Помоги проекту - поделись книгой:
...И вот упал с календаря листочек с датой «2 октября». Радио принесло в Клайпеду весть: «Мукран» в пути...
Свежий балтийский ветер полощет флаги СССР, ГДР и Литовской ССР. Причал едва вмещает строителей, моряков, железнодорожников, жителей Клайпеды, гостей, прибывших со всей страны. Истекают двадцать часов, прошедших с момента отправления парома от острова Рюген. Слышен далекий басовитый гудок. «Мукран», словно огромная скала высотой с десятиэтажный дом, украшенная флагами расцвечивания, медленно приближается к берегу. Судно разворачивается кормой к причалу. Точно встать у пирса ему помогают два буксира. На часах девять ноль-ноль.
Два часа на выгрузку, два часа на погрузку, и паром берет теперь курс к своим берегам.
С кормы парома видны просторы Куршского залива, где-то зеленеющие соснами, а где-то вспухающие песчаными дюнами берега знаменитой Куршской косы, утыканные мачтами судов и суденышек причалы рыбного порта. Расплываются очертания глубоко врезавшегося в залив бетонного пирса, у которого только что стоял «Мукран», затихает многоголосый хор прощальных гудков оставшихся в порту кораблей.
Впереди — пятисоткилометровый путь до острова Рюген, двести семьдесят три морских мили. Ветер свежеет, море начинает штормить, а судно почти не качает.
Берег растворяется, исчезает, и только чайки долго еще провожают плывущий по морю стовагонный поезд...
Голоса у стен Софии
Есть города, куда надеешься вернуться. Я вернулась в Полоцк почти через пятнадцать лет...
Знакомыми утренними улочками, засыпанными опавшей листвой, иду к центру — туда, где на высоком холме белеют стены зеленоглавой Софии. Помнится, раньше они были скрыты за строительными лесами... С этого холма начинался Полоцк. Здесь стоял Верхний замок, а вокруг него, на берегах Западной Двины и ее притока Полоты, росли бревенчатые посады. Имя свое город получил от реки, а название Полота пошло, вероятно, от основы «пал» — «болото». 862 годом впервые упомянут Полоцк в «Повести временных лет». Нынче ему исполнится 1125 лет.
По широкой деревянной лестнице (ее раньше тоже не было) поднимаюсь на холм. Вот он, Полоцк, весь открытый взгляду. В осеннем прозрачном воздухе далеко просматривается река с черточками лодок. Ее серая лента в зеленых еще берегах разрезает город, отделяя Задвинье с его многоэтажными домами и высоким курганом Бессмертия от старого Полоцка. Справа, огибая софийский холм, впадает в Двину Полота. В садах одноэтажного деревянного Заполотья светятся сквозь листву яблоки... Влево от холма отчетливо просматривается набережная — спокойная и тихая, с невысокими домами и пологими спусками к воде.
В мой первый приезд все краски Полоцка были пригашены зимним туманом, и эта неброскость города, приглушенная тональность делала его загадочно-емким: он помнит многое, но не сразу поделится с тобой пережитым. И надо было прожить в Полоцке не один день, чтобы открыть для себя Красный мост через Поло-ту, что отбивали у французов дружины Петербургского ополчения в 1812 году, и крутой вал Ивана Грозного неподалеку от стен Софии — все, что сохранилось от Нижнего замка, и Спасо-Ефросиньевскую церковь XII века. Но многое в Полоцке оставалось тогда для меня недосказанным...
Были еще причины, чтобы вернуться на берега Западной Двины: рядом с Полоцком, в десяти-пятнадцати километрах, рос город химиков — Новополоцк. Его история началась в 1958 году, когда первый отряд строителей разбил палаточный городок у деревни Слобода. Одиннадцать веков разделяли города-соседи... Город химиков рос стремительно: прямые четкие магистрали, просторные площади, белые вертикали домов, окруженные лесом, спускающиеся к тихой реке. Он сразу возник как город и всем своим обликом говорил, что нужен, что неудержимо будет расти дальше, с каждым годом приближаясь к Полоцку.
Невольно закрадывалось беспокойство: а не сомнет ли молодой, энергичный Новополоцк старину Полоцка? Сумеют ли эти города по прошествии лет сохранить каждый свое лицо? И еще — история, воплощенная в Полоцке, почти сомкнулась с новейшей историей — социальной, технической, архитектурной, которую несет в себе Новополоцк. Как можно, думала я, не использовать то духовное богатство, те немногие оставшиеся от прошлого реалии, которые дошли до нас, пройдя через века опустошительных войн и пожаров? Тогда историко-археологический заповедник только начинал свою работу, включал лишь несколько объектов, и, похоже, еще ни один любопытствующий турист не бродил по улицам этих городов...
И вот я снова у стен Софии. По дороге на холм, вглядываясь в знакомые улочки, невольно отмечала происшедшие перемены: на площади, рядом с гостиницей, возвышался памятник Франциску Скорине, издателю и просветителю XVI века. Решетки нового Красного моста украшали темно-красные квадраты со знаками воинской доблести. На набережной реставрировали домик Братской школы — здесь преподавал Симеон Полоцкий, известный педагог и писатель XVII века. Возле восстановленной громады Богоявленского собора толпились школьники: там была открыта картинная галерея. На центральной площади стоял новый памятник «Освободителям Полоцка», заменивший старый, созданный в конце войны. Возле обновленных стен Софии, на зеленой вершине холма, лежал огромный Борисов камень: на нем были высечены крест и славянская надпись XII века. Раньше камень покоился где-то на реке. Во времена Бориса и Рогволда таких валунов-гигантов было на Двине немало: они предупреждали о мелях и перекатах, им молились, выпрашивая дождь во время засухи.
К подножию софийского холма один за другим подъезжали автобусы. Как непривычны здесь для меня голоса людей...
Но главное открытие ждало меня в Софийском соборе. Я помнила шаткие перекрестия лесов, тусклые пятна икон, одинокую лампочку под сводами и серый зимний свет, сочившийся в окна. Сейчас высокие своды собора сияли золотом и белизной, и густые звуки органа наполняли пронизанное светом пространство.
...Мы сидим с Татьяной Давыдовной Рудовой в ее кабинете, и директор Полоцкого историко-архитектурного музея-заповедника рассказывает, что в 1985 году их музей-заповедник как бы родился вновь. Теперь он включает практически все памятники на территории города, даже селища и городища VII—VIII веков, которые предстоит копать и изучать.
— А пока,— говорит Татьяна Давыдовна,— мне хочется показать, чем порадовал нас реставрированный Софийский собор.
Мы прошли в главный зал.
Рудова подвела меня к стене, на которой сияли свежие краски: черные, зеленые, голубовато-прозрачные... Словно художник хотел изобразить в свободной, вольной композиции землю, поле, воду.
— Это рисунок XI века. Представляете? А как сохранились краски!
Татьяна Давыдовна показывала, не скрывая восхищения, вскрытый фрагмент стены, где мерцали розово-коричневые узкие кирпичи-плинфы. переложенные бутовым камнем, и опорные крещатые столбы, на которых держится собор, и камень из фундамента с надписями: Копысь. Ворнишка. Видимо, это имена строителей собора, дошедший до нас памятник письменности XI века. И я подумала тогда: это прекрасно, что Рудова, директор, не разучилась удивляться...
А потом был знакомый коротки» путь в Новополоцк — вдоль реки через поля и перелески. Только теперь город показался раньше: новые кварталы шагнули навстречу Полоцку. Но, как и прежде, природа свободно вливалась в широкие улицы и от шороха кленовых листьев пoд ногами, от свежего ветерка на сосновых аллеях, от просторных берегов Двины теплело на душе: город по прежнему казался молодым и современным. На Молодежной улице, там где когда-то стояли палатки строителей, поднялся Памятник первой палатке.
Видимо, недалек тот день, когда Новополоцк и Полоцк встретятся. В беседах со мной главные архитекторы этих городов утверждали, что встреча неминуема и желательна Полоцку нужен растущий экономический потенциал города химии Новополоцку — богатая история древнего Полоцка. Проект охранных зон и зон регулируемой застройки Полоцка, принятый в 1980 году, берет под охрану почти всю историю города, и нет теперь опасений, что Новополоцк изменит лицо своего исторического предшественника.
Интересно было бы вернуться на берега Западной Двины еще через десяток лет...
«Вас ожидает эмир»
Смотрины в таможне
В середине дня в корпункте ТАСС в Кувейте раздался телефонный звонок: «Господин Кожевников? С вами говорят из посольства Катара. Виза для вас готова».
Наконец-то! А сколько было волнений: состоится ли долгожданная поездка в Катар?
От Эль-Кувейта до Дохи каких-нибудь сорок минут полета. Едва набрав высоту, «боинг» сразу же пошел на посадку. Несмотря на поздний час, в залах международного аэропорта Дохи шумно и многолюдно. С любопытством оглядываюсь вокруг: какие же они, катарцы? Как будут реагировать на появление советского журналиста в стране, где русских доселе и не видывали?
Первый из «аборигенов», с кем я знакомлюсь,— чиновник службы паспортного контроля. Увидев перед собой европейца, он на безукоризненном английском языке просит показать паспорт. Молча протягиваю. Катарец недоуменно вертит его в руках, тщетно пытаясь прочитать и расшифровать значение надписи на обложке. Наконец сдается. Вновь вопрос по-английски:
— Простите, откуда вы прибыли? Отвечаю на арабском:
— Приехал из Кувейта, а вообще я из Советского Союза.
— Вы из России? — изумляется катарец.— Двадцать лет здесь работаю, а русского вижу в первый раз, вот повезло!
Он просит подождать, затем скрывается за дверью служебного помещения и через несколько минут, сияя лучезарной улыбкой, вновь появляется у стойки, на сей раз в окружении коллег. И тут мне как «гостю из далекой России» устраивают настоящие смотрины. Градом сыплются вопросы. Кто вы по профессии? Где изучали арабский язык? Надолго ли к нам, в Катар?
Все-таки они не хотят верить в мое чистокровное славянское происхождение и приходят к выводу, что кто-то из моих предков наверняка был арабом. Иначе откуда русский знает арабский язык? Забегая вперед, скажу, что катарцам, с которыми приходилось общаться во время поездки, очень импонировало стремление гостя не только говорить с ними на арабском языке, но и вникнуть в особенности катарского диалекта. Секрет прост: большинство проживающих в Катаре иностранцев не обременяют себя изучением языка страны пребывания, предпочитая общаться с местными гражданами на английском языке, благо он весьма распространен среди образованных катарцев.
Каждый мой ответ оживленно комментировался, тут же следовал новый вопрос. Похоже, никто и не думал расходиться. А я, отведав уже три или четыре чашки кофе и чая, все чаще поглядывал на часы: до города еще надо было добираться добрых три десятка километров. Наконец хозяева аэропорта решили «отпустить меня с миром». Распрощались мы на стоянке такси как старые друзья...
Катар, Доха — эти экзотические названия (на арабском языке они произносятся с ударением на первом слоге) для большинства читателей звучат загадочно, ибо хорошо знакомы они лишь специалистам, занимающимся Арабским Востоком, да, пожалуй, коллекционерам марок и монет. Лишь в начале
XIX века очертания Катара появились на европейских картах. О прошлом этого небольшого (площадью всего около 11,5 тыс. кв. км) государства, расположенного на западном побережье Персидского залива, известно весьма немного. В исторических описаниях XVI—XVII веков содержатся упоминания о полуострове «Гаттар», который служил удобным транзитным пунктом для португальских, голландских, французских завоевателей, устремлявшихся на Восток, в Индию с ее сказочными богатствами.
К началу прошлого столетия население Катара составляло около 12 тысяч человек. В ту пору катарцы жили тем, что ловили рыбу, разводили мелкий рогатый скот. Однако главным их занятием являлась добыча жемчуга, который издавна считался одним из первых в мире по красоте и качеству.
Кстати, само название государства также имеет, хотя и косвенное, отношение к жемчугу. В переводе с арабского языка «катар» — дождевая капля, а, как гласит местная романтическая легенда, «из множества капель дождя, упавших в море, несколько непременно превращаются в чудесные жемчужины».
Бедуины за партой
Первый мой «рабочий» день в Катаре начался со множества телефонных звонков. Удивительно быстро весть о приезде в страну советского журналиста распространилась по Дохе. В конце концов я уяснил, что являюсь гостем министерства информации Катара, откуда за мной уже послана машина. Решив подождать ее на улице, я вышел из гостиницы.
Доха просыпалась. Установленные на минаретах мощные громкоговорители разносили по городу заунывные звуки утренней молитвы, веселый ребячий гул наполнял школьные дворы, горожане уже спешили на работу. Подбежавший мальчишка, разносчик газет, настойчиво стал предлагать мне лондонскую «Таймc» трехдневной давности и разинул рот от удивления, когда я, купив местную газету «Ар-Райя», поблагодарил его: «Шукран» — «Спасибо».
Неподалеку остановился микроавтобус, который быстро наполнился мужчинами в одинаковой синей униформе с эмблемами «КДПК». «Катар дженерал петролеум корпорейшн» (Катарская всеобщая нефтяная корпорация) — прочел я надпись на автобусе...
В последние два десятка лет упоминания о Катаре, как и о соседних с ним государствах Персидского залива, привычно ассоциируются с нефтью. В конце 40-х годов в стране были найдены крупные месторождения «черного золота» и начата их коммерческая разработка. Эти, пожалуй, главные события современной истории Катара коренным образом преобразили жизнь и облик эмирата: были заложены основы национальной нефтеперерабатывающей промышленности, инфраструктуры, отсталое в прошлом государство превратилось в один из оживленных центров торговых операций на Арабском Востоке.
— «Нефтяная биография» нашей страны сравнительно коротка,— рассказывал один из ответственных работников министерства информации Фаиз Каддура.— Ее наиболее яркие страницы написаны в 70-е годы, когда мир охватила «нефтяная лихорадка» и катарская нефть пользовалась огромным спросом на мировом рынке. Благодаря высоким доходам от экспорта мы смогли претворить в жизнь многие экономические и социальные проекты. Пожалуй, самым впечатляющим из них было создание нефтехимического комплекса в Умм-Саиде. Сегодня мы задумываемся над тем, что природные резервуары жидкого топлива не бездонны. Даже при нынешнем снизившемся уровне добычи нефти ее хватит всего лет на 25—30.
Что же дальше? Большие надежды мы связываем с обнаруженным на северо-западе страны месторождением природного газа, по предварительным оценкам, одним из крупнейших в мире. Но ведь для разработки такого масштабного месторождения потребуется рабочая сила. Значит, снова надо «выписывать» рабочих и специалистов из-за рубежа. А новый массовый приток иностранцев нежелателен, их в Катаре, как вы уже, наверное, успели заметить, и так предостаточно...
Этот разговор я впоследствии вспоминал не раз. Действительно, в Катаре иммигрантов встречаешь, что называется, на каждом шагу. Что сделаешь — без них стране с малочисленным коренным населением просто не обойтись.
Расскажу о любопытном случае, который произошел со мной в один из не занятых запланированной программой вечеров. Выйдя из гостиницы, я решил немного прогуляться по вечерней Дохе и, миновав прилегающие к отелю кварталы, вскоре очутился на оживленной торговой улице с множеством небольших магазинчиков, лавчонок и лотков. И здесь мной овладело странное ощущение, будто я нахожусь не в центре арабской столицы, а на рыночной площади где-нибудь в Бомбее или Карачи! Ничто не напоминало здесь «сук» — традиционный арабский базар. Да и арабской речи я за полчаса осмотра торговых рядов так и не услышал! Надписи в витринах магазинов и те были в основном на хинди или урду. Продавцы в лавках, лоточники с мороженым и минеральной водой, прохожие и покупатели — все приезжие, кто откуда: из Индии и Пакистана, Бангладеш и Шри-Ланки, Филиппин и Малайзии.
Причиной наплыва в страну иностранцев стал в начале 70-х годов все тот же нефтяной бум. Выходцы из азиатских стран использовались преимущественно на неквалифицированной работе, тогда как западноевропейцы, а также арабы (египтяне, палестинцы, ливанцы) составляли костяк административного аппарата, занимались трудом, требующим высокой профессиональной подготовки.
Вот почему руководители государства стремятся привлечь катарцев к общественно полезной деятельности, сохранить и укрепить традиционные устои катарского общества, по возможности оградить его от влияния иностранцев, составляющих большинство населения страны. Недаром в местной прессе чаще всего употребляется слово «семья», когда речь идет о коренных жителях. Огромную роль, конечно, играет в этом деле и ислам, традиции которого очень сильны в Катаре...
В последние годы подготовке национальных кадров в Катаре уделяется повышенное внимание. Встречался я с катарцами — инженерами, архитекторами, врачами — эти профессии становятся все более престижными в стране. Подавляющее большинство катарцев получило высшее образование за рубежом, главным образом на Западе, но есть и такие, кто учился дома, в местном университете. Мне повезло, поскольку мой приезд в Катар совпал с открытием нового государственного университета в Дохе.
От центра столицы до недавно построенного студенческого городка около получаса езды на автомашине. Когда мы добрались до университетского комплекса, мне показалось, что на горизонте вдруг возник мираж. Словно из-под земли, посреди пустыни выросли белые строения, чем-то напоминающие огромные муравейники. Учебные корпуса выглядели настолько необычно, что поначалу у меня даже появились сомнения: а можно ли здесь учиться? Не, походив по аудиториям, залам к лабораториям, я убедился, что их планировка на самом деле тщательно продумана и очень удобна. Архитекторы приняли во внимание местные климатические условия и расположили университетские здания таким образом, что прямые лучи палящего катарского солнца практически не попадают в окна учебных помещений.
Моим экскурсоводом был в этот раз Исса аль-Кубейси, инженер-строитель, молодой, но уже пользующийся авторитетом специалист.
— Новый университет — наша гордость,— рассказывал катарец.— В его стенах обучается около четырех тысяч студентов, в том числе из соседних арабских стран. Вы, наверное, уже обратили внимание на то, что комплекс состоит как бы из двух одинаковых половинок. Дело все в том, что обучение в университете, как и в других наших вузах и школах, раздельное. Между прочим, среди студентов девушек больше, чем юношей. Согласитесь, для мусульманской страны такая картина довольно необычная.
На мой вопрос, с чем это связано, Исса, лукаво улыбаясь, ответил:
— Строгие отцы катарских семейств могут отпустить на учебу за рубеж сыновей, но дочерей — никогда. Вот и получается, что процент девушек в местных вузах довольно высокий. По нашим канонам, дочь до замужества должна постоянно находиться в семье, не отрываться от домашнего очага, перенимать умение хозяйничать у своей матери. Пожалуйста, учись в местном университете, а о загранице и не мечтай! Так и я в свое время скажу своей дочери.
Как-то утром, ожидая машину, я с большим удовольствием наблюдал за маленькими катарцами, с разноцветными ранцами за плечами спешащими в школы. Несколько мальчишек, все как на подбор черноголовые (ни одного светловолосого или рыженького), позабыв о том, что могут опоздать на уроки, весело гнали вдоль улицы мяч. Громко выкрикивая имена мировых и местных футбольных кумиров, они ловко пасовали мяч друг другу до самых ворот своей школы.
Неподалеку совсем иная картина. К точно такому же школьному зданию торопятся небольшими группами девочки в одинаковых синих платьях и платочках такого же цвета, повязанных до самых глаз.
А ведь в недалеком прошлом катарские девочки вообще не думали о том, чтобы учиться. Всего двадцать лет назад в стране насчитывалось лишь три десятка школ, где обучались только мальчики. Сегодня в Катаре около двухсот начальных и средних учебных заведений, которые посещают свыше 40 тысяч детей.
Но далеко не все проблемы решены. Не ликвидировано пока полностью тяжелое наследие прошлого — неграмотность. Особенно она ощутима среди негородского населения — рыбаков, скотоводов. Мне рассказывали, что в отдаленных от столицы районах Катара организуются, в основном силами энтузиастов, курсы ликбеза. Поначалу они пустовали, но в последнее время желающих научиться читать и писать, в том числе среди бедуинов-кочевников, становится все больше. Ведь современный «странник пустыни» ныне совсем не тот, каким он был в «донефтяной эре».
Любопытную картину мне довелось увидеть совсем недалеко от Дохи: бедуин, удобно устроившись на заднем сиденье японской «тойоты», пас небольшое стадо овец! Животные медленно передвигались с места на место в поисках пищи, пощипывая скудные пучки травы. Динамики работающего на полную мощь кассетника разносили по пустыне заунывные бедуинские мелодии. А пастух, поджав под себя ноги, потягивал из маленького стеклянного стаканчика чай, наливая его из цветастого термоса. Время от времени он пересаживался за руль и перегонял свою машину поближе к стаду, когда оно уходило слишком далеко.
«Золотые» деревья и белые антилопы
При посещении одного из столичных кооперативных супермаркетов я задал своему спутнику, сотруднику министерства информации, вопрос о том, как решается проблема обеспечения населения страны продовольствием. К сожалению, констатировал катарец, основную массу продуктов питания страна все еще вынуждена импортировать. «Повинны» в этом крайне неблагоприятный для развития сельского хозяйства климат, отсутствие плодородных почв, острый недостаток пресной воды.
Большую часть территории Катара, как и других стран Аравийского полуострова, занимает пустыня. Лишь три процента от общей площади земель считаются пригодными для обработки. Совсем нет рек, озер или других пресных водоемов, осадков в течение года выпадает всего 50—100 миллиметров. Катарцы шутят, что можно прожить жизнь, состариться, а под дождем так ни разу и не вымокнуть! Почти в течение всего года в Катаре жарко. Особенно невыносимый зной стоит летом, а оно длится долго — с мая по октябрь. Очень часто жара достигает 45—50 градусов и сопровождается высокой влажностью, когда ветер идет со стороны моря.
Но даже в таких условиях катарцы не опускают руки. Правительством разработана программа развития сельского хозяйства до 2000 года, в соответствии с которой в стране создаются экспериментальные фермы, где применяются современные способы обработки почв. Мне, в частности, рассказывали о гидропонике, взятой на вооружение катарскими специалистами. Этот «волшебный» метод позволяет снимать впечатляющие урожаи овощных культур с небольших площадей. Катарцы угощали меня помидорами с таких грядок, и, надо сказать, были они весьма вкусными.
Цивилизация накладывает отпечаток и на кочевое скотоводство — традиционное занятие катарских бедуинов. Сейчас кочевников становится все меньше. В последние годы государство субсидирует создание современных животноводческих хозяйств. Так, на фермах в Абу Самре и Умм Карн проводятся успешные опыты по выведению новых пород крупного и мелкого рогатого скота, приспособленных к местным климатическим условиям.
«Сделай так, чтобы во дворе моего дома забил родник с чистой, прохладной и вкусной водой!» Пожалуй, это первое, чего бы пожелал катарец, попадись ему в сети сказочная золотая рыбка. Проблема воды по-прежнему самая злободневная в Катаре. Долгие годы наиболее почетной и уважаемой считалась здесь профессия водоноса. Человек с большим, наполненным живительной влагой кожаным мешком на плече всегда был желанным гостем в любом катарском доме. Сегодня воду развозят в специальных машинах-цистернах, наполняя ею установленные на крышах домов блестящие металлические резервуары. Парадоксально, но, испытывая нехватку воды, катарцы являются одними из самых расточительных ее потребителей в мире (ежедневный расход составляет около 600 литров на душу населения). Правительство уже не раз обращалось к населению с призывами к экономии. В настоящее время в Катаре ежегодно производится примерно 50 миллионов кубометров опресненной воды — именно она идет главным образом на технические и хозяйственные нужды. Этот весьма дорогостоящий процесс обходится государству в 75 миллионов долларов.
В супермаркете в новом жилом квартале Дохи я наблюдал, как покупатели запасались коробками с пластиковыми бутылками минеральной воды. Такую воду, импортируемую из Сирии, Иордании, Франции и других стран, используют для питья, приготовления пищи. Между прочим, цена одной литровой бутылки воды в три-четыре раза превышает стоимость литра бензина! Кстати, ни в этом супермаркете, ни в других магазинах, кафе, ресторанах Дохи вы не встретите других бутылок — со спиртными напитками. В Катаре действует строжайший сухой закон: на ввоз в страну, продажу и употребление алкоголя наложен категорический запрет. Нарушившему его грозит серьезное наказание, вплоть до тюремного заключения.
Одна из достопримечательностей Дохи — старая рыбачья гавань. Каждый раз, когда мы проезжали мимо нее, я просил шофера остановиться и подходил к кромке залива, чтобы полюбоваться экзотическим зрелищем. Передо мной оживали картинки прошлого. В небольшой гавани плавно покачиваются на волнах деревянные парусные суда «доу», подобные тем, на которых когда-то выходили на промысел ловцы жемчуга. На берегу, как и много лет назад, рыбаки чинят незатейливые снасти, обмениваются последними новостями. Здесь же идет оживленная торговля рыбой и, конечно, знаменитыми местными креветками, такими большими, что десятка их; пожалуй, хватит, чтобы насытиться.
Но «нефтяная эра» имеет для прибрежной зоны и печальные последствия: пришлось создать флотилию специально оборудованных очистных судов, которая ликвидирует нефтяные пятна в акватории залива. Ей помогают вертолеты патрульных служб, выявляя наиболее загрязненные участки морской поверхности. В министерстве информации Катара мне рассказывали, что разработан широкомасштабный план охраны окружающей среды. В соответствии с ним будут созданы комплексные группы в составе биологов, ихтиологов, медиков и других ученых для изучения влияния быстро развивающейся промышленности на животный и растительный мир и выработки программы мер по его сохранению. Некоторые шаги в этой области уже сделаны.
Широкую известность приобретает созданный в 1979 году в Катаре национальный заповедник Шаханийя. Здесь на территории свыше восьми квадратных километров обитает, пожалуй, один из самых редких видов антилоп — белые ориксы. Всего несколько лет назад эти довольно крупные животные с длинными (до 120 см) и прямыми, как шпага, рогами были на грани полного вымирания. Сейчас благодаря усилиям специалистов их поголовье медленно, но растет. Существенную роль сыграли изданный в Катаре, Омане и других странах Аравийского полуострова закон об охране ориксов и строжайший запрет охоты на них. Однако нависшая над белыми ориксами угроза исчезновения все еще не миновала.
Матрешки в эмирском дворце
Немало колоритных архитектурных ансамблей украшает столичную набережную Корниш, опоясывающую Доху. Это и изящные, словно парящие в воздухе, белоснежные корпуса министерства иностранных дел и Национального банка, и взметнувшиеся в небо ультрасовременные коробки отелей, и, конечно, мечети самых различных конструкций, от традиционных до модерновых. Но одно здание, пожалуй, особенно привлекает внимание каждого, кто приезжает в столицу Катара,— «Доха Палас»... Утопающее в зелени сооружение из белого и розоватого камня напоминает одновременно средневековую крепость и сказочный дворец. Здесь находится «эмирский Диван» — рабочая резиденция главы государства, эмира Катара шейха Халифы бен-Хамада ат-Тани.
Пригласивший меня в «Доху Палас» министр информации Катара Исса аль-Кавари пришел в восторг от набора матрешек, который я преподнес ему в качестве сувенира. Одна за другой матрешки выстраивались на его широком письменном столе. Традиционные русские сувениры среди украшавших стены его кабинета изречений из Корана, ковров с причудливыми арабскими орнаментами и несколько вычурной дворцовой мебели. Собирая деревянные фигурки, он не переставал награждать их эпитетами: чудесные, очаровательные, изумительные! Раздался телефонный звонок. Исса аль-Кавари (возглавляя министерство информации, он является также начальником канцелярии эмира) быстро снял трубку одного из многочисленных аппаратов и привстал:
— Слушаю, ваше величество. Да, он здесь. Хорошо, ваше величество.
Положив трубку, министр торжественно объявил:
— Звонил эмир, он ожидает вас.
Признаюсь читателям, в первый момент я несколько растерялся: встреча с главой государства не была запланирована и оказалась для меня полной неожиданностью: не каждый день удается беседовать с настоящим эмиром, правителем одной из нефтяных монархий Персидского залива!
Маленькая биографическая справка. Эмир Катара, шейх Халифа бен-Хамад ат-Тани, родился в 1932 году. Он представитель старейшего катарского рода: предки шейха Халифы в XVIII веке занимались добычей и торговлей жемчугом. В настоящее время семья ат-Тани насчитывает свыше трехсот человек и является правящей в стране. Укреплению авторитета эмира способствовали принятые им меры по установлению государственного контроля над природными богатствами страны и особенно его решение о постоянном отчислении части доходов из эмирской казны в общую казну государства.
...Невысокого роста, полноватый, с выразительными, чуть навыкате черными глазами, аккуратно подстриженными усами и бородкой клинышком, улыбающийся шейх Халифа своим внешним обликом совсем не походил на всемогущих восточных монархов, какими их рисует наше воображение. Широко улыбаясь, он удостоил меня рукопожатия. Мой спутник, министр информации, приветствовал эмира, как полагается верноподданному, почтительным прикосновением губами к краешку его тонкой с золотым шитьем накидки.
Опустившись на огромный белый кожаный диван, эмир жестом пригласил меня занять место рядом с ним. Министр устроился неподалеку в кресле. Словно по мановению волшебной палочки, на изящном инкрустированном столике появились малюсенькие чашечки с черным кофе по-катарски. Мы беседовали, потягивая ароматный дымящийся напиток и запивая его, как это принято у арабов, ледяной водой.
— В Катаре вы должны все увидеть своими глазами,— говорил шейх Халифа.— Мы гордимся тем, что построили современные промышленные предприятия, поставили на службу национальным интересам наши главные природные богатства — нефть и газ. В последние годы немало сделано и в социальной области: образование и медицинское обслуживание населения у нас бесплатные, по завершении государственной службы катарцам назначается пенсия. Все это мы считаем нашими большими достижениями.
Узнав о моем намерении написать о Катаре, эмир оживился:
— Обязательно напишите о своих впечатлениях. Очень важно, чтобы советские читатели узнали о нашей стране, о том, как живет и трудится катарский народ.
Многие социально-экономические проблемы предстоит еще решить Катару. В прошлом году он отметил юбилейную, пятнадцатую годовщину своей независимости. На международной арене это арабское государство стремится следовать самостоятельным курсом, является активным участником Движения неприсоединения, выступает за справедливое урегулирование ближневосточного кризиса на основе вывода израильских войск со всех оккупированных арабских территорий и обеспечения законных национальных прав палестинцев.
С Советским Союзом Катар дипломатических отношений пока не имеет. В то же время весьма примечательно, что многие катарцы, с которыми мне приходилось встречаться, с большой симпатией относятся к нашей стране: «Нас не так просто обвести вокруг пальца, и мы в состоянии определить, кто желает нам добра, а кто — зла,— сказал один из моих новых друзей.— Советский Союз своими делами доказал, что он является искренним другом арабов и готов им помогать. Никому не удастся убедить нас в обратном!» Подобные высказывания мне не раз приходилось слышать в Катаре.
Последний день моего пребывания в Катаре пришелся на канун Нового года. Не по-зимнему ласково пригревало декабрьское солнце, легкий ветерок доносил с залива характерный запах водорослей. Я прощался с Дохой, с ее уютной рыбачьей гаванью. Будто сошедшие со старинных гравюр деревянные парусники «доу» один за другим выходили в море, а далеко на горизонте угадывались силуэты нефтяных супертанкеров, спешащих к катарским берегам.
Поделиться книгой: