Помоги проекту - поделись книгой:
Где, в каком месте пакетбот Витуса Беринга после потери двух первых якорей был переброшен через каменные гряды в спокойную тихую воду лагуны? Вот здесь? А может быть, там?.. В тот день ветер был северных направлений, и скорее всего где-то между остатками двух охотничьих домиков должен лежать пакетбот, вернее, то, что от него осталось, и где-то рядом пушки. Не могли больные, обессиленные люди унести их очень далеко.
Но все это случилось потом. А вначале пакетбот «Св. Петр» стал пленником лагуны.
Мы молча разглядывали жилища, контуры которых лишь угадывались на песчаных дюнах, в молчании постояли у креста Командору, поставленного в июне 1966 года экспедицией с Камчатки.
Первый деревянный крест был установлен в 1874 году Российско-Американской компанией. В июне 1941 года учителя Никольской семилетней школы И. Махоркин, В. Захарчук, И. Бондарь и промысловик Е. Степнов установили сооруженный ими из плавника новый крест взамен упавшего. Но через три года военные моряки поставили в бухте железный крест с латунной дощечкой. Он простоял ровно 22 года. А затем на Петропавловской судоверфи имени В. И. Ленина были отлиты эта плита и этот крест.
В полночь все небо на севере вдруг озарилось ярко-красным светом: быть хорошей погоде. Над отрогами холмов, оканчивающихся мысом Развальным, выкатилась полная луна. Она осветила палатки, выросшие по обеим сторонам песчаной дюны, сплошь заросшей высокой и густой травой, отразилась на глади лагуны и бухты.
Утром мы начнем раскопки. Всего через несколько часов...
Еще вчера археология была для меня довольно абстрактным понятием. Сегодня же труд на благо археологии отдается болью в пояснице, нестерпимым зудом под ногтями и в пальцах, стертых песком. Как у большинства ребят, от солнца и песка у меня потрескались до крови губы, кожа щек. Ярко выступают на лице следы солнечных ожогов...
«В продолжение всей зимы нам не приходилось страдать от особенно сильных морозов или пронизывающего холода, но зато постоянное беспокойство причиняли нам жестокие ураганы и штормовые ветры в сочетании с сильным снегопадом, густыми туманами и сыростью от близости моря, от которых паруса, составляющие крыши наших землянок, быстро ветшали и не в состоянии были противостоять постоянным сильным ветрам; они разлетались при первом же порыве ветра, а мы оставались лежать под открытым небом»,— вспоминал Свен Ваксель.
Вот ветры, пожалуй, и сейчас остались такими... Ветер заставлял нас менять обыкновенные туристические растяжки на палатках на нейлоновые, толстые, до 20 миллиметров в диаметре, которые могли бы отлично служить буксирными тросами для автомобилей.
Понятно, что мы были в бухте не первыми, кого влекло желание узнать, как, в каких условиях жили моряки «Св. Петра» зиму 1741/42 года — девять долгих месяцев.
Вдвоем с Андреем Станюковичем мы проанализировали все известные нам газетные, журнальные, научные и популярные публикации: от экспедиции Федора Литке на шлюпе «Сенявин» в 1827 году до посещения бухты Командор начальником факультета Военно-морского училища Ленинграда, капитаном первого ранга К. Шопотовым. И оказалось, что согласно этим данным наша экспедиция была 25-й по счету. И лишь в третий раз, если принимать во внимание кратковременное пребывание в бухте Командор отряда Якутского филиала СО АН СССР под руководством кандидата исторических наук Ю. Мочанова, в этих экспедициях принимали участие профессиональные археологи.
Самыми трудными были, пожалуй, первые дни пребывания в бухте, когда мы только-только начинали расчистку будущих раскопок, делали проверочные шурфы.
Андрей Станюкович с Мариной Сергеевной Шемаханской занялись замерами на лайде с помощью квантового магнитометра, созданного на одном из ленинградских заводов.
На Ларису Сычеву — экспедиционного фотоисторика — была возложена еще одна нагрузка. Она стала шеф-поваром. Вначале планировалось, что каждый из нас будет по очереди дежурить на кухне. Но когда стало ясно, что вместе с нами будут в бухте еще двадцать школьников, мы поняли, что из этого ничего не получится. Каждое утро вместе с Ларисой в лагере оставались двое девочек и двое ребят. Девочки помогали во всех поварских делах, на ребят возлагалась забота о дровах и воде, а в свободное время они помогали Станюковичу в замерах на прибрежной полосе.
Остальных ребят разбили на две группы, и каждый день я и Олег Галактионов уходили с ними к землянкам. Лагерь наш был расположен на том же месте, что и в 1979 году, и та же дорога вела к песчаным дюнам. Одно лишь было новым: через речку мы перебросили мостик — длинное толстое бревно.
С первого дня группа Олега Галактионова работала на месте кузницы, мне же с ребятами досталась расчистка, как потом выяснилось, землянки, где жили Свен Ваксель с двенадцатилетним сыном Лоренсом, Георг Стеллер и больные члены экипажа.
Два дня мы занимались лишь снятием верхнего слоя дерна, метр за метром очищая будущее место работы.
— Да найдем ли мы хоть что-нибудь? — спрашивала Лена Чернышева, черноглазая, серьезная девочка, которая обычно лишнего слова не проронит, и смотрела на меня с нескрываемой требовательностью.
Лена алеутка. Она и Саша Синица представляли у нас в отряде, можно сказать, коренных жителей. Лена внучка двух очень уважаемых людей на острове, почетных граждан Никольского. Бабушка, Евдокия Георгиевна Попова,— одна из первых комсомолок Командор, в прошлом директор Алеутского музея. Благодаря ее стараниям удалось собрать для музея многие ценные документы. Дедушка Лены по матери — Сергей Илларионович Сушков — в прошлом председатель райисполкома. Каждый день три раза выхожу я на связь с радиостанцией Командорского зверозавода и, если на вахте дедушка Сушков, перво-наперво сообщаю ему, что здоровье и самочувствие ребят нормальное: все здоровы, сыты...
И вот наконец первая находка — какой-то непонятный красно-бурый ком. По мере того как осыпался песок, насквозь пропитанный и скрепленный ржавчиной, все более угадывался большой, сантиметров 25, четырехгранный кованый гвоздь.
— Откуда он? — Глаза ребят светились любопытством.
И я начал рассказывать, что, когда весной моряки осмотрели выброшенный на берег пакетбот, им стало ясно: засосанное в песок судно, с трюмами, заполненными галькой и песком, восстановить не удастся. Они решили разобрать его и из этих брусьев, досок и мачт построить другое судно, на котором смогли бы возвратиться на полуостров. Они распрямляли уже бывшие в употреблении гвозди и наиболее хорошие из них перековывали, пускали в дело.
После первой находки работа пошла и легче, азартнее, но и труднее. Очередной гвоздь, бусинка, фрагмент фарфоровой чашки или осколок штофа — все вызывало у ребят интерес, все требовало ответа.
Еще в первые дни пребывания в Никольском я обратил внимание, что крылья, капоты, кабины совершенно новых машин, бульдозеров, вездеходов были буквально изъедены ржавчиной.
— Три года в этой сырости,— объяснили мне,— и нет машины. Разрушается здесь металл. Съедают его туманы наши...
Сырой климат Командор пагубно сказался на металлических предметах, оставленных на острове экипажем «Св. Петра». Догадаться с ходу, что представляет собою тот или иной предмет в действительности, когда он представал перед нашими взорами бесформенной массой, было просто невозможно. Три-четыре гвоздя, спаянные проржавевшим песком, бывали величиной с голову теленка. Ошиблись мы и со штыком-багинетом.
...Лопата за лопатой поднимали очередной слой песка, когда вдруг я увидел заостренный кончик металла, а уж через несколько минут расчистил уходящий градусов под 60 в землю металлический предмет.
— Геннадий, посмотри, похоже, палаш...
Силантьев, который первые дни вместе с Леньковым снимал планы землянок, уже второй день работал в нашем раскопе.
— Да, вроде палаш... Металлический предмет удивительно
напоминал это морское оружие. Самая верхняя оконечность его походила на ту часть палаша, на которую насаживается рукоятка, а утолщение было похоже на остатки эфеса. Совочками и кисточками осторожно освобождали предмет от лишнего песка, корешков травы и карликовой рябины, от лишней ржавчины. Сделали фотоснимки и лишь потом, аккуратно подрезав грунт, передвинули еще не освобожденную от песка и ржавчины находку на доску. Торжественно Геннадий перенес ее на стол Марины Сергеевны Шемаханской. Расчищать сами мы не рискнули.
Ответ получили лишь через два дня. Палаш оказался штыком. Это французское оружие было принято на вооружение петровской армии. Более чем полуметровые штыки носили в деревянных или кожаных ножнах на поясе, их надевали на огромные кремневые ружья, когда солдаты поднимались врукопашную.
«Один из самых сильных людей нашей команды становился на нос лодки и, когда она приближалась к добыче, вонзал крюк между ребрами животного. Тогда мы все, около сорока человек, ухватывались за перлинь, и случалось нередко, что нас по плечи втаскивало в воду,— описывает охоту на морскую корову Свен Ваксель.— Люди, находившиеся в лодке, вооружены были также саблями, штыками и копьями; они преследовали корову и кололи ее, пока не протыкали кожу...»
Мы сидели на корточках возле палатки Марины Сергеевны. Перед нами лежали уже очищенные и покрытые танином штык-багинет, копья, абордажные топоры... Возможно, именно этими предметами 240 лет назад и пользовались русские моряки, добывая себе пищу. Вот этим копьем, этим самым штыком.
— Не могу привыкнуть, как жестоко обращается остров с металлическими предметами,— призналась Марина Сергеевна.— Вот ведь в Средней Азии находим мы металлические предметы. Так им 2—2,5 тысячи лет. А внешне они даже порой лучше сохранились, чем командорские. Жестокий климат здесь. Очень жестокий...
— Завтра начинаем копать пушки,— объявил за завтраком Виталий Дмитриевич.
Дружное «ура!..» огласило лагерь.
— На раскопе остается группа Геннадия Леонидовича Силантьева. Все остальные после завтрака на заготовку леса.
Накануне днем мы попытались углубиться в мокрый еще от недавно сошедшей воды песок и сразу же поняли: без подкрепления не справиться. Вечером после ужина сидели вчетвером у костра, думали, чертили прямо на земле — что можно сделать, чтобы одними лопатами, без техники добраться до орудий?
— Сколько все-таки над ними, Андрей?
— Порядка двух метров. Может, чуть меньше.
— Если там песок, то, может, и осилим.
— Нужно вызывать экскаватор. Вручную мы их не достанем,— вновь высказал свое постоянное мнение Андрей.
— А ты уверен, что это пушки? А если там бочка или металлический буй? Вон сколько их по берегу валяется...
— Я уже в сотый раз говорю вам, Виталий Дмитриевич, что это пушки. Вот так они лежат,— он принялся чертить на песке.— Вот так, все десять. Одна к другой: голову даю на отсечение.
Весь день мы таскали бревна, колья, доски, бруски и складывали метрах в пятнадцати от предстоящего места работ, за линией прибоя.
Вечером Андрей вновь разложил свои схемы на столе столовой.
По нескольку часов вначале Марина Сергеевна, а после того, как пошли находки и она стала заниматься их реставрацией, Вера Быкова — одна из наших школьниц, наносили на миллиметровку показания счетчика-самописца магнитометра. Длинные ряды цифр, очень похожие одна на другую, диктовал Андрей. Затем он сам рисовал изолинии, определяя конфигурацию аномалий, и закрашивал их в красный или синий цвет. Так появлялась схема, с помощью которой можно было точно определить нахождение аномалий на береговой полосе или в зоне прибоя.
— Пушки лежат вот здесь,— Андрей перенес аномалии на план бухты.— Глубина метр пятьдесят — метр восемьдесят. Диполь с амплитудой около 3300 гамм. Размеры объекта метр на два... А вот другая аномалия — 2200 гамм. Может быть, пушка, которую не смогла увести с собой Санько в 1935 году, а может, куча ядер. Глубина здесь несколько меньше...
Готовясь к экспедиции, мы собирали, как я уже говорил, где только можно, публикации об экспедициях на остров Беринга, в бухту Командор. И вот однажды кто-то принес вырезку из «Огонька» за 1956 год, где была помещена фотография пушек пакетбота и небольшая заметка. И стояла подпись: Галина Санько, 1935 год.
Тогда мы и решили: тот, кто окажется в столице перед отъездом на Командоры, обязательно должен встретиться с Галиной Захаровной. Повезло Геннадию Силантьеву.
И он привез из Москвы несколько снимков того времени. В том числе и фотографии пушек.
В 1935 году Галина Захаровна Санько, оказавшись на берегу бухты с двумя алеутами и пограничником Фроловым, расчистила с их помощью орудия, чуть прикрытые слоем песка и гальки, сфотографировала и даже пыталась уговорить спутников переправить одну пушку на деревянный баркас. Но от затеи пришлось отказаться. Плот, сделанный из трюмных лючин, едва выдерживал на плаву двоих худеньких алеутов, а пушки весили более 400 килограммов каждая. Орудия остались на берегу бухты Командор.
Это была первая попытка вывезти пушку из бухты. Потом были другие: удачные и неудачные... Одно из этих орудий доставил в Камчатский областной музей его бывший директор Николай Иванович Моргалев.
Весной 1946 года после сильных штормов пушки вновь оказались на поверхности, и жители Никольского Тимошенко и Яковлев доставили две из них в Никольское.
Десять лет они простояли у памятника Берингу, а в 1956 году после экспедиции Военно-морского музея Тихоокеанского флота из Владивостока начали свой долгий путь вначале в Ленинград на самолете, а затем в Данию, на родину Витуса Ионассена Беринга на борту крейсера «Орджоникидзе».
Дальнейшие поиски пушек оказались безрезультатными. Не удалось их обнаружить и через десять лет, хотя применялись миноискатели и бульдозер ДТ-54, а само место было определено довольно точно. Не принесли успеха и попытки найти пушки в 1979 году, когда в бухте работал Геннадий Силантьев с курсантами ДВВИМУ — экипажем яхты «Чукотка».
Теперь наша очередь...
Бой за Кара-Агач. Станислав Гагарин
На язычок песка, который просунулся сквозь пролом в стене ду-вала, вбежала ящерица. Пустыня подступила к кишлаку и лежала за ним, выжидая своего часа... Ящерица грациозно поворачивала изящную, с прозеленью треугольную голову. Матвей Малышев улыбнулся и подмигнул ей. Ящерица решила, что человек не опасен, перебрала ножками, просунулась чуть вперед и в сторону... И тут в песок ударила пуля. В этот час у басмачей полагался перерыв на обед. Кто-нибудь от скуки, наверное, разрядил винчестер. Желтая спина ящерицы мелко-мелко задрожала. Матвей и глазом не успел моргнуть, как ящерица на том же месте зарылась в песок, исчезла, будто и не было ее.
«Нам бы так»,— с завистью подумал Малышев, и ему стало стыдно за трусливую мысль: что он, ящерица, что ли... Матвей поднялся, осторожно глянул через пролом в сторону невысокой каменной гряды, полузанесенной песком и опушенной внизу саксаулом — там находился главный лагерь басмачей.
«Дошел ли гонец? — тревожно подумал Матвей.— Надо готовить нового. Кого? Чей черед пробираться к нашим?»
Он помахал рукой ребятам, залегшим по ту сторону пролома: на посту находился пограничник и два местных парня из застигнутой бандитской осадой в ауле Кара-Агач полусотни призывников.
Первые наскоки они отбили. Третий день идет осада Кара-Агача. Боеприпасы на исходе, запасов воды немного. Вот хлеба вдоволь. Он и приманил сюда бандитов. Шутка ли, шестнадцать тысяч пудов — семена для весеннего сева.
В аул Кара-Агач пограничники прибыли 27 марта 1930 года. Десять их было, бойцов пограничного отряда. Ребята пробирались к месту службы после окончания учебного дивизиона. А он, Малышев, состоял при них в должности командира отделения. Могли они и в другом оказаться ауле — свет, что ли, клином сошелся на этом Кара-Агаче, да только заночевать пограничники решили именно в нем. Они проделали немалый путь, и до заставы, где ждали их на замену уходившие в запас бойцы, оставалось еще неблизко.
Едва сели вокруг сваренной баранины в кружок, дверь отворилась, вошел человек в папахе, в черной гимнастерке, подпоясанной тонким ремешком в серебряных насечках, в галифе и мягких сапогах.
— Всем салам и здравствуйте,— сказал он.— Приятно кушать, товарищи. Счетовод Курбанов я из кооператива. Кто начальник есть? Матвей поднялся.
— Можно, я буду там говорить? — Курбанов показал рукой за спину, на дверь.
— Пошли,— сказал Матвей.— Смотрите, ребята, за Волком... Как бы он барашка без меня не спроворил.
Пограничники засмеялись. Земляк Малышева — красноармеец Курицын со странным именем Волк тоже улыбнулся: привык он, чтобы имя его на любой лад обыгрывали.
— Слушаю вас, Курбанов,— сказал Матвей, когда они вышли.
— Еще один человек хочет с тобой говорить, командир. Ковалев фамилия. Из Алма-Аты он. Землеустроителей начальник.
Они стояли перед домом, где остановились пограничники. Солнце садилось. Небо было ясным и безмятежным. Из ворот кооператива вышел молодой русский с рыжей бородкой, в белом картузе.
— Надо в кооператив идти, люди кругом смотрят,— встревоженно заговорил счетовод, оглядываясь по сторонам.
— Какие люди? — удивился пограничник.— Пусто кругом...
— Попрятались,— спокойно заметил Ковалев.— Затаились и наблюдают сейчас за нами. "Может, и люди Мурзали есть в ауле.
— Конечно, есть,— сказал Курбанов.
— Да что у вас происходит? — воскликнул Малышев.
Землеустроитель полуобнял Матвея за плечи и увлек в ворота кооператива. Они вошли в небольшую контору в глубине двора.
— Ты коммунист, товарищ? — спросил Ковалев, когда они сели за стол.
Курбанов суетливо убрал со стола бумаги и старенькие счеты, стер, вернее, пытался стереть пыль рукавом.
— Комсомолец,— ответил Матвей.
— Это хорошо, но ты еще и пограничник, у тебя вооруженный отряд.
— Какой отряд! — улыбнулся Малышев.— Отделение...
— Твой один человек десять басмачей стоит,— заговорил Курбанов.— Ой, как боится басмач ваших людей!
— Какие басмачи? — вскричал в нетерпении Матвей.— Откуда они здесь? Говорите тблком!
И Курбанов рассказал. Притаившийся во время борьбы с басмачеством хан Мурзали собрал вокруг себя раскулаченных баев-феодалов и поднялся на борьбу против недавно созданных колхозов. В Кара-Агаче сосредоточен сейчас весь семенной фонд района.
— Все тут,— сказал Курбанов и обвел рукой вокруг.— Наша надежда, наша жизнь... Председатель Бижанханов — шайтан! Утром пропал, и лошадь пропала. Вчера был слух про басмачей Мурзали. Председатель сбежал, чтоб сообщить хану про наше зерно. Как вор сбежал! Нехороший человек Бижанханов.
— Вы отправили кого-нибудь за помощью? — спросил Матвей.— Телефон у вас есть?
— Нету телефона, совсем сломался. А послать кого? Ковалев в обед прибыл, ты сейчас... Наши люди боятся. Если хан Мурзали поймает — хуже смерти тогда. Шибко злой басмач Мурзали. Шутку любит — в груди открывает сердце, чтоб видели: сейчас бьется, потом биться не будет... Как ночь придет, так и басмач придет. Помоги нам, пограничник, ты военный человек, красный командир.
— Со своими людьми я с тобой, товарищ,— сказал Ковалев.— Нас четверо. И тут еще два заготовителя, русские оба. Они с ружьями. Мы тоже.
— У меня карабин есть,— сказал Курбанов.— Стрелять умею.
— Десять винтовок, шесть ружей, один карабин,— вслух посчитал Матвей.— Семнадцать боевых единиц. Огневые припасы?
— Дробь, порох, капсюли — все есть,— проговорил счетовод.
— А сколько басмачей? — спросил Малышев.
— Триста-четыреста человек будет,— ответил счетовод.
— Так,— проговорил Малышев,— на каждый наш ствол тридцать их... Веселое дело, прямо скажем, веселое! Но отступать некуда, будем занимать оборону.
Сгущались сумерки. От ворот, где стоял уже на часах красноармеец, послышался шум. Малышев поспешил туда и увидел колонну людей: они вышли из улицы к воротам кооператива и стояли сейчас молча. Было уже довольно темно, но Матвей разглядел молодые их лица.
Поделиться книгой: