные высокими оградами сады. Ими могли пользоваться только жрецы, что не позволяло видеть храм с боковых точек зрения.

 Оба сужающиеся ввысь пилона отгораживают внешнее пространство от того, что ждет нас за ними. Перед пилонами поставлены четыре огромные статуи фараона - строителя храма, как бы охраняющие вход и вместе с тем его прославляющие. На плоскостях стен пилонов видна многометровая фигура фараона в мчащейся колеснице, поражающая маленькие фигурки врагов. Вновь это масштабное сопоставление фигур зрительно увеличивает пилоны, делает их поистине грандиозными. Этой же цели служил и другой, уже чисто архитектурный прием, заставляющий еще сильнее почувствовать всю колоссальность архитектурных форм. Между пилонами расположен портал входа в храм. Нетрудно заметить, что его большой размер согласован с размером скульптур и изображений на пилонах. Однако некогда в этот портал был вставлен другой, деревянный, значительно меньший, сквозь который проходили люди. Этот деревянный «человеческий» портал в сопоставлении с большим каменным порталом и пилонами как никакая другая деталь говорил о ничтожестве входившего человека по сравнению с изображениями фараона и самой архитектурой священного жилища божества.

 Мы минуем портал и входим на широкий обнесенный высокой каменной стеной двор. Вдоль стен идут колоннады (см. обложку), дававшие защиту паломникам от палящих лучей солнца. Но и тут впечатление от колоссальных архитектурных форм не покидает нас. На обратной стороне пилонов все те же грандиозные фигуры, резко очерченные врезанной в камне контурной линией — бороздой. Вглядываясь в эти изображения, мы видим, что их рисунок часто не считается с каменной кладкой стен. Более того, кладка порой как бы подчинена рисунку, поскольку различные по величине блоки камня не образуют ровных рядов, а предстают компактной единой массой так называемой циклопической кладки, поверх которой бегут линии рисунка фигур. Тут стоит вспомнить и представить себе излюбленные в Древнем Египте ночные шествия. Неровный, пляшущий свет факелов не только заставлял четче выглядеть божественные изображения, но и таинственно изменял их очертания благодаря бегущим полосам света и тени. Фигуры как бы оживали, двигались, изменялись.

2. Гипостильный зал храма Амона в Карнаке. Кон. XIV - нач. XIII вв. до н. э.

Это умение воспользоваться светом и тенью с целью обрисовать массивность стен архитектор Древнего Египта показал в такой детали, как венчающая часть пилона. Криволинейное очертание выкружки, как бы выбранной в массиве кладки, и нависающий полувал завершающей плиты «лепят» архитектурную форму, позволяют познать толщу пилонов, отделяют гладкую ослепительную поверхность их стен, готовую слиться с знойным небом. Этот прием «лепки» тенью архитектурных форм перенесен и в детали. Не менее последовательно применены зрительно тяжелые пропорции, выраженные обычно в целых числах (вспомним египетский треугольник с отношением сторон 3:4:5), так соответствующие незыблемости инертных каменных масс египетской архитектуры.

 За двором расположен гипостильный зал — «зал явлений» божества, сплошь заставленный могучими колоннами, несущими перекрытие из массивных каменных блоков (илл. 2). Колонны заканчиваются капителями, то собранными в бутоны, то распускающимися, в священный цветок Нила — лотос. Колонны уподоблялись каменному лесу, воздвигнутому по воле фараона, а перекрытие, окрашенное в синий цвет с золотыми звездами и изображениями парящих птиц, символизировало небо. Здесь, в этом таинственном месте, погруженном в полумрак, могли находиться лишь избранные. Свет проникал сюда либо через дверь, либо через окна, размещенные под потолком, там, где более высокие колонны прохода сменялись низкими. Далее, за гипостильным залом, располагалось святилище, совершенно лишенное света, куда могли войти лишь жрецы.

 Нетрудно заметить, что архитектурная композиция египетского храма, всего его грандиозного по размаху комплекса рассчитана на последовательное восприятие в течение определенного времени. Сперва длинная аллея сфинксов подготовляет человека к входу в храм. Затем следует зрительно тесный проход между гигантскими пилонами, за которыми открывается пространство двора храма. Он, в свою очередь, сменяется гипостильным залом — «залом явлений», с его лесом колонн, подавляющих своей массивностью вошедшего человека. Полумрак настраивает на восприятие чего-то необыкновенного. И, наконец, это необыкновенное — изображение божества — появлялось, несомое жрецами, возможно, в то мгновение, когда последний луч заходящего солнца, освещая таинственное святилище, проникал сквозь двери, преднамеренно расположенные друг против друга.

 Какая последовательность, какая логика композиционного построения, тесно связанная с восприятием мира и природы в ту далекую от нас эпоху! 

ПАРФЕНОН

 Если архитектура Древнего Египта словно создана сверхчеловеческими силами, подавляющими и подчиняющими себе человека, то античная греческая архитектура основывается на противоположных принципах. Человек, его ум, его чувство, его сознание прекрасного становится мерилом архитектуры.

 Великое обаяние, художественное совершенство греческой архитектуры, потрясающие нас и теперь, с наибольшей полнотой сказались в прославленном храме Афины-девы Парфеноне, построенном Иктином и Калликратом в 447—432 годах до н. э. на холме Акрополя близ Афин (илл. 3).

 Послушаем нашего современника, архитектора А. Бурова, пожалуй, наиболее полно раскрывшего сущность этого бессмертного произведения.

 «Я поднялся по зигзагам подхода, по лестнице Пропилеев, прошел через портик — и остановился. Прямо и несколько вправо, на вздымающейся бугром голубой, мраморной, покрытой трещинами скале — площадке Акрополя, как из вскипающих волн, вырастал и плыл на меня Парфенон.

 ...Сейчас, когда я пишу эти строки, спустя несколько лет, меня снова охватывает то же волнение — чувство потрясения прекрасным.

 ...Рука гения, построившего Парфенон, на несколько миллиметров проникла в камень, сблизила и расставила, где это было необходимо, колонны, наклонила их, изогнула антаблемент и подняла кверху углы фронтона, — и ожили и материалы, и конструкция, и скульптура, и периптер, и скала, на которой он стоит. И заставила на протяжении 2500 лет всех смотрящих на Парфенон и вспоминающих о нем переживать полную, сложнейшую гамму ощущений — от эпического спокойствия, до глубочайшего потрясения прекрасным.

 ...Вы не ломаете себе голову, откуда древние греки приволокли такие огромные камни и как они их взгромоздили наверх, и как ловко, тонко и мелко они обработали материал. Ничего этого нет. Все сделанное — и. размер, и материал, и его вес, и обработка — в пределах реальных сил человека, человека с большой буквы, человека, а не раба, все — кроме возможности повторения Парфенона. Все уверенно, спокойно стоит на земле, соразмерно облегчаясь кверху. Пластическое выражение веса материала не превосходит его физической тяжести и прочности, не слишком велико и во всем соразмерно человеческим силам и человеческому восприятию, — в масштабе приподнятого на котурны несколько преувеличенного человека. Такого, какими были боги Греции.

3. Иктин и Калликрат. Парфенон. 447-432 гг. до н. э.

 Основные категории классического стиля, которые я пытался выразить в мысленном ответе Фидия, «я старался приблизить форму к камню, а камень к форме», могут быть дополнены словами: «и к человеческим силам и размерам».

 Все находится в гармонии самое собой, с природой и человеком и не превосходит его сил ни в создании, ни в постижении техники созидания... Парфенон... вас не подавляет ни размером, ни тяжестью, ни величием — скорее вы подавлены собственным незаслуженным величием, ощущаемом в его присутствии».

 Как же достигнуто это безмерное совершенство в «Золотой век» греческой демократии, когда древние Афины на свои средства и средства своих союзников смогли построить этот храм и украсить его скульптурами Фидия?

4. Иктин и Калликрат. Парфенон. 447-432 гг. до н. э. План

 Небольшой по размерам храм (73х34х21 м) поставлен как бы на площадку — ступенчатый постамент; тем самым появляется необходимость подняться к его стенам с каждой стороны, хотя входы расположены только на торцах (илл. 4). В противоположность горизонталям ступеней колонны, хороводом окружающие главное помещение — целлу, подчеркнуто вертикальны. Покрывающие их полукруглые выемки — борозды (каннелюры) — своей светотеневой игрой усиливают их вертикальность (илл. 5). Вместе с тем отчетливо видишь, ощущаешь, что колонны не только стоят по периметру периптерального храма, но и несут покоящийся на них антаблемент, на который некогда опиралась конструкция крыши. Это ощущение достигнуто еле улавливаемой глазом припухлостью колонн на одной трети их высоты. Колонны как бы немного осели под тяжестью сложного по своему построению антаблемента. В то же время горизонтальная форма антаблемента вторит ступенчатому постаменту — стилобату. Всмотримся в построение антаблемента — мы обнаружим здесь немало ценного, познаем искусство как зодчего, так и скульптора. С колонны на колонну перекинуты каменные балки — архитрав. От верхней части — фриза — его отделяет легкий и простой по своему профилю поясок. Сам же фриз облегчен. Он состоит из поперечных камней — триглифов, выходящих торцами на фасад и обработанных вертикальными бороздами, и промежутков между ними, заполненных квадратными плитами метоп. На них размещены высокие рельефы. Пластическое совершенство рельефов, как и скульптур, заполнявших некогда оба торцовых фронтона храма, перекликается с почти скульптурной обработкой мрамора, из которого построен Парфенон.

 Мы всматриваемся в стену целлы, сложенную из равновеликих блоков мрамора, внимательно приглядываемся к барабанам — цилиндрам, из которых сложены колонны, и замечаем, что здесь нет связующего раствора. Да, его не было. Теска камня, теска всех блоков была настолько совершенна, что каждый из них был точно пригнан к другому. Лишь внутренние металлические скрепы соединяли их между собой в особо ответственных местах.

5. Иктин и Калликрат. Парфенон. 447-432 гг. до н. э. Деталь

 Внимательный осмотр Парфенона приводит нас к выводу, что его части — ступенчатое основание, колонны с целлой и антаблемент с покрытием — представляют собой как бы совершенно самостоятельные элементы. Первоначальная их окраска в синий, красный и желтый цвета еще сильнее оттеняла значение каждой части. Однако вместе с тем все они образуют неразрывное гармоническое единство, наделенное редким художественным совершенством. Все конструктивные элементы Парфенона обрели высокохудожественную форму, не теряя своей технической логики. Именно эта художественность конструктивной стороны здания, ясность взаимоотношения частей и логика пластических форм наделили Парфенон той несравненной тектоничностью, которая сделалась непревзойденным идеалом на многие века. 

ГОТИЧЕСКИЙ СОБОР

Древние легенды и предания не раз обращались к теме счастливого обетованного края, где человек, освободившийся от земных несчастий, тягот и болезней, мог вести вечную блаженную жизнь. Средневековое христианство уделяло большое внимание учению о рае. Рай представлялся человеку того времени реально существующим. Здесь, по учению церкви, достойные верующие познают высшее духовное счастье в общении с богом. Все эти суждения породили произведения, которые создавали представление об обещаемом неземном бытии человека, — готические соборы.

 Уже издали над морем крыш городских домов виден готический собор, вознесший к небу свои башни (илл. 6). Он, как маяк, служит путеводной вехой, направляя движение по тесным и кривым улочкам древнего города к городской площади, расстилающейся перед его фасадом.

 Первоначально трудно разобраться в сложной композиции открывающегося нам фасада собора, поражающего обилием деталей, искусно вытесанных из камня. Здесь и огромные стрельчатые порталы, похожие на ниши, скомпонованные так, что невольно хочется войти в собор, и огромное круглое окно-роза над ними, словно затянутая паутиной каменных плетений, и прозрачные галереи, и высокие вытянутые вверх окна, и мощные столбы-лопатки, тянущиеся от яруса к ярусу, и необыкновенные башни сложного, словно кристаллического, строения, поднявшие свои шпили на десятки метров. Но чем дольше вглядываемся мы во все эти поражающие нас детали, как будто выполненные не из камня, а из какого-то необыкновенно прочного материала, тем отчетливее доходит до нас замысел зодчего — создать сооружение, которое, несмотря на свои большие размеры, призвано не подавлять человека, как это было в архитектуре Древнего Египта, а отвлечь, увести его от окружающей повседневности, разбудить и потрясти его сознание, направив его к определенной цели. И сколько бы раз вы ни видели готические соборы, какая бы шумная и яркая по своим краскам жизнь ни бурлила бы у их стен — все же эти необычные громады неизменно производят сильнейшее впечатление, заставляя взирающего на них человека сосредоточиться перед тем, как войти в прохладный сумрак их грандиозных, вытянутых в длину зал.

6. Собор в Кёльне. XIII-XIV вв. Закончен в XIX в.

Уже разглядывая фасад собора, мы замечаем, что чем выше, тем сильнее вытягиваются его формы. От яруса к ярусу утоняются и бегут вверх колонны, от яруса к ярусу все стремительнее вытягиваются невиданные по высоте окна — в фасаде нарастает волнующее нас движение, подготовляющее к лицезрению того, что откроется только внутри собора. И вот мы переступаем порог, минуем соборные, кажущиеся невысокими двери и... невольно останавливаемся, сразу же захваченные непостижимым бегом архитектурных линий, несущихся в неудержимом потоке вверх (илл. 7). Там распростерлась причудливая сень сложно - сплетающихся ребер — нервюр сводов. Этот не знающий себе равного бег линий, непрерывно струящихся, стремящихся ввысь, не столько заставляет нас почувствовать систему опор-столбов, сводов, проемов — всех материальных элементов архитектуры, сколько создает единственное в своем роде ощущение пространства. Этому безотчетному чувству невозможно не отдаться. Оно овладевает вами с такой силой, что вы забываете о внешнем мире и природе. Вы всецело во власти этого потрясающего ваше сознание ощущения пространства. А если в это время зазвучит орган, раздастся пение невидимого хора, то вы сможете с полным правом говорить о голосах звучащей архитектуры.

7. Собор в Кёльне. XIII-XIV вв. Закончен в XIX в. Внутренний вид

«Пространство, тьму и тишину собора взорвали невероятные, многоголосые звуки органа, взлетели ввысь, опрокинулись и, подхваченные новыми, обгонявшими самих себя звуками, снова взлетели ввысь. Звуки скользили, охватывали, переплетались с колоннами, вонзались в тьму и несли и поддерживали угадываемые очертания сводов.

8. Собор в Амьене. XIII-XV вв. План

...Архитектура перестала быть камнем. И все летело, летело, летело... Ad majorem Dei gloriam» ( «Для вящей славы божьей» (латынь). ) (А. К. Буров).

 Да, архитектура перестала быть камнем, инертной материальной массой. Она стала покоряющим нас пространством, охватывающим нас, ведущим вперед к хору, где таинственно светятся пурпуром, синим, желтым и зеленым витражи.

 Но если мы преодолеем так сильно охватившее нас чувство отрешенности от внешнего мира, глубоко затронувшее сознание и заставившее как бы слиться с архитектурой и спросим себя: как достигнуто это незабываемое впечатление, то нам предстоит упорная, но увлекательная аналитическая работа.

 Казавшиеся невесомыми, чуть ли не бесплотными столбы-колонны на самом деле достаточно массивны. Их зрительная легкость достигнута благодаря прислоненным к ним полуколоннам, превратившим их могучий ствол в пучок своеобразных тонких «побегов», менее всего призванных нести какую-либо тяжесть. Капители этих непомерно вытянутых полуколонн то отмечают пяты стрельчатых арок, отделяющих центральный неф от боковых, то служат основанием нервюрам вспарушных многогранных сводов. Ребра-нервюры последних, словно ветви деревьев, переплетаются над головой, образуя нескончаемый узор, усложняющийся в перспективе и вторящий узорным каменным переплетениям оконных пролетов. Чем внимательнее мы всматриваемся во все эти бесчисленные детали и формы, сравниваем их друг с другом, тем отчетливее бросается в глаза их согласованность, почти однотипность. Именно это единство по существу не столь разнообразных деталей играет далеко не последнюю роль в гармонии архитектуры готического собора. Тонкая вытянутая колонна и стрельчатая арка — вот его лейтмотивы.

 Двигаясь вдоль нефов собора, мы получаем возможность представить себе его план (илл. 8). Здание сильно вытянуто по одной оси — от входа к хору, где расположен алтарь. Вдоль этого длинного зала стоят поразившие нас своей легкостью столбы-опоры. Свет проникает через высокие узкие окна, прорезающие стены собора, а также через ряды окон, расположенных вдоль среднего, главного, нефа под самыми сводами. Тем самым собор хорошо освещен во всех частях. Хор, его восточная часть, предстает как ряд ниш — капелл, обходящих по кривой и завершающих в перспективе все нефы собора. Большая вытянутость последних обусловлена не только желанием собрать под сенью сводов собора чуть ли не все население города, но и устройством живописных процессий — шествий, столь тонко разработанных католической церковью и так привлекающих своей зрелищностью человека того времени. Однако как бы мы внимательно ни относились к тем или иным архитектурным деталям этих, величественных памятников средневековья, как бы ни дивились игрою виртуозно рассчитанных конструктивных элементов, наделенных полной художественной законченностью всех своих частей, все же архитектурное пространство готического собора — то основное, что будет поражать наше сознание. Ему до сих пор не создано ничего равного. 

ХРАМ В ФИЛЯХ

В историю русской архитектуры церковь Покрова в Филях (илл. 9) вошла как один из лучших и типичнейших памятников конца XVII века, когда так ценили «дивное узорочье», сделавшееся непререкаемым идеалом для всего искусства этого столетия. Действительно, уже при подходе к этому великолепному по своей красочности и живописности произведению мы всецело отдаемся лицезрению его столь обильных декоративных деталей. Их так много, что первоначально даже трудно разобраться в существе композиционного построения здания. Раскидистые лестницы, арки открытого подклета, торжественно-пышные наличники окон и порталы дверей, тонкие колонки на углах и ребрах граней архитектурных объемов, пышное кружево надкарнизных украшений и золотые луковицы глав образуют тот несравненный наряд, который неизменно заставляет воспринимать этот памятник как выражение безмерной радости, ликования, восторга. Да и как было не радоваться его заказчику, боярину Л. К. Нарышкину, дяде молодого Петра, ставшему в результате переворота 1689 года одним из виднейших сановников страны. Церковь Покрова в Филях, усадьбе Нарышкина, может рассматриваться как своего рода памятник первой победы Петра. Однако ее значение неизмеримо больше, а идейно-образное содержание несравненно глубже, поскольку создавшие ее мастера руководствовались общенародными представлениями о прекрасном.

9. Церковь Покрова в Филях. 1693-1694

Как же достигнуто столь высокое художественное воплощение этого идеала? Может показаться, что архитектурная композиция храма основывается на принципе равнозначности фасадов, тем более что каждый полукруглый выступ, примыкающий к основной части, увенчан самостоятельной главой. Лишь расположение трех лестниц дает возможность остановиться на среднем, западном, фасаде как на главном. Однако если мы обратимся к плану здания (илл. 10), то увидим, что южный и северный выступы — притворы — меньше, чем западный и восточный, где расположен алтарь. Тем самым неизвестный нам зодчий тонким, незаметным приемом не только строит свою композицию по оси запад—восток, но и создает лучшую возможность для большего числа вошедших в храм людей полюбоваться редким по красоте иконостасом.

10. Церковь Покрова в Филях. 1693-1694. План

Общая композиция храма необычайно проста и обнаруживает зависимость от деревянных прототипов. Вглядитесь в нее повнимательнее. В центре находится так называемый четверик, увенчанный широким восьмериком, через окна которого свет обильно освещает храм внутри. Над этим восьмериком высится еще один. В его сквозных пролетах висели колокола, тем самым церковь одновременно превращалась в колокольню. Над этим восьмериком-звоном находится восьмигранный барабан, несущий главу. Уже только одна эта повторяемость форм определяет повторность как крупных частей храма, так и элементов его убранства. Полукруглые формы выступов-притворов не только завершают ступенчатое построение общего объема здания, но создают редкое единство и законченность сооружения. Вместе с тем само расположение почти равновеликих выступов-притворов вокруг центрального ядра позволяет говорить о центричности этого сооружения.

 Нарядное кружево надкарнизных гребней, как и затейливое завершение наличников окон и порталов, несмотря на однотипность составляющих их элементов, создают редкий по декоративности силуэт здания. Однако зодчему показалось этого мало. Поэтому он поставил свой храм на высокий арочный подклет, который своей формой плана повторил план основной части здания. Тем самым здание было как бы приподнято, что усиливает его декоративные свойства, позволяет видеть его с большего расстояния. А широкие открытые лестницы (переделанные в нижних своих частях после 1812 года) зрительно крепко связали храм с небольшим холмом, на котором он поставлен.

 Мастер продумал в своем произведении каждую деталь. Так ромбовидные городчатые решетки в окнах, при всей незначительной толщине составляющих их железных полос, вводят определенный декоративный элемент в проемы окон. На углах четверика поставлены пучки из трех тонких колонок. Обратите внимание, что средняя колонка своим расположением по диагонали «скашивает» угол. В этом приеме видно желание мастера заставить зрителя воспринимать храм как объемное, центричное по своей композиции сооружение. Следует присмотреться и к обрамлению восьмиугольных окон четверика. Они очень просты и по своему характеру восходят к деталям деревянного зодчества. Такими же, «деревянными» выглядят карнизы, завершающие четверик и восьмерик.

11. Иконостас церкви Покрова в Филях. 1693-1694

Стоит нам переступить порог, как повышенная декоративность, столь полно выраженная во внешней архитектуре храма, как бы бледнеет перед еще более пышным внутренним убранством. Уже из западного притвора сквозь высокую арку, отделяющую его от центральной части, виден блещущий золотом резной иконостас. Конечно, вглядываясь в его столь искусно вырезанные объемные ажурные детали, наш глаз все же обнаружит как его опорные, конструктивные элементы, так и заполненный резными позолоченными растительными мотивами «фон». Но для этого потребуется довольно продолжительное время. Сначала же мы будем просто поражены небывалой пышностью декоративных форм, подымающихся вверх к залитому светом восьмерику (илл. 11). Расположенные в иконостасе иконы, ради которых он по существу и создан, скорее выглядят своего рбда «паузами», для того чтобы можно было разобраться в этом декоративном великолепии. Оно поражает нас во всем — не только в этой драгоценной золотой завесе, отделяющей алтарь, но и в боковых клиросах, и в ложе, предназначенной для владельца этого поистине редкого по красоте и мастерству исполнения монументального декоративного произведения. Первоначальный черный фон под золотой ажурной резьбой еще более усиливал декоративные свойства иконостаса.

 Когда же мы, слегка утомленные декоративностью, придем в себя, то невольно возникает вопрос: каков же был человек, для которого создавалось все это великолепие? Портрет — «парсуна», самого Л. К. Нарышкина, как и его современников, дает на это прямой ответ. Тут и горделивая осанка, порожденная сознанием личных заслуг, и роскошь одежд, где тоже главенствует золото, где даже ворот, полы, подол и обшлага кафтана обшиты золотым кружевом и оттенены темным, видимо, собольим мехом. Именно такие сановники могли позволить себе заказать и построить храм вроде церкви в Филях, где, подобно земному божеству, они являлись своим подчиненным и челяди.

ПОГОСТ КИЖИ

 Из истории архитектуры мы знаем, что ряд архитектурных произведений был возведен в память тех или иных событий, сыгравших видную роль в жизни отдельных народов. Так, наш знаменитый собор Покрова, «что на рву», известный больше код названием собора Василия Блаженного, был сооружен в память взятия Казани. Это событие, воспринимавшееся как полная и окончательная победа, как ликвидация вековечной татарской опасности, угрожавшей самому существованию русского государства, породило не знающее себе равного произведение, вошедшее в сокровищницу мировой архитектуры.

 Исследователь кижского погоста архитектор А. В. Ополовников считает, что постройка знаменитого деревянного двадцатидвуглавого храма Преображения в Кижах была осуществлена в память Полтавской победы, что вполне возможно (рядом находится второй деревянный храм о девяти главах и колокольня).

12. Храм Преображения погоста Кижи. 1714

 Присматриваясь к этому архитектурному чуду (илл. 12), поражающему нас обилием своих глав, водруженных на так называемые бочки, достигающему 35 м высоты, мы видим, что здесь в дереве решена художественная задача, весьма близкая к той, которую мы наблюдали в Филях. Но там, в Филях, мастер имел в руках прочный кирпич и белый камень, в то время как строитель Кижей достигает поразительного эффекта в одном лишь дереве. Нам известно, что дерево как строительный материал ограничено в своих возможностях. Так, например, из бревен, сложенных в венцы горизонтальными рядами, нельзя построить здание с округлыми формами. Дерево по прочности уступает другим строительным материалам. Однако русские плотники сумели преодолеть эти недостатки дерева, создав произведения, поражающие нас как совершенством художественных приемов, так и продуманностью конструктивной мысли. Храм в Кижах тому блистательный пример.

13. Храм Преображения погоста Кижи. 1714. План

 Построенный в 1714 году на одном из островов Онежского озера, он обслуживал прихожан ряда деревень. Именно поэтому обычный четверик — четвероугольная клеть была заменена восьмериком, что сразу же расширило внутреннее пространство здания. Помимо этого, подобно выступам-притворам в Филях, восьмерик получил четыре прируба, один из которых многогранной формы был отведен под алтарь. Эти прирубы, открытые во всю высоту внутрь основной части храма, увеличили его площадь и пространство. Такая система плана церкви (илл. 13) — «округла, о 20 стенах» — была хорошо известна в древности, но объемное построение храма было осуществлено совершенно по-новому.

 Чтобы повысить декоративную сторону сооружения, похожего на своеобразную далеко видную пирамиду, зодчий делает каждый прируб двухступенчатым, помещая на каждом уступе, увенчанном бочкой, по главе. Бочками и главами завершены и грани основного восьмерика. За ним следует второй восьмерик с четырьмя главами и, наконец, последний, третий, восьмерик, на котором водружена венчающая большая глава. Нетрудно заметить, что эта архитектурная композиция строится на повторяемости определенных форм — восьмериков, бочек и глав, столь близких по рисунку друг к другу. Благодаря максимальному сближению глав по ярусам, более близкой к стенам постановке глав в нижних ярусах, благодаря находящимся за ними бочкам создается как монолитная цельность всего произведения, так и непрерывный подъем вверх всех форм, всех линий сооружения.

 Первоначально может показаться, что все главы храма одинаковы и лишь верхняя, главная, больше остальных. Однако на самом деле главы второго яруса меньше глав первого, что усиливает при перспективном сокращении нарастание архитектурных форм ввысь. Главы третьего яруса больше глав двух нижних ярусов, что выделяет венчаемый ими основной восьмерик, в то время как главы четвертого, предпоследнего, яруса меньше всех остальных, что вновь «ведет» глаз ввысь к венчающей большей главе. Эта игра объемами глав, как и само их расположение, превращает грандиозный храм в Кижах в сооружение, близкое по своим пластическим формам к скульптуре.

14. Крыльцо храма преображения погоста Кижи. 1714

 Большое декоративное значение приобретают такие детали, как покрытие глав чешуей городчатого лемеха и «красный» тес, то есть тес с орнаментированными концами тесин, образующих кровлю. Именно благодаря вырезу концов тесин по особому рисунку на бревна срубов ложится зубчатая декоративная тень, скрашивающая их некоторую однообразность. Это «украшение тенью» — известный прием, часто употребляемый в древнерусском деревянном зодчестве. Не меньшими художественными свойствами наделена и двухмаршевая лестница с крыльцами, утвержденная на мощных бревенчатых кронштейнах (илл. 14). Резные столбики, поддерживающие кровли крылец или площадки, дощатые «балясины» перил, как и водостоки, своими формами вторят декоративным приемам, так полно сказавшимся в архитектуре этого редкого по красоте произведения.

 Войдя во внутрь, мы поразимся относительно небольшой высотой основного помещения храма, оно занимает лишь четверть общего объема здания. Тем самым зодчий еще раз стремится подчеркнуть, что внешний облик храма, его двадцатидвуглавая пирамида должна считаться основным объектом наших наблюдений. Даже относительно пышный иконостас, столь ясно и отчетливо воспринимаемый в восьмигранном просторном помещении, не производит особенно большого впечатления по сравнению с внешними архитектурными формами этого незабываемого храма.

 Мы не можем не задуматься над конструктивной стороной здания. За этими столь поражающими нас декоративными приемами и деталями почти полностью скрыта конструктивная сторона сооружения. А она играет большую роль. Над подвесным двенадцатиреберным потолком — «небом», храма находится внутренняя двухскатная кровля, предохраняющая его роспись от проникновения влаги. Здесь же расположены дополнительные водостоки, как и раскосы, передающие распор на стены. Даже прирубы играют роль своего рода контрфорсов. Но особенно продумана система водостоков и устройств для испарения влаги на венчающей части храма, что было очень важно при столь сложном архитектурном построении.

 Хотя мы познакомились с редким по своим декоративным качествам произведением, тем не менее надлежит помнить, что даже в самом простом, в самом непритязательном строении деревенского плотника можно порой обнаружить поразительные архитектурные приемы и подлинное мастерство исполнения. Наблюдательность, сочетающаяся с тревожащими наше сознание «вечными» вопросами: с какой целью, как, где и почему построено, в чем смысл декоративных деталей — всегда принесет свои положительные результаты. Думая над всем этим, мы намного продвинемся в область более глубокого понимания искусства архитектуры. 

ПАШКОВ ДОМ

  Самым красивым зданием Москвы до сих пор считается Пашков дом, где ныне помещается Государственная библиотека имени В. И. Ленина. Какие же свойства, какие архитектурные приемы определили эту высокую оценку?

 Дом выстроен в 1784—1786 годах на Моховой улице (ныне проспект Маркса) известным русским архитектором В. И. Баженовым для отставного поручика П. Пашкова (илл. 15). Присмотревшись к дому, мы придем к выводу, что он невелик. Но он кажется больше, чем есть, благодаря вытянувшимся вдоль улицы по одной прямой галереям, примыкающим к главному объему и флигелям, завершающим по краям общую архитектурную композицию. Такая трехчастная композиция, состоящая из центрального здания, галерей-переходов и флигелей, не прихоть зодчего — она обоснована тогдашней жизнью. В главном доме размещались жилые комнаты и парадные залы владельца. Во флигелях находилась кухня, жила прислуга и останавливались гости. Переходы-галереи давали возможность пройти из флигелей в дом, не выходя наружу, что было особенно важно в ненастную погоду или зимой.

15. В. И. Баженов. Пашков дом. 1784-1786

 Пашков дом принадлежит к типу сравнительно небольших жилых зданий, приспособленных к всевозможным празднествам и балам, к так называемым «увеселительным» строениям, которые так любили в XVIII веке. Но мы вынуждены все же сделать вывод, что в его внешнем, столь живописном облике, безусловно, есть элементы общественного сооружения. В чем же они сказываются? Посмотрите, здание не стремится отгородиться от улицы, замкнуться на своей территории. Наоборот, оно так поставлено на небольшом пригорке, возвышающемся над проходящей внизу улицей, что его видно с далекого расстояния. Благодаря тому что дом обращен своим основным фасадом к улице, возвышается над ней, входит в ее пейзаж, хорошо обозреваем со многих сторон (из-за перекрестка улиц) и, наконец, стоит лицом к Кремлю, — он наделен определенными чертами дворцового характера (дворцовое здание воплощало в те годы представление об общественном значении архитектурного сооружения). Дворцовость дома Пашкова сказывается в общем строе его архитектурной композиции. Ему присуща определенная торжественность, представительность, парадность. Дом неизменно воспринимается как стройное по своим формам праздничное здание, где каждая часть, каждая деталь — образец законченности и совершенства. Чтобы усилить впечатление общественного значения архитектуры дома, зодчий применил высокий аркадный цоколь, который поднял здание, и это позволяет лучше оценить его высокие художественно-архитектурные свойства. Часто расположенные, вытянутые вверх окна не только служат хорошим источником освещения покоев и зал, но и вновь заставляют нас пристальнее вглядеться в это светлое, праздничное сооружение. Особенно эти свойства здания ощущаются вечером, когда освещенная вереница окон словно возвещает о начавшемся здесь празднике, об обилии съехавшихся гостей, о музыке, звучащей с хор, когда вот-вот должны начаться танцы (забудем, что тут сейчас расположен читальный зал библиотеки). А этот праздник, бал, гости — часть общественной жизни того времени.

 А теперь постараемся разобраться в общем композиционном замысле здания (илл. 16), что даст нам возможность глубже оценить мастерство архитектора и познать логику его творчества. Дом Пашкова выстроен во время господства стиля классицизма, когда так ценили ясно очерченный, хорошо видный в окружающем пространстве цельный блок сооружения. Действительно, четко построенный объем здания воспринимается сразу же в его трехмерном измерении, поскольку примыкающие к нему низкие галереи и флигели расположены так, что дают возможность сразу же охватить взглядом центральную часть. Однако при подобном построении можно было легко нарушить цельность и единство общей композиции. С целью устранения этого недостатка архитектор прибегнул к ряду приемов, которые не позволяли распасться архитектурной композиции на отдельные обособленные друг от друга части. Именно поэтому он применил в цоколе мотив аркады, проходящей по всему фронту здания. Она связывает между собой все части сооружения, хотя из-за различной толщины стен и опор-простенков она на отдельных участках получает особые оттенки. В этом нетрудно убедиться, сопоставив арки цоколя центральной части с аркадой галереи. Эта же общность форм аркады заставляет включать галереи и флигели в состав основной части дома, который потому и кажется больше, чем он есть на самом деле.