Помоги проекту - поделись книгой:
— Какой птицеферме?
— А вон той.
На большом плоском бугре километрах в двух от деревни, возвышалось длинное двухэтажное строение под алюминиевой крышей, которое я принял за большую мастерскую. Вблизи она выглядит внушительно, внутри и вовсе вполне современно. На втором этаже тянутся в три ряда металлические сетки с курами. Сто секций на сто птиц каждая.
На секциях таблички с именами владельцев: «Рупсингх Манглабхаи Дамор», «Макнабхаи Веста Бариа». Секции розданы только тем семьям, у кого меньше пяти акров земли и доход меньше двух тысяч рупий в год.
Птицеферма построена полтора года назад, и доходов пока не дает. Все уходит на выплату займа, хотя половина нужной суммы была предоставлена беднякам безвозмездно. Но бхилы надеются, что прибыль будет. Об этом Далабхаи говорил мне с уверенностью.
«Магазин справедливых цен»
На следующий день отправились на юг от города Дохада, в деревню Гангарди, центр блока деревень. Так в Индии называют административную единицу, объединяющую несколько десятков поселений. Из всего моего путешествия по деревням бхилов это был, пожалуй, единственный «подготовленный» визит. В другие деревни меня возили по «азимуту» _ Куда я показывал на карте. Через призму неожиданности многие важные детали в жизни бхилов вырисовывались выпуклее и ярче.
Но в Гангарди нельзя было ехать без подготовки. Начальство хотело показать мне тамошнее кооперативное общество во всех его функциях — и чтобы «магазин справедливых цен» был открыт, и чтобы крестьянам ссуду выдавали, и чтобы деньги бхилы получали именно в этот день.
Так оно все и было, все звенья кооператива работали. По моей просьбе показывали мне регистрационные книги, где значилось, кому, что и когда выдавалось в предшествующие дни и месяцы.
Рядом с отделением банка открыт «магазин справедливых цен». Здесь без спекулятивных наценок можно купить хлопчатобумажную ткань для дхоти, растительное масло, мыло, сахар, чай, соль.
Метрах в пятнадцати от магазина, на той же центральной улице, в сплошной цепочке одноэтажных домов-лавок, разместился кооперативный склад. Несколько бхилов получают кульки с семенами грэма, химическими удобрениями и ДДТ.
Вот получил свой набор крестьянин Каснабхаи Дитабхаи, водрузил поклажу на голову и зашагал в родную деревню за семь километров от Гангарди. Самая дальняя деревня, где есть члены кооператива,— в двадцати двух. А люди все-таки приходят.
Кооператив покупает у крестьян так называемую «малую продукцию леса» — цветы дерева махуа для фармацевтической промышленности и листья дерева тимру, из которых крутят миниатюрные сигарки-биди. Платят не очень много, но какой-никакой, а доход...
Когда придет вода
За Шивгархом, дальше на запад, высокие, почти голые холмы, пустоши. Большие поля редки. Тянутся небольшие каналы для искусственного орошения полей с прожилками отводов к крестьянским полям. Нет-нет да неуклюже перебегают дорогу вараны.
Остановили машину. Я взял пригоршню земли из-под плуга. Почва серовато-черная, жирная, влажная, хотя дождей давно не было. Если сжать ее в кулаке, слипается в комок.
Завидев дома слева от дороги, свернули к ним. Деревня Нейятапра состоит из двух семейных кустов — «чхаваи», или «пхале». В каждом «пхале» по семь бхилов, все родственники. В том, где я оказался, живет род муния.
Подобных деревень у бхилов я еще не видел. Поскольку дома сгрудились на одном бугре, то дворов при них нет, строения стоят тесно, между ними неровные, утоптанные до каменной твердости небольшие площадки. Все друг у друга на виду.
Рядом по полю ходят две упряжки волов. За каждой упряжкой идут муж с женой и сеют грэм. Мужчина левой рукой ведет плуг, а правой, с хворостиной, погоняет волов. К плугу прикреплена длинная полая палка с плетеной воронкой наверху. Женщина правой рукой с тремя браслетами из белого металла на запястье равномерно сыплет в воронку семена грэма, и они падают в проделанную плугом борозду. Многие часы рядом, почти касаются друг друга натруженные руки мужа и жены.
Староста куста, Херджи Рангджи Муния, позвал для разговора своих братьев и взрослых племянников.
Подошли еще три молодые женщины, в одеяниях вовсе не рабочих — при всех украшениях. Тоже сели на землю напротив меня, с любопытством слушают. Как потом выяснил, это замужние дочери двух из семи братьев, живущих в этом кусте. Они пришли домой на праздник Чоудас, в четырнадцатый день месяца Пурнима, за день до полной луны.
Гостят в родных домах вот уже больше десяти дней.
— А как же они оставили своих мужей и хозяйство? — спрашиваю я.
Обрисовалась любопытная картина. Есть у бхилов традиция, по которой дочери имеют право на праздник гостить недели по две в доме отца. В этой традиции, если разобраться, скрыт глубокий смысл. Работа по хозяйству у женщин — бхилокадская.
Для молодых женщин, измотавшихся за год, визит в отчий дом — как бы ежегодный отпуск, полное отдохновение. И муж не смеет возразить — традиция, да еще освященная религией.
Разговор с братьями муния был долгим, дотемна. Мой сопровождающий сначала проявлял беспокойство, поглядывая на часы, потом взял у старосты книгу отметок посещений представителями власти и зарегистрировал в ней свой визит. Такая книга есть в каждой деревне. По ней окружные власти судят об активности своих работников.
Итак, в деревне живут семь семей братьев Муния (это же и их фамилия), одна семья небхильской касты домар и две семьи касты басуниа.
Домары работают на полях бхилов батраками, а басуниа — на других черных работах при хозяйствах семей муния.
В то же время и сами муния, когда есть возможность, нанимаются в марте-апреле батрачить к богатым хозяевам — не бхилам — из соседних деревень. Если работы нет, почти все взрослое население деревни уходит на эти два месяца в город Кота или на ближайшие железнодорожные станции. Работают грузчиками. Каждый зарабатывает за эти два месяца рупий по двести.
У каждого брата по четыре акра земли. Выращивают пшеницу, просо-джовар, кукурузу, земляной орех, хлопок, грэм, масляничное растение тил. На продажу идут только хлопок и земляной орех.
Семьи помогают друг другу на полевых работах, дают своих волов для пахоты или поездок на базар тем родственникам, у которых нет тягловой скотины. А если попросит помощи кто-нибудь со стороны, берут плату.
Живут муния в этих местах с незапамятных времен. Братья не знают, было ли когда-нибудь в прошлом у их рода больше земли, чем сейчас.
Знают ли в Нейятапре, что у бхилов по законам есть привилегии?
— Да, знаем, что для наших детей полагается бесплатное образование, но во всей деревне — двое школьников. Оросительные каналы до нас не дошли, ни субсидий, ни займов не получали. Да и брать бы не стали, пока сами себя в состоянии прокормить. В долги влезать не желаем. Хорошо, что никому не должны.
— Кто ваши соседи, и как вы к ним относитесь?
— В соседней деревне Васиндра живут люди из касты лабана. Это не племя. Хорошие люди, работящие. Такие же бедные, как мы. Живем с ними дружно. Обижаемся только, что их взяли на работу на строительство плотины, а нас нет, хотя наша деревня и ближе.
Примерно в полукилометре от Нейятапры на речку, которую я издали принял за большой овраг, наступала грунтовая дамба. Возле нее несколько мужчин кромсали кайлами землю, а женщины оттаскивали к краю дамбы в плоских подносах, поставленных на голову, землю с камнями. Это и были лабана.
Запруда соберет воду и оросит поля пятидесяти девяти деревень — почти полторы тысячи гектаров земли в один сезон, тысяч пять — в другой. Все подсчитано до гектара. Под затопление готовят шесть деревень бхилов. В те дни с жителями этих деревень власти вели переговоры: хотите — дадим равноценную землю в другом месте, хотите — денежную компенсацию. Бхилы с ответом медлили. Может быть, размышляли, что выгоднее. Но больше всего потому, что не хотелось им покидать обжитые места.
Солнце уже давно скрылось за серо-коричневыми холмами, четко обозначив черные силуэты редких деревьев и мемориальные камни — память предков-бхилов на высоком уступе над рекой.
Еще год, два, и мемориальные камни на берегу утонут навсегда вместе с шестью деревнями. Будут ли бхилы тосковать по ним? Возможно. Но тоска по своему полю, где крестьянин знает каждый дюйм, будет наверняка гораздо сильнее: Однако в десять раз больше деревень получат драгоценную воду для второго урожая в году.
И в этом весь смысл происходящего...
Око циклона
Коварный циклон, примчавшийся со стороны Гренландии, запер нас на хрупкой льдине в районе Северного полюса в двух тысячах километров от береговых баз воздушной экспедиции «Север». Ураганный ветер заковал оба самолета в ледяные панцири, и мы уже начали терять всякую надежду на взлет...
В полумраке палатки трое — командир самолета Гурий Сорокин, пилот-инструктор Владимир Мальков и флаг-штурман экспедиции «Север» — автор этих записок. Все остальные на штормовой вахте. Сквозь вой ветра изредка пробивается бодрый стук аварийного мотора — радист дежурного самолета собирает очередные данные о погоде на других ледовых базах, островах и побережье. Этот ритмичный стук поднимает настроение: Большая земля напряженно следит за нами.
Неожиданно раздается глухой рокот, идущий, кажется, из самых глубин океана. Мальков тут же выскакивает из палатки. Минуты через три, весь облепленный снегом, возвращается.
— Далеко. Милях в пяти на северо-востоке.
По его обожженному арктическим солнцем и стужей медно-красному лицу стекают ручейки тающего снега.
— Плохо, что с наветренной стороны. Может быстро докатиться сюда,— всматриваясь в настороженные глаза Малькова, замечаю я.
— Моторы под чехлами горячие, их мы время от времени прогреваем. Если валы торошения будут приближаться, уйдем! Самолеты облегчены и стоят строго против ветра. Как на старте.
— А где ты сядешь в такой кутерьме? Да и взлетишь ли? Машины обледенели, а льдина вся в передувах,— возражает Малькову Сорокин.
Все замолчали. Со злым нетерпением, по-звериному ревел ветер, стремясь опрокинуть палатку, снести ее. Мелкие снежные кристаллики, пробившись через двойные стенки, белой пылью ложились на стол, на разложенные карты, ящик с хронометром и секстант. Синее пламя газовой плиты было бессильно поднять температуру — на уровне стола всего лишь минус два градуса.
— Я понимаю,— после глубокого раздумья ответил Мальков,— всю безрассудность риска. Но там гибнут люди. Именно нам поручено выручить их. Будем рисковать...
— Над ними уж два часа ходит кругами самолет Черевичного. Наверняка потерпевшим сбросил все необходимое для жизни,— перебивает Малькова Сорокин.
— Но почему Черевичный не садится? — не сдавался Мальков.
— Возможно, сломана льдина или не позволяет погода. Иван Иванович и штурман Вадим Падалко умеют мастерски садиться на дрейфующие льды. По-видимому, им мешают самые серьезные причины,— ответил я.
— Больше шести часов они не смогут барражировать над ними, ведь самолет не цистерна с горючим. Если Черевичный уйдет, нам будет трудно, очень трудно обнаружить людей на дрейфующем льду, испещренном черными разводьями. Радиостанции-то у них нет...
Я достал радиограмму начальника экспедиции и в который раз прочитал ее вслух: «Борт самолета Н-496 тчк Вручить немедленно флаг-штурману Аккуратову тчк 0158 иск Н-140 стартовал выполнение задания сектор предполагаемых заполюсных островов тчк Неизвестным причинам радиосвязь 0230 мск после слов «иду на посадку» прекращена тчк Поиски стартовал Н-433 Черевичный тчк Люди обнаружены счислимых координатах 8909 9000 западной тчк Сесть льдину не удается зпт, самолета Н-140 на льдине нет сгорел или затонул тчк Улучшением погоды немедленно следовать к Н-433 принять все меры спасения экипажа зпт выяснить причины происшествия тчк Ясность подтвердите тчк НЭ Бурханов». Радиограмму подобного содержания получили и Мальков с Сорокиным за подписью командира авиагруппы И. Котова.
— Все ясно, кроме одного. Что с самолетом?
— Сказано ж, сгорел или затонул. Наверное, садился на тонкий лед, замаскированный снегом, Гурий Владимирович!
— Если бы сгорел, остались следы пожарища, но Черевичный об этом молчит. А если провалился под лед, то, Валентин Иванович, они успели бы спасти аварийную рацию и все необходимое для жизни на льду. Ведь мы же знаем, как медленно тонет самолет, держась на крыльях, даже на десятисантиметровом льду. А люди на льдине полураздеты, двое даже без шапок. Значит, случилось что-то вовсе непредвиденное.
Мальков внимательно оглядел нас и неуверенно проговорил:
— На Н-140 поставлен для испытания реверсивный винт, который при пробежке можно переводить на обратный ход. Это значительно сокращает бег самолета при посадке. Не произошло ли самовключение винта в воздухе?
— В воздухе, на посадке?! — Сорокин даже присвистнул.— Внезапное торможение, потеря скорости! Это падение, взрыв и... все! Но экипаж жив. Что-то не то, товарищ инструктор.
— Давайте лучше обсудим,— вмешался я в спор,— как нам использовать остающееся резервное время для обеспечения взлета.
— Вылетать с первыми признаками улучшения погоды, а сейчас всем на очистку обледеневшего Н-496.
— Порядок. Вам, Владимир Васильевич, с Сорокиным заняться осмотром льдины и полосы взлета. Будьте осторожнее, без карабина и ракетницы не уходить!
— Вот это уже дело, товарищ флаг-штурман. Чую, запахло взлетом,— не скрывал радости Мальков, затягивая капюшон куртки.
...Два часа мы сбивали лед с Н-496. Крепкая, глянцевитая пленка толщиной до четырех сантиметров с трудом откалывалась от металла под ударами толстых резиновых шлангов. Колючий ветер, завихряясь у самолета, неистово дул во всех направлениях, забивая снегом лица, просачиваясь холодными струйками за ворот.
— Как полоса? — первым делом спросил я вернувшихся пилотов.
— Ни трещин, ни передувов. Снег вылизан до льда. Не полоса, а первоклассный каток,— улыбаясь, сообщил Мальков, осторожно отковыривая льдинки на бровях.
— Наше поле действительно даже улучшилось, но зато на соседнем, западнее, появилось широкое разводье,— умерил его благодушие Сорокин, косо взглянув на Малькова.
— Не на нашем же поле и не ледяной вал. Это не опасно,— ответил Мальков.
Спор их продолжался недолго. Глухой гул отдаленного торошения, заглушая вой ветра, перешел в резкий треск и оборвался тишиной, тревожной и гнетущей.
— Что это?..
— Никак пурга отбесилась? — настороженно прислушиваясь, промолвил Мальков.
— Трещина... трещина поползла по льдине! — ворвавшись в штурманскую, крикнул второй бортмеханик.
Выскочив из самолета, мы замерли: параллельно взлетной полосе, метрах в ста восточнее, отсекая часть поля, черной рекой бежала трещина, уходя в гряды торосов соседнего поля. Не касаясь полосы, она скрывалась за близким горизонтом в хаосе ледяных нагромождений.
— А ветер-то скис,— выводя нас из оцепенения, сказал бортмеханик Глеб Косухин.— Чего закутались, рассупонивайтесь и давайте готовить вылет.
Быстро свернули и погрузили палатки. Откопали смолеты и подготовили их к старту. К этому времени подошел срок радиосвязи. Сводки погоды от экипажа Черевичного и с основной базы, куда должен был лететь второй самолет Н-527 экипажа Жгуна, были обнадеживающими.
Мы уходили первыми. Н-527 с вылетом несколько задерживался, подстраховывая нас до связи с Черевичным (тот уже более пяти часов барражировал над льдиной, где потерпел крушение экипаж Каминского). Точные координаты льдины из-за отсутствия солнца не были известны, и, чтобы помочь в поиске, Черевичный ждал нас в воздухе, делая широкие круги над местом происшествия.
Выполняя после взлета контрольный круг, мы осмотрели район нашего поля. Картина была не из веселых. В двух километрах к западу высокими грядами тянулись ледяные валы торошения. Переливаясь зелено-голубым цветом, они медленно ползли к востоку, оставляя жуткое впечатление. Огромный клин тяжелой черной воды уже расщепил льдину почти по границе взлетной дорожки, и было чудом, что наше поле еще как-то держалось. В пилотскую вошел бортрадист Камбулов:
— Радиосвязь с Черевичным установлена. Его радист Патарушин просит поторапливаться.
— Передай экипажу Жгуна, чтобы немедленно уходил, а Патарушина попроси дать радиопеленг для уточнения курса.
— Уже дает. Самолет Черевичного на стрелке радиокомпаса,— вклинился в разговор штурман Николай Мацук.
Полученный радиопеленг не совпал с нашим первоначально взятым курсом. Мы шли левее. Для высоких широт это обычное явление, вызываемое законами земного магнетизма. Магнитные компасы, которые верой и правдой служат человечеству более четырех тысяч лет, в районе полюса не работают. Они, как шутят летчики, «показывают не курс, а цену на дрова».
Нет, здесь дело не в «потусторонних» враждебных силах. В Арктике против нас действовали реальные явления, коварные и неумолимые, вызванные сложными геофизическими условиями высоких широт. Первоначально, словно слепые котята, тыкались мы в эти опасные препятствия. Но, познавая их, постепенно прозревали, упорно искали пути борьбы с ними. Не раз мы были биты; случалось, безнадежность и отчаяние заползали в наши души, но ничто не могло сломить в нас притягательного стремления стереть последние «белые пятна».
Какие же силы бросила против нас Арктика, препятствуя проникновению в ее тайны?
Уже в первых полетах на полюс штурманы воздушных кораблей столкнулись с нелепым положением. Все проекции географических карт, веками служивших путешественникам в расчетах точного направления, оказались непригодными. Схождение меридианов в точке полюса привело к опасным и непоправимым ошибкам. Взгляните на знакомые со школьной скамьи карты мира. От полюса, куда бы вы ни взяли курс, всюду юг. Даже если летите в противоположную сторону! Но запас топлива на самолете ограничен, а лететь надо в строго определенную, точку. Какой же возьмете курс, если на любую точку от полюса он будет один и тот же — ЮГ?!
Конечно, нет безвыходных положений, и существовали способы определить из всех «верных» курсов именно тот, который вам нужен. Но они были сложны, и часто возникали непоправимые ошибки.
При полете через полюс по астрокомпасу, после схождения меридианов курс фактически лежит по той же прямой линии. Самолет ни на один градус не меняет направления, а расчеты полета по географической сетке меридианов требуют изменения курса на 180 градусов! Это парадокс, но его вынуждены были учитывать все знаменитые навигаторы: и Ричард Берд, и Руал Амундсен, и Умберто Нобиле, и наши прославленные летчики Валерий Чкалов, Михаил Громов.
Еще сложнее полет с пересечением меридианов. Допустим, что совершается рейс по прямому маршруту из Амдермы на остров Врангеля. Истинный курс отхода будет равен 28°, а конечный курс подхода к острову 146°! Опять штурман вынужден выполнять сизифов труд для ввода поправок, составляющих в сумме 118°.
Сближение меридианов приводит и к другим нелепостям, чрезвычайно усложняющим работу навигатора. Направление ветра — один из важнейших элементов расчета полета, но на полюсе-то он имеет лишь одно направление, а на деле он так же изменчив, как и в нормальных широтах. Как же его учитывать в расчетах штурмана? Попутный он или встречный?
Навигационная «карта условных меридианов», предложенная в свое время автором этих заметок, ликвидировала курсовые парадоксы в широтах Арктики и Антарктики. Принципиальная схема ее проста. Поскольку точки географических поясов физически не маркированы, как, например, точки магнитных полюсов, а всего лишь условны, то означенные на картах географические полюса мы просто «выселили» с лика планеты в бесконечность. И все стало на свои места. На полюсах появились все стороны света: юг, север, запад и восток. При полетах уже не надо вводить злополучные поправки на сближение меридианов и ряд других навигационных элементов. С начала сороковых годов полярные навигаторы по-должному оценили эту карту, вычерчивая ее сетку на существующих картах, а в 1952 году карта «Условных меридианов» была выпущена официально, вначале для Арктики и Антарктики, а чуть позже для всего земного шара...
...Следуя на помощь попавшим в беду товарищам, я настороженно прислушивался к диалогам экипажа. И был доволен тем, как штурман уверенно, с большим мастерством вел самолет к цели. Все еще критически посматривая на курс, установленный на гирополукомпасе, Сорокин с сомнением промолвил:
— Ладно, топайте! Пока есть горючее в баках, не страшно. Но вот выйдет номер, если во главе с Главным штурманом на борту выскочим к берегам Америки! Как это будет выглядеть?!
— А будет выглядеть так,— опуская бинокль и передавая его Сорокину, Мальков показал рукой вперед,— видишь, прямо по курсу!
— Самолет!.. Ходит кругами! Да это же Черевичный! — не сдерживая радости, закричал Сорокин, растерянно поглядывая на пилота-инструктора.
Поделиться книгой: