Помоги проекту - поделись книгой:
Разведчики молча сидели на траве. Говорить никому не хотелось — давало себя знать нечеловеческое напряжение прошедших часов.
Лейтенант Адхам посмотрел на часы, потом на небо и коротко приказал:
— Вперед.
Вскоре они увидели деревню, о которой говорил Абу Расиф. Вернее, то, что от нее осталось. На разведчиков смотрели выжженные глазницы окон. Стены домов зияли проломами с причудливо иззубренными, словно у рваной брони, краями. Израильтяне не один день расстреливали деревню из орудий и крупнокалиберных пулеметов. Били почти в упор. Теперь на ее месте были руины, мертвое безлюдье.
Перебегая от дома к дому, разведчики осторожно приблизились к двухэтажному полуразрушенному зданию у которого выгорел весь низ. Прислушались. Внутри царила тишина. Держа пальцы на спусковых крючках автоматов, по разбитым ступенькам поднялись на чердак.
— Неплохое убежище,— заключил Висама, по-хозяйски осмотрев низкое помещение под изрешеченной пулями крышей.— Круговую оборону держать будет удобно, а дождя пока не предвидится. Впрочем, на худой конец...
— Займись лучше ужином,— прервал его лейтенант Адхам. Дай парню волю, и шуточкам не будет конца до самого утра.
Абу Расиф взял свою порцию и снова вернулся к окну. Ел он медленно, долго пережевывая каждый кусок. Вот если бы вволю напиться холодной воды... Впрочем, не голод и не жажда мучили сейчас Абу Расифа. Напряженно вглядываясь в темноту, он явно думал о чем-то своем и, судя по скорбным морщинам, залегшим в уголках рта, совсем невеселом.
Печальное выражение лица у разведчика было настолько необычным, что Адхам придвинулся к Висаме и, кивнув в сторону Абу Расифа, тихо спросил:
— Что с ним? Случилось что-нибудь?
— Не с ним... С его невестой.
— Что-то серьезное?
— Поехала к родственникам в Сайду и попала под артобстрел. Осколочное ранение.
— Куда?
— В плечо,— ответил сам Абу Расиф, услышавший разговор командира с Висамой.— Остался глубокий шрам. Вот она и думает, что я женюсь из жалости.
— Ничего, вернемся, зайдем к ней, поговорим, и все будет в порядке.— В голосе Висамы не было и тени сомнения.
— Посмотрим... Сначала надо вернуться...
— А сам-то собираешься жениться? — повернулся командир к Висаме.
— Когда-нибудь женюсь,— задумчиво ответил тот.— Хотя нет, не женюсь. Лучше Моны никого не будет...
Лейтенант знал эту печальную историю. Моне было пятнадцать лет, когда под израильскими бомбами погибли ее родители. Два брата сражались на юге Ливана в частях ДФОП. Девочка добралась до Набатии, разыскала старшего брата Самира, рассказала о случившемся. Тот, как мог, постарался утешить сестренку, хотя у самого сердце обливалось кровью. Всего за неделю до этого пришло известие о том, что в бою пал младший брат Мохсен. Мона пробыла у Самира несколько дней, потом он отправил ее в один из лагерей, где обучались «Львята революции». Через несколько дней он погиб и сам.
Висама уже несколько месяцев находился в том же лагере и сразу обратил внимание на худенькую девушку в слишком великоватой для нее полувоенной форме — темно-зеленых брюках, подпоясанных широким ремнем с тяжелой пряжкой, и такого же цвета рубашке с большими нагрудными карманами. Висама и теперь не мог объяснить, что так привлекло его в этой нескладной «малышке», как называл он Мону. Может быть, глаза — черные, словно маслины, удивительно добрые, но всегда полные такой печали, как будто девочка вот-вот заплачет. Позднее, когда Мона рассказала о себе, Висама понял, почему она редко улыбается, а еще реже смеется.
Он закончил обучение раньше и был направлен на юг Ливана. Они не виделись больше двух лет — на фронте не просят отпусков. Каково же было изумление Висамы, когда однажды, вернувшись с задания, около штаба он увидел Мону. Она очень изменилась: из худенькой девчушки-заморыша превратилась в стройную красивую девушку, на которой простая солдатская форма сидела, как сшитый у лучшего портного вечерний наряд. Мона первой бросилась навстречу, но вдруг остановилась, словно испугавшись чего-то. Висама тоже застыл в нерешительности. Усталый, небритый, он молча смотрел на девушку и смущенно улыбался. Вечером они долго бродили по деревне Ат-Тайбе, где размещалось их подразделение, сидели под большим инжировым деревом, говорили, вспоминали, мечтали. Наверное, не было тогда на свете счастливее людей, чем эти двое.
Но счастье их было коротким. В ночь на 15 марта 1978 года, когда израильские войска вторглись в Ливан, Мона погибла, защищая маленькую деревню Ат-Тайбе, которая обозначена лишь на крупномасштабных картах. Висама в ту ночь находился в Бейруте, куда его послали за боеприпасами. Ему рассказали потом, что Мона была смертельна ранена в самом начале боя. Несмотря на жестокий артиллерийский обстрел, бойцы доставили ее в тыл. Под утро девушка ненадолго пришла в сознание, произнесла лишь одно слово «хабиби» и умерла. С тех пор Висама опять остался один...
— Пора отдыхать,— прервал нахлынувшие на разведчиков невеселые думы лейтенант Адхам.— Завтра предстоит много работы.— Он достал палатку, расстелил ее, положил в изголовье автомат.— Висама, смени Абу Расифа, а через два часа разбуди меня.
Самый трудный день
Под утро разведчики услышали шум приближающейся машины.
— Спокойно,— остановил командир Абу Расифа и Висаму, бросившихся с автоматами к чердачным окнам.— Без команды не стрелять.
Через пролом в крыше было хорошо видно, как в деревню въехал «джип» с израильскими солдатами. Их было шесть человек. Израильтяне остановились у колодца. Шофер спрыгнул, поднял капот, затем вытащил ведро. Он не спеша набрал воды, долил в радиатор и громко хлопнул капотом. «Не боятся, хозяевами себя чувствуют»,— недобро усмехнулся Висама. Судорогой свело палец на спусковом крючке, но разведчик понимал, что уничтожить сейчас вражеский патруль — значит провалить всю операцию. А она была во много раз важнее, чем шесть убитых врагов. Водитель тем временем завел мотор и тронул с места.
— Пронесло,— сказал лейтенант и посмотрел на часы.
Разведчики переждали, когда израильтяне отъедут подальше от деревни, и только тогда тронулись в путь. Сегодня им предстояло уточнить, правильно ли нанесены на карту обнаруженные вчера огневые точки, а также произвести фотосъемку замаскированных орудий. Во второй половине дня группа должна была выйти к деревне Дэйр-Мимас, населенной христианами, куда по непроверенным данным израильтяне подтянули танки и бронетранспортеры. Если переброска подтвердится, можно предполагать, что именно на этом участке израильское командование намеревается начать наступление.
С артиллерийской батареей разведчикам здорово повезло. Когда они вышли к переднему краю, орудия в лощине чистили после ночной стрельбы. Маскировочные сети были сняты, и Абу Расиф сделал телевиком отличные снимки. Потом он с лейтенантом Адхамом пополз вдоль позиций израильтян, а Висама обеспечивал охранение. К полудню обнаружили еще несколько хорошо замаскированных огневых точек и тронулись в обратный путь.
До деревни Дэйр-Мимас было около пяти километров. Добрались быстро и без приключений. В трехстах метрах залегли на холме и стали наблюдать. Сразу стало ясно, что в дневное время пробраться в деревню невозможно: пять постов, которые они обнаружили на дорогах, ведущих в Дэйр-Мимас, наглухо перекрывали все подходы. Тогда лейтенант Адхам принял решение проникнуть туда ночью, забраться на колокольню— церковь стояла на ближайшем к разведчикам краю — и дождаться утра. А следующей ночью вернуться обратно. Другого выхода не было.
На этот раз оставшиеся до заката часы тянулись особенно долго. И хотя лежать в заброшенном саду было куда безопаснее, чем ползать перед израильскими окопами, Висама весь извелся. От нетерпения он то и дело поглядывал на циферблат и откровенно завидовал Абу Расифу, безмятежно посапывавшему рядом.
Но вот наконец багровый диск солнца начал нехотя сползать за горизонт. Когда все вокруг окутала душная темнота, трое неслышно двинулись к околице деревни. Вдруг впереди послышались голоса. Разведчики осторожно подползли ближе и обнаружили, что едва не наскочили на пост, который не заметили днем. Хорошо, солдаты не слишком утруждали себя наблюдением: они разговаривали и даже посмеивались.
Когда группа достигла церкви, все облегченно вздохнули. Полдела сделано. Разведчики вошли в темное прохладное помещение, отыскали лестницу, ведущую наверх. До утра они по очереди дремали, растянувшись на прохладных камнях.
Едва рассвело, лейтенант Адхам и Висама, вооружившись биноклями, стали тщательно изучать деревню и особенно ее окрестности. Абу Расиф использовал для этой цели видоискатель фотоаппарата. Первое «открытие» сделал Висама: на краю деревни зеленела оливковая роща, которой — он ручался — месяц назад не было.
Вскоре разведчики увидели, как из крайнего дома вышли человек десять солдат в комбинезонах и шлемах танкистов и скрылись за деревьями. Потом оттуда до разведчиков донесся гул моторов.
— Танки и бронетранспортеры,— определил Висама.
— Да, видимо, израильтяне действительно готовятся к наступлению,— согласился командир.— По возвращении надо послать еще несколько групп в другие населенные пункты дальше по фронту. На открытой местности танки не спрячешь.
Разведчики продолжали наблюдение. Они уже знали, что в деревне размещено не меньше роты солдат. «Ну что ж,— размышлял лейтенант,— исходные данные собраны, наши успеют подготовиться». Адхам посмотрел на циферблат: было около двенадцати. «Часов через шесть начнет темнеть,— подумал он,— можно выбираться».
— Каким маршрутом будем возвращаться? — спросил Абу Расиф.
— Самым кратчайшим,— ответил лейтенант и показал путь группы на карте.
— Но нас будут ждать в другом месте,— возразил Висама.
— Нужно вернуться до выхода встречающей группы.
Лейтенант был прав: кто знает, возможно, израильтяне нанесут удар уже завтра утром. И не только на этом участке. Следовало спешить.
Едва стемнело, разведчики спустились вниз. Первым из дверей церкви выглянул Висама. Он осмотрелся и подал знак товарищам. Потом все трое легли на землю и поползли. Посты миновали удачно. Деревня осталась позади. Командир в последний раз сверил маршрут по компасу, и группа двинулась в обратный путь.
До позиций оставалось около трех километров. Разведчики вошли в сосновый лес. Здесь можно было идти в полный рост: впереди — лейтенант Адхам, в середине — Абу Расиф, Висама — замыкающий.
— Ложись! — вдруг крикнул командир.— Израильтяне!
Вечернюю тишину вспорола автоматная очередь...
Последний бой
...Разведчики залегли и открыли огонь. Чтобы не дать возможность израильтянам окружить их, Абу Расиф отполз вправо и выдвинулся вперед. Висама занял такую же позицию слева. Лейтенант остался в центре.
— Беречь патроны! — приказал он.— Стрелять прицельно!
— Сдавайтесь! — кричали израильские коммандос.
В ответ Висама послал длинную очередь. В тот же момент Абу Расиф приподнялся, метнул гранату, но был сражен пулей.
— Прикрой! — крикнул лейтенант и бросился к товарищу.
Разведчик был мертв. Командир отстегнул от его пояса гранаты, вытащил из подсумков запасные магазины и подполз к Висаме.
— Приготовь гранаты. Бросаем разом. Потом ты отходишь, а я прикрываю.
Они дали длинные очереди, заставив коммандос прижаться к земле. Затем полетели гранаты. Висама тут же перебежал в сторону, залег и открыл огонь. Через несколько секунд лейтенант был рядом. Не давая противнику опомниться, они бросили еще по гранате и снова побежали. Израильтяне ответили беспорядочной стрельбой. Вдруг лейтенант вскрикнул и упал, словно поскользнулся. Висама бросился к нему:
— Что с тобой лейтенант?
— Нога...— прохрипел он.— Зацепило...
Висама похватил командира, закинул его руку себе на плечи и, шатаясь от тяжести, снова побежал. Сзади, не умолкая, надрывались автоматы. Но стреляли в другую сторону. Очевидно, израильтяне потеряли разведчиков из виду.
— Дер-жись, лей-те-нант,— судорожно глотая воздух, твердил в такт шагам Висама,— прор-вем-ся.
— Подожди,— морщась от боли, выдохнул Адхам и сел на землю.— Слушай внимательно. Забирай карту, пленки и уходи. Я прикрою.
— Ты что, командир? Я тебя не оставлю.
— Вдвоем не дойти.
— Нет,— упрямо твердил Висама.— Погибать, так вместе.
— Не глупи. Ты должен дойти и сообщить. Я приказываю!
Приказы не обсуждают. Закусив губу, чтобы не заплакать от бессильной злости, Висама положил рядом с лейтенантом пять гранат и два автоматных рожка — все, что у него было.
— Не теряй времени, уходи.
— Прощай, командир.
Висама бежал и слышал, как лейтенант бил короткими очередями. Тогда он остановился и дал длинную очередь. Разведчик сделал это намеренно, стремясь отвлечь внимание коммандос на себя. Он все еще надеялся, что командиру удастся вырваться. Понял намерение своего друга и лейтенант Адхам. Но он не мог рисковать жизнью Висамы, у которого были ценные сведения, и продолжал стрелять. Израильтяне, видимо, догадались о замысле разведчиков и разделились на две группы. Одна стала преследовать Висаму, другая пыталась захватить оставшегося на месте раненого.
...Висама тяжело вздохнул, достал из кармана трубку, подаренную Абу Нидалем, понюхал чубук и потер его о щеку. Потом аккуратно раскрыл красную целлофановую пачку с «Амфорой», не спеша набил трубку, так же медленно стал раскуривать ее.
— Он долго отстреливался,— продолжал свой рассказ Висама, которого я разыскал на юге Ливана.— Израсходовал все патроны, потом подорвал себя. На следующее утро наши разведчики нашли его изуродованное тело.
— Это была засада? — спросил я.
— Нет. Мы нарвались на группу израильских коммандос, возвращавшихся с задания.
— А что было с вами?
— Со мной? — переспросил Висама.— Меня долго преследовали. Отстреливался, был ранен в плечо, но все-таки оторвался. Утром вышел к своим...
Рана оказалась серьезной. Рука долгое время не действовала. Но Висама хотел сражаться с захватчиками. Пусть не в разведке. Где угодно, лишь бы драться с оккупантами за освобождение своей родины. Командование с пошло навстречу и направило его в один из учебных лагерей организации «Львята революции». Он вновь вернулся туда, откуда начал свой ратный путь.
С нами поравнялась группа подростков в новых, мешковато сидящих комбинезонах.
— Только что прибыли,— пояснил Висама.— Новобранцы.
Они стояли около большого щита, к которому были прикреплены фотографии, карта Палестины, эмблема «Львят революции». Инструктор — невысокий человек лет сорока, одетый в такой же, как у подростков, комбинезон, только выгоревший от солнца, что-то рассказывал, показывая рукой то на фотографии, то на карту.
— Эту девушку звали Даляль Мохраби,— услышали мы слова инструктора.— Она была разведчицей и погибла во время операции на оккупированной израильтянами территории. А это Ибрагим Хамади — разведчик-нелегал. Работал в Иерусалиме, но был схвачен оккупантами и погиб в застенках. Помните их...
— Здесь, в лагере,— заговорил Висама, когда мы отошли от группы новичков,— мы не воспитываем в наших подростках жестокость, злобу, хотя они повидали столько, что могли ожесточиться. Наоборот, мы учим ребят всегда и прежде всего быть гуманными.— Он замолчал, затем убежденно сказал: — Мы не воюем против израильских женщин и детей. Мы боремся только против оккупантов.
— А кто родился в семье Адхама?
— Мальчик. Как раз в тот день, когда погиб лейтенант. Его назвали Адхамом.
— В память об отце?
— Адхам — это боевой псевдоним лейтенанта,— объяснил Висама.— Его настоящее имя Абдель Карим Батат.— И, опережая мой вопрос, добавил: — Абу Расиф-— тоже псевдоним. Его звали Абдель Махмуд аль-Аккад.
— А ваше настоящее?
— Его знали только мои родители. И... Мона. Настоящее имя федаина узнают после его смерти.
...Недавно я опять встретил Висаму на юге Ливана.
— Я снова в разведке,— радостно сообщил он.— Сам, правда, не хожу, но готовлю других.
Подобно Абу Нидалю, он всегда провожает своих разведчиков на операцию. Так же придирчиво осматривает оружие, проверяет, как уложены запасные магазины, гранаты. А потом, стоя в окопе, курит подаренную старшим другом трубку и думает о тех, кто ушел на задание...
Вышки шагают за горизонт
Трое суток при температуре минус 46 мела занозистая заполярная пурга. И только на четвертый день, после обеда, когда скудное зимнее северное солнце зависло над горизонтом, нам удалось выехать на трассу газопровода.
«Газик» то лихо мчится вперед, проглатывая километры бетонного покрытия, то осторожно переваливается на заснеженных увалах. Обгоняем тяжело груженные «Уралы», надрывно урчащие бульдозеры; промелькнуло яркое пятно полыхающего на снегу костра, возле которого примостились на корточках неуклюжие фигурки в черных полушубках...
В машине тепло. Ровно, без надрыва гудит мотор. Я жадно вглядываюсь в искрящуюся под закатным солнцем тундру, в «кусты» стальных труб, которые торчат над ее белоснежной простынью, и почти ощущаю, как с ревом несется по ним газ, вырвавшийся наконец-то с более чем километровой глубины. Привыкший к этой дороге Сулейманов дает мне присмотреться к тюменскому пейзажу и, продолжая разговор, начатый в кабинете, говорит: — И все же работа, за которую наша группа получила премию Ленинского комсомола,— это прежде всего признание заслуг всей молодежи, осваивающей газовые месторождения Крайнего Севера, Мы же лишь представители разных коллективов, за которыми стоят сотни людей. Это и уренгойцы, и надымчане, и москвичи, и тюменцы, и парни с Медвежьего — всех не перечесть. Олег Ермилов — наш, надымчанин, «своя рука на Севере», как мы его в шутку называем,— сказал как-то, что сейчас крупные открытия в одиночку не делаются — времена Архимедов прошли, и я согласен с ним.
— А академик Губкин? Ведь он еще в тридцать втором году призвал геологов искать нефть именно здесь, в Западной Сибири? — пытаюсь возразить Сулейманову.
Поняв мою хитрость — вызвать его на спор, чтобы немного рассказал о себе,— Рим улыбается, и вновь звучит его молодой, но не по возрасту усталый голос:
Поделиться книгой: