Помоги проекту - поделись книгой:
— И что же, нашел золото? Андреас помолчал, уклончиво заулыбался:
— Если хочешь, то и на твою долю достанется.
Через час мы с Андреасом покидаем Штральзунд на катерке с лихим названием «Морской орел». Покачиваются на воде чайки. В небе замерли белоснежные комья облаков. Часа через два «Морской орел» доставляет нас к пристани Нойендорф на Хиддензее.
Какой-то особый аромат, который сразу и не определишь, разлит в воздухе. Сложена даже такая легенда: Локи — древнегерманский бог огня и хитрости — бессовестно похитил у богини любви и плодородия Фреи драгоценную жемчужину. Но, пролетая над морем, обронил ее. На том месте, где она упала, и возник остров. Каждое лето Фрея навещает свою жемчужину, напоминая о себе людям ароматом своих волос.
— Ну а на самом деле,— возвращает меня к реальности Андреас,— нежный букет Хиддензее складывается из запахов моря, можжевельника, шиповника и малины, хотя растут здесь и сотни других растений.
Они — одно из наших сокровищ. Теперь — птицы. Пернатых тут зарегистрировано около трехсот видов. У самой пристани огромный щит: план-схема острова.
— Взгляни-ка, разве сама форма Хиддензее тебе ничего не напоминает? — улыбается Андреас.
Ну конечно же! Профиль сидящего на жердочке попугая — не того ли знаменитого, по кличке Капитан Флинт, из стивенсоновского «Острова сокровищ»? Того попугая, что кричал: «Пиастры, пиастры, пиастры!»
Я разбираю на плане вполне пиратские названия: мыс Мертвеца, гора Сигнальная мачта. Как-никак, в XIII-XIV веках островитяне, в основном ссыльные монахи да беглые разбойники, нередко промышляли грабежом судов, выброшенных штормом на берег.
— О тех веселых временах,— продолжает Андреас,— остались лишь воспоминания. Другие у нас теперь заботы. Вот гляди: почти весь наш островок сплошь покрыт цветами. Каждое время года придает этому ковру особую расцветку. Весной густой ворс образуют незабудка и резушка, летом — лютики и фиалки, а осенью — василек-горькуша с крестовником. Но для того чтобы все травки-цветочки чувствовали себя как дома на наших дюнах, пришлось запустить телят, овец и кроликов. Странно, да? Особенно кролик — чуть ли не целую Австралию сожрал, а тут — маленький Хиддензее! Но эти животные уничтожают прежде всего высокие стебли сорняков.
Немало пришлось поломать голову и над тем, как освоить засоленные морской водой луга, заставить взойти на них едва не вымершие виды растительности. Понадобились специальные минеральные удобрения. А сколько труда потребовалось, чтобы найти естественные, не химические средства борьбы с вредными насекомыми!
Знаешь, что такое наш остров для птиц? База отдыха для крылатых «варяжских гостей», совершающих ежегодные перелеты из Скандинавии на юг Европы, в Африку и обратно. Вот и обосновалась на Хиддензее Центральная орнитологическая станция ГДР. Колечки с ее клеймом носят всевозможные пернатые — палевые зуйки и серо-стальные чегравы, а также хищники вроде ястребов, орлов и даже канюков...
Но чем удивительны канюки, я так узнать не успел. Зрелище, открывшееся передо мной, когда я посмотрел в сторону острова Рюген, ошеломило меня. В проливе двигался караван небольших судов с коротким корпусом и высокими бортами. Прямые паруса на их фок- и грот-мачтах не оставляли никакого сомнения в том, что передо мной самые настоящие ганзейские «когги», каким-то чудом занесенные сюда из дремучего средневековья. Яркие эмблемы на их вымпелах недвусмысленно показывали, что когги принадлежат морским разбойникам. На палубах отчетливо различались фигуры людей, одежда которых выдавала настоящих «джентльменов удачи».
Андреас тут же сообразил, в чем причина моего невнимания к рассказу о канюках.
— Видишь, как мало ты знаешь о том, что делается в наших краях! Как думаешь, куда плывут эти когги? На Рюген. Вот сейчас ошвартуются на Хиддензее, примут на борт местных пиратов и пойдут дальше, сражаться с купцами. Достанется сегодня врагам Штертебеккера!
Вот оно что: Клаус Штертебеккер— морской Робин Гуд средневековья, «гроза богачей, надежда бедняков» — вернулся на острова. На этот раз в качестве героя драматической баллады немецкого революционного писателя Кубы.
— Спектакль продолжается целый вечер. Его разыгрывают в одной из бухт Рюгена. Сценическими площадками служат и море и суша. А участвует в спектакле вместе с настоящими актёрами тысяча самодеятельных артистов — юноши и девушки нашего приморского округа. Если хочешь с ними поговорить, давай пройдем до пристани в Витте — туда сейчас прибудут когги. Это близко — километров пять.
— А на автобусе нельзя?
— Какой тут автобус! Здесь даже мотоциклы и то запрещены. Заповедник!
— Как же тогда люди по острову передвигаются? Вот ты, например, как добираешься до своей биологической станции?
— Да весь остров-то меньше двадцати километров в длину и чуть больше двух в ширину. Так что на своих двоих передвигаемся, в крайнем случае на велосипеде или лодке. Есть, конечно, на острове несколько грузовых машин, которые привозят продукты в санатории и пансионаты, «Скорая помощь», понятно, действует. Кстати, попробуем-ка сейчас раздобыть велосипеды...
С этими словами Андреас повел меня к чисто выбеленному домику под камышовой крышей. Таких на Хиддензее немало. Служат они людям лет по шестьдесят, а то и дольше. Класть камыш начинают снизу, постепенно поднимаясь по крутому скату крыши, так что каждый верхний ряд перекрывает нижний. Попадающая на камыш влага не скапливается на стебельках. После дождя или снега ветер высушивает крышу, и она не гниет.
Через раскрытое окно мы заметили человека с трубкой, сидевшего у телевизора. Это, пояснил Андреас, смотритель местного маяка. Завидев нас, он выключил телевизор, надел свою темно-синюю лоцманскую фуражку — особенно популярную на немецком Севере — и вышел навстречу. Быстрый разговор шел на нижненемецком наречии, так что я едва мог разобрать его смысл. Но главное было понятно: велосипеды забрали дочь старика с женихом и укатили на них в Витте. Они участники концертного ансамбля художественной самодеятельности Союза свободной немецкой молодежи, а его в полном составе мобилизовали на сегодняшнее представление «Клауса Штертебеккера».
Отправились в Витте пешком. Чтобы попасть туда до отплытия коггов на Рюген, Андреас предложил перейти вброд небольшой залив.
— Пешие прогулки очень полезны,— заметил он.— А с хорошим собеседником и дорога короче.
Мы зашагали по узкой асфальтированной тропинке мимо оранжевых россыпей облепихи, изумрудных пирамидок можжевельника да ярко-желтых кустиков саротамнуса. Чем ближе мы подходили к пляжу, тем гуще становились заросли вереска.
Андреас продолжал меня просвещать:
— Хиддензее необычный заповедник. Сейчас на острове отдыхают тридцать две тысячи гостей из всех уголков ГДР. Но в интересах сохранения первозданного облика местности поток отдыхающих ограничен и расти не будет. Запрещено строить промышленные объекты, ставить палатки, жечь костры и пользоваться транзисторами. Все, что построено, выдержано в здешних архитектурных традициях.
Перейдя заливчик, оказываемся на пустынном берегу. Ослепительный песок поет под ногами.
— Иногда,— говорит Андреас,— тут находят довольно крупные куски янтаря. Полвека назад, например, местным рыбакам, в том числе и моему деду, удавалось ежегодно после штормов набирать килограммов по пятьдесят. А о штральзундском фаянсе слыхал, наверное? Так вот, в XVIII веке на острове добывалась глина, зеленовато-серая — ее и сейчас тут добывают, правда, немного. Зато вот археологи к нам зачастили. Одна студенческая археологическая партия недавно обнаружила целую коллекцию кремневых топоров, наконечников для стрел и других штуковин, которые, как они сказали, принадлежали охотникам, обитавшим на острове в эпоху мезолита.
Быстро идти по песку и камням довольно трудно, и мы повернули к дороге. Снова впереди показались паруса. Мы добрались до пристани Витте. Вся она заполнена парнями, одетыми под «ликедеелеров» — «делящих поровну»: так называли себя соратники Штертебеккера. В ожидании начала спектакля ликедеелеры делили поровну бутерброды и лимонад. Среди них Андреас заметил своих знакомых из ансамбля ССНМ. Выясняется, что пиратами они состоят в свободное от работы время. Некоторые работают на орнитологической станции, окольцовывают пернатых, изучают их маршруты, образ жизни.
— В общей сложности мы «обручили» более миллиона птиц. Участвуем и в международных экспериментах. О «Балтике», наверное, слыхали? С 1973 года биологи вносят свою лепту и в осуществление программы ЭКАМ, разработанной учеными Советского Союза, Польши и нашей республики. Мы изучаем влияние береговой полосы на состояние атмосферы и моря. А недавно группа моих коллег обнаружила здесь представителей таких видов птиц, которые во всей ГДР уже давно не встречаются! Несколько лет назад в сеть нашей станции попали и редкие разновидности пеночки, вальдшнепы, козодои. Но что особенно важно: по изменению количества птиц, отдыхающих на нашем острове, можно судить о состоянии окружающей среды на местах гнездовий.
Площадка у кафе постепенно заполнялась народом. А к пристани подходили новые и новые молодые люди, одетые для спектакля. Издали мне показали поднявшихся на борт одного из коггов Штертебеккера и его подругу Треб еле. В их ролях выступали актеры Манфред и Петра Горр.
— Уж коли вас интересуют занятия местных жителей,— вступил в разговор еще один участник ансамбля,— то расскажу о себе. Я работаю в лаборатории Центрального института электронной физики ГДР. Она тоже тут, на острове. Наши соседи — опытное хозяйство Института микробиологии и экспериментальной терапии. С другой стороны мы граничим с народным имением Цингст, объединяющим сельскохозяйственные угодья на Хиддензее. Как и в давние времена, островитяне заняты рыбным промыслом, в основном угря. А на нашей пасеке благодаря удаленности от материка выводят самые медоносные породы пчел. А вы, наверное, думаете, что у нас тут только первозданная природа, старинные дома, патриархальные обычаи!
— Говорят, вы на каждом представлении по два судна сжигаете?
— Зато какое зрелище: садится за горизонт солнце, на берегу семь с половиной тысяч зрителей ждут, когда же начнется настоящий бой. И вот залп, другой, яркие вспышки озаряют наши корабли, над бухтой поднимаются клубы дыма. Вообще-то, чтобы быть точными, корабли сжигали двадцать лет назад. Сегодня пиротехника достигла такого совершенства, что этого уже не требуется. Так что надеемся, что и сегодня выйдем из боя целыми и невредимыми вместе с нашими «врагами».
Громкий голос с борта одного из коггов призвал всех ликедеелеров подняться на борт. Корабли уходили на Рюген...
На берегу продолжалась будничная туристская жизнь. Играл духовой оркестр. Полька сменялась фокстротом, фокстрот — вальсом. Ароматный воздух, тихое море, спектакль-карнавал. Прямо какой-то оазис покоя, уютный и несколько старомодный...
Все, что я видел перед этим в Штральзундском музее, говорило, однако, что мир поселился на острове сравнительно недавно. Множество баталий пробушевало над Хиддензее: ведь находится он не на краю света, а в центре оживленнейших морских коммуникаций Балтики. Там, на материке, было трудно себе представить, что раны, которые наносили этому клочку земли в течение столетий опустошительные войны и хищническая эксплуатация природных богатств, могут быть залечены за каких-нибудь три десятилетия. Известно, к примеру, что в 1628 году по приказу полководца Валленштейна — трилогию Шиллера припоминаете? — здесь был дотла выжжен весь лес, дабы он не достался врагам — датчанам. О самом мрачном периоде прошлого сейчас напоминают остатки бетонированных укреплений, глубоко загнанных в тело острова гитлеровцами.
И все же у острова остался враг грозный и неумолимый — разрушительный натиск морских волн. Силу его показал мне Андреас.
Лет еще тридцать-сорок назад северо-восточный мыс острова (клюв стивенсоновского попугая) — Бессин — ежегодно удлинялся на шестьдесят метров за счет намыва песка. Этот песок вода сносила с других участков берега, и они меняли конфигурацию. Процесс удалось ослабить, но все же разрушение дюн, озелененных кропотливым трудом человека, пока продолжается.
В беседе мы дошли до северной окраины Витте, откуда начиналась дорога на Клостер — «столицу» Хиддензее. И тут прямо на берегу моря я увидел огромный портальный кран.
— А это зачем? — недоуменно обратился я к Андреасу.
— Попробуй догадаться!
— Понял: для переноски чемоданов курортников.
— Давай еще.
Фантазия моя истощилась быстро, и Андреас сжалился:
— Этот кран установлен тут для отражения атак моря. Он укладывает вдоль берега гранитные блоки. Потом их скрепляют битумом. Мы с тобой, между прочим, находимся в самом узком месте Хиддензее, которое во время известного тебе «золотоносного» шторма 1872 года оказалось под водой. Заметь — это только один метод защиты береговой линии от морской стихии, притом довольно новый. Прежде для этого использовали бетонные плиты, а они не так стойки под натиском волн. Каждый год в масштабах всего нашего побережья море слизывает внушительную часть суши шириной в тридцать-сорок сантиметров. Поэтому мы не жалеем средств на реставрацию берега. Вот, например, в последнюю пятилетку — 1976-1980 годы — на это было израсходовано восемьдесят шесть миллионов марок. Цифры растут — лечение природы обходится недешево. Представь себе, что один только погонный метр такого вот гранитного корсета обходится в пять тысяч сто марок — доставляют-то эти глыбы сюда с другого конца страны, из Саксонии.
Но деньги сами по себе еще ничего не решают. Тут главное — огромная помощь молодежи. Такова традиция — шестьдесят тысяч камней члены ССНМ в свое время собрали со всей республики для строительства мола Ростокского порта. Я-то тогда еще маленький был, но работы всегда хватает. Нынешнее поколение поступает точно так же. В летний трудовой семестр к нам приезжают отряды студентов и старшеклассников. Они укрепляют дамбы, свайные перемычки, песчаные насыпи. Кстати, для переноски громадных каменных блоков при возведении дамб на всем побережье с недавнего времени применяют не только портальные, но и воздушные краны, мощные вертолеты Ми-8. Все эти усилия не пропадают даром: если в 1949 году опасности затопления при сильных штормах подвергались тридцать шесть тысяч гектаров побережья, то сейчас вдвое меньше.
Используем мы и еще одну новинку — Т-образные свайные перемычки, которые выполняют роль волнорезов. Их укрепляют полиамидными мешками с песком. Вес каждого такого мешка — четыреста пятьдесят килограммов, а для устройства одной перемычки их требуется сотня. Хорошо хоть, песку хватает. Его мы у моря заимствуем. На поврежденные участки суши мощные землечерпалки намывают песок, поднятый со дна. Затем по весне на этих площадях высаживаем кустарники, сеем траву, вроде берегового овса, так что сила сопротивления дюн натиску волн заметно увеличивается.
Пока мы разговаривали, солнце начало скрываться за островом, но мы уже подошли к Нойендорфу. Катерок «Морской орел» принимал пассажиров.
— Я обещал тебе, что сокровищ Хиддензее хватит и на твою долю. Постой-ка,— с этими словами Андреас побежал к сувенирному киоску.
Вернулся он с миниатюрными подвесками — точь-в-точь такие я видел в Штральзундском музее.
Чайки, крича, кружили над катером, пока Хиддензее не растаял в предвечерних сумерках. Но еще долго борт «Морского орла» освещали вспышки маяка, которыми провожал меня остров-сокровище.
Ушли на задание
Пора,— негромко сказал командир разведгруппы лейтенант Адхам. Он сделал последнюю глубокую затяжку, потом решительно бросил на землю еще дымившуюся сигарету и наступил на нее каблуком тяжелого солдатского ботинка. Сидевшие на старых снарядных ящиках разведчики Висама и Абу Расиф, одетые, как и командир, в пятнистые маскировочные комбинезоны, разом вскочили и загасили сигареты. Абу Расиф из привычной осторожности глубоко вдавил свою в песок на бруствере, а Висама хотел незаметно сунуть окурок в нагрудный карман. — Не хитри, Висама,— шутливо погрозил пальцем высокий широкоплечий мужчина в полувоенной форме, стоявший рядом в окопе. Это был начальник штаба Абу Нидаль, готовивший группу к операции. Его правую щеку пересекал глубокий шрам, придававший лицу суровое выражение. Но когда он улыбался, шрам превращался в тоненькую морщинку, сбегавшую от глаза к подбородку, лицо становилось неожиданно добрым, и тогда было заметно, что он смертельно устал.— Придется потерпеть. Вернешься — подарю целый блок. Или отдам свою трубку.
Абу Нидаль прощал этому парню некоторые вольности. Несмотря на разницу в возрасте — целых двадцать лет, они были друзьями: оба родились в маленькой палестинской деревушке на западном берегу реки Иордан и почти одновременно оказались на чужбине.
Начальник штаба поочередно подошел к каждому из разведчиков, осмотрел оружие, проверил, сколько взято гранат и запасных магазинов. Он доверял лейтенанту Адхаму, Висаме и Абу Расифу, знал, что они прошли суровую школу, сражаясь в рядах Палестинского движения сопротивления, не первый год в разведке, много раз смотрели смерти в глаза. Но он знал и другое: нынешнее задание особо сложное. Группе предстояло не просто разведать расположение войск противника на этом участке фронта, а обнаружить артиллерийские позиции, с которых дальнобойная израильская артиллерия ведет обстрел мирных ливанских сел, и — главное — сфотографировать их. Эти снимки очень были нужны отделу информации Организации освобождения Палестины, чтобы разоблачить в прессе преступления агрессора в оккупированных районах Южного Ливана.
Абу Нидаль остался доволен экипировкой разведчиков. На прощание он крепко пожал им руки и как-то не по-военному сказал:
— Будьте осторожны, ребята.— Потом добавил: — Ас-Саура хатта наср!
— Революция до победы! — Эхом откликнулись трое разведчиков.
— Не увлекайтесь и не зарывайтесь. Через три дня вас выйдет встречать специальная группа,— еще раз напомнил начальник штаба. Собственно, надобности в этом не было: разведчики в мельчайших деталях знали и маршрут, и сроки возвращения. Видимо, сказалось несвойственное Абу Нидалю волнение, вдруг овладевшее им.
— Все ясно,— коротко ответил лейтенант Адхам и первым выбрался из окопа.
За ним последовал Абу Расиф. Висама не удержался: прежде чем покинуть окоп, положил руку на плечо начальника штаба и, озорно улыбнувшись, шепнул:
— Берегите трубку...
Стать федаином
На рассвете группа сделала первый привал. Дальше начинался самый трудный отрезок: ни деревьев, ни кустарника, где можно укрыться. Только трава— жиденькая, невысокая, каким-то чудом росшая на этой выжженной солнцем каменистой почве. А тут неожиданно попался довольно глубокий овраг, в котором можно было выпрямиться во весь рост.
— Половина пути позади. Пока все идет нормально,— удовлетворенно произнес лейтенант Адхам, пряча в карман карту, по которой проверял оставшийся маршрут.— Можно подкрепиться.
Когда со скромным завтраком было покончено, расположились отдохнуть на дне оврага.
— Слушай, командир,— приподнялся на локте Висама,— все забываю спросить: жена родила?
— Должна вот-вот. Но она ведь в Сирии, а оттуда, сам знаешь, известия не сразу доходят.
— Сколько у тебя сейчас? —. полюбопытствовал Абу Расиф.
— Пока четверо,—улыбнулся Ад-хам.— Три парня и девочка. Будущие федаины — Лицо его вдруг посуровело.— Впрочем, лучше, если они не станут ими и никогда не испытают то, что выпало на долю нашего поколения...
Все трое замолчали, думая о чем-то своем.
— Подъем! — негромко скомандовал лейтенант.— Порядок движения прежний.
Он первым осторожно выбрался из оврага, осмотрел в бинокль местность и только после этого махнул рукой товарищам.
...За свои тридцать два года лейтенант Адхам повидал многое. В 1967 году, когда израильтяне вторглись на западный берег реки Иордан, Адхам дрался против захватчиков в рядах Палестинского движения сопротивления, защищая лагерь беженцев, где он родился. Но силы были слишком неравными: лагерь стерли с лица земли, а его обитателям пришлось бежать в Иорданию. Адхам, которому в тот год исполнилось девятнадцать лет, остался на оккупированной территории. Он стал подпольщиком, членом организации «Герои возвращения». Они взрывали склады с оружием, уничтожали боевую технику, нарушали линии коммуникаций, расклеивали листовки, в которых призывали население оказывать сопротивление оккупантам. Во время одной из операций Адхам был ранен, и ему приказали перебраться в соседнюю Иорданию. Шел он по ночам, а днем укрывался у крестьян. Потом переплыл реку Иордан, добрался до столицы, разыскал там товарищей, которые переправили его в Ливан.
В 1969 году Адхам становится бойцом Демократического фронта освобождения Палестины (ДФОП), участвует в боях, после короткой учебы получает звание лейтенанта. В Ливане он узнал, что его средний брат схвачен ищейками из «Шин бет», а младший погиб в неравной схватке с израильскими коммандос.
Сходная судьба была и у двадцатичетырехлетнего Висамы и двадцатилетнего Абу Расифа. И не только потому, что у каждого за плечами не один десяток боев и разведывательных рейдов. Оба тоже родились на чужбине, никогда не видели своей родины — Палестины и знали о ней лишь по рассказам старших.
Абу Расифу было всего четырнадцать лет, когда погибли его родители. Это случилось во время налета израильской авиации на лагерь палестинских беженцев Рашадия. После смерти родителей Абу Расиф решил стать федаином, чтобы с оружием в руках мстить оккупантам. Парнишка мечтал ходить в разведку, взрывать мосты, склады с боеприпасами в тылу врага.
— Ты еще мал,— сказали Абу Расифу в одном из отрядов ДФОП, куда он пришел с просьбой дать ему автомат и направить в разведку.— Тебе надо учиться.
— Я хочу сражаться против израильтян, чтобы скорее освободить нашу родину,— стоял на своем подросток.— Не дадите оружия — сам добуду.
Командир, которому доложили о добровольце, отказал наотрез, и мальчик ушел. А ночью его обнаружил часовой— продрогшего, голодного, сидящего неподалеку от штаба. Почти месяц Абу Расиф вел настоящую осаду и в конце концов добился своего: стал федаином. Не сразу, конечно. Сначала Абу Расифа приняли в организацию «Львята революции», которая объединяет таких же, как он, сирот. Они живут в военизированных лагерях, где, кроме обычной школьной программы, изучают военное дело. Первый лагерь «львят» появился в 1968 году и насчитывал тогда 650 палестинских ребят, потерявших родных и близких.
В таком же лагере проходил подготовку и Висама. Там его увидел Абу Нидаль, который после тяжелого ранения был временно назначен туда инструктором. Он сразу обратил внимание на этого бойкого подростка, в сущности, еще мальчика, готового с утра до вечера разбирать и собирать оружие, отрабатывать приемы рукопашного боя, учиться читать карту или преодолевать полосу препятствий.
— Кем ты хочешь быть? — спросил однажды Абу Нидаль.
— Только разведчиком,— ответил Висама.
В этом ответе было столько решимости, что инструктор поверил: упорный паренек добьется своего.
Солнце стояло в зените, когда группа достигла пересохшего русла маленькой речушки, откуда намечалось начать поиск. Было решено, что Висама и командир поползут вдоль переднего края израильтян, который извилистой линией пролегал по каменистой равнине и скатам невысоких холмов, огибая редкие оливковые рощи. Абу Расиф будет двигаться метров на двести правее, не теряя зрительной связи.
Висама развязал вещмешок и достал бинокли, один передал лейтенанту. Разведчики закинули автоматы за спину поверх подсумков с запасными магазинами, чтобы было удобнее ползти.
— Пошли,— подал команду лейтенант и, прижимаясь к земле, заскользил в сторону израильских окопов.
Чуть позади, на некотором расстоянии полз Висама. Оставшийся в охранении Абу Расиф видел, как Адхам остановился и поднял руку. Это означало, что дальше приближаться к переднему краю не следует. Слегка приподнявшись на локтях, лейтенант поднес к глазам бинокль и стал пристально разглядывать израильские позиции. На них был устремлен и бинокль Висамы, который замер метрах в тридцати от командира. Абу Расиф по собственному опыту знал, как нелегко лежать вот так перед окопами противника в редкой щетине пожухлой травы, когда в любой момент тебя может засечь вражеский наблюдатель.
Прошло не меньше получаса, прежде чем лейтенант Адхам и Висама двинулись направо вдоль переднего края. Вслед за ними пополз и Абу Расиф, которому теперь приходилось труднее. Он должен был держать в поле зрения своих товарищей и одновременно вести наблюдение вокруг. Но пока все складывалось удачно. Они не встретили ни одного израильского патруля.
На новой точке разведчики оставались около часа. Затем опять сменили место. Так продолжалось до самого вечера. За это время группа продвинулась на три километра.
Когда стало темнеть, разведчики отползли подальше от передовой. Лейтенант Адхам был доволен: они засекли пять дзотов, два из которых находились в предполье. По каким-то одному ему известным признакам Висама определил, что в мелкой лощине за правым флангом, вероятно, установлены тяжелые орудия, обстреливающие деревни на ливанской стороне.
— Завтра пройдем по этому маршруту еще раз. Может быть, обнаружим что-нибудь новое. А главное — уточним подходы к артиллерийским позициям,— решил лейтенант.
— Где будем устраиваться на ночлег? — поинтересовался Висама.
— Неподалеку есть разрушенная деревня,— подал идею Абу Расиф.— Можно там.
— Хорошо, — согласился командир,— минут через двадцать совсем стемнеет. Тогда и пойдем.
Поделиться книгой: