Божий спецназ

* * *

С Роговым отец Василий засиделся далеко за полночь. Поймав подозрительный взгляд священника на выставленной на столе бутылке водки, Афанасий Петрович рассмеялся:

– Не косись, я себя в руках держу. Это так, за встречу пригубить. Если хочешь, так я вообще могу не пить.

– Смотри, Афанасий Петрович, – покачал головой отец Василий, – не хочу я, чтобы ты опять сорвался.

– Представляешь, – доверительно заговорил Рогов тихим голосом и покосился на соседнюю комнату, где спал гостивший у него сын, – не тянет ведь. И праздники бывают, и на работе отмечаем, а не тянет. Выпью рюмку, поем хорошо – и все.

– Ну и славу богу, – покивал головой священник. – Только не искушать бы!

– Да как хочешь, – махнул рукой Рогов. – Я ведь не к тому. Во мне на шестом десятке как будто другой человек народился. Раньше пустота какая-то внутри была, отрешенность. Один как перст в селе, без жены, без сына. На работе неприятности. А тут как глаза открылись! Знаю – спорить будешь, но и твоя заслуга в этом есть.

Говорили в ту ночь много, вспоминали. Отдельно Рогов рассказал, как недавно Белоусов заявился в Управление и требовал от начальства поспособствовать аресту священника в Верхнеленском. Хорошо, что отец Василий догадался ему, Рогову, позвонить и предупредить о сложившейся ситуации. Теперь Паша Белоусов совсем другой человек, всем рассказывает, какой у него на участке боевой священник живет.

Немного помечтали о рыбалке с хорошей ухой, когда Рогов через месяц будет в отпуске и приедет в село с сыном Олегом. Рассказал отец Василий и про жену, о здоровье, которое не позволяет ее сейчас перевезти сюда, в Якутию.

Невыспавшийся и квелый, отец Василий кемарил на переднем сиденье, под тихую музыку из автомобильного приемника. Коля поглядывал на священника и ухмылялся, думая, наверное, что ничто человеческое и священникам не чуждо.

Когда свернули на грейдер, то стало совсем не до сна. «Уазик» прыгал и скакал на неровностях дороги, и приходилось держаться за ручку на передней панели. Стряхнув остатки сна, отец Василий стал расспрашивать Николая о его воинской службе. Водитель охотно рассказывал о забавных случаях, о том, как ему предлагали остаться в армии по контракту, но он отказался, потому что это все не для него. Да и денег в армии много не заработаешь. Мечта у Николая была со временем открыть ремонтную автомобильную мастерскую, или, как их сейчас называют, СТО.

Дорога то ныряла в распадки, то взбиралась вверх, и из машины было видно огромное бескрайнее зеленое море с волнами сопок. Душистый ветер задувал в открытую форточку пассажирской дверки, неся запахи лесных трав, болотной прелости и хвои.

Звук выстрела, на который отец Василий и не обратил бы внимания, был едва слышен. И то благодаря тому, что ветер дул как раз с той стороны, где стреляли.

– Вон он! – неожиданно крикнул Николай и стал тыкать пальцем куда-то вперед и в сторону.

– Кто? – не понял священник.

– Да медведь же! Вон распадком кинулся. Кто-то его гоняет там. Браконьеры, тудыт их! Лицензии на медведей в этом году еще не выдавали, это я точно знаю. Не иначе городские безобразничают, начальство какое-нибудь. Никого не боятся!

Внутри у священника что-то сжалось от предчувствия. Он повернулся к водителю и спросил:

– Ты точно видел, что это медведь?

– А то кто же? – пожал парень плечами. – Кому еще с перепугу так шеметом по кустам кидаться? А что?

Неожиданно Николай нахмурил лоб и, пригибая голову к рулю, стал осматриваться вокруг.

– Вообще-то тут медведей отродясь не было, – задумчиво проговорил он. – Тут до нашего села километров сорок-пятьдесят, да и дороги они боятся. Это я еще с детства помню, как охотники рассказывали. Наши когда на медведя собирались, то вон туда, аж за Медведку, ходили, на север. Там на перекатах медведь любит рыбу ловить.

– Стой, Коля, – велел священник и прикрикнул, когда водитель удивленно посмотрел на него, но лишь притормозил машину. – Остановись, я сказал!

Николай послушно нажал на тормоз и притер машину к придорожным кустам.

– Глуши мотор, Коля, и слушай меня, – велел отец Василий. – Это был не медведь. Я не охотник и вырос не в тайге, но это был точно не медведь. Вспомни, как медведь бегает! А то, что в кусты после выстрела бросилось, было весом в три раза меньше и гораздо юрче. Я бы сказал, что это олень, но оленям в такой чащобе делать нечего. Забрести туда мог только человек. Сейчас ты меня высадишь и полетишь в село к нашим милиционерам. Если их нет, то к Прокопенко. Запомни место, где меня высадил. Отсюда пусть и начнут прочесывать. Охотники тропы лучше знают, они подскажут.

– А вы что же, за ним, что ли? – удивился Николай. – Да пусть себе бродит. Что мы, охотинспекция? Приедем, сообщим, что тут браконьер.

– Да не браконьер это, Коля! В том все и дело, что не браконьер.

– А кто? Этот? Которого милиция ищет и вы с Белоусовым пытались взять?

– Он, Коля, он. Не задерживай меня. Мне и так метров двести по тайге пилить, чтобы на то место выйти, а он ведь уйдет.

– Давайте я с вами! – загорелся водитель.

– А кто помощь приведет и место покажет? – остановил Николая священник. – А если с нами что случится с обоими? Слушай, что тебе говорят, и дуй домой! За помощью!

Николай от напряжения с трудом сглотнул пересохшим горлом и молча кивнул. Священник ободряюще хлопнул парня по плечу и выскочил на дорогу.

– Погодите, отец Василий! – крикнул из кабины водитель. – У меня тут сапоги ваши все еще лежат. С последнего дождя. Переобуйтесь, куда вы в ботиночках?

Благодарно посмотрев на Николая, отец Василий присел на подножку и стал снимать ботинки. Николай открыл багажник и вытащил резиновые сапоги с заткнутыми в голенища портянками, которые священник надевал пару дней назад, когда сутками лил дождь. Натягивая сапоги, отец Василий обрадовался, что стал в последнее время носить под рясой обычные джинсы. Это не было особенным нарушением церковных уставов и правил, просто это было не принято. Но в условиях жизни в сибирском селе было очень удобно, когда два-три раза в неделю приходилось влазить в сапоги да подворачивать рясу, чтобы не пачкать в грязи ее полы. Щеголять голыми ногами было еще более неприличным, чем носить под рясой мирскую одежду.

Потопав ногами в сапогах по земле, проверяя, как намотаны портянки, отец Василий застегнул свою черную куртку из смесовой ткани, которую носил в прохладную погоду поверх рясы, и махнул рукой водителю:

– Давай проваливай!

– Может, монтировку хоть возьмете? – попросил Николай.

– Давай проваливай! Время идет!

Николай кивнул и прыгнул в кабину. Рыкнув мотором, «уазик» вывернул на щебенку и помчался в сторону Верхнеленского. Все, пути назад не было, теперь нужно было выполнять намеченное. Чичера нужно выгонять из тайги и брать, срочно. Оказывается, пострадал еще один охотник. Хорошо еще, что жив остался. А где гарантия, что Чичер не начнет убивать? В конце концов, зимовать он тут не будет – это смерть. Значит, до зимы он обязательно предпримет попытку вырваться из этого района. А это будут новые жертвы.

Отец Василий шагнул в заросли, по пути хлопая себя по карманам. Где-то у него была бечевка, которой он, за неимением рулетки, вчера измерял длину своего забора. Вот она. На ходу священник подобрал полы своей рясы, завернул их вокруг туловища в районе пояса и подвязал бечевкой. Немного неудобно, но все же лучше, чем цепляться полами за кусты и ветви деревьев. А путь отцу Василию предстоял через места нехоженые.

Прикинув высоту солнца над горизонтом и вспоминая рассказы Матюшина о способах ориентирования в тайге, отец Василий углубился в древесный подрост и кустарник, окаймлявший дорогу. Если солнце смещается по небу каждый час на пятнадцать градусов, вспоминал отец Василий, значит, достаточно каждый час делать поправку на солнце. Священник шел уже около часа, но, по его расчетам, он приблизился к тому месту, где они с Николаем видели человека, едва ли наполовину. Какие-то триста метров на открытой местности можно преодолеть спокойным шагом пешехода за пятнадцать-двадцать минут. Но здесь приходилось все время выбирать дорогу, лавировать среди зарослей, то спускаться в низины, идя параллельным курсом, то подниматься вверх по склонам, где заросли были не такие густые. В целом, отец Василий продирался через заросли, как слон. Шуму он издавал много, треск стоял, казалось, на всю тайгу, но другого выхода не было. Оставалось надеяться, что Чичер примет его за медведя и попытается уйти. Правда, Чичер сейчас любого звука будет бояться, а значит, может, наоборот, и притаиться, а потом выстрелить.

Этот момент отца Василия беспокоил больше всего. Он продирался сквозь заросли, а сам ни на долю секунды не ослаблял внимания. Как и учили в свое время, его глаза метались по кустам и зарослям, стараясь охватить как можно большую площадь за короткий промежуток времени, цепляясь за каждое темное пятно, за каждое шевеление листа или ветки и мгновенно оценивая – есть ли несоответствие, все ли в рамках природы, или какая-то тень лишняя, какое-то шевеление не соответствует направлению и силе порыва ветерка.

Наконец священник выдохся, мокрое лицо было облеплено паутиной, расцарапано ветвями. Его ряса уже дважды развязывалась, зацепившись за кустарник, рукав куртки он тоже успел уже где-то порвать. Сев на колени, чтобы обзор был больше, а его голова торчала над землей меньше, отец Василий отдыхал, вытирая рукавом рясы лицо и шею. Зажившая рана начала ныть, особенно от сидения на коленях.

Десять минут, которые священник себе положил на отдых, истекли, а солнце все опускалось. Если до ночи отец Василий не обнаружит следов Чичера, то его авантюрный поход в тайгу не оправдается. Он это понимал. За ночь примятая трава поднимется, следы на земле потемнеют и оплывут от росы. Надо догонять во что бы то ни стало, решил священник и поднялся на ноги. Как только он встал, то сразу почувствовал запах влаги. Не лесной прелой сырости, а именно влаги, чистой воды. Значит, рядом ручей или небольшая речка, из которых собираются притоки Лены. Мгновенно захотелось пить, нестерпимо. Язык тут же с трудом стал ворочаться во рту. Самовнушение, усмехнулся своим ощущениям отец Василий. Только что не думал об этом, и вдруг смертельно захотелось пить.

Однако удовлетворение принес не факт близости воды, а то, что ветерок, принесший запах влаги, дул священнику в лицо. Значит, если Чичер близко, то ветерок не в его пользу. Где-то впереди с шумом взлетела птица, треща кустами и оглашая лес пронзительными криками. Отец Василий поправил подвернутую рясу, плотнее затянул шнурок на ней и двинулся вперед с максимальной осторожностью. Птицу мог вспугнуть и человек, а человек у ручья у отца Василия ассоциировался с отдыхом.

Священник не ошибся, у ручья кто-то был. Он отчетливо слышал плеск воды. Именно плеск, а не журчание. Осторожно ступая и сожалея, что на нем не кроссовки, а неудобные резиновые сапоги, отец Василий приближался к источнику звуков. Наконец впереди наметился кое-какой просвет между ветвей. Кустарник был не такой плотный, что было и хорошо, и плохо одновременно. Осторожно приподняв голову и вытянув шею, отец Василий увидел человека, стоявшего перед ручьем на коленях и с наслаждением плескавшего себе на лицо и шею ключевой водой.

Узнал он его сразу. Почему-то эта старенькая фуфайка, которая ему была мала, и эти пыльные кирзачи на ногах отцу Василию запомнились во время ночной схватки на дороге. Голова у Чичера была всклокоченная, на щеках и подбородке месячная щетина, а камуфляжные штаны были порваны в двух местах. Осмотрев небольшую, заросшую высокой сочной травой полянку, священник разглядел брошенный старенький брезентовый самодельный вещмешок, который Чичер где-то украл или отобрал во время последнего нападения на охотника. Охотничья двустволка тоже была здесь. Она лежала в двух шагах от преступника, а сверху на нее был небрежно брошен патронташ с яркими цилиндриками охотничьих патронов. Патронташ был почти полон.

Помня, что у Чичера из оружия есть еще и «макаров», а возможно, и охотничий нож, отец Василий стал прикидывать варианты нападения и задержания. Пять метров, которые его отделяли от противника, возможно, и позволили бы достичь цели одним броском, если бы не кустарник и деревья. Особенно поваленный ствол березы, через который придется перелезать. Проползти под ним не удастся – мешали крупные сухие ветки, упиравшиеся в землю. Но медлить тоже было нельзя. В любой момент Чичер закончит свою водную процедуру, подберет ружье и двинется куда-нибудь дальше. Может, следить за ним и вести его? Но сколько это может продолжаться? Надежды на помощь нет. Точнее, помощь придет, но когда и как их тут, в этих первозданных дебрях, найдут, неизвестно. Ни ракетницы, ни рации, ничего, чем можно было бы сообщить о себе или просто подать понятный сигнал.

Отец Василий оглянулся по сторонам. Если немного обойти поваленное дерево, то можно попытаться рвануться к лежавшему на траве ружью. Если повезет, то в прыжке и самого Чичера достать. Неожиданно в голову священнику пришла авантюрная мысль. Это может сработать чисто психологически, если учесть, что преступник каждого куста боится и от каждого звука шарахается. Наверное, боится и, скорее всего, шарахнется.

Сделав десяток крадущихся шагов вправо, отец Василий приготовился к рывку, но Чичер уже поднялся с колен и выпрямился в полный рост, вытирая ладонями мокрые лицо и шею. Медлить больше было нельзя. Отец Василий снял с головы скуфью, чтобы уж совсем ничем не походить на священника, и сунул ее за пазуху. Подобрав короткий, но толстый сук, он размахнулся и бросил его в сторону кустов, которые были с противоположной стороны от Чичера. Это могло отвлечь преступника на мгновение, а если повезет, то и навести его на мысль, что нападающих несколько. С истошными криками «Всем вперед, отсекай его от кустов и стрелять только по ногам!» отец Василий рванулся, с треском ломая кусты, на полянку.

Священник выскочил в тот момент, когда брошенный им сук создал шум в кустах с противоположной стороны. Чичер не успел оглянуться сразу на все звуки, но вопли и появившаяся из леса фигура человека и признаки опасности больше чем с одной стороны сыграли нужную роль. Чичер не встал в боевую стойку, не бросился поднимать ружье или как-то по-другому пытаться оказывать сопротивление нападавшим. Реакция у него все-таки оставалась отменной. Он рванул из-за пояса пистолет и сделал три быстрых, но не прицельных выстрела в разные стороны. Он фактически даже толком не посмотрел на того, кто выскочил на поляну. С пистолетом в руке, бросив на поляне вещмешок и ружье, Чичер со скоростью оленя бросился в заросли именно под тупым углом к источникам опасности.

Пуля просвистела совсем рядом, но священник не обратил на это никакого внимания. Видя, что Чичер настроен только удирать, он продолжал выкрикивать команды, швырнул еще пару камней и один сук в кусты по бокам убегавшего человека. Достаточно далеко, чтобы тот не понял, что это камни, но и достаточно близко, чтобы он услышал шум кустов. По мнению отца Василия, это должно было походить на эффект присутствия нескольких человек.

Схватив охотничье ружье, отец Василий переломил его и заглянул в стволы. Ружье оказалось незаряженным. Быстро вытащив из патронташа два патрона, он вставил их, защелкнул стволы и выстрелил два раза, правее и левее бежавшего Чичера. Снова зарядив ружье, отец Василий прикинул количество попавших ему в руки зарядов. Их было двенадцать, но картонные гильзы были трех разных цветов. Это что-то должно было означать у охотников, но что, отец Василий не знал. Наверняка номер дроби, которым заряжены гильзы, а то и жаканы.

Патронташ священник застегнул на поясе, закрепив тем самым подвернутую рясу еще лучше. Смотреть, какое богатство находится в вещмешке, он не стал за неимением времени. Чичера нужно было преследовать. Теперь были все шансы задержать его под угрозой оружия, по крайней мере, не давать ему стрелять прицельно, а патроны к пистолету когда-нибудь да кончатся. Продев руки в лямки вещмешка, отец Василий надел его себе за спину и двинулся в ту сторону, куда убегал Чичер.

Стараясь идти не столько быстро, сколько осторожно, отец Василий двигался по тайге уже около часа. Иногда он слышал шум убегавшего человека и тогда делал поправки в направлении движения. Когда шума было не слышно, двигаться приходилось с предельной осторожностью, опасаясь засады и выстрела из куста. Местности, по которой проходила погоня, отец Василий не представлял абсолютно. Он даже на карте этих мест не видел. Год, проведенный в Якутии, и несколько походов с охотниками давали некоторое представление о тайге и некоторый опыт, но до тех, кто в этой тайге вырос и прожил всю жизнь, ему было далеко. Правда, Чичеру было еще хуже. Он не знал тайги абсолютно, но умел ориентироваться. По большому счету, за тот месяц, что Чичер провел в этих местах, да по рассказам человека, который в группе беглых заключенных был проводником, он мог понять самое главное. Если нет угрозы смерти от голода и жажды, то, в принципе, двигаясь на юго-запад, никак не минуешь реки Лены, а это рыбацкие поселки и какая-никакая транспортная артерия. Если двигаться на запад и северо-запад, то обязательно выйдешь к железной дороге. Обязательно, но тоже не скоро, потому что это дни, а то и недели пути по незнакомой и практически труднопроходимой местности. Охотники знают тропы, знают признаки мест, где удобнее идти. Но Чичер этого не знал, как не знал этого и священник. Хотя отец Василий уже кое-что узнал за этот год.

Не прекращая преследования, священник пытался сориентироваться в пространстве. Грейдер шел к Верхнеленскому примерно в направлении на юго-запад. Священник сошел с машины километрах в тридцати или сорока от села и двигался примерно под прямым углом от грейдера на северо-запад. Все это очень примерно. Значит, если они будут продолжать двигаться в этом направлении, то постепенно уйдут от села и выйдут к Лене севернее Столбов. Километров, наверное, на двадцать или тридцать. Сел там нет, потому что берега у Лены скалистые и высокие. По пути будет несколько мелких речушек, а точнее, крупных ручьев. А еще где-то там впереди болотистые места, где отец Василий ни разу не был. Да и охотники туда практически не ходят. Кроме птицы, там ничего нет, а птицу бить можно и ближе. Топор бы сейчас, с сожалением подумал отец Василий, затесы бы по ходу движения делал на деревьях. Тем не менее оставлять за собой следы в виде сломанных ветвей деревьев и кустарников он не забывал. Может, заметят охотники. Но для этого они должны выйти именно в этот район. Можно ведь пройти в десяти метрах левее и никогда не заметить оставленного им знака.

Когда на тайгу опустились сумерки, отец Василий совсем перестал слышать Чичера. Он вспомнил, что треска сухих веток под ногами и шума кустов он не слышал уже часа два. Заросли становились серыми и немного размытыми, пропала четкость в контурах и очертаниях. Отец Василий решил, что нужно останавливаться. В сумеречном свете устроить засаду легче и еще легче на нее напороться. Чичер вполне мог рассчитывать на это. В неверном сумеречном свете с расстояния в десять метров он мог реально перестрелять нескольких своих преследователей, а потом скрыться, пока совсем не стемнело. Пожалуй, на его месте отец Василий поступил бы так же. А еще можно подобраться к преследователям, которые встанут на ночь лагерем, – и попытаться перебить всех или часть из них.

В том, что ночь одинаково опасна для него и для Чичера с точки зрения возможного нападения, отец Василий прекрасно отдавал себе отчет. Как он боится, что Чичер подберется к нему под покровом ночи, так и тот ждет, что преследователи могут попытаться окружить его и напасть в темноте. Терять время было нельзя.

Отец Василий осмотрелся по сторонам и выбрал участок, который был обильно покрыт кустарником. Здесь было достаточно толстых лиственных деревьев для защиты от пуль из темноты. Осторожно пробравшись в центр кустарника и прижавшись спиной к толстому дереву, отец Василий решил, что без заметного шума подобраться к нему ночью будет невозможно, а разглядеть и вовсе будет нельзя.

Теперь можно ознакомиться и с содержимым вещмешка. Из еды там оказалась буханка хлеба, завернутая в чистый холст, две банки тушенки и небольшой кусок копченого сала. Из вещей, к большой радости, оказались шерстяные носки, чистые фланелевые портянки, кусок тонкого, но чем-то пропитанного брезента и старое шерстяное одеяло. Учитывая, что ночью температура опустится ниже десяти градусов, а на почве запросто могут быть заморозки, такая находка внушала большой оптимизм. К большому несчастью Чичера, в вещмешке оказалась еще и старенькая алюминиевая фляжка, недавно наполненная свежей водой. Значит, беглец, прежде чем умываться, наполнил фляжку и положил ее в мешок. Что ж, воды у него теперь тоже нет, а это большой плюс для священника.

Отец Василий, не имея ножа, подкрепился, кусая прямо от целого куска сала и от буханки. Запив все это небольшим количеством воды, он уселся на пустой вещмешок, чтобы защититься от сырости, укрылся одеялом, а сверху еще и куском брезента. Ружье отец Василий оставил взведенным на коленях, чтобы была возможность выстрелить в любой момент.

Спать чутко, вполуха, как настоящий лесной житель, отец Василий не умел. Он боролся со сном, реагируя на каждый шорох, пока не определил для себя наконец важность некоторых звуков ночной тайги, которых оказалось на редкость много. Легкий шорох в ветвях деревьев или в траве мог означать только бег лесной зверушки. Звук хлопающих крыльев тоже отсекался полусонным сознанием. Мозг сам настроился реагировать на шум и треск кустов от движения крупного животного или человека. А без таких звуков к отцу Василию было не подойти. Тем не менее несколько раз он открывал глаза, выведенный из дремы всплеском адреналина в крови.

К рассвету отец Василий все же замерз так, что сил терпеть уже не оставалось. Его трясло до такой степени, что не удавалось сохранять полной тишины. Нужно было что-то предпринимать. Неожиданно священник осознал, что у Чичера не было ни брезента, ни одеяла, что тот уже давно должен был закоченеть до предела. Значит, Чичер сейчас тоже не спит. Что он сейчас может делать? Пытаться согреться активными движениями. Или попытаться двинуться в путь, согреваясь при ходьбе. А может, и попытается напасть, воспользовавшись тем, что предутренние часы самые располагающие ко сну.

Отец Василий снова попытался представить себя на месте Чичера. Что ему сейчас важнее: оторваться от преследователей или попытаться их перебить? Точнее, что он сейчас считает более целесообразным. Наверняка беглец понимает, что преследователей не так много, но и не думает, что он всего лишь один. На одного он давно бы уже напал. Что подскажет логика загоняемого человека? Она может быть разной. Логика отчаявшегося человека, у которого сдают нервы, одна. У хладнокровного, не поддавшегося панике и расчетливого преступника она другая. Хладнокровный, но не знающий тайги понимает, что преследователи опытнее, они могут загнать его в такое место, откуда выхода ему не будет. Более того, у них могут быть средства связи, а это значит, что будут координироваться действия других поисковых групп. А еще хладнокровный понял, что его преследует не спецназ, а мужики. Автоматных очередей ведь не было.

Вот тебе и вывод, сказал сам себе отец Василий. Если Чичер попытается нападать, а не просто уходить, то он очень опасен. А если будет только удирать, то нервы у него уже ни к черту, прости Господи. Тогда он в полном отчаянии, и этого отчаяния мы ему сейчас добавим.

Не поднимаясь с земли, отец Василий набрал небольших камней и палок, в последний раз прислушался. Бросив несколько камушков и постаравшись, чтобы они зашуршали при падении по кустам и траве, а не стукнулись о ствол дерева, он громко закричал:

– Кузьмич, ты чего своих не поднимаешь, хватит спать. Все уже на ногах, а вы вытягиваетесь!

Продолжая громко говорить и создавать шум движения в соседних кустах, священник отдал «команду» взять пятерых и прочесать все рядом в поисках следов. Остальным быстро перекусить и готовиться к выходу. Особо он приказал всем соблюдать тишину. После этого спектакля отец Василий замолчал и весь превратился в слух. Ему показалось, что где-то далеко хрустнула ветка под ногой человека. Шум предутреннего ветерка в кронах деревьев мешал услышать большее, но в той же стороне с шумом взвились птицы. Наверняка кем-то потревоженные. Быстро собрав свои вещи и стараясь не шуметь, отец Василий двинулся в том направлении, куда, по его мнению, ушел Чичер. А минут через тридцать на сырой земле он увидел и первый след кирзового сапога. Четко отпечатавшийся каблук и свежепримятая трава в том месте, где была нога прошедшего недавно человека.

Это была большая удача, потому что в этот момент отец Василий как раз сильно забирал влево, чтобы попытаться зайти к Чичеру во фланг. Священник рассчитывал некоторое время идти параллельным курсом с преступником, чтобы не напороться на возможную засаду и оказаться там, откуда Чичер его не ждет. Отец Василий по-прежнему надеялся дождаться ситуации, которая позволит Чичера взять без лишней канители. Теперь выяснилось, что, сам того не зная, он шел прямо по следу преступника, а не сбоку от его курса. «А я уж возомнил себя талантливым следопытом, – с неудовольствием подумал отец Василий. – Как я его вообще не потерял?»

В напряжении прошел еще один день. Напряжение было велико еще и потому, что и преследователь, и преследуемый практически не останавливались для отдыха. И если отец Василий еще мог подкрепить силы чем-то из своих запасов, то на чем держался Чичер, было совершенно непонятно. И когда к вечеру следующего дня отец Василий наконец увидел впереди на спуске в низину спину своего врага, то он очень обрадовался. Несколько часов его не оставляла мысль, что Чичера он безнадежно и давно потерял. Сейчас же преступник еле волочил ноги и брел как во сне.

Отец Василий, у которого ноги тоже уже не слушались, взял круто вправо и, прибавив шагу насколько мог, поспешил краем низины вперед, с целью опередить Чичера. Теперь у него был шанс, что Чичер не знает о том, где находятся его преследователи. И это скоро подтвердилось.

Устраиваясь в сумерках на ночь с теми же, что и в прошлый раз, предосторожностями, отец Василий почувствовал запах дыма. А когда стемнело окончательно, то увидел отблески небольшого костра. Теперь он понял, почему Чичер пошел в эту низину. Он хотел развести костер, потому что еще одну холодную ночь в его состоянии не пережить. Через какое-то время донесся и запах жарящегося мяса вперемешку с горелой кожей. Значит, Чичер что-то поймал. Грызуна, змею? Самое главное, что преступник уже не боялся преследования или им овладела апатия, равнодушие к своей судьбе на фоне общей усталости, голода и жажды.

Как ни слипались глаза, а отец Василий снова провел ночь в полудреме. К рассвету он еле нашел в себе силы не только чтобы подняться, но и пошевелить закоченевшим телом. Пошевелив носом, он не почувствовал запаха дыма. Может, Чичер ночью ушел, а может, обессиленный, потерял сознание или умер? Отец Василий не стал гадать, а, собрав все свои силы и волю, поднялся, сложил вещи в мешок и двинулся параллельно низине, надеясь пересечь дорогу Чичера и остановить его окончательно.

Низина все расширялась, ее боковые откосы пошли вниз. В воздухе стало душно пахнуть прелым. Отец Василий увидел удобный спуск и решил им воспользоваться. Наверняка он уже опередил Чичера, так что можно устраивать засаду, благо в низине обильно рос какой-то плодовый дикий кустарник. Спускаясь, священник несколько раз останавливался и прислушивался, но, кроме пения птиц и шума крон деревьев, ничего не слышал. Правда, мешал появившийся от усталости и голода какой-то шум в ушах. А вглядываться в заросли мешали глаза. Ощущение было, будто в них насыпали песка. Кожа на лице сделалась жирной, и глаза от этого жира постоянно щипало.

Неудачный шаг, и нога наступила на крупную круглую ветку, которая выскользнула из-под стопы. Отец Василий на миг потерял равновесие, оперся рукой о склон, зашуршав листвой и сухой травой. Этого оказалось достаточным, чтобы выдать его. Правда, это и спасло батюшке жизнь.

Чичер в тот момент, когда священник спускался по склону, как раз лежал обессиленный в кустарнике, со стиснутыми в отчаянии зубами и слезами душившей его злобы на глазах. Он услышал шорох на склоне и мгновенно насторожился. Если это его преследователи, от которых он надеялся оторваться, то Чичер готов был убивать направо и налево, не думая больше о последствиях. Человек, который поскользнулся и привлек его внимание, шел с ружьем на изготовку. Чичер не разглядел его, выпустил в незнакомца три пули и, видя, что тот покатился по склону вниз, бросился бежать вперед. Он падал, путаясь в кустах, спотыкался о какие-то кочки, увязая по щиколотку в вязкой вонючей жиже.

Когда отец Василий поскользнулся на склоне, то сразу увидел, что из-за поднятого им шума в кустах внизу кто-то заворочался. Не медведь бы, успел подумать священник, как снизу гулким эхом ударили три пистолетных выстрела. Отец Василий мгновенно ощутил всю свою беззащитность на склоне, да еще в неудобной позе, пытаясь остановить скольжение тела по траве. По ребрам с правой стороны стегнуло, как раскаленным прутом. Он даже успел заметить, как клочьями полетел утеплитель из его куртки. Заорав что-то вроде: «Вот он, хватай его, окружай!» – отец Василий выстрелил из ружья в воздух, чтобы его противник не сидел на месте и не вел прицельной стрельбы.

Или выходка с криками и стрельбой сыграла свою роль, или Чичер был в таком состоянии, но не стал задерживаться, а, не оглядываясь, бросился, спотыкаясь и падая на каждом шагу, куда-то вперед, в редколесье. Скрипя зубами от боли в боку и чувствуя, что под курткой у него горячо и мокро, отец Василий скатился-таки в низину и бросился за Чичером. Сил бежать уже не было, голова кружилась, дыхание было тяжелым и хриплым. Почему-то именно сейчас особенно остро чувствовалось, что сбившиеся комом влажные портянки в сапогах натирают и до того сбитые ноги.

Продолжая кричать «Стой, стрелять буду!», священник бежал из последних сил. Он понимал, что Чичер сейчас уже не боец, что он в состоянии крайнего истощения и утомления. «Только сейчас, – уговаривал себя отец Василий, – только догнать. Потом и у меня сил на то, чтобы с ним бороться, уже не будет».

Бежать было трудно, все время попадались какие-то пни, а под сапогами чавкала вода. Не сразу до отца Василия дошло, что местность уже не такая, как прежде, а заболоченная. Машинально он пытался вспомнить, где это может быть, если он верно представлял себе окружающую село тайгу, но в голову не приходило ничего определенного.

Наконец отец Василий упал, споткнувшись о торчавшую из вязкой жижи корягу, и больно стукнулся раненым боком о кочку, которых здесь почему-то было очень много. Его руки сразу провалились почти по локоть в вонючую тину, но это было приятно. И то, что под лицом была влага, тоже было приятно. Священник не знал, сколько он так лежит, он только чувствовал, что джинсы на ногах намокли и под животом у него было сыро. Начинался озноб. То ли от сырости, на которой он долго лежал, то ли от раны на боку. Ее саднило так, как будто была содрана кожа.

Отец Василий прислушался, ожидая, что вот-вот рядом раздастся чавканье шагов по трясине. А потом злорадный смех и выстрел. Наверное, в голову, чтобы наверняка, уже навсегда. Но шагов не было, а был какой-то плеск и хриплые крики. Это совсем рядом, подумал отец Василий, надо подняться. Он оперся руками и стал вставать, в боку в дополнение к саднящей огненной боли резануло и острой болью, как будто было сломано ребро.

Поднявшись со стоном на колени и кое-как встав на ноги, отец Василий двинулся на шум, опираясь на ружье, как на палку. Метров через десять кусты расступились, открыв взгляду обширное пространство, заросшее травой, редкими кустиками и обширными полыньями грязной, покрытой ряской воды. В каких-то двух метрах от священника отчаянно трепыхался Чичер, увязнув по пояс в трясине. Опоры под руками у него не было, он сгребал тину под себя, хлестал в отчаянии по воде руками, но все равно медленно погружался в болото.

Наконец Чичер увидел появившегося перед ним человека и от изумления, казалось, потерял дар речи. Он даже перестал дергаться.

– Шатун? – почти в истерике закричал Чичеров. – Твою мать, Шатун! Опять это ты! Какой дьявол тебя послал мне в жизни! Этого же просто не может быть!

– Это не дьявол, а Господь, Евгений, – усталым голосом ответил священник. – Никак ты этого не поймешь.

– Это же мистика какая-то! Там был ты, в тайге, где нас вертухаи обложили! Ночью на дороге опять ты! Ты сам вездесущий дьявол… Оставь меня и будь проклят!

– Опять ты не прав, Евгений, – покачал головой отец Василий. – Я не дьявол, и послал меня тоже не дьявол. Я служу Господу, а все в этой жизни предопределено только им. Это Господь посылает меня и велит стоять на твоем пути, он не дает свершиться злодеяниям, которые ты замыслил. Только так, Евгений.

– Я убью тебя, Шатун, падла! – продолжал орать Чичер, хлопая руками вокруг себя в поисках оброненного пистолета. – Ты мне всю жизнь под откос пустил!

– Свою жизнь ты сам искалечил и пустил под откос. И не со мной тебе надо разбираться, а искать примирения с Господом. Его тебе надо просить о прощении, просить о помощи, и ему только нужно довериться.

Чичер рычал и плакал, но пистолета не было. Трясина затягивала его все глубже, стягивая стальным обручем тело ниже пояса. Он погрузился уже по грудь, и каждое его движение только ухудшало положение. Отец Василий стал искать что-нибудь, чем он сможет вытащить Чичерова из трясины, но вокруг валялись только тонкие гнилые стволики упавших небольших чахлых деревцев. Священник уже был готов лечь на живот, подползти к Чичеру и протянуть ему ремень от ружья, но тут ему пришла в голову новая идея. Рядом росла небольшая березка, чуть выше человеческого роста, она сможет достать своей верхушкой до утопающего.

Отец Василий бросил ружье, подошел к деревцу и стал сгибать его вершиной к Чичеру. Боль в боку мешала, но священник, стиснув зубы, продолжал гнуть березку, переходя все дальше и дальше к вершине.

– Хватайся, как только сможешь дотянуться, – велел отец Василий.

– Уйди! – ответил с истерикой в голосе Чичер. – Мне все равно осталось только сдохнуть. Не здесь, так в другом месте. Ты всю жизнь меня преследуешь.

– Хватайся, не дури! – крикнул отец Василий. – У меня из-за твоей пули сил не хватит долго держать. Хватайся!

И Чичер ухватился. Он проклинал и отца Василия, и бога, и дьявола. Он проклинал всех, но держался из последних сил за верхушку дерева. Правда, сил у него уже не оставалось, он не мог выдернуть свое тело из цепких объятий трясины. У отца Василия тоже кончались силы, он уже не мог держать гибкий ствол в согнутом состоянии. Оба понимали, что обессилели и ничего не получится. Отец Василий был в отчаянии, что не сможет спасти человека, а Чичер под действием животного инстинкта стремился к жизни, уже не понимая, для чего она ему нужна.

Когда ствол дерева выскользнул из ослабших рук священника, он даже закричал от бессилия. Но дерево сделало то, что не смог сделать человек. Березка, которую ничто больше не удерживало, рывком распрямилась и дернула Чичера вверх. Каким-то чудом он умудрился не выпустить верхушки из одеревеневших пальцев. Этого рывка было достаточно, чтобы немного выдернуть тело. Отчаянно борясь за жизнь на грани сознания, Чичер стал тянуть себя, перебирая руками, работая локтями и коленями. Видя, что все получается, отец Василий снова ухватился за ствол и стал тянуть его на себя, не чувствуя огненной боли в боку.

Через несколько секунд Чичер уже лежал на траве лицом вниз, как его и положил священник, оттаскивая на сухое место. Сам отец Василий лежал рядом на спине почти в обмороке, погруженный в звенящую темноту и кружащую голову дурноту.

Когда его сознание прояснилось, отец Василий открыл глаза. Тучи гнали над ним по голубому небу редкие облака, шелестела листва, а невдалеке заливалась какая-то птица. Чичер теперь уже не лежал, а сидел рядом, прислонившись спиной к стволу дерева. Глаза его были закрыты, а голова запрокинута, подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь редкие кроны деревьев на краю болота.

– Зачем ты меня спас? – хрипло спросил Чичер.

– Господь велел, – тихо ответил отец Василий. У него все болело, особенно бок, поэтому говорить не хотелось. Но говорить было надо. – Он велит всех спасать.