Помоги проекту - поделись книгой:
Во-первых, было велено вернуть им уже полученную казной «десятину» — десятую часть стоимости от всех добытых мехов. Правда, при этом из общей суммы была вычтена стоимость 15 пудов железа для изготовления новых якорей, взятого промышленниками на острове Медный с разбитого пакетбота второй беринговской экспедиции (государынино око — казак Савин Пономарев — не дремало во время экспедиции и четко отметило это использование «казенного» имущества).
Во-вторых, «составляющих сию компанию купцов (далее перечисляются фамилии, к которым мы еще вернемся.— В. Д.) всемилостивейше уволить от гражданских служб». Это была весьма значительная милость. Многочисленные повинности, от которых освобождались лишь дворяне и духовенство, были значительной тяготой для городских жителей, в число которых входило и купечество. Горожан выбирали по жребию и по очереди для несения различных служб, а также взимали с них различные денежные налоги («стрелецкие» — для оплаты охраны города, «мостовые» — для починки проезжей части и т. д.). Избавление от этих повинностей представляло собой немалую награду.
Наконец, третьим видом награждений были золотые медали весом в десять червонцев (около 35 граммов) для каждого из компаньонов. На лицевой стороне медали должен был помещаться традиционный императорский портрет, а на оборотной — «приличная на изобретение новых островов надпись», как сказано в указе. Когда дело дошло уже до изготовления медалей , ответственные за их выпуск взяли для надписи часть текста указа — «удовольствие (Екатерины II.— В. Д.) ... полезными этой компании трудами», изменив его, и получилось: «За полезные обществу труды». Дата, помещенная здесь же, «1762 году августа 31 дня», напоминает о дне, когда путешественники после четырехлетнего плавания вновь сошли на камчатский берег.
В указе о награждении упоминаются двенадцать купцов-компаньонов, которым следовало выдать золотые медали: тобольский купец Илья Снегирев, вологодские Иван Буренин и Иван Куликов, яренские Иван Томилов и Афанасий Суханов, тотемские Андрей Титов и Григорий с Петром Пановы, московский Егор Сабинин, тульские Семен Красильников и Афанасий Орехов и лальский купец Афанасий Чебаевский. Московский купец Иван Никифоров, фактический руководитель всего предприятия, также получил золотую медаль.
Впоследствии подобные медали еще неоднократно выдавались особо отличившимся. 20 апреля 1767 года Екатерина II подписала указ управляющему «Собственным ее величества кабинетом» А. В. Олсуфьеву:
«Адам Васильевич! Дайте из Кабинета Великоустюжскому купцу Василью Иванову сыну Шилову, да соликамскому купцу Ивану Лапину, за усердие их о взыскании за Камчаткою новых островов, каждому по золотой медали, каковые и в 1764 году таковой же компании даны, а как Лапина здесь нет, то для отдачи ему, отдайте оную Шилову».
Экспедиция Лапина—Шилова на судне «Андреян и Наталья» началась в 1762 году и продолжалась четыре года. Вел корабль все тот же мореход Степан Глотов. Пушнины в тот раз было добыто сравнительно немного — «десятина» с ее стоимости составила всего 757 рублей с копейками. Но во время этого путешествия был открыт большой остров Кадьяк у западного побережья Аляски. Начало промысла в этом районе практически завершило период освоения русскими островов вокруг Аляски.
Значение экспедиции Лапина— Шилова хорошо понимали в Петербурге, поэтому по возвращении судна в Охотск было велено от имени Екатерины II прислать одного из компаньонов с отчетом в столицу «с поспешанием» и, что было немаловажно, за счет казны. В Петербург отправился Василий Шилов, оказавшийся в этот момент в Охотске. Он представил подробный отчет о путешествии и карту Алеутских островов, значительно более точную, нежели имевшиеся до того времени карты этого района.
И отчет и карта были переданы для «апробации» в Адмиралтейскую коллегию, которая, внимательно изучив материалы, дала положительный отзыв. В частности, о карте в своем заключении коллегия докладывала императрице: «...Коллегия, имея по той ево карте рассмотрения и сводя ево с картою ж бывшего капитана Чирикова, как с дальнейшим от Камчатки к Америке ж плаванием и приняв оное с совершенным удовольствием, осмеливается как оную, так равно и учиненное по Коллегии по точному ево объявлению объяснение вашему императорскому величеству при сем представить, и при том донести, что Коллегия оное ево, Шилова, объяснение о тамошнем мореплавании и промыслах, тако ж и сопряженных с оными обстоятельствах, а особливо карту для сведения и воспользования оными, почитает не безважными... почему приложенное от него к тому старание, а более участие в понесенных им трудах по толь отдаленным странам к распространению российского мореплавания и купечества, паче ж в открытии новых земель, кои могут служить довольным началом к дальнейшим такого ж рода приобретениям, заслуживает апробацию и всевысочайшую вашего императорского величества милость...»
Заключение Коллегии датировано 5 февраля, а указ о награждении В. Шилова и И. Лапина подписан 20 апреля. Начиная с этого награждения, на медалях стали ставить дату подписания императорского указа о пожаловании награды.
Из документов Архива Монетного двора известно, что в 1770 году была выдана золотая медаль, а в распоряжении об ее изготовлении добавлено, что она должна быть такою же, «какие деланы были в 1762 и 1767 годах, с тою только отменою, чтоб на той стороне, где будет надпись: за полезные обществу труды, внизу поставлено было: 1770 год июля 15-го числа».
Именно 15 июля 1770 года было подписано распоряжение Екатерины II сибирскому губернатору Д. И. Чичерину по поводу пожалования в капитаны приехавшего с Камчатки в Санкт-Петербург поручика Т. И. Шмалева. Здесь нет смысла останавливаться на заслугах Шмалева, тем более что существуют специальные работы, посвященные вкладу в науку обоих братьев (и капитанов) Шмалевых. Это указание императрицы интересует нас в той части, где говорится о приехавшем в Петербург со Шмалевым алеуте: «А алеуту приказала сшить кафтан по их обыкновению и дать медаль с тем, однако ж, чтоб он ее на себе не носил».
Медаль предназначалась жителю одного из Алеутских островов, крещеному алеуту Осипу Арсентьевичу Кузнецову. Он был привезен в свое время с родного острова Атту и остался на Камчатке. Здесь выучил русский язык и стал ходить в плавания с русскими купцами и промышленниками в качестве переводчика и немало сделал для налаживания дружественных контактов между русскими и алеутами. Заслуги О. Кузнецова перед Россией были столь значительны, что даже сибирский губернатор Д. И. Чичерин особо отметил его в своем докладе Екатерине II: неоднократно посещая на русских судах Алеутские острова, «тамошних жителей в согласие с нашими склонил, которые без всякой опасности там жили и безвредно с хорошею добычею возвратились в Камчатку».
О. Кузнецов — единственный человек не купеческого звания, к тому же не российский подданный, награжденный медалью «За полезные обществу труды».
Последний по времени случай награждения медалью «За полезные обществу труды» относится к 1779 году. За год до этого якутский купец Павел Лебедев-Ласточкин, выделявшийся особой предприимчивостью и решительностью, отправил два судна на Курильские острова. На одном из самых дальних, Кунашире, русские промышленники «свидание с японцами имели и между собою дарились, и условие положили непременно на будущий год в июле месяце быть на оный остров, и гавань по общему условию назначили, а для верности японцы на своем диалекте и письма дали, что они с российскими людьми виделись».
Выполняя условия договоренности, П. Лебедев-Ласточкин в сентябре 1778 года снова отправил бригантину «Св. Наталья», груженную товарами и подарками, на Курилы. Там на одном из островов русские перезимовали, а весной «противу условия» пошли на Кунашир торговать с японцами.
Тем временем сам Лебедев-Ласточкин отправился в Петербург, где лично вручил императрице в марте
1779 года письма японцев, рассказав при этом о своих контактах с ними.
Уже 17 апреля в связи с этим генерал-прокурор Сената А. А. Вяземский сообщает в письме к директору Берг-коллегии М. Ф. Соймонову, в ведении которого был Монетный двор, что Екатерина II «указать соизволила якуцкому купцу Павлу Лебедеву-Ласточкину, который, собственным своим иждивением отправя на дальние Курильские острова в морской вояж несколько судов, имел случай первым свести знакомство с японцами и положить начало к заведению с ними торга, дать золотую медаль в десять червоных по примеру тому, како в 1764 и 1767 годах составляющим в Камчатке компанию купцам за найденные вновь острова медали даны...».
30 апреля М. Ф. Соймонов доложил А. А. Вяземскому о выполнении распоряжения. Золотая медаль для П. Лебедева-Ласточкина была изготовлена и отправлена к генерал-прокурору. Из этого же письма мы знаем надпись на оборотной стороне медали: «За полезные обществу труды 1779-го года апреля 18-го дня».
Ребусы фараона
Много лет молчали французские ученые, которым еще в 1976 году поручили исследовать и «излечить» заболевшую мумию фараона Рамзеса II, поврежденную микрогрибками и гнилостными бактериями.
Папирусы сообщают о Рамзесе II немало подробностей. Древнеегипетские летописцы не скупились и на воспроизведение пышных титулов обожествляемого владыки — «могущественный из могущественных», «великое Солнце великого Египта»...
В энциклопедиях можно прочитать, что правил он в XIII веке до нашей эры, много воевал, в основном с хеттами. После смерти его мумию перевезли в заранее приготовленную скальную гробницу в пещерном храме близ Абу-Симбела на берегу Нила. Но там Рамзесу II недолго довелось пользоваться «вечным покоем». В эпоху правления следующей династии фараонов его усыпальницу основательно потревожили грабители. Перепуганные подобным «богохульством» жрецы перенесли мумию в надёжный подземный тайник. Но засекреченное место все же было найдено, правда, спустя более двух тысяч лет.
В 1871 году в гробницу проникли любители легкой наживы и быстро распродали на местном базаре найденные там украшения, папирусы, статуэтки богов и богинь. Сама мумия лишь семь лет спустя попала в руки египтологов. Ученые тогда же определили, что состояние останков фараона внушает тревогу. До 1914 года Рамзес прошел несколько курсов «лечения».
В 1976 году фотограф Каирского археологического музея, уже много раз снимавший мумию, заметил на стекле витрины какие-то коричневые пятна. Немедленно сделали анализ. Стало ясно, что внутрь витрины прокрались современные микроорганизмы. И Рамзес II попал во Францию на реставрацию. Начались консилиумы специалистов разного профиля. Фараону прописали в первую очередь «душ» из жестких излучений изотопов. Не избежал он и курса инъекций антибиотиков.
Остановимся подробнее на этапе исследований. Палеоботанику Мишелю Леско позволили взять пробы из льняных бинтов, вынутых из брюшной полости бывшего правителя Египта. На бинтах виднелись пылевидные следы каких-то растений.
Французский ученый работал с микроскопом, используя точные анализаторы, спектрографы и определители аминокислот. Большинство растений оказались известными. Их всегда употребляли при бальзамировании внутренних полостей царственных особ. Но возникли и «ребусы». Например, измельченный черный перец. Хотя его и обнаружили впервые, но особо не удивились. Горошинки перца, как и другие пряности, могли попасть в Египет из стран Дальнего Востока после сложных путешествий по древним торговым путям. Ведь находили же в бальзамах (правда, более поздних эпох) следы представителей флоры и более отдаленных районов планеты, например измельченные листья эвкалиптов.
Но вот другая новость оказалась совершенно неожиданной. Среди кусочков льняной ткани Мишель Леско обнаружил пылинки... табака. Подобное не могло не озадачить исследователя. Ведь табак родом из Америки. В Европу он попал лишь в XVI веке. Еще позже с ним познакомились страны Северной Африки. Ученые совершенно уверены, что древние египтяне не курили. Профессор Пари лично уселся за приборы, попросил ассистировать ему авторитетных коллег и протоколировать каждое мгновение эксперимента. В конечном протоколе был снова зафиксирован алкалоид из листьев табака. Он имелся во всех слоях бальзама. Профессор Пари подключил к решению «табачного ребуса» египтологов, попросил их поискать в древних рукописях хоть какие-нибудь сведения о табаке. Увы! Жрецы держали рецепты своих бальзамов в строгом секрете, составные части их обозначали хитроумными значками, смысл которых до сих пор не расшифрован. Может, там есть и «знак табака», как знать...
Но реакция профессора, прекрасно знавшего антисептические свойства никотина, была однозначной: он запретил упоминать слово «табак» в научных описаниях операций с мумией Рамзеса II. Более того, настоятельно рекомендовал ученым из своей группы не пытаться отыскивать следы табака в других мумиях.
Негласному запрету подчинились, но между собой исследователи продолжали обсуждать «шарады и ребусы» из XIII столетия до нашей эры. Постепенно у них сложилось несколько гипотез, с которыми и было решено выступить на страницах парижского журнала «Наука и будущее».
Суть первого предположения сводилась к следующему: мумия вовсе не Рамзеса П. Ведь имя фараона египтологи определили лишь сто лет назад по надписи на саркофаге. На самих останках не нашлось прямых свидетельств их «божественного происхождения». Табак мог попасть на льняные бинты во время многочисленных перемещений и других метаморфоз времен XIX века.
Эту гипотезу вскоре отбросили сами же исследователи. Мишель Леско смог доказать, что никотин был непременной частью бальзамирующих смол: алкалоид явно древнего происхождения. Словом, египетские жрецы, несомненно, знали свойства как черного перца, так и табака.
Однако табак до открытия Америки не рос в странах Средиземноморья. Факт бесспорный! Порывшись в старых книгах, Леско нашел сведения, что растения из семейства пасленовых, содержащие в своих листьях никотин, встречались ботаниками на островах Тихого океана близ Австралии. Следовательно, египтологам необходимо заново поразмышлять о географических направлениях торговых связей Древнего Египта.
Еще одна гипотеза связана с именем Тура Хейердала, в 1970 году пересекшего Атлантику на папирусной лодке, конструкцию которой он срисовал со стены одного из храмов в дельте Нила. Норвежский путешественник и этнограф нашел поразительное сходство между ступенчатыми храмами ацтеков и пирамидами египтян.
Быть может, древние египтяне все-таки побывали в Америке и сами же доставили табак в Африку?
В поисках гнезда белой крачки
За кормой советского научно-исследовательского судна «Каллисто» с нашей комплексной биологической экспедицией остается Новая Гвинея. Пылающий шар солнца скатывается к высоким горам, покрытым вечной зеленью. Гаснут краски. Резче проступают контуры. Фиолетовые тучи спешат над нами, чтобы скинуть над островом дымчатые занавеси ливней.
По судовой трансляции гремит сообщение: «Всем участникам экспедиции! Мусор за борт не бросать. Сносить в контейнер на кормовой палубе. За нарушение — штраф 50 тысяч долларов». Даже последнюю фразу старший помощник капитана умудрился произнести монотонно. Но — твердо.
Значит, в молодом государстве Папуа — Новая Гвинея налаживается служба слежения за санитарным состоянием акватории. Специалисты считают одной из главных причин гибели коралловых рифов загрязнение вод. В этом и нам довелось убедиться...
Держим курс из Соломонова моря в Коралловое. Нам предстоит исследовать острова Багаман и Бонна-Ван, принадлежащие архипелагу Луизиада...
С шести утра моя первая матросская вахта у эхолота «Кальмар». Обязанности нехитрые, но требующие терпеливости и аккуратности: каждые пять минут фиксировать отметки глубин, каждый час проставлять координаты местонахождения судна. В штурманской рубке с интересом читаю лоции и рассматриваю морские карты.
— Приятно здесь тянуть «ниточку», Станислав? — спрашиваю у штурмана.
Штурман откладывает секстан, которым измерил высоту светила и горизонтальные углы островов, и недоуменно оборачивается:
— Не понял...
— Смотрите. В месте, где мы сейчас качаемся, на карте обозначено — «район не обследован». Это же «белое пятно»!
— Здесь все сплошь «белые пятна». Острова бедные, суденышки заходят по своим коммерческим делам раз в год, а то и в два. Кому их обследовать?
Тихоокеанский бассейн занимает более трети поверхности нашей планеты. В его центральной и юго-западной частях расположен крупнейший островной мир — Океания, общей площадью около 1,3 миллиона квадратных километров. Острова разбросаны неравномерно, в западной части их больше. Эти выступы океанического ложа, поднятые над водной поверхностью вулканической деятельностью, различны по своим размерам, возрасту, геологическому строению, экологическим системам.
Ну что ж — архипелаг Луизиада. Одним «белым пятном» — для меня — меньше.
Ранним утром на фоне еще белесого неба не сразу разглядишь стремительных птиц, смело пикирующих в волны неспокойного моря. Это белые крачки — близкие родственницы чаек. Насытившись мелкой рыбешкой, которой так много в лагунах коралловых островов, морские ласточки (их еще и так называют за вильчатый хвост) поодиночке или небольшими группами возвращаются домой. Белоснежные птицы плавно облетают шелестящие вершины кокосовых пальм, впархивают в сень ажурного переплетения листьев...
Обычно гнезда птиц находишь довольно быстро. А вот гнезда белой древесной крачки долго найти не удавалось. Его, как выяснилось, просто... нет. Самка откладывает яйцо на сравнительно толстую горизонтальную ветку дерева или крупного кустарника и, придерживая черными лапками, насиживает его. Вылупившийся птенец сразу впивается острыми, необычайно длинными и загнутыми под прямым углом коготками в «свою» ветку да так и сидит на ней, ожидая родителей с лакомой рыбешкой в остром клюве...
Бухта Улубана
«Каллисто» покачивается у входа в бухту Улубана. Остров Багаман и соседний с ним остров Бонна-Ван, расположенный западнее, сложены осадочными породами. Они представляют собой часть одного из хребтов Новой Гвинеи, который погрузился в море. Все окружающие нас сейчас острова и банки — отмели, представляющие наибольшую опасность для судоходства в этих местах,— отдельные вершины древней горной цепи.
Длина населенного острова Багаман около пяти километров. В самой широкой части — два с половиной. На острове пять деревень.
Катер спущен на воду. На его дне груда рюкзаков, приборов — всего, что понадобится для работы членам экспедиции.
Тем временем к другому борту «Каллисто» причаливает каноэ.
На плетеной платформе каноэ, что приплясывает у борта «Каллисто», разложена груда крупных раковин. Среди нас нет конхиолога — специалиста по раковинам, но глянцевые «циереи тиграс» и «маврициана», «наутилусы» и «кассисы», «лямбисы» и «мурексы» знакомы каждому.
Катер несется по глубоководью, Глаза прикованы к берегу, покрытому тропической растительностью. Сразу за белой полоской пляжа раскрывается роща кокосовых пальм. Склоны возвышенной центральной части острова зелены. Там влажные леса чередуются с участками саванны. Травянистые пустоши образовались по большей части в результате тысячелетней деятельности людей, которые выжигают лес под огороды. Трудоемкая первобытная работа по возделыванию огородов сохранилась во многих местах Океании по сей день. Нам видны сизые дымы от костров, пробивающиеся сквозь пышные кроны.
Аквамариновый цвет глубины сменяет лазурное мелководье. Прозрачность воды в лагуне удивительная.
Бросили якорь метрах в десяти от кораллового пляжа. Ближе не подойти. Прыгаем в воду и перетаскиваем груз на берег.
Мне надо установить сотню капканчиков для отлова животных. На островах, подобных Багаману, это в основном крысы. Предки их попали сюда с морскими судами. Надо сфотографировать типичные ландшафты острова, а также представителей животного и растительного мира.
Помощники
Кажется, все мужское население деревни Каю собралось к месту нашей высадки. Но скоро разошлись по маршрутам научные группы, и берег опустел. За моими приготовлениями наблюдают только трое ребятишек. Раздаю им банки сгущенного молока, галеты — все, что захватил с собой из продуктов. Еще есть значки. Но прицепить их моим новым друзьям некуда, вся одежда детей — набедренные повязки да юбочки из волокон пандануса.
Я рад, что ребята пошли со мной. Они оказались понятливыми и старательными помощниками. Нам хватало и языка жестов. Один мальчишка прорубал тропу, искусно орудуя длинным тяжелым ножом вроде мачете. Двое других ставили в нужных местах ловушки. Еще когда я настораживал первые капканы, ребята внимательно следили за моими действиями и теперь их точно повторяли.
Если не считать нападения муравьев, изрядно покусавших меня в кустах мессершмидтии, вся операция прошла быстро и четко. Мы возвратились к кокосовой роще.
Пока я заполнял полевой дневник, один из мальчиков взбежал на пальму и сбросил пяток орехов. Да, именно взбежал! Впоследствии я специально засекал время. Молодой мужчина забирался на двадцатиметровый, с небольшим наклоном, ствол дерева менее чем за двадцать секунд!
Зеленовато-желтые молодые орехи, каждый величиной с человеческую голову, сложили возле врытого в землю колышка. Мальчик взял плод в руки, ловко насадил его на заостренный конец палки и повернул на себя. При этом отделился кусок волокнистой кожуры. Три рассчитанных удара — и орех очищен до скорлупы. С него срезается верхушка — и угощайся на здоровье! Когда губы ссохлись от жары и на острове нет источника пресной воды, напиток ореха кажется ни с чем не сравнимым.
Венец-убийца
Тихо. Волны пологи. В прозрачной воде проглядывает до обманчивости близкий мир со своей тайной жизнью. Ходить по коралловой крошке пляжа босиком сущее мучение. Пришлось надевать кеды. А ребята — ничего, бегают. Сызмальства набили толстые мозоли на подошвах.
Я облачился в легкий тренировочный костюм, надел ласты, маску, закусил мундштук трубки и лег на воду. Стоило взглянуть на дно, и сразу забылись небеса и пальмы.
В лагуне нет течений. Можно плавать как угодно. Даже подолгу зависать над одним местом. Здесь нет сильных волнений моря, поэтому процветают виды хрупких форм. Живые полипы мадрепоровых кораллов и симбиотические водоросли окрасили колонии в нежные пастельные тона.
Нет преобладания какого-то одного вида. Участок сиреневых акропор — «оленьих рогов» сменяют округлые массивные мозговики — «мозг Нептуна». Рядом с ажурной колонией акропор симметрика, грибовидных и зонтичных форм, покоятся на дне неприкрепленные дисковидные фингии, септы — ребра которых лучеобразно сходятся от края овала к центру и остры как бритва. Здесь же гидроидные кораллы миллепора лимонного цвета и огненные мягкие кораллы и губки.
Тысячи видов кораллов участвуют в непрерывном строительстве колоссальных по размерам рифов. Площадь всех этих надстроек превышает площадь Европы в двадцать раз!
Мои ожидания, что увижу на дне россыпи моллюсков, оправдались частично. Кругом полно тридакн. Одни величиной с ладошку, другие более метра. Эти моллюски прикреплены к одному месту и часто как бы зацементированы в коралловой известковой глыбе. Меж волнообразных линий приоткрытых створок полыхают живые, кричаще-яркого цвета, мантии.
Тридакна — самый крупный моллюск. Вспомнились кадры из фильма, снятого бельгийской экспедицией на австралийском Большом Барьерном Рифе, когда на судно с помощью крана подымают экземпляр весом в несколько сот килограммов. Японцы утверждают, что самая крупная раковина этого вида хранится в их музее и весит двести девяносто два килограмма. Здешние моллюски, на мой взгляд, весят килограммов сто. Они съедобны, и жители деревень на острове Багаман их промышляют. Вокруг хижин лежат разрозненные тяжеленные створки тридакн. Они поблескивают изнутри, как надраенный кафель. Черные некрупные свиньи с провислыми спинами да маленькие собачки наведываются к таким «корытам», где для них наливают пресную воду. Больше им попить в жару негде. На Багамане воду собирают во время дождей, а для ее хранения сооружен специальный резервуар...
По дну лагуны неторопливо передвигается армада различных иглокожих морских ежей и звезд, голотурий, офиур... За два часа, проведенных в воде, мне, однако, не попалось на глаза ни одной звезды, о которой так много говорят и пишут в последние годы. Имею в виду «акантастер плаци» — «терновый венец». Единственный экземпляр этой «коралловой смерти» подняли наши водолазы со дна прохода Панна-Мун, который разделяет острова Багаман и Бонна-Ван. Славу убийцы, пожирателя коралловых колоний снискала себе эта звезда. Если живые рифы способны выдерживать постоянный мощный удар прибоя, то мертвые быстро разрушаются. Потому за нашествием «тернового венца» следят. Погасить феноменальную вспышку численности звезды пока не удалось. На Восточном Самоа власти объявили премию за уничтожение этих морских звезд. К тому времени «терновый венец» погубил семьдесят процентов коралловых поселений в районе банки Таэма.
Надо добавить, что из всех морских звезд только «терновый венец» ядовит. Токсическое вещество содержат его многочисленные шипы, сплошь покрывающие поверхность тела. Нечаянный укол причиняет мучительную боль и вызывает общее отравление...
Курицы-мегаподы
...Сегодня местные жители встречают нас уже как добрых знакомых. Накануне для них на «Каллисто» устроили праздничный обед и крутили мультяшки. Мои добровольные помощники ожидают меня на том же месте. Идем от одного капканчика к другому. Все захлопнуты, но дужками зажаты лишь... клешни крабов — пальмовых воров да рак-отшельник. Они оказались проворнее крыс. Пришлось переставлять ловушки подальше от берега. В полдень зашли в Каю.
Деревни на острове однотипны, как Черемушки. Хижины на сваях окружают чистую голую площадку. Здесь протекает жизнь островитян, суровая от природы, с которой тесно переплетена. Ловлю себя на том, что во время съемок невольно выбираю экзотику, которая и здесь быстро исчезает. Быстро и невозвратимо. Искусственное возрождение для туристов не в счет... Здесь, на Багамане, «глубинка» пока сохранила уклад, прекрасно изученный и описанный Н. Н. Миклухо-Маклаем. Многое из того, что вижу сейчас, было и сто, и двести лет назад.
У порога хижин дремлют старухи. Они уже не ходят на огороды и целыми днями сидят в деревне. Наряд их — юбки из волокон растений, свободно ниспадающие от бедер до колен. Еще бусы — разноцветные стекляшки из заморских стран или местные, из мелких ракушек и семян. Интересны подвески из толстых игл морских ежей — «гетероцентрус», что напоминают коричневые сигаретки с белым ободком. Тела испещрены насечками татуировок.
По дороге на огороды мне повстречался юноша-папуас, который держал в руках топор. Лезвие топора, крепкий черный обсидиан, отшлифовано до блеска и накрепко привязано волокнами к топорищу, сплошь покрытому рельефной резьбой орнамента. В любом музее ему цены бы не было, а здесь им прозаически вскапывают огороды, рубят кустарники.
На огородах выращивают таро и батат, ямс и бананы. Стебли бананов огорожены ветками, чтобы не подрыли свиньи.
Днем в деревне остаются только стар и мал. К вечеру люди возвращаются с плантаций и рыбной ловли. Женщины несут на головах плетеные корзинки, доверху наполненные овощами и фруктами — на ужин и завтрак. При этом умудряются тащить за спиной ребенка, а в руках хворост — на топливо. Мужчины несут только длинные ножи. В их курчавые волосы воткнуты всегда свежие цветки гибискуса.
Все мое внимание все-таки занято животным миром. На острове часто попадаются на глаза проворные ящерицы — лигосомы. Их яркое зеленое тело и голубой хвост отливают металлическим блеском. В мою коллекцию попала небольшая и, судя по вертикальному зрачку, ядовитая змейка.
Много времени я провел в душных мангровых зарослях, наблюдал за илистыми прыгунами — рыбками, способными выбираться на сушу. Здесь они обожали отдыхать на стволах кустарников, плотно прижавшись присоской к коре, или на обломках кораллов.
На островах мы насчитали более двадцати видов птиц. Жизнь одних тесно связана с морем, где они кормятся и проводят большую часть времени. Другие наслаждаются плодами земли. В кронах манго пируют желтохохлые какаду. Попугаи переходят с ветки на ветку, помогая себе перебираться с помощью клюва. Под деревом много упавших, чуть поклеванных плодов.
...Переплыли на лодке неширокий пролив, разделяющий острова. Вышли на берег острова Бонна-Ван. Он невелик, всего километр в длину и необитаем. Здесь находятся две рощи кокосовых пальм. Каждое дерево отмечено знаком владельца, живущего на Багамане. Центральная часть острова — все те же травянистые пустоши. В прибрежной сохранились вторичные леса. Высоко в кронах томно воркуют голуби. У соцветий порхают мелкие, как колибри, нектарницы. Цвет их оперения под стать драгоценным камням. Но внимание привлекают прежде всего мегаподы — сорные, или большеногие курицы. Они встречаются и на Багамане, но там их меньше. Люди собирают темно-охристые яйца этих птиц. Белковой пищи здесь мало, и это существенное добавление к рациону. Чтобы понаблюдать за птицей, достаточно не шевелясь, спокойно посидеть возле гнезда.
Когда первые европейские поселенцы в Австралии обнаружили в зарослях крупные холмики, они предположили, что женщины-аборигенки строили на забаву детям песчаные замки. Позднее в северной части материка были найдены поистине огромные курганы — усеченные пирамиды из обломков кораллов, веточек и прочего опада высотой в полтора и диаметром более шести метров. Их невольно обойдешь кругом. Переселенцы сочли их местами захоронения погибших воинов. Аборигены, однако, отрицали и то и другое — они упорно утверждали, что это всего лишь птичьи гнезда. Такие же гнезда и здесь, на Бонна-Ван.
В первые минуты, пока не видно птиц, очень докучают песчаные мухи. Но вот среди кустарников показалась темно-бурая курица. Теперь все внимание переключено на эту особу.
Мегапода подбежала к гнезду, быстренько взобралась наверх. Тут же появилась вторая птица, и обе принялись гоняться друг за дружкой. В полумраке не очень-то рассмотришь краски оперения. Куры казались черными. Только голая кожа подклювья и цевки пальцев желтые. Эти птицы не насиживают яйца, а закапывают в такие гнезда-инкубаторы. Но забот при этом хватает. Надо поддерживать постоянную температуру внутри гнезда в пределах 33°С. А это непростая работенка! Когда жарко — надо разгрести кучу; если температура внутри упала хоть на градус — сгребай побольше строительного материала: опада растений, обломков кораллов. Все эти операции нужно подробно снять.
А времени мало: завтра «Каллисто» берет курс на Соломоновы острова.
Поделиться книгой: