Лютфи Гомаа стал заочником-философского факультета и с успехом окончил его. Мы познакомились на концерте кумира египетской левой молодежи слепого певца, Шейха Имама и подружились, несмотря на разницу в возрасте. В мой последний приезд в Каир я связался с Гомаа по телефону, но встретились мы лишь в аэропорту. Лютфи принес мне в подарок увесистые тома великого египетского летописца XIV—XV веков Такиад-Дина аль-Макризи. Когда я случайно упомянул о тройном египетском календаре, он перелистал один из томов, заложил страницу и сказал:
— Почитай в самолете. Хорошее дополнение к нашим ночным беседам о египетских феллахах.
Уже в самолете, углубившись в чтение, я с удивлением обнаружил, что сведения аль-Макризи настолько соответствуют занятиям феллаха в наши дни, что за немногими исключениями кажутся картинками, списанными с натуры.
Арабы-мусульмане принесли с собой и ввели в Египте лунный календарь, начинающийся с 622 года нашей эры, даты хиджры — переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. Пригодный для кочевников-скотоводов с их примитивными понятиями о времени, он не удовлетворял даже оседлых жителей аравийских оазисов, ибо чередование сезонов для них было куда важнее смены фаз Луны. В Египте лунный календарь используется при определении дат религиозных праздников и ритуалов, поста и паломничества.
Феллах живет по календарю коптов.
Точка отсчета для их летосчисления — 284 год нашей эры, когда Египет восстал против гнета Рима, но солнечный календарь создан еще во времена фараонов. О нем упоминал Геродот в своей «Истории», но и в его время календарь, разбивший год на 365 дней, пришел из уже забытой тогдашними египтянами седой древности, а названия месяцев иногда напрямую связаны с именами древнеегипетских богов. Все завоеватели Египта оставляли его в силе. Распорядок жизни крестьян не изменило и введение в официальную жизнь Египта с 1875 года Григорианского календаря вместе с латинскими названиями месяцев. Так египетский народ стал жить сразу по трем календарям, которые каждый день печатаются на первой странице газеты.
Нил с его разливами и спадами воды определял сезоны и порядок сельскохозяйственных работ. Египтяне научились следить за движениями Солнца и других небесных светил, сопоставляя их с режимом реки, и стали соизмерять свою производственную деятельность с календарем.
Коптский год начинается с месяца «тут», падающего на сентябрь, с высшей точки разлива Нила, и, основываясь на движении Солнца, делится на двенадцать месяцев. Каждому из них соответствуют определенные сельскохозяйственные работы и приурочены даже свои пословицы и поговорки. Про март египтяне говорят примерно так: «Бармахат — иди в поле, будь хват», то есть — «собирай урожай в поле». Пословицы такого рода настолько поэтичны и вместе с тем настолько жестко привязаны к названиям месяцев, что перевод их крайне труден или лишен смысла. И любопытнейшая деталь — многие пословицы, связанные с крестьянским трудом, входят в учебные пособия египетских сельскохозяйственных факультетов.
Но вернемся к аль-Макризи.
Тут. В этом месяце собирали оливы, делали надрезы на бальзамовом дереве, добывая его сок, приготовляли все необходимое для починки плотин. В туте «производится перепись земель и отсылаются составленные реестры, и приготовляют семена зерновых для посева. И в нем созревают гранаты, финики, сливы, хлопок и айва». Примерно 17 тута подъем воды в Ниле прекращался.
Бабах. «В начале его собирают рис, сеют бобы и клевер и те зерновые, для которых не требуется распахивать землю... И в этом месяце вода сходит с земли, прилетают журавли, сеют лен, начинают распахивать землю в Верхнем Египте под пшеницу и ячмень».
Хатур. «На 5 хатура приходится начало ноября..., а 6-го сеют мак, 7-го уходит вода с земель, предназначенных для льна, и в середине месяца их засевают». Начинаются дожди. Жители Египта надевают шерстяные одежды...
Кихак. На этот месяц приходятся праздники благовещения и рождества. «И в этом месяце сажают огурцы, когда вода сойдет с земли, и завершается сев пшеницы, ячменя и клевера... И в нем созревают нарциссы, цитрусовые, зеленые бобы, капуста, морковь, порей белый и репа... И рождаются козлята лучшие, чем в какое-либо другое время». В кихаке взимают харадж (налог) с клевера в Верхнем Египте.
Туба. На 11-е приходится крещение, начинается сев гороха и чечевицы, сажают финиковые пальмы. Появляется потомство у верблюдов, вода Нила делается чистой. В этом месяце подрезают лозы, пропалывают посевы зерновых, прочищают посевы льна, подготовляют почву для летних культур, заботятся об оросительных сооружениях, копают колодцы, приобретают быков. «И в тубе откупщики требуют харадж сообразно имеющимся у них реестрам, используя всю свою власть и могущество».
Амшир. Завершается подрезание лоз, заканчивается посадка деревьев, пчелы выводят потомство. Вырывают репу, закладывают яйца в инкубатор. Изготовляют глиняную посуду для охлаждения воды, ибо, сделанная в этом месяце, она отличается высоким качеством. Начинают дуть теплые ветры. Люди уплачивают сполна четверть причитающегося с них хараджа.
Бармахат. Появляются шелковичные черви. «И в этом месяце сажают овощи и летние культуры, и поспевают бобы и чечевица». У феллахов требуют вторую четверть и одну восьмую часть хараджа.
Бармуда. Начинают собирать бобы, жать пшеницу, вырывают редис. «В этом месяце заботятся о рубке акации в рощах... для постройки кораблей или как топливо для султанских кухонь». Сажают корицу, мелухию, баклажаны, снимают первый мед и треплют лен. Продолжается сбор половины хараджа.
Башанис. Сеют рис и сезам. «В этом месяце молотят зерно и треплют лен... сажают бальзамовое дерево, обрезают его и поливают». Созревают некоторые сорта яблок, дынь и арбузов, персики и абрикосы. Вносятся дополнительные поборы — со льна, люцерны, за право пастьбы. Жатва заканчивается.
Бауна. Усиливается жара, начинается летний сезон. «В этом месяце отправляются корабли с зерном, соломой, леденцами, медом и прочим из провинции Кусии и областей Нижнего Египта. В нем собирают пчелиный мед и срезают лозы, и уплачивают за них закят (вид налога), и вымачивают лен, и поворачивают его в течение всего бауна и абиба...»
Абиб. Заканчивается рубка леса и продолжается вымачивание льна. «И становятся обильными сахарные груши, и особенно приятны финики... Собирают оставшийся мед, а воды Нила постепенно увеличиваются... созревает виноград и собирают желтяницу и заканчивают внесение трех четвертей хараджа».
Мисра. Собирают хлопок, созревают лимоны и бананы. С созревших плодов уплачивают закят. Начинают созревать гранаты. Из винограда изготовляют вино и уксус. Иногда в мисре (а иногда и в абибе) завершается трепание льна. Крестьяне заканчивают уплату хараджа с обработанных земель.
Как вы заметили, нет в этом календаре месяца без обильного труда и без уплаты налогов.
На протяжении истории обильна и разнообразна плодами была земля Египта. Но рождала она только тогда, когда феллах без меры поливал ее своим потом.
«Кто говорит «феллах», говорит «труд»,— часто цитировал Лютфи Гомаа слова лучшего исследователя египетской деревни начала 50-х годов А. Аиру.— Это арабское слово стало международным. В словарях всех языков мы находим его как производное от глагола «фаляха», который точно означает: пахать, упорно трудиться, работать»...
В борьбе с пустыней
Мне вспоминается одна из наших первых поездок вместе с Лютфи Гомаа в деревню, затерявшуюся в дельте Нила.
Нынешний египетский ландшафт рукотворен почти в той же мере, что и голландский. Человек участвовал в его формировании вместе с водой, почвой и солнцем и был одним из величайших экологических факторов, не нарушавших гармонии природы. Просто в вечном противостоянии пустыни и антипустыни он был частью антипустыни. Не Нил, а коллективный человеческий труд — поколение за поколением, тысячелетие за тысячелетием — сделал Египет Египтом.
В дельте Нила земля совершенно плоская — нет ни холмика, ни пригорка, на которых мог бы остановиться взгляд. Паруса фелук, невидимых за прибрежным тростником каналов, кажутся плывущими посуху. Поля роскошной пепельно-голубой пшеницы и ячменя сменяются зелеными полосами всевозможных сортов клевера, люцерны, вики, бобов, чечевицы, гороха, верблюжьей травы и бесчисленного множества других хозяйственных растений...
Картина египетского поля менялась за его долгую историю. Американские пришельцы — кукуруза, помидоры, картофель — прочно поселились рядом с дуррой — африканским просом, луком, бататом. Король XIX — первой половины XX века — длинноволокнистый хлопчатник стал уже всего лишь первым среди равных, вытесняемый более доходными овощами, фруктами, кормовыми культурами. Но все это — смена акцента, а не сути.
Суть эта — в единой, от Асуана до Средиземного моря, системе ирригации.
На египетских полях появляется все больше тракторов, у каналов стучит все больше помп, но главные сельскохозяйственные работы производятся, как и во времена фараонов, вручную. Все та же мотыга, та же и соха, влекомая буйволом, а то и осликом,— главные орудия производства крестьянина.
В земледелии вплоть до XIX века господствовала так называемая бассейновая система орошения: паводковую воду задерживали земляными плотинами, она впитывалась в землю, удобряя ее илом. Когда вода спадала, производили посев. Переход с бассейнового на постоянное орошение удлинил сельскохозяйственный год, уплотнил рабочее время, но принципиально не изменил характера труда.
Каналы перекрывают в январе — феврале, и тогда крестьяне руками — в прямом смысле слова руками! — выбрасывают ил на берег. Когда же вода стоит низко, ее поднимают на поля с помощью тех же приспособлений, что и во времена фараонов.
На небольшую высоту — примерно полметра — воду поднимают Архимедовым винтом. Один его конец опущен в воду, из другого она выливается в арык. Феллахи — один или вдвоем — часами вращают ручку металлической оси с винтом, который проходит внутри деревянного цилиндра.
Выше одного метра воду поднимают с помощью шадуфа — «журавля». К короткому плечу привязывают камень, мешок с землей или просто налепляют большой ком ила, а к длинному — кожаное ведро или бидон, которым черпают воду и выливают ее в арык на верхнем уровне. Медленными, однообразными движениями феллах часами черпает воду. За полсуток изнурительной работы два феллаха, сменяющие друг друга, могут полить Пятьсот квадратных метров.
Иногда с помощью нескольких шадуфов воду поднимают с одного уровня на другой, с другого — на третий и так на несколько метров. Но даже при нищенской оплате поливальщиков производительность их редко оправдывает применение системы шадуфов.
А вот, возможно, прапрадед всех зубчатых передач современных механизмов — сакия. В каком тысячелетии до нашей эры она появилась? Видимо, во втором.
Сакия состоит из двух колес: одного — положенного горизонтально, другого — поставленного вертикально. Горизонтальное колесо приводит в движение ходящий по кругу буйвол. Оно соединено с помощью зубчатой передачи с вертикальным колесом, к которому прикреплены ковши или ведра; внизу зачерпывают воду и выливают ее в желоб или арык наверху.
Родная сестра сакии — нория. Самая знаменитая из всех норий находится у города Хамы в Сирии. Многометровые колеса приводятся в действие силой течения реки. Они зачерпывают ковшами воду и выливают ее в акведук. Норию применяют крестьяне Северной Африки и Южной Европы.
Жизнь феллаха — это труд всю жизнь, во все времена, во все сезоны. Таковы требования сельскохозяйственных работ. Таков климат Египта, его поливное земледелие...
Наблюдательный русский путешественник конца XIX века И. Н. Клинген писал: «Все двенадцать месяцев феллаху приходится равномерно работать от зари до зари, а во время разлива, кроме того, отбывать ежегодно тревожную страду, пока не совершится до конца весь период затопления, решающего всецело судьбу главнейших урожаев... И рабочего скота у него немного, и орудия немудреные, и он во всем поспевает прежде всего с парой своих крепких и необыкновенно широко в плечах расставленных длинных рук, которые не боятся никакой работы, но и не «рвутся на ней» до полного измора, словно на приступе, как это выпадает на долю нашему крестьянину: последний в короткую страдную пору должен сделать чудеса удали и молодецкой ухватки и заставить не раз вытаращить глаза горожанина, приехавшего в деревню на временный покой и сердобольно следящего за тем, как вот этот неповоротливый, с виду неважный паренек целые недели работает по 15 часов в сутки, не покладая рук, а придет конец рабочей поре, он и в ус не дует, только встряхнется — и опять молодец хоть куда, если только его маленькая хозяйственная ладья проплывет благополучно домой мимо опасного рифа в образе деревенского кабака.
Феллах, наоборот, работает не торопясь, мерно, плавно, без натуги, один день, как и другой, как будто заранее размеряя свою силу на весь долгий срок своего служения земле-кормилице. Не успеют брызнуть на поле первые лучи восходящего солнца, а он уже там и уже за работой. Коснется ли вечернее солнышко края неба и станет «заваливать» на покой, а уж феллах не дожидается, как у нас, «румяной зари», а бежит проворно в свой дом, который всегда недалеко...»
Бесконечная деревня
Никогда египетский крестьянин не знал просторов полей.
Я переводил Лютфи Гомаа отрывки из Клингена. Он внимательно слушал, расспрашивал о деревне русской и советской.
— Мы как будто на двух полюсах по природным условиям,— говорил он.— Простор и теснота... Оставь за спиной одну деревню, пройдись по дамбе или вдоль канала три-четыре километра, а то и меньше, и перед тобой уже другая. И так весь Египет. Феллах днюет — обедает и отдыхает в полуденный зной — в поле, но ночует за пределами деревни только в исключительных случаях, когда нужно охранять урожай. Не дожидаясь захода солнца, он спешит домой.
Грязно-коричневые жилища феллахов образуют деревни с населением иногда до пятнадцати-двадцати тысяч человек. Всего деревень таких четыре тысячи на страну, да еще тысяч тридцать хуторов. Словом «деревня» мы давно уже стали обозначать селения, где живут крестьяне, и не задумываемся над тем, что этимология слова «деревня» — от «дерево», «деревянный». Происхождение его чисто русское. Из дерева рубил русский крестьянин дом, деревом укреплял его отдаленный предок стены землянки. Но и латинское, и немецкое, и франко-английское слово «деревня», как и соответствующие им арабские эквиваленты, не имеет отношения к дереву.
В Египте дерево — очень дорогой строительный материал. Только на перекрытие крыши и — реже — на каркас дома идут стволы пальм. Феллах живет землей, на земле и — в определенном смысле — в земле. Стены жилищ, основу которых образуют сухие стебли кукурузы или тростника, кладут из саманных кирпичей и обмазывают нильским илом, смешанным с рубленой соломой, навозом, глиной. Столь непрочный строительный материал требует сравнительно толстых стен — до тридцати-сорока сантиметров. Фундамент делают из обожженного кирпича или из мелкого камня, чтобы оградить дом от проникновения влаги. Вместо окон небольшие отверстия сечением в половину квадратного метра, которые в холода затыкают тряпьем. Дверной проем загораживают циновкой, потому что двери дороги. На кровлю идут пальмовые листья, стебли кукурузы, хлопка или камыша; потом укладывают циновки, набрасывают ил, смешанный с золой, и утрамбовывают. Дождей практически нет, поэтому крыши плоские. Там хранят топливо — хворост или сушеный навоз. Там же ночуют куры и — в жару — люди.
При египетской сухости и жаре кучи топлива на крышах тесно сгрудившихся домов всегда пожароопасны; каждый год огонь пожирает жилища феллахов в десятках деревень, приводя ко многим человеческим жертвам. Чаще жилища рушатся от ветхости или от редкого, но всегда грозного ливня. Срок жизни их — двадцать-тридцать лет. На месте разрушенного жилища феллахи тем же способом возводят новое, такое же, как старое, предпочитая не сносить развалины, а утрамбовывать их, делая повыше фундамент.
— Деревни в Египте сплошь состоят из новых домов,— сказал я однажды моему другу.
— Они сплошь состоят из старых,— возразил он.
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись — оба были правы. Египетские деревни новые — постройкой и старые — планом, формой, характером. Жилище — прах — ил — новый дом — вечный круговорот бытия феллаха. Деревни — такой же памятник египетской цивилизации, как окультуренная, очеловеченная пойма Нила с ее полями, разбежавшимися рощами финиковых пальм, каналами, дамбами, плотинами. Осененные купами пальм, они привлекательны и живописны снаружи. И еще одна их особенность: от Александрии до Асуана они неотличимы одна от другой. И деревни и отдельные жилища лишены индивидуальности. Они часть целого, ячейка сот, выделяться чем-либо для них противоестественно. Лишь там, где живут копты, вместе с белыми минаретами мечетей — или вместо них — поднимаются колокольни церквей.
Но повидавший лучшую жизнь других стран феллах отнюдь не предпочитает мазанку каменному дому. Эмиграция и высокие заработки за рубежом все же меняют внешний облик деревни. Жилище состоятельных людей повторяет архитектуру и строительный материал других средиземноморских стран: их не отличишь от турецких, греческих или сирийских домов. При скудости земельной площади жилища растут вверх, а не вширь. Торчащие бетонные балки, предназначенные для вторых, третьих, четвертых этажей, сейчас столь же характерная принадлежность нового деревенского дома, как обычные в Египте голубятни.
Глинобитные голубятни в виде башен, прямоугольных или круглых в плане, оживляют однообразие египетских деревень. Иногда их красят в белый цвет или покрывают простым орнаментом. Горшки с выбитым дном вмазывают в стены — готовы гнезда. Голубей в Египте едят, это признанный деликатес. Но сколько ущерба голуби наносят урожаю, трудно подсчитать.
Через деревню проходят одна-две-три улицы, иногда — вдоль каналов. По ним может проехать автомашина, но остальное — узкие переулочки, где, раскинув руки, коснешься противоположных стен. Здесь вряд ли проедет повозка. Пыль, грязь и нечистоты на немощеных улицах и в переулках угрожали бы и транспорту и здоровью, если бы не сухая жара и солнце.
В деревнях есть мечеть или церковь. В больших поселениях их несколько. Не обязательно мечеть должна быть зданием, для молитвы служит и просто утрамбованная и сравнительно чистая площадка. На призыв муэдзина каждый раз собираются отнюдь не все жители и даже не большинство. Но на пятничную проповедь ходят почти все мужчины, как копты — в воскресенье в церковь. Христиане, впрочем, идут в церковь вместе с семьями.
В узкой долине Нила деревни отступают от полей, сберегая драгоценную землю для обработки, и жмутся к пустыне. Но пустыня — чужой, враждебный мир. Там живут злые духи-ифриты, там можно устроить кладбище. Феллах не любит пустыни и не пойдет туда.
Дом феллаха
Начинать знакомство с деревней нужно с кофейни.
Мы остановили машину около нескольких столиков с колченогими стульями под навесом из сухих пальмовых листьев. Рядом на примусах готовили кофе и булькали чайники, мелькали фигурки на экране телевизора. Мы заказали по чашечке кофе, но заплатить за него нам так и не удалось. «За все уже уплачено»,— сказал с улыбкой разносчик, и из-за соседних столиков приветливо помахали руками крестьяне. Скоро завязалась беседа, и нам стало ясно, что в наши дни кофейня становится не только родом клуба, но и центром, где создается общественное мнение, которое может совпадать, а может и расходиться с общественным мнением, формируемым традициями, стариками, имамами или муэдзинами, старостой-омдой.
У мечети, на площади, обычно располагается деревенский базар. Торгуют скотом и мясом, гончарными изделиями и сахарным тростником, корзинами и горшками, домашним сыром и маслом. Сапожник тут же шьет сандалии, а цирюльник бреет своих клиентов. Но прошли навсегда времена изоляции Египта от мирового рынка. На базарах захолустных деревень найдешь не только велосипеды или яркие ткани, но и транзисторы из Гонконга, южнокорейские батарейки и электрические фонарики. Ревут мотоциклы, урчат грузовики, заглушая крики ослов или недовольное ворчание верблюдов.
Чтобы понять жизнь феллаха, нужно переступить порог его жилища. Мир феллаха оставался, да, пожалуй, и сейчас остается чуждым и враждебным городскому интеллигенту, книгой на непонятном языке, которую он редко может правильно прочитать. Возьмем хотя бы роман «Возвращение духа» Тауфика аль-Хакима, ставший на полку египетской классики.
«Он увидел маленький дворик, наполовину прикрытый навесом из стеблей хлопчатника и высушенного навоза, и в глубине его небольшую комнатку,— читаем мы.— Дверь комнатки была тоже открыта. Мухсин окинул взглядом то, что в ней было, и увидел зрелище, которого не забудет. Эта комнатка служила хозяевам дома спальней — в ней была печь, на которой лежали циновка и несколько одеял. В углу комнаты Мухсин увидел корову, перед которой была брошена охапка клевера, между ее задними ногами стоял красивый теленок-сосунок, тянувшийся к ее вымени. Больше всего поразило Мухсина то, что рядом с этим сосунком-теленком он увидел грудного младенца, вероятно, сына хозяина, который отталкивал и отпихивал теленка от вымени коровы. А корова стояла спокойно и неподвижно, не препятствуя ни тому, ни другому и как будто не оказывая предпочтения никому. Казалось, что они оба — и теленок и младенец — ее дети».
«Западник» по своей культуре, либерал по политическим убеждениям, маститый писатель решил в дни молодости окунуться в гущу собственного народа. Сделав это, он скорее всего ужаснулся, но, подавляя испуг и разочарование, умилился и нарисовал всем своим художественным воображением идеальный образ феллаха — эдакий нерасплескавшийся сосуд всяческих добродетелей, хотя некоторым позднейшим его произведениям, посвященным деревне, не откажешь в реализме. Читая «Возвращение духа» Тауфика аль-Хакима, невольно вспоминаешь горькие слова человека, познавшего и понявшего феллаха как никто другой,— А. Аиру:
«Берясь за темы «земледелец» и «красота полей», смешивая крестьянина с пейзажем, поэты и художники всех времен... способствовали приукрашиванию сельской действительности. Они нарисовали прекрасные фрески, но в то же время приучили нас видеть в крестьянской жизни лишь живописные и сентиментальные ее стороны, принимать картину за действительность. «Священный жест сеятеля» обычно скрывал от нас самого сеятеля».
Прямо из деревенской кофейни молодой крестьянин пригласил нас к себе домой. Его жилище состояло из одной комнаты, где на жаровне готовят пищу, а дым выходит через отверстие в потолке. Здесь же — постели, и здесь же домашний скот, общение ребенка с которым так умилило героя аль-Хакима почти полсотни лет назад. Пол в жилище — утрамбованная земля. Имущество составляли кастрюли, примус, жаровня, низкий столик, глиняные кувшины, кусочек зеркала, деревянный сундук.
В доме побольше обычно две-три комнаты: кухня-спальня, хлев, гостиная или отдельно хлев и внутренний дворик. Но скученно живет и состоятельный хозяин. Дом существует не для житья, а скорее для ночлега. Большую часть времени феллах проводит вне дома. Часто даже ест на свежем воздухе, а летом спит на крыше.
В наши дни меняются и жилища, и обстановка в них. Кто на ослике, а кто на мотороллере доставляет домой газовые баллоны, и вот хозяйка суетится уже не у жаровни, а у плиты, приготовляя фасолевую похлебку. Пластмассовые ведра стоят бок о бок с глиняными горшками, в гостиной появляются кресла, шкаф и транзисторный радиоприемник.
В доме, куда нас пригласили, на земляном полу, рядом с тяжело вздыхающим буйволом, кричал, пел, играл, мерцал цветным экраном японский видеомагнитофон последней модели на батарейках. Гордый владелец его вернулся с заработков в Кувейте или Абу-Даби и приволок с собой электронное заморское диво. Именно поэтому он и зазвал иностранца к себе.
Как жилище феллаха лишено индивидуальности, так и одежда его кажется униформой. На голове он носит фетровую тюбетейку, на которую в праздники может намотать тюрбан из полотенца, а если побогаче — из ткани. Одет феллах в длинную рубаху до пят с широкими рукавами и без воротника — галабею. У состоятельных она из тонкого сукна, у бедняков — из самой дешевой ткани, чаще всего синей, белой или коричневой. Работая в поле, феллах затыкает галабею за пояс или, сняв ее, остается в белых штанах ниже колен, в рубашке и жилете. В жаркую пору, особенно работая у шадуфа или Архимедова винта, он обнажается по пояс. У феллаха может быть пара сандалий без задника, но ходит он, как правило, босиком. Мальчики носят короткую полосатую галабею или, как в городе, бегают в пижамах. Молодые феллахи все чаще, но пока не в большинстве, одеваются по-европейски, в брюки и рубашку.
Женщины, даже молодые, в своей одежде более консервативны. Почти поголовно они надевают черные или коричневые платья-мелаи, ниспадающие до пят. Именно в таком наряде стоит девушка в скульптурной группе Махмуда Мухтара «Возрождение Египта» перед аллеей пальм, ведущей к зданию Каирского университета. На голове они носят платок или покрывало. Руки женщины закрыты, платье перехвачено под грудью. Самая бедная женщина носит украшения — серебряные и медные, а с ножными браслетами она просто не расстается. Одежда феллахов и феллашек собирает дорожную пыль, но в остальном она гигиенична, соответствует климату и гармонирует с окружением.
Что же до чистой питьевой воды, то ею и по сей день вряд ли обеспечена треть деревень. Абсолютное большинство феллахов пьет воду из Нила, из каналов, в которых купаются, стирают белье, куда выливают отходы. Правда, вода, хранящаяся в пористых глиняных кувшинах, несколько очищается, но отнюдь не дезинфицируется. Антисанитария награждает египетскую деревню дизентерией, трахомой.
Кроме плодородия, Тропическая Африка посылает в Египет и свои болезни. Упомянем хотя бы одну из них — шистосоматоз. Пресноводные улитки из Судана — носители личинок шистосом, которые внедряются через кожу в тело человека. Болезнь терзает более половины египтян. Сейчас открыты эффективные средства ее лечения, но нужны годы, чтобы они охватили всех феллахов.
Лепешка с овощами
Еще одна поездка в египетскую деревню. Тишина, наполняемая скрипом сакии и квохтанием кур у соседа. Хозяин, пожалуй, середняк по египетским масштабам, владелец полутора федданов земли. С трудом уговорив его не резать козленка, мы сели за обычный крестьянский обед. На низком столике в центре стояло блюдце с кусочками старой брынзы — граммов сто пятьдесят — для шести мужчин. Каждому хозяйка положила по две лепешки — двуслойных, без мякиша, выпеченных из американской муки в деревенской печке, врытой в землю, сочный молодой лук, несколько зеленых стручков с крупными и вкусными молодыми бобами, злой стручковый перец. Вот, пожалуй, и все. На десерт — блюдечко с патокой, вываренной из сахарного тростника, что феллахи называют «черным медом» в отличие от «белого», пчелиного. Потом был крепкий, прокипяченный до черноты, и очень сладкий чай. Горячую фасолевую похлебку феллахи едят по вечерам.
Раньше феллахи выпекали лепешки из кукурузной муки, смешанной с небольшим количеством проса и пшеницы. Что же до молока и творога, то они были в рационе в каких-то количествах только у владельцев буйволицы или коровы. Для большинства молочным скотом была коза.
Нормы и структура питания феллахов менялись в течение века. Резкое ухудшение рациона крестьян произошло в первой половине нашего столетия. Войны, кризисы, депрессии, полуколониальный грабеж англичан сказывались на их питании. Развитие круглогодичного орошения принесло специфические болезни, мало известные раньше. Выборочные исследования показали уменьшение физических сил и выносливости крестьян. Возросло употребление наркотиков, особенно очень крепкого чая, ставшего заменителем наркотиков. Его употребляли по нескольку раз в день, обеспечивая искусственное возбуждение, но разрушая организм.
За последние годы питание египтян по калорийности, не по составу, несколько улучшилось, но крайняя бедность остается уделом большинства феллахов.
Эта ситуация подходит под жестокие пословицы, горько фиксирующие имущественное неравенство: «У кого нет филса (самой мелкой монеты), тот и не стоит филса», «У кого в кармане деньги, тот ест мясо полной чашей, у кого нет — нюхает его запах». А вот — то ли ирония, то ли горькая насмешка над самим собой: «Крестьянин ел яблоко, сказал: редиска лучше». Яблоко — редкая и дорогая роскошь в Египте — считается фруктом богачей. Крестьянин редиску знает, а яблоко — нет.
Прыжок на льдину
Неподалеку от Певека, среди льдин Тиунской губы, тонули люди. Им здорово мешала промокшая до нитки и отяжелевшая меховая одежда. Они барахтались в воде — и казалось, из последних сил. А на берегу толпился народ, но никто не двигался с места.
Наконец тонувшие забрались в свои лодки и подгребли к берегу. Ступая на землю, они... улыбались.
В тот день на берегу Тиунской губы отрабатывался один из элементов «Экспарка-84».
Что такое «Экспарк»? Расшифровать это слово, нетрудно: эксперимент парашютный арктический. Предшествовали ему тщательная подготовка участников и детальный расчет с учетом мнений полярников.
Сколько стоит доставка самолетом каждого литра горючего на «СП»? Дорого. Очень дорого. А ведь полярникам, кроме горючего, еще многое необходимо доставить. Значит, нужны новые и новые рейсы с посадкой на ледовом аэродроме. Но, бывает, летной погоды приходится ждать и сутки, и двое, и трое... Переменчивая погода. Трудность и дороговизна строительства ледовых аэродромов. Малая вместимость Ан-2 — он берет на борт лишь две бочки горючего... А что, если груз, да и самих полярников отправлять к их временному месту жительства тяжелыми самолетами и выбрасывать на парашютах?
...Четырнадцать участников «Экс-парка» собрались в Певеке. Но прежде чем подняться на борт Ил-76, нужно было еще и еще раз проверить готовность каждого участника эксперимента. Потому, например, и «купались» они в холодной воде. После этого врач экспедиции Владислав Лучшее всех тщательно осмотрел и остался доволен: никто ни разу даже не чихнул.
Руководитель экспедиции Александр Захарович Сидоренко — заслуженный мастер парашютного спорта СССР. Он не раз прыгал в экстремальных условиях, приземлялся на высоте 7100 метров на Памире. И еще два заслуженных мастера спорта прилетели в Певек: Владимир Ильич Прокопов и Владимир Дмитриевич Чижик, совершившие вместе 10 000 прыжков, в том числе на вершины Памира и Эльбруса. Остальные участники «Экспарка» совершили не менее 1000 прыжков каждый.
Подготовка шла своим ходом, как вдруг сообщение: «На «СП-26» срочно требуется горючее. Раскололо льдину. Ил-14 не может сесть». Нужно выручать полярников. Эксперимент начинался раньше намеченного срока.
Два могучих Ил-76 загрузили восемьюдесятью бочками с горючим, к бочкам присоединили грузовые парашюты. Тяжелые самолеты оторвались от взлетной полосы и ушли за горизонт. Вскоре от начальника «СП-26» поступила телеграмма: «Благодарим за помощь. Груз лег в строго намеченном месте. Желаем дальнейших удач!..»
Конечно, уже бывали случаи, когда полярникам сбрасывали продовольствие и горючее на парашютах. Теперь же цель арктического парашютного эксперимента, который проводил Государственный комитет СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды, а также другие организации, была значительно шире: предстояло на практике доказать возможность создания станций «Северный полюс» с помощью парашютистов.
И вот настал долгожданный день. Координаты будущей «СП-27» были таковы: 78 градусов 27 минут северной широты, 160 градусов 58 минут восточной долготы. От Певека до указанного района — 1018 километров. Два тяжело груженных Ил-76 поднялись в воздух и легли на заданный курс. На борту одного самолета находился хорошо упакованный трактор ДТ-75 с запасными частями, в другом — сами парашютисты и различные экспедиционные грузы: продукты, оборудование.