Божий спецназ

– Давайте без дежурных фраз, – предложил священник. – Это что, убийство?

– Почему вы так решили? – с интересом спросил Кириенко.

– Участковый Белоусов откровенно на это намекал сегодня утром, когда поднял меня с постели.

– Ну-у, это он того, – неопределенно покрутил в воздухе пальцами следователь. – Видите ли, отец Василий, ситуация такова, что отдаленный участок, каковым является ваше село, знает лучше всех именно участковый милиционер. Пока следствие само не разобралось во всех нюансах этого дела, нам невольно приходится прислушиваться к рекомендациям именно участкового. Он ведь знает людей, взаимоотношения, чем живет село. Согласны?

– Согласен, – без особого удовольствия кивнул отец Василий. – Вы хотите меня официально допросить?

– Я хотел с вами побеседовать, – пояснил следователь. – Вы, как лицо отвечающее, так сказать, за вопросы духовности населения, тоже знаете об односельчанах очень многое. К тому же живете вы в Верхнеленском второй год. Успели познакомиться, кое-что понять. Я слышал, что даже побывали в неприятных ситуациях. А раз уж все равно беседовать с вами, то почему бы и протокольчик не оформить? Вам ведь без разницы, а мне лишняя бумага в деле. Согласны?

– Значит, вы полагаете, что это убийство? – снова попытался выяснить этот вопрос отец Василий, отметив, что один раз следователь уже ушел от ответа.

– Давайте поступим следующим образом, – предложил следователь, – сначала я буду задавать вам вопросы, а потом уж отвечу на ваши. Если, конечно, они не пойдут вразрез со следственной тайной.

Вопросы Кириенко крутились, конечно же, вокруг взаимоотношений сельчан. С кем конфликтовал Гусев, в каких скандалах был замешан, имел ли откровенных врагов или состоял с кем в крайне неприязненных отношениях. Были ли у него друзья, постоянные собутыльники. Приезжали ли к Гусеву родственники или друзья из других мест. Очень плавно вопросы переместились в сторону самого отца Василия и его личных взаимоотношений с Гусевым и Пашутиным. Отец Василий отвечал искренне, ничего не скрывая. Он понимал, что любая недомолвка или попытка приукрасить какой-либо факт обязательно пойдут вразрез той картине, которую для себя составит следователь после допросов односельчан. Во-вторых, он не хотел и не считал нужным врать. И как священник, и как человек, не считавший себя виноватым в смерти Гусева. Попутно отец Василий пытался понять, до какой степени следователь подозревает его в убийстве. Судя по информированности следователя обо всех последних стычках священника с погибшим, Белоусов картину нарисовал яркую и однозначную.

Наконец следователь закончил писать и предложил отцу Василию задавать вопросы.

– Скажите, вы уверены, что это убийство, а не несчастный случай? – спросил он следователя.

– Точно скажет судебно-медицинская экспертиза, – опять обтекаемо ответил Кириенко. – Согласитесь, что на глаз определить причину смерти можно только в случае, если человека переехало поездом. И то остается шанс, что под поездом он мог оказаться уже мертвым.

– Понятно. Я просто не совсем корректно поставил вопрос. Есть ли следы, которые могут говорить о насильственной смерти?

– Видите ли, отец Василий, при образе жизни, который вел покойный, следы на его теле могут говорить как о следах насилия, которое привело к его гибели, так и о следах его, извините за аллегорию, не совсем праведной жизни в целом.

Опять следователь ушел от прямого ответа. Профессионально, хмыкнул про себя священник. Тем не менее какие-то ответы ему все же были нужны, потому что на происходящее у него был свой взгляд. Он чувствовал угрозу себе лично, но обосновать причину своей тревоги следователю, пожалуй, не смог бы. Оставался последний вопрос.

– Лично меня вы в убийстве, если этот факт все же подтвердится, подозреваете? – спросил отец Василий, думая, как следователь будет выкручиваться или же просто откажется отвечать.

– Хорошо, – сказал следователь и несколько помедлил, подбирая слова. – Я вас понимаю. Попробую ответить на этот вопрос. Не исключено, что причиной смерти Гусева был удар затылком о камень, на котором его нашли. Не исключено, что об этот камень его ударили. Если так, то человек, совершивший это, был в хорошей физической форме. Сильный и умелый человек. По предварительным данным, которыми я сейчас располагаю, убивать Гусева откровенных причин ни у кого не было. Либо это была пьяная драка, либо ночью просто произошла очередная ссора с человеком, находящимся с Гусевым в крайне неприязненных отношениях. Самые неприязненные отношения у него были с вами, учитывая факты имевших место на днях скандалов в церкви, у дома гражданки Кузнецовой. Вы человек сильный, я бы сказал, спортивный. Совершить такое вам вполне по силам. Теоретически вы можете быть в числе подозреваемых.

– Ясно, – кивнул священник с хмурым видом.

– Подождите, – улыбнулся следователь. – Я же сказал – теоретически. О вас в РУВД легенды ходят, вы вроде как внештатный сотрудник правоохранительных органов тут, в селе. Но это милиция вас знает с положительной стороны, а мое начальство будет очень удивлено, если такие очевидные подозрения я оставлю без внимания. Формально я вас, как одну из версий, отработать должен. Отработать и отвести в сторону, как несостоятельную. Да и в суде потребуются основания при рассмотрении дела, когда убийца будет пойман.

Последняя фраза прозвучала в каких-то не очень радостных интонациях, и отец Василий понял, что следователь не сомневается, что это дело чистейший «глухарь».

– Так что работайте спокойно, отец Василий, и не беспокойтесь.

Легко советовать быть спокойным. Отец Василий попытался, но у него не очень получалось. Он видел, что допрашивали и собутыльников Гусева. Видел он их и после допроса, видел их реакцию на смерть односельчанина. Такое, по его мнению, сыграть трудно. Мужики были «без дураков» потрясены и возмущены. Возможно, что они и не помнили, как шли ночью пьяные по улице, как Гусев отстал, упал навзничь и ударился головой о камень. Возможно. Гадать не стоило, надо было дождаться результатов судебно-медицинской экспертизы. Точнее, нужно было как-то узнать эти результаты. И отец Василий помнил, что у него есть друг, Афанасий Петрович Рогов. Бывшего участкового за последние заслуги проводили на пенсию с почетом и даже в звании майора, простив его бывшее пристрастие к алкоголю. Учитывая, что Рогов живет и работает теперь в райцентре, можно попросить его по старой дружбе навести справки об этом деле через своих бывших сослуживцев.

Не откладывая дела в долгий ящик, отец Василий отправился звонить Рогову. Пришлось рассказывать все начистоту. И о не складывающихся отношениях с Белоусовым, и о последних событиях и скандалах, и о выстреле. О смерти Гусева он рассказал особо, вплоть до допроса следователем.

Рогов внимательно выслушал, задал несколько дополнительных вопросов и пообещал, что будет держать руку на пульсе событий. Несколько успокоенный, отец Василий снова погрузился в текучку своих дел и забот. Белоусов мелькал в селе то тут, то там. Священник видел, что участковый продолжает опрашивать сельчан, что-то выясняя и уточняя. Или он выполнял задание следователя, или по собственной инициативе развернул такую бурную деятельность. Вообще-то этому стоило радоваться. Чем активнее идет следствие, тем больше гарантий, что убийца Гусева будет найден. Отец Василий надеялся не только на то, что от него отведутся подозрения, но и на то, что раскрытие этого преступления, возможно, прольет свет и на таинственные события, связанные с угрозой жизни самому священнику. То, что такая угроза все еще существует, он интуитивно чувствовал.

После смерти Гусева село как будто притихло, хотя пересуды вполголоса продолжались. В основном муссировался вопрос о том, что пьяница умер вполне естественным образом, то есть в результате несчастного случая. Сплетен, что Гусева убили, отец Василий не слышал. Попытавшись поговорить на эту тему с Прокопенко, священник понял, что тому не хочется обсуждать смерть односельчанина. Скорее всего, муниципальный управляющий был озабочен похоронами, за чей счет и как это организовать. Предприниматель Овчаров вообще махнул рукой с пренебрежением. Такой конец пьяницы был для него само собой разумеющимся. Еще раз говорить с участковым не хотелось.

Сам же Белоусов продолжал опрашивать, кажется, по второму или по третьему разу. Каких доказательств и чему искал участковый, стало понятно в ближайший же вечер.

Отец Василий решил зайти к Дарье Кузнецовой. Гусева убили недалеко от ее дома, и она могла хоть что-то видеть или слышать. Священник рассчитывал, что молодая женщина расскажет ему то, что могла скрыть от Белоусова. То, что молодого лейтенанта сельчане воспринимают не совсем серьезно, отец Василий уже понял. Но у дома Дарьи он застал любопытную сцену. Участковый барабанил в запертую дверь дома Кузнецовой. То, что дверь была заперта, было уже удивительно, потому что в Сибири, тем более в селах и деревнях, как правило, двери не запирали совсем.

Дарья появилась на пороге, но в дом участкового не пригласила. Наоборот, как-то демонстративно женщина стала разговаривать с ним на пороге. О чем шла речь, отец Василий не слышал, но даже издалека было понятно: Белоусов раздражен, что ему долго не открывали, а Дарья показывает свой гонор. Разговор шел на повышенных тонах.

Священник сбавил шаг, ожидая, чем закончится беседа. Наконец Белоусов повернулся и быстрым шагом покинул двор Дарьи, а та, подбоченясь, смотрела ему вслед. Отец Василий заметил, что в последние дни Кузнецова как-то изменилась. Вид у нее был довольный, если не сказать счастливый. Вела она себя с окружающими подчеркнуто вызывающе. Общаться с женщиной прямо сейчас желание у отца Василия пропало. Слишком она была заведена визитом Белоусова. Священник решил, что с участковым пора поговорить серьезно в последний раз, а там будь что будет. Пусть делает, что считает нужным.

Белоусов был дома, точнее – в опорном пункте милиции, где у него временно стояла кровать. Жилую пристройку к опорному пункту еще не закончили, и участковый ютился в своем рабочем кабинете. Когда отец Василий, вежливо постучав, вошел в комнату, участковый сидел за столом и чертил на листе бумаги какие-то схемы.

– Что вы хотели? – несколько неприязненно спросил Белоусов.

– Я хотел, Павел Борисович, все-таки попытаться поговорить с вами еще раз, – ответил священник.

– Да-а? – наигранно удивился участковый. – А может, вы с чистосердечным признанием пришли?

– Я могу присесть? – пропустив иронию мимо ушей, спросил отец Василий.

– Ну, что же, садитесь, – кивнул молодой человек на стул и перевернул свою схему так, чтобы ее не увидел гость. – Я вас внимательно слушаю.

– Очень хорошо, – кивнул головой отец Василий. – Вот этого мне и хотелось бы, чтобы вы меня внимательно выслушали. Видите ли, Павел Борисович, в последнее время у меня складывается впечатление, что вы относитесь ко мне несколько предвзято.

– Я отношусь к вам так же, как и ко всем остальным гражданам, проживающим на моем участке, – немедленно парировал участковый.

– Подождите, пожалуйста, не перебивайте. Именно предвзятость. Я не буду сейчас углубляться в мелочи вашего поведения, которые внушили мне эту мысль. Я привык на такие вещи закрывать глаза. Самое главное, мне кажется, что вы не понимаете, что такое церковь и кто такие священники.

– И с чего же вы взяли, что я этого не понимаю?

– Так вы же на полном серьезе подозреваете меня в убийстве.

– Послушайте, отец Василий, – назидательным тоном произнес молодой участковый. – Еще раз подчеркиваю, что для меня вы такой же гражданин, как и все остальные. Я вас ничем не выделяю, и на вас также распространяются все законы нашего государства.

– Безусловно, безусловно, – терпеливо ответил священник. – Но я не это пытаюсь вам сказать. Вы плохо знаете церковь и священников.

– А чего мне их знать? – перебил Белоусов. – Для чего мне это нужно? Если уж хотите откровенно, то я, конечно, ваших дел не знаю, но кое-что меня просто изумляет.

– Что же вас изумляет? – удивился отец Василий.

– А то! Как вы, мужчина еще не старый, в полном расцвете сил, можете заниматься такими делами, как церковь? Я понимаю, старики, им по возрасту положено, а вы? Как вас-то угораздило в священники пойти? Кормушка хорошая?

– Ах, вот вы о чем? – улыбнулся отец Василий. – Нет, кормушка, как вы выражаетесь, слабенькая. В священники идут не по возрасту или из-за корысти. Это веление души. Возраст тут совсем ни при чем. Разве вы не знаете, что существуют духовные учебные заведения, где учится молодежь? Все, кто идет служить богу, идут, как правило, с младых лет. Я, знаете ли, в числе небольшого исключения, кто пришел уже в зрелом возрасте. Но и это не главное. Священники – это не просто верующие люди. Священники – это те, кто призван веру укреплять, помогать людям. Служение богу у нас понимается как служение в том числе и людям. Мы помогаем общаться с Господом нашим тем, кто приходит в церковь, а тем, кто еще не пришел, помогаем найти путь к вере. Вот поэтому я и пытаюсь вам объяснить, что священник не может совершить преступления. По определению.

– Вы меня за мальчика не держите со своей пропагандой, – хмуро заметил Белоусов. – Священники! Самые верующие из верующих! А то я не знаю, что вы в вашем «государстве в государстве» такие же чиновники, как и наши. Я что, не понимаю, как вас достали и Пашутин, и Гусев? Они же откровенно вам вредят. А вас начальство по головке не погладит, если у вас в приходе будет процветать такое отношение к церкви. У каждого свой бизнес, свой бизнес и у церкви. Я очень сомневаюсь, что в вашем бизнесе совсем уж по-другому решают проблемы. Да и Рогов мне рассказывал, как вы это лихо проделывали. Что-то вы молитвами не ограничились, когда Кузнецову спасали и задерживали двух беглых уголовников, которые на нее напали. И Косачева вы лихо самолично в реке повязали, когда Рогов лежал с поврежденной ногой.

Отец Василий не нашелся сразу, что ответить на такие заявления. Слишком это было все неожиданно.

– Хотите откровенно – пожалуйста, – продолжил Белоусов. – Пашутин и Гусев вас всячески терроризировали, оскорбляли. Я понимаю, что, скорее всего, именно Пашутин и подговаривал Гусева на всякие хулиганские выходки, хотя доказательств у меня нет. Единственное, что вас удерживало, – это ваш статус и ряса. Приличия надо соблюдать, а то вы давно бы уже Гусеву морду набили. Но последней каплей было то, что он полез к Дарье Кузнецовой в дом. Вот тут вы с ним откровенно сцепились. Семья-то у вас далеко, а Дашка давненько вам авансы делает. Слухи нехорошие по селу ползут. Говорят, что вы долго держались. А теперь за версту видно, какая она сытая и довольная ходит. И мужика своего никому не показывает, а ведь люди видят, что кто-то к ней ходит. Тут вы с Гусевым как соперники и выступили, накипело у вас. Может, и выстрел тот случайный подействовал. Так что, отец Василий, я вас хорошо понимаю. Вполне приличный повод, чтобы ночью Гусева встретить и головой об камень. Сразу никаких проблем! Только имейте в виду, что я ваша большая проблема и вас на чистую воду выведу.

– Вы с ума сошли, – горько сказал отец Василий.

– Я-то как раз нормальный! В этом и есть ваша беда. Вы решили, что все так считают: раз священник, значит, не мог. Еще как мог! Завтра утром я уезжаю в Управление по делам, заодно наведаюсь к следователю. Учтите, что вернусь я с ордером на ваш арест. Это совершенно точно, потому что все улики против вас. А теперь идите к себе домой и считайте себя под домашним арестом. Если решу, что вы пытаетесь скрыться, то за стеной у меня есть «собачник» – посажу под замок.

– Вы даже не представляете, Павел Борисович, как вы заблуждаетесь, – ошарашенный таким откровением, сказал священник. – Не знаю, кого вы наслушались, от кого такие характеристики услышали, но, может быть, стоило поговорить обо мне и с теми, кто меня хорошо знает?

– А кто вас хорошо знает? Вы же здесь живете всего год, если не ошибаюсь. Откуда вы взялись, какое ваше прошлое? Этого никто не знает, но выяснить, видимо, придется.

– И тем не менее есть в селе люди, которые меня хорошо узнали. Расспросите Прокопенко, Матюшина. Да и Рогов вам наверняка обо мне рассказывал перед отъездом.

– Хлипкие у вас свидетели, батюшка, – язвительно заметил участковый. – Кто такой Прокопенко? Муниципальный управляющий, который хочет с вами в дружбе жить – может, и ему что обломится. Матюшин – выживший из ума в своем лесу старик. Этого еще на дееспособность проверять нужно. А Рогова вы совсем зря приплели. Это совсем не в вашу пользу. Алкоголик, которого сослали сюда с серьезной работы. Он и здесь бы не удержался, если бы не ваши фокусы. Ишь, майора получил. Его просто пожалели и не выгнали из милиции. К тому же вы его еще и обмануть успели. Что это за афера с домом? То вы жили в клубе, потом втерлись ему в доверие и перебрались жить в его дом, а теперь он вообще вам стал принадлежать. С этим еще предстоит разобраться. Подмяли под себя участкового, но я не Рогов, меня не подомнешь.

На этом разговор закончился. Отец Василий вышел на улицу в состоянии некоторой растерянности. Когда на тебя бросается преступник с ножом, когда тебе вполне конкретно и по конкретной причине угрожает продажный начальник милиции или местный авторитет – тут все ясно, как действовать. Но когда на тебя вот так буквально выливают ушат помоев… Отец Василий не подозревал, что все факты можно составить и объяснить вот в такой форме и с такими дикими выводами. Совсем дурак или до такой степени инфантильный? Нет, решил священник, Белоусов не дурак, к тому же отличник учебы. Тут дело совсем в другом. Именно инфантильное стремление стать лидером на пустом месте, желание быть уважаемым человеком в селе по должности, а не по заслугам, юношеский максимализм, присущий обычно школьникам, но никак не лейтенанту милиции. И, конечно же, желание поскорее заслужить похвалы начальства. Но опыта-то нет. Ни милицейского, ни житейского.

«И что же мне теперь делать? – думал священник. – А если каким-то чудом ему удастся убедить следователя? Например, им обоим захочется поскорее закончить это безнадежное дело. Не нашли преступника, так назначат его. Уж пожилой следователь-то знает, как составить документы, чтобы для суда они выглядели убедительно. А может, и судья свой, хороший знакомый, который не будет разбираться, а наложит свой вердикт – виновен. Да, батюшка, – подумал отец Василий, – много чего ты повидал на своем веку, а вот в СИЗО еще не сидел и в зоне в качестве осужденного еще не был». Надо было что-то предпринимать, пока не восторжествовала глупость. «Нет, Белоусов, – подумал отец Василий, – не выйдет у тебя этот номер. Дилетантством и наглостью ты меня не возьмешь. Если дело касалось бы только меня одного, то я, может быть, и смирился бы. Но сейчас дело обстоит совершенно по-другому. Убийца-то существует, и он на свободе». Привычная энергия и жажда деятельности снова всколыхнулись в отце Василии с прежней силой, как несколько лет назад.

Отец Василий направился прямо к храму. Церковный сторож очень удивился ночному визиту настоятеля, но вопросов задавать не стал. Примерно час отец Василий рассказывал по телефону Рогову, которого он своим звонком поднял с постели, о сложившейся ситуации. Наконец, Афанасий Петрович посоветовал не дергаться и ничего больше не предпринимать. Отставной майор был очень зол на Белоусова за то, что тот устроил такое на его бывшем участке. Он еще не знал того, какие ярлыки молодой лейтенант на него навесил. Чтобы Рогов остался объективным, отец Василий эту часть разговора с Белоусовым передавать Афанасию Петровичу не стал.

Положив телефонную трубку, отец Василий почувствовал себя гораздо увереннее. Рогов умный и опытный человек, он найдет выход из этого положения. В конце концов, когда тебя прижимают к стенке, для защиты хороши любые способы. Отец Василий на любые был не способен, да и звонок Рогову был не жалобой, а просьбой дать совет. Вот начальнику милиции отец Василий звонить бы не стал – это было бы чистейшей воды жалобой, а с пенсионером Роговым они все же были друзья.

* * *

Утренняя служба уже заканчивалась, когда в храме появился участковый. Приглядевшись внимательно к облику Белоусова, отец Василий с облегчением понял, что все изменилось, причем очень сильно. Значит, справедливость и здравый смысл все же восторжествовали. Лейтенант выглядел уже не таким самоуверенным и деловым, как, например, вчера. Был он озабочен, но озабочен как-то понуро. По крайней мере, по его виду можно было предположить, что настоятеля храма он арестовывать не собирается. Значит, вскрылось что-то такое, что добавило участковому забот. Наверняка в РУВД его познакомили с результатами экспертиз, и рабочие версии оказались гораздо серьезнее, чем домыслы молодого милиционера, решил священник.

Отец Василий сам подошел к Белоусову, стараясь вести себя сдержанно, без особой любезности. Так себя вести отец Василий намеревался не из чувства ложной гордости, а только для того, чтобы лейтенант понял, что нельзя обвинять людей вот так запросто, по своей прихоти и без подтверждения фактами.

– Вы ко мне, Павел Борисович? – спросил священник, хотя с языка готов был сорваться вопрос о том, не собирается ли участковый замаливать грехи.

– Да, – с хмурым видом кивнул Белоусов, – к вам. Мы можем где-нибудь поговорить наедине, без лишних ушей? Какой-нибудь кабинет у вас тут есть?

Это было хорошим знаком. Если Белоусов сам пришел, а не вызвал к себе, значит, что-то все же изменилось. Отец Василий проводил участкового в свой кабинет – небольшую комнату справа от входа, где хранилась вся документация и работала приходящая женщина-бухгалтер. Белоусов не стал тянуть резину и, как только они со священником вошли в комнату, сразу стал извиняться.

– Извините, отец Василий, меня за мою некоторую самонадеянность, – начал он, стараясь не глядеть собеседнику в глаза. – Признаю, что я был не прав в своих подозрениях относительно вас.

– Не надо, Павел Борисович, – прервал отец Василий молодого человека, не желая его мучить и видя, что тот и так перешагивает через собственное самолюбие. – Не надо извиняться. Ошиблись, и ничего страшного. Но вы пришли не только за этим?

– Пришел я… – участковый несколько замялся. – Одним словом, меня в Управлении убедили не только в вашей невиновности, но и в том, что я могу рассчитывать на вашу помощь. В какой-то мере. Оказывается, у вас высокие покровители в лице начальника Управления. С его подачи вам именные часы вручали в прошлом году.

– Что вы, какие покровители, – отмахнулся отец Василий. – Просто ваше руководство и кое-кто еще хорошо разбираются в людях, потому что имеют значительный жизненный и профессиональный опыт. Так что же все-таки случилось?

– То, что случилось, вам хорошо известно, – ответил Белоусов уже менее скованно и по-деловому. – Вы ведь с Матюшиным не так давно, оказывается, пытались уговорить сдаться вооруженных бандитов.

– И что же? – спросил отец Василий, и на душе у него стало очень нехорошо от предчувствия.

– Я потрясен вашим поступком, – очень искренне получилось у молодого лейтенанта. – Вот так открыто встать перед загнанными в угол зэками, под дулами автоматов, и уговаривать их сдаться. Вы в самом деле рассчитывали, что они вас послушают?

– Вот как раз об этом я вам вчера, Павел Борисович, и говорил, когда заявлял, что вы не знаете священников. Знал, что не послушают, знал, что стрелять будут, но попробовать сделать все, что от меня зависело, я должен был. Речь-то ведь шла о человеческих жизнях.

– Человеческих, – поморщился участковый. – Это не люди, а отбросы общества, к тому же еще и социально опасные.

– Это для вас они такие, а перед богом, которому я совершенно искренне служу, они такие же люди, только на них греха больше. Но и они достойны любви и прощения. Не с точки зрения закона, конечно. Вера предполагает любовь и всепрощение ко всем.

– Всепрощение? – удивился Белоусов. – Но вы ведь не простили в прошлом году тех, кто напал на Дарью Кузнецову, кто хотел ее изнасиловать и убить. Вы их задержали, причем с применением не молитвы и креста, а грубой физической силы.

– Павел Борисович, – с сожалением сказал отец Василий, – ну почему вы все время смешиваете разные вещи в одну кучу? Я ведь гражданин своей страны и по закону должен был, как минимум, сообщить о совершенном или готовящемся преступлении. А если уж в силах помешать, так тем более. Преступник должен быть наказан судом человеческим, но молиться об искуплении его грехов, о прощении его Господом, должен я – священник. И люблю я его так же, как и любого другого, и горестно мне, что преступил он законы человеческие. Но достаточно об этом. Вы ведь не на ликбез пришли. Почему вы вспомнили эту историю в тайге?

– Вот поэтому я и пришел к вам так срочно, – ответил Белоусов. – В Управлении в срочном порядке собрали всех сельских участковых и раздали ориентировки. Оказывается, в тот день в тайге перебили не всех уголовников. Выяснилось, что одному из них все же удалось скрыться. Признались кое-кто из тех, кого взяли у железной дороги. Кстати, большой вам привет от майора Фистенко.

– Спасибо. А что, предполагается, один из уголовников может появиться в отдаленных селах?

– Именно, – ответил участковый. – Но не это главное. Оперативники подняли всю его подноготную, все его связи и выяснили, что он, оказывается, пересекался с нашим Гусевым.

– С Гусевым? – машинально переспросил удивленный отец Василий. – И это посчитали важным, на этом кто-то построил определенный расчет? Да мало ли кто с кем пересекался в своей жизни? Что-то это попахивает некоторой безысходностью в розыске, как будто не за что больше уцепиться.

– Не спешите с выводами, отец Василий. Это была не мимолетная, ничего не значащая встреча. Гусев-то наш был судимым – правда, за злостное хулиганство, но два года не так давно отсидел. Так вот, они встречались в следственном изоляторе и на пересылке. Вместе были замешаны в одном неприятном скандальчике. Гусеву за это суд добавил еще полгода. Есть предположение, что наш фигурант знал, из каких мест Гусев. Может он попытаться выйти на своего знакомого, возможно, единственного в глухих местах, чтобы отсидеться у него?

– В таком варианте, пожалуй, может, – согласился священник. – Только Гусев мертв.

– Да, но беглец об этом может и не знать. Значит, будет искать его, расспрашивать.

– Понятно, – кивнул священник. – Ваши предстоящие действия мне ясны. Мне не ясно, какого рода помощь может понадобиться от меня? Если среди прихожан в церкви появится незнакомец, то я вам сразу же сообщу. Могу вас заверить, что на взгляд беглого преступника от мирного прихожанина я отличить смогу.

– Не только в этом, – замялся Белоусов, и священнику показалось, что он даже чуть покраснел. – Я хотел бы рассчитывать на вас, отец Василий, как на человека в хорошей физической форме, имеющего определенные бойцовские навыки. Вы меня понимаете?

– Павел Борисович, надеюсь, вы мне не предлагаете по ночам с вами патрулировать село или сидеть в засадах?

– Рогов, – со значением сказал участковый, – мне намекнул, что вы вроде как в спецназе в свое время служили?

– Павел Борисович, – напомнил отец Василий, – я священник. Догадываюсь, что в подобных ситуациях у вас в органах существуют определенные инструкции, которые предписывают те или иные действия. Как-то: мобилизация общественности, оповещение населения, даже привлечение охотников с оружием, если придется задерживать или преследовать. Он ведь особо опасный преступник, как я понимаю. Человек, имеющий оружие, даже охотничье, при задержании может стрелять на поражение.

– Все правильно, все так, – замялся участковый.

– Могу вам пообещать, что при стечении обстоятельств я не останусь в стороне и приму все меры к задержанию преступника, – строго сказал отец Василий. – Но большего от меня не требуйте, сан не позволяет.

Белоусов смутился и стал поспешно прощаться, ссылаясь на срочные дела. Отец Василий смотрел на молодого лейтенанта и думал, что тот, пожалуй, боится. Может быть, не самого преступника, не того, что придется встретиться с ним один на один, а, скорее всего, боится не справиться, упустить, если тот появится в Верхнеленском. Опять гордыня, вздохнул священник. Не о людях думаешь, участковый, а о себе самом. Когда Белоусов уже шагнул к двери, отец Василий остановил его:

– Павел Борисович, если на этого уголовника подняли всю информацию, так, может, и фотография есть? Оставили бы мне ориентировку для ознакомления.

– Эх, в самом деле! Что же это я забыл-то, – спохватился участковый и полез в свою черную папку. – Вот, возьмите.

Отец Василий взял в руки листок бумаги с текстом и довольно крупной ксерокопией фотографии в верхней части. Когда он глянул на фотографию, то, не успев прочитать и строчки, сразу узнал этого человека. Состояние, в котором находился священник, обычно называют «как обухом по голове». Вот и забудь прошлое, вот и расстанься с ним. А оно взяло и напомнило о себе, даже догнало и нашло в этом далеком селе на юго-западе Якутии, в тысячах километров от берегов Волги. Вот откуда это чувство тревоги, которое не покидало отца Василия в последние дни, вот что его так беспокоило. Великая вещь – интуиция.

– Сядьте, Павел Борисович, – совершенно незнакомым участковому голосом приказал священник. – Все гораздо хуже, чем вы думаете.

Белоусов недоуменно уставился сначала на отца Василия, потом на листок в его руках.

– Что… хуже? – севшим от волнения голосом спросил лейтенант.

– Теперь уже все хуже, – ответил отец Василий и положил листок на стол перед собой. – Я этого человека знаю, и он меня прекрасно знает. Думаю, он не откажется от того, чтобы свести со мной счеты. Значит, выжил Женя Чичеров, он же Чичер. Да, за такое количество фальшивых долларов, которыми он умудрился наводнять страну в течение многих лет, ему наверняка впаяли очень большой срок…

И отец Василий, задумчиво глядя в окно, стал рассказывать. Как несколько лет назад у него не осталось иного шанса спастись самому и задержать преступника, как только бросить гранату за угол. Было это на самом верху, на техэтаже городской администрации. Как пояснил отец Василий, тогда он еще учился быть священником, тогда его еще одолевали сомнения, что, кроме силы, ничто не сможет победить другую силу, злую.