Проклятие из рук в руки

Потеряв «управление», Кефаль потоптался на месте и решил на всякий случай сходить к дому Ромашкиной. Они же с Севкой туда собирались.

Идти было далеко. Это Рыбака не очень радовало, потому что ходить пешком он не любил, предпочитая любым прогулкам лежание на диване перед телевизором. Он засунул руки в карманы, набрал в легкие побольше воздуха, и… в голове у него словно радио включили.

— Далеко идешь? — спросил внутренний голос.

— К Ромашке. — Мишка остановился.

— Что ты там забыл? — Внутренний голос вел себя бесцеремонно и явно нарывался на ссору.

— Таракана ждать буду.

Со стороны, наверное, Кефаль смотрелся глупо. Стоит парень посередине дороги и сам с собой разговаривает.

— А тебе не надоело за ним бегать? — жал на самые болезненные педали Мишкиной души противный внутренний голос. — Что ты у него в шестерках засел? Он же тебя использует.

— Брось, — Мишка недовольно мотнул головой. Внутренний голос был очень похож на голос его старшего братана. — У человека проблемы. Что я, помочь не могу?

— Помочь-то ты поможешь, но про тебя все говорить будут, что ты работаешь подпевалой, — безжалостно нудил внутренний голос. — Чего ему помогать? Ты посмотри — парень в шоколаде катается. Все ему дается легко, родичи к нему не лезут, в отдельной комнате может на голове стоять. А ты? Квартира у тебя раздолбанная, батя тебя все время ругает, мать с нотациями лезет, братан уши дерет. Даты Столетней войны запомнить не можешь. Это не ты ему помогать должен, а он тебе.

— Он и помогает. — Рыбак недовольно шмыгнул носом — вспоминать про свой «домашний очаг» не хотелось. Тем более сейчас, когда про этот самый «очаг» так капитально забылось. — Я вон по истории трояк получил. И контрольную по математике написал.

— Ой, контрольную, — голос беззастенчиво издевался над ним. — А у твоего друга вся жизнь сплошное развлечение. Ты ему завидовать должен, а не помогать!

На этих словах в Мишкиной голове заработали тяжелые жернова соображаловки. Что-то за последние пять минут ему часто про зависть говорят. До этого молчали, а теперь все про нее да про нее.

— Это ты о чем? — жестко спросил Рыбак.

— А как же? — заторопился внутренний голос. — Всегда чистенький, аккуратненький, новые тетрадочки, учебники в обложках, девочки на него внимание обращают. Заметь, если бы не он, про тебя до выпускного вечера никто не вспомнил бы. Он и занялся-то тобой, чтобы свое проклятие из тебя изгнать. А так фиг бы он на тебя посмотрел! Даже садиться рядом не стал бы. Помнишь, ему Валька рядом с собой место предлагала? Туда бы он и сел. А ты так и считал бы ворон за окном.

— Я об этом не подумал, — честно признался Кефаль.

— А ты подумай! — Теперь внутренний голос напоминал набатный колокол. Он бил и бил, вызывая тревогу и дрожь внутри. — Вспомни, как все было. Стала бы с тобой Ромашка, первая красавица класса, заниматься? А если Тараканчика сейчас выгонят, а его непременно выгонят, про тебя снова все забудут. Кому ты будешь нужен?

— Чего это его выгонят? — Мишка старательно сопротивлялся накатывающему на него отчаянью. — Все у него будет в порядке!

— У него-то — да, — внутренний голос пошел на последний штурм. — А вот что будет у тебя? Брось ты его. Ему и без тебя хорошо. О себе подумай. Сделай так, чтобы Тараканова выгнали из школы (туда ему и дорога), стань самим собой. Заяви о себе классу. Ты можешь! Ты должен!

Внутренний голос все бубнил и бубнил о раскрывающихся перспективах и блестящих планах и не замечал, что атаковавшая Мишку конница пролетела мимо, снаряды ложатся с далеким перелетом, а пехота, перепутав карты, заблудилась в лесах.

С первого класса у Мишки выработалась замечательная способность «выключать» учителя. Перед доской могло происходить что угодно, Рыбак всего этого не слышал. И даже мог не видеть. Вот и сейчас — усилием воли он «выключил» внутренний голос, развернулся и пошел в обратную сторону.

Внутренний голос продолжал занудствовать о тяжелой Мишкиной жизни, про неудобный диван, про черствый хлеб и дырявые ботинки. Он все надрывался и надрывался, так что у Кефали мозги зачесались. Рыбак сделал несколько шагов и остановился.

— 1337–1453, — произнес он вдруг.

— Что? — прервал свою патетическую речь внутренний голос.

— Даты Столетней войны 1337–1453, — ответил Мишка. — Сам ты ничего не знаешь, иди отсюда.

И в его голове наступила благостная тишина.

По природе Рыбак был медлителен в размышлениях, но ему всегда было плевать на то, что происходит вокруг. Поэтому Мишке никогда не было досадно, если у кого-то что-то лучше получалось. Прибежал первый — ну и что? В году пятерка по математике — ну и пусть. Главное, чтобы его не очень трогали. Общение с Таракановым сильно изменило вечного двоечника. Он понял, что знания — это не то, что хотят от ребят получить учителя. Знания — это то, что самому интересно применить на практике. Остальное его по-прежнему не волновало.

Но он знал, кого это волновало. И очень сильно.

И сейчас он шел именно к нему.

Ленка из окна смотрела Кефали вслед. Рядом с ней на подоконнике сидел таракан и усиками ощупывал стекло перед собой. Измайловой было страшно обидно, что ребята послушались ее и ушли. Подумаешь, она повизжала немного. Могли бы и не уходить, дождались бы, когда она успокоится, тогда бы они вместе поймали таракана и заставили Севку выпить противоядие. А теперь никого не было, ее вычеркнули из списка участников погони за проклятием. Остался один таракан, с которым неизвестно что теперь делать.

Ленка негромко свистнула. Таракан повернулся в ее сторону всем телом. Видимо, он действительно был дрессированный.

— Ну что? — спросил таракан, и Ленка от ужаса сползла на пол. — Бросили тебя? Вот так всегда! Жизнь несправедливая штука. Ты для них все, а они от одного слова поперек разворачиваются и уходят. Гады!

— Г-га-ды? — икнув на первом слоге, переспросила Измайлова.

Но таракан воспринял это не как вопрос, а как утверждение и продолжил:

— Бегаешь, стараешься, а где благодарность? — Насекомое в такт своим словам шевелило усиками. — Давить таких надо. Да-вить! Они, мол, все из себя избранные, а ты тут сиди. И Тараканов этот… Что он возомнил? Ой, ой, гений какой нашелся! В тебе тоже дремлют нераскрытые таланты. Ты умная, красивая, сочинения хорошо пишешь. Будешь писателем. Известным. А он на всю жизнь останется младшим научным сотрудником. Ты согласна?

— С-согласна? — В Ленкиной голове что-то переклинило. Она не могла ничего произнести. Только повторяла последние слова таракана.

— И я так считаю! — радостно подхватило усатое создание. — Брось ты его. У него, между прочим, все замечательно, а у тебя стекло в серванте разбито и мамин любимый сервиз вдребезги. Из чего вы теперь будете чай пить, когда гости придут? Из блюдец?

— Из чего? — не поняла Измайлова. Чаепитие из блюдец она слабо себе представляла.

— Сволочь он и паразит, — подвело итог насекомое, само являющееся домашним паразитом. — Плюнь на него и разотри. Без него проживешь. Да?

Ленка наконец смогла собрать разбежавшиеся мысли и внимательно посмотрела на собеседника.

— А не пошел бы ты? — ехидно осведомилась она, толкнула створку окна, смахнула говорливое насекомое на улицу и побежала одеваться. Она заметила, в какую сторону пошел Рыбак. И теперь тоже намеревалась кое к кому заглянуть в гости.

Валентина Ромашкина сидела перед зеркалом. Последний месяц это было ее излюбленное занятие. Наблюдать, как меняется выражение ее глаз при упоминании имени Всеволода Тараканова. Она не была уверена, что влюбилась, но ей нравилось так думать. К тому же Тараканов был такой загадочный, с трагической судьбой, роковым проклятием. Она так и видела, как ради избавления от проклятия он отправляется в далекое путешествие. И, уже стоя у трапа быстроходного лайнера, протягивает Вальке тетрадку.

— Сохрани, — просят бескровные губы. — Это стихи, которые я посвятил тебе.

Проходят годы. Ромашкина гордо отвергает все ухаживания. Около кровати на тумбочке у нее лежит тетрадка. И вот когда обложка этой тетрадки пожухла и выцвела, когда от времени уже невозможно прочитать ни единой строчки, за окном раздается гудок быстроходного лайнера. И на причал сходит сухопарый высокий старик. Она, все такая же молодая и красивая, бросается ему на грудь. И все проклятия рушатся перед силой их любви.

Валька была готова придумывать дальше, но в дверь позвонили.

— Наконец-то! — воскликнула она, спрыгивая со стула. Она давно ждала, что за ней придут и они снова начнут охоту на привидение. К тому же Кефаль по секрету открыл ей, что знает верное средство, как Тараканова избавить от всех бед.

Она распахнула дверь, но на пороге никого не оказалось. Только неприятным холодком потянуло от лестничной клетки. Сквозняк мазнул по ногам. Мурашки пробежали от коленок вверх, по спине добрались до головы и застряли в густых Валькиных волосах.

— Погода сегодня плохая.

Валька удивленно повернулась. У противоположной стены стояла то ли бабка, то ли дряхлый дед. Из-за густой тени было не разобрать, а выходить на свет говоривший не собирался. Он стоял, вжавшись в угол, словно шагнуть вперед у него не было сил, и единственное, что он мог, это подпереть стенку да так и замереть.

— Плохая, — согласилась Ромашкина. Не будет же она спорить с пожилым человеком.

— А ты выскакиваешь на лестничную клетку в тапочках, без кофты. Так и заболеть недолго.

— Это вы звонили? — начала догадываться Валька. Ей сейчас только бомжей не хватало. И дома как назло никого нет.

— А чего мне звонить? — незнакомец шевельнулся. — Я, когда надо, и так войду. Для меня все двери без запоров. А ты, я смотрю, ждешь кого?

— Ребята должны прийти, — прошептала Валька, на шаг отступая назад.

— Жди, жди, не придет к тебе никто, — неприятно хохотнул незнакомец. — Так всю жизнь прождать можно. Просидеть у зеркала, проглядеть свои глаза. Жизнь — она короткая, не успеешь оглянуться, а ее уже и нет. А ты такую драгоценность на других тратишь, на выдуманных друзей. Они о тебе думают? Нет, только о себе. Между прочим, у них там сейчас самое интересное происходит, а ты здесь на сквозняке нос морозишь, насморк зарабатываешь. Заболеешь, о тебе никто и не вспомнит. У тебя дел, что ли, своих нет?

— Есть, — одними губами ответила Ромашкина и почему-то вспомнила, что завтра контрольная, а она в математике ни в зуб ногой. Как раз хотела у Тараканова кое-что спросить. Но если он справится без нее, то больше Валькина помощь ему не понадобится. И не попросит он позаниматься с бестолковым Рыбаком, не позовет после уроков в гости, и перестанут за ее спиной девчонки завистливо шептаться. И теперь она будет завидовать той же самой Измайловой, что та легко разговаривает с Таракановым, а она этой привилегии лишена.

В груди у Вальки поднялись досада и тоска, стало так обидно, что плакать захотелось. Она даже взялась за ручку, чтобы уйти в свою комнату, закопаться в подушки и выплакать свое большое женское горе…

Но чем больше она закрывала дверь, тем дальше из своего угла выдвигался ее таинственный собеседник. И тень двигалась вместе с ним. Вблизи незнакомец оказался похож на дряхлую тощую бабку в лохмотьях. Лицо бабки было странно изломано, словно его сначала приплюснули, а потом стукнули с одной стороны. Бабка припадала на левую ногу, правая рука у нее висела плетью. Глубоко запавшие глаза смотрелись черными лихорадочными точками. Эти глаза пронзали Ромашкину насквозь. Валька с ужасом смотрела на серое безжизненное лицо бабки, на черные провалы глаз, на впалые щеки. Бабка дернулась всем телом, поднимая левую костистую руку.

— Убей! — донеслось до Вальки.

Она готова была уже завизжать, когда действительность накренилась, в окна лестничной клетки ударил последний луч солнца, разогнав нависшие над Ромашкиной тени. По ступенькам простучали быстрые шаги, и, разбивая страшную старуху на сотни неопасных кусочков, вперед выступил Севка Тараканов.

Был он сильно взлохмачен, бледен, одежда на нем сидела как-то странно. Но зато это был он, живой и невредимый, ее спаситель и друг.

— Что произошло? — с порога начал Севка, удивленно глядя на перепуганную Вальку.

— Я подумала, что вы меня совсем бросили и я вам больше не нужна. — Ромашкина почувствовала, что сейчас разревется.

— Вот еще! — Севка, как всегда, был жизнерадостен и не разменивался на пустяки. — Ты мне очень нужна. Собирайся, мы идем к Шейкину. Кстати, здесь мое проклятие не пробегало?

Валька глянула в противоположный угол, который сейчас был никакой не темный, а очень даже светлый, и отрицательно помотала головой.

Глава 9

Бумеранг имени Сереги Шейкина

Серега Шейкин жил в старой пятиэтажке в однокомнатной квартире на первом этаже с мамой и бабушкой. Из-за большого количества кроватей стола в комнате не было, и Сереге приходилось заниматься на кухне под запах бабушкиных щей и пирогов с капустой. Оттого что он все время жил в запахах, есть Шейкин не любил, поэтому был худ и нервозен.

Учиться его всегда заставляла мать.

— Учись, человеком станешь, — говорила она по вечерам, заставляя сына лишний раз перечитывать учебник.

Человеком Серега стать очень хотел. И еще больше хотел стать большим человеком, уехать из их крошечной квартиры в огромный дом, стать богатым и навсегда забыть свое мрачное прошлое. Для этого нужно было всего ничего — закончить на пятерки школу, выбрать правильную профессию, поступить в институт, а там уже само все наладится. С этой целью он зубрил ненавистную математику, до помутнения в глазах разбирался в запутанных правилах русского языка, штудировал дополнительную литературу. Вообще делал много того, о чем его одноклассники и не помышляли.

На Севку Тараканова Шейкин поначалу даже и не смотрел. Мало ли вокруг людей ходит, на всех время терять — уроки делать будет некогда… И только познакомившись с ним поближе, Шейкин понял, что это был за человек.

Тараканову все давалось легко. Сложные правила и непроизносимые английские выражения, непонятные тексты и длинные стихи, заковыристые формулы и бесконечные исключения в русском языке. То, над чем Серега сидел часами, Севка постигал играючи. Даже больше того, он уже давно все знал и мог на уроках читать отвлеченную литературу, а не слушать бесконечные нотации математика. К тому же ему не надо было разыгрывать из себя отличника. Свой статус гения он нес легко и беззаботно, совершенно не заботясь о нем.

Тогда впервые Серегиной души коснулось холодное щупальце зависти, тяжелого, давящего состояния, от которого невозможно было избавиться. Зависть стала для Шейкина своеобразной болезнью — так скрутило, что терпеть нет сил. От ярости у Сереги темнело в глазах, и он не помнил, что творил.

Сейчас ему было особенно тяжело. Почему одним все легко дается, а другим до этого нужно тянуться и тянуться? Это нечестно! Несправедливо! Всего у всех должно быть поровну.

Серега Шейкин сидел у себя дома за кухонным столом, стиснув руки, и смотрел, как белеют костяшки пальцев.

Этот мир нужно было изменить. И начать стоило с Тараканова.

— Дай ему понять, что он лишний в этой жизни, — шептал он сам себе.

Вернее, не шептал, а так громко думал, что слышно было. От большого волнения сам к себе он обращался почему-то на «ты», а от помутнения в глазах на другом конце стола виделась темная изломанная личность.

Но всего этого, конечно, не было! Он сидел один и просто говорил вслух.

— Надо, чтобы его выгнали. Чтобы учителя объяснили ему, что никакой он не особенный, а обыкновенный, только позволяет себе слишком много. У тебя все получается. Еще одно усилие — и его нет в твоей школе. А без друзей он в два счета загнется. И все станет на свои места. Ты — отличник, Кефаль — двоечник. Как и должно быть…

Вдруг темная личность перегнулась через стол и толкнула Серегу в плечо.

Он поднял глаза и увидел идущего к его дому Мишку. На улице вечерело, но фонари уже зажглись, и в их обманном свете Мишкино лицо выглядело озлобленным. Серега протер глаза и на всякий случай глянул на другой конец стола.

Темная личность кивнула головой и исчезла.

Серега пошел к двери. В заразность таракановской болезни он не верил (какой из него, Шейкина, гений?), а без Севкиного проклятия Кефаль был вполне безобиден.

Звякнул звонок. Серега с готовностью щелкнул замком. Дверь еще не успела открыться, когда на Шейкина обрушилась лавина чего-то тяжелого и шуршащего. Это что-то рассыпалось на сотню составляющих и погребло Серегу под собой.

— Очухался? — Мишка с тревогой глянул на растянувшегося у порога одноклассника. — Вообще-то Таракан для этих дел использовал книгу. Говорил, что сила знания хорошо помогает.

— Совсем офонарел? — Шейкин выполз из-под пачки газет и потрогал голову. Вроде бы все было на месте. — Убить ведь мог.

— Зато я из тебя проклятие выгнал. — На лице Кефали не было и тени растерянности. Наоборот, он лучился от радости. — Теперь его можно ловить.

— Это ты у нас ходячее проклятие, — с шипением Серега вытянул из-под кучки газет ушибленную ногу. — Тебя нужно гнать отовсюду.

— А что, не подействовало? — Рыбак удивленно вздернул брови. — Верное же средство.

— Морилка от тараканов верное средство, а не газеты от проклятия, — Серега потряс головой, чтобы проверить целостность всех ее частей, и поднялся. — Сейчас как дам тебе в репу, узнаешь, какое верное средство от идиотов. Убирайся отсюда!

— Ну вот еще. — Мишка перешагнул рассыпавшиеся по полу газеты и вошел в квартиру. — Я здесь Тараканчика подожду.

— Этот-то что тут забыл? — Шейкин напряженно сощурился. — Я в гости никого не звал. Давай вали отсюда, а то скоро бабка придет.

— Вот дождусь Тараканова и уйду. — Кефаль бесцеремонно направился на кухню, заглянул в стоящие на плите кастрюли и уселся на табурет. — Пожрать у тебя ничего нет? А то я дома не успел.

— Нашли место для свиданий! — Серега разозлился не на шутку. — Расселся тут! Убирайся! Я видеть вас не хочу! Давай шевелись! Вы мне уже в школе надоели!

Серега покраснел от возмущения, но на упрямого Мишку его крик не действовал. Он положил локти на стол, подбородок пристроил на ладони и приготовился ждать. А Шейкин заводился все больше и больше. В порыве ярости он сжимал кулаки, топал ногами и плевался.

— Я вас ненавижу! — визжал он. — Всех вас, таких спокойных! Которым плевать, что будет завтра! Которые ничего не видят вокруг себя! Которым испортить жизнь другому человеку — одно наслаждение! Убирайтесь все отсюда. Мне никто не нужен! Без вас будет легче дышать!

Пока он орал, за его спиной появился Тараканов. За ним, вытаращив глаза от удивления, стояла Ромашкина.

Шейкин уже охрип, но продолжал выкрикивать ругательства. Мишка мельком глянул на одноклассника и обомлел. Перед ним стоял не Серега Шейкин, хорошо ему известный за пять лет совместной учебы. Вместо него появился совершенно незнакомый человек. Глаза Шейкина ввалились, щеки втянулись, уши оттопырились, реденькие волосики встали дыбом. Одежда повисла на его костлявых плечах, штаны норовили совсем свалиться. Существо, бывшее когда-то Серегой, поперхнулось собственной злостью и закашлялось.

— Утомили вы меня, — сказало оно жалостливо. — Бегаешь за вами, бегаешь, а никакого толка. Давить вас нужно было в младенчестве, а не ждать, когда вы вырастете.