Помоги проекту - поделись книгой:
Машина угрожающе накренилась. Зудин с опаской поглядел вокруг. Боялся он, естественно, не за себя. Наверняка не все сидящие в машине умеют плавать, да и выбраться из-под затора не каждому плавающему под силу.
Водитель сделал попытку отработать назад — тягач не сдвинулся с места. Становилось ясно, что нужно немедленно облегчить машину, сняв с нее хотя бы часть людей и в первую очередь ребятишек. Взрослые в случае, если машину затянет под завал, выберутся сами.
Легко сказать: снять людей. Дом с более или менее надежной крышей хоть и рядом, однако до него метров пять. Разве что попробовать перекинуть мостки...
— А ну, мужики, вылавливай бревна и доски! — скомандовал Зудин.— Будем перебираться на чердак.
Первыми по импровизированному трапу двинулись женщины с детьми на руках. У одной, совсем ослабевшей, ребенка взял муж и тут же, поскользнувшись, выронил девочку из рук. Зудин увидел, как она мелькнула и скрылась под водой. В следующую секунду он прыгнул вслед.
Поток стремительно нес мимо тяжеленные бревна, и любое из них могло угодить в скрывшегося под воду спасателя. Однако Зудин успел схватить девочку и поднять ее над поверхностью. Теперь надо было выплыть к машине, преодолевая течение, увертываясь от несущихся обломков. Чем же оттолкнуть бревна? В одной руке ребенок, другой нужно грести. И тогда Зудин ухватился зубами за платьице и, расталкивая мусор, мощными рывками устремился вперед...
Промчался тайфун, стих ураганный ветер. Смирились хляби небесные. И оказалось: победил-таки человек. Выстояли люди в тяжелой, полной опасности борьбе.
«Бронтозавр» чистит Ольшаву
Несколько крестьян из деревень по берегам Влтавы сообщили по начальству, что в Святоянских прудах объявился дракон. Ничего странного в этом сообщении не было — дело происходило в XVII столетии. Дракон стал наводить страх и ужас по всей долине Влтавы. Показания очевидцев совпадали даже в мелочах, расходились они только в одной детали: в числе голов дракона. Кто утверждал, что у «святоянского чудища» одна голова, кто — пять.
Вообще-то в те годы власти на вредных обитателей рек и озер не обращали особого внимания, столько их водилось. Как рассказывают хроники, мост на реке Бероунке построил черт, во Францисканской заводи у Страшниц жил злой дух. Короче говоря, не было приречного городка, где бы не водился свой водяной, а в некоторых и два. В таких условиях в охране водоемов полного порядка не было, но это никого не беспокоило. Святоянский же дракон из-за своих размеров и злобности поселил во властях тревогу.
Думали, думали, решили послать сотню солдат с пушкой.
Хроники об этом рассказывают так.
Десять дней воины ожидали, пока дракон в сумерках не вышел из воды. Очевидно, он успел хорошенько разглядеть пушку, пока солдаты прицеливались, подносили запал и выстрелили. Ядро, судя по всему, угодило в цель, ибо вся сотня под присягой подтвердила, что чудовище утонуло в собственной крови. С тех пор дракона в Святоянских прудах никто больше не видел.
Это была, в сущности, неплохая мысль — выйти на вредителя реки с пушкой. Сто солдат, одна пушка — «пли!» — и вредитель исчезает навсегда.
Конечно, мы живем в другое время, а все же иной раз часто не хватает нам той пушки. Хотя бы потому, что реки надо охранять.
Между городами Яворник и Угерске-Градиште течет река Ольшава. По берегам ее расположились огромные сельскохозяйственные кооперативы: плодородная долина Ольшавы будто специально создана для интенсивного овощеводства. Климат здесь превосходный, почва отменная, но вот вода...
Река Ольшава так грязна, что полив овощных плантаций пришлось прекратить: грязная жижа, которая поступала из реки, ничего, кроме вреда, не могла принести и чувствительным овощным культурам, и людям, которые их разводят. А не купались люди в Ольшаве уже много лет. Какое там купание...
За реку взялись участники «Бронтозавра» — движения Социалистического союза молодежи. Они организовали акцию «Ольшава»; в дальнейшем в ней участвовал буквально весь район Угерске-Градиште.
В 1972—1974 годах на страницах чехословацкого молодежного журнала «Млади свет» родилось движение «Бронтозавр». Название дано было от шутливого рисунка: доисторический ящер, задыхающийся в отравленной атмосфере, тонущий в грязной воде. И подпись: «Бронтозавр этого не пережил». Целью движения стало привлечение молодежи к охране окружающей среды. Пять лет продолжались поиски методов и приемов, успехи перемежались неудачами, пока не выработалась четкая программа. В июне 1978 года ЦК Социалистического союза молодежи Чехии провозгласил охрану природы среди первых задач молодежи.
Активисты движения «Бронтозавр» есть теперь в каждом районе. В 1975 году районные «бронтозавры» попросили местный Национальный совет провести проверку загрязнения вод Ольшавы и ее притоков. Работу согласовали с управлением лесного и водного хозяйства районного совета, к участию привлекли все заинтересованные организации: союз рыболовов, союз охотников, Чехословацкий Красный Крест, Чехословацкий союз женщин. И прежде всего школы.
Всякий предложивший свои услуги получил задание. В пятидесяти шести пунктах у реки, речек-притоков и ручьев с утра до вечера дежурили контролеры. Каждые полчаса они брали пробы воды, замеряли ее температуру и записывали все, что видели в воде и на поверхности. Пробы доставляли в лабораторию в Угерске-Градиште. Там их обрабатывали по вечерам члены ССМ, работники лаборатории. Потом были составлены таблицы, чем именно загрязнены воды. Все дополнялось результатами визуальных наблюдений. «Бронтозавры» составили карты, где были указаны пункты наибольшего загрязнения. Мало того, на картах точно были указаны предприятия, повинные в этом.
Управление лесного и водного хозяйства крепко оштрафовало триста предприятий за загрязнение вод Ольшавы и ее притоков. Им было предписано в течение трех лет снизить загрязнение воды до установленного молодыми учеными уровня. «Бронтозавры»-гидрохимики рассчитали нужное количество очистных сооружений.
А их понадобилось девяносто семь. Для реки длиною всего в тридцать три километра... Ибо загрязнить даже большую реку не так уж трудно. Вернуть к жизни маленькую куда труднее. Фитильной пушкой тут не обойдешься...
После воды следовало взяться за берега: ведь за долгое время прибрежная растительность стала жалкой. «Бронтозавры» договорились с руководителем научно-исследовательской станции лесного хозяйства в Збраславе. Обследовали почву и выяснили, что лучше всего подойдет ива крупноцветная. Ученики угерской гимназии несколько вечеров нарезали на плантациях станции побеги этой ивы. Затем активисты штаба движения «Бронтозавр» развезли связки побегов по школам района. Так начали расти на школьных участках почти пять тысяч саженцев. Растет ива быстро, и большая часть саженцев сегодня уже превратилась в деревья на берегах Ольшавы.
Тем временем «бронтозавры» стали считать ворон. Понимать следует буквально. Вороны облюбовали район Угерске-Градиште. Налетая тучей, они нападали на озимую пшеницу и оставляли после себя опустевшие поля. Вред от ворон исчислялся в миллионах крон.
Существует такое химическое средство — месурол. Предназначение его — отпугивать фазанов в тех местах, где их заповедники подходят близко к полям кукурузы. Зерно, намоченное в месуроле, рассыпают по полю. Птица кидается на зерно и через час пьянеет. Неуверенно взмахивая крыльями, она улетает и... больше в эти места не возвращается. При этом она кричит как раненая. И это главный результат действия месурола. Напуганные ее криком, другие фазаны оставляют это поле в покое.
Но тут воспротивились работники санитарно-эпидемиологической службы: в таких больших количествах месурол не использовали, неизвестно было, как подействует средство на остальных птиц и животных.
Природоведы из районного штаба «Бронтозавр» предложили свои — «нехимические» — услуги. Вороны, как было известно, на одни поля нападали, а другие облетали стороной. В чем тут дело, ни орнитологи, ни земледельцы не знали. Не знали они, и какой вид ворон прилетает, где они ночуют.
«Бронтозавры» из Угерске-Градиште придумали свой метод. По школьному радио — всех школ в районе! — раздавался пароль: «Ворона ждет!» Это означало, что стая прилетела. В кустах и на деревьях появились дозорные с биноклями и блокнотами — ученики седьмых и восьмых классов.
Каждый дозор имел свой квадрат наблюдения с соответствующим номером. Когда наблюдения по квадратам наложили на карту района, орнитологи узнали, что вороны предпочитают поля, где только что прошли сеялки. Поля, обработанные культиваторами, их не интересуют. На магнитофон записали вороньи сигналы тревоги. Долго бились над силой звука: ни на слишком громкий, ни на слишком тихий звук пернатые не реагировали. Зато, когда раздался такой крик, как нужно, ворон словно ветром сдуло.
В законе о воде есть пункт, на основании которого местный совет имеет право закрыть предприятие, не выполняющее предписание управления водного хозяйства о допустимом уровне загрязнения сточными водами рек и озер. Такое решение и было принято: если эти предприятия и хозяйства до октября (за пять месяцев) не построят водоочистные сооружения, они заплатят штраф, их работа будет приостановлена.
Управление водного и лесного хозяйства обратилось к «Бронтозаврам» с просьбой выявить тех, кто продолжает загрязнять Ольшаву «потихоньку». Но и выявлять их следовало в глубокой тайне. Так началась третья фаза операции «Ольшава».
Только учителя школ и преподаватели профессиональных училищ знали дату проведения операции, чтобы никто не догадался о дне проверки. Прошлый опыт показал, что некоторые кооперативы и предприятия дня за два до проверки изменяли режим работы, и из сточных труб вытекала почти питьевая вода. Только на эти два-три дня.
Я уезжал из Угерске-Градиште после «третьей фазы». «Бронтозавры» мне на прощание посоветовали:
— Приедешь через год, захвати плавки. В Ольшаве купаться будем!
Трагедия Арадаса
Эрл Галлахер с трудом взбирался по крутому склону, поросшему высокими ликвидамбрами и толстенными махагониевыми деревьями. Гряда прибрежных холмов была не слишком высока, но за четыре года он так и не смог приспособиться к здешним тропинкам. Местные жители при ходьбе ставят ноги на одной линии и протаптывают слишком узкий для походки европейца желоб, который дождевые потоки превращают в извилистую промоину. Но другого пути к реке Сумпул не существовало, а «крестьянский телеграф» сообщил, что сальвадорские беженцы, спасающиеся от карателей, собираются перейти через пограничную реку на территорию Гондураса. Поэтому отец Галлахер считал своим долгом присутствовать при переправе. Если даже гондурасские солдаты пронюхают о ней, может быть, удастся предотвратить бессмысленные зверства с их стороны. В прошлый раз он с отцом Фаусто Милья опоздал и нашел на берегу лишь двадцать бездыханных тел.
Гондурасские друзья уговаривали отца Галлахера не подвергать свою жизнь опасности. Не раз сальвадорских беженцев на переправе бомбили с вертолетов, обстреливали из орудий. Но священник был непреклонен: «Я — гражданин США, плачу моему государству налоги. А оно на эти деньги сыплет с американских вертолетов американские бомбы на головы невинных людей. Меня мучает совесть. Я не могу оставаться в стороне. Это будет предательством».
Эрл Галлахер приехал в эту глушь, чтобы хоть как-то помочь обездоленным беднякам. Вместе с ними он жил в щелястых лачугах из неотесанных бревен, спал на коровьей шкуре, натянутой на раму из жердей, питался бобами да кукурузными лепешками, неутомимо карабкался по горным тропинкам, если нужно было помочь больному в дальней деревне. Крестьяне полюбили «старого козла», как ласково прозвали они седого американца. Слишком непохож был он на «кура» — местного священника, навещавшего приход два раза в год,— прочесть проповедь, окрестить младенцев, обвенчать молодых, а главное — собрать церковную подать.
Взобравшись на вершину холма, отец Галлахер бросил взгляд вниз, на Сумпул, и прирос к месту. Зеленая луговина на противоположном берегу, словно черным ковром, была вся покрыта сарычами, этими спутниками смерти. Скользя и падая, священник кое-как продрался сквозь колючий кустарник к реке и стал бродить по берегу в поисках уцелевших людей. Он уже не сомневался, что там, за мутным, быстрым потоком, произошло что-то страшное.
Первым из прибрежных кустов выполз раненный в ногу двадцатидвухлетний Педро Сибриан. Потом в чаще деревьев, мыском подступавших к воде, священник нашел дрожавшую от страха, худенькую девушку Маргариту Лопес. И все. Сколько он ни прочесывал колючие заросли, больше никого не было. Трое гондурасских крестьян, пришедших ловить рыбу и присоединившихся к нему, убеждали, что дальше искать бесполезно, нужно нести раненого в деревню. Но отец Галлахер никак не мог поверить, чтобы из полутора тысяч жителей сальвадорской деревни Арадас, находившейся в полумиле за Сумпулом, спаслись только двое.
И вдруг из-за реки донесся жалобный детский плач. В просветах стлавшегося над водой тумана священник разглядел какое-то темное пятно на песчаной косе у противоположного берега. Недолго думая, его спутники разделись и вброд пошли посмотреть, в чем дело. Вскоре они вернулись, неся на руках чуть живую Лолиту Гуардадо, которую прошила автоматная очередь, и ее трехлетнего сынишку. Обоих раненых уложили на самодельные носилки из жердей, и скорбная процессия поспешно направилась к ближайшей гондурасской деревне Талкинта.
Позднее отец Галлахер записал на магнитофонную пленку рассказы трех уцелевших от расправы сальвадорцев.
...Арадас была непохожа на обычные сальвадорские деревни: ни церкви, ни хоть какого-то подобия улиц, лишь жалкие хижины с земляными полами, прячущиеся под деревьями на опушке леса. Большинство ее жителей укрывалось от непогоды под навесами из пальмовых листьев или в подобиях палаток из пластиковой пленки. Население Арадаса состояло целиком из беженцев, согнанных с насиженных мест карательными рейдами армейских подразделений. Вместо привычных мильп, маленьких кукурузных полей, вокруг стеной стояли непроходимые зеленые заросли. Дороги через них к деревне не было, только едва приметная тропинка, и жители чувствовали себя в относительной безопасности. А лес не давал умереть с голода.
В тот день, 14 мая, Маргарита Лопес проснулась, когда только еще забрезжил рассвет. Ее разбудил необычный шум, доносившийся с реки. Натянув ветхое платьице, девушка отправилась посмотреть, что происходит. Там творилось что-то непонятное. На гондурасском берегу было много солдат. Одни таскали из реки большие камни, другие складывали из них на склоне холма вдоль Сумпула невысокую стенку.
Осторожно понаблюдав из-за кустов за солдатами и ничего не поняв в их действиях, Маргарита поспешила домой. Деревня уже проснулась: туда прибыла новая группа беженцев человек в триста, в основном женщины и дети. Они три дня пробирались по лесам и теперь, обессиленные, сидели прямо на мокрой от росы траве, тихими, бесцветными голосами рассказывая о выпавших на их долю страданиях. Неделю назад на горную деревушку совершили налет самолеты, бросавшие бомбы, от которых дома вспыхивали, как сухие щепки, а в реке кипела вода. Тех, кто успел выбежать на улицу, расстреливали из пулеметов. И все-таки почти половине жителей удалось укрыться в пещере, где они просидели без пищи и воды целых два дня. Потом решили пробираться сюда, к границе, где, по слухам, было спокойно.
Маргарита недолго слушала беженцев. Ничего нового рассказать они не могли. Девушка на собственном опыте знала, как зверствуют солдаты. В ее деревню каратели примчались на грузовиках. Командир первым спрыгнул с машины и крикнул: «Будем рубить этим анималес — крестьян он считал не людьми, а животными — головы, как сахарный тростник!» Солдаты схватили брата Маргариты, выволокли из дома, вспороли ему мачете живот, а потом перерезали горло. Всю соседскую семью обрызгали какой-то жидкостью из баллончиков, так что у них почернела кожа и вытекли глаза. В тот ужасный день в деревне Маргариты Лопес погибло семнадцать человек. Никто из них не был партизаном и не занимался политикой. Остальные ушли сюда, в Арадас.
«Хорошо, хоть здесь тихо, не нужно все время бояться, что нагрянут солдаты»,— думала девушка, когда вместе с другими подростками собирала на опушке хворост: вновь прибывших было много; чтобы сварить для всех поесть, придется раскладывать костры...
В это время за ближайшим холмом, всего в миле от деревни, развертывалась в боевой порядок рота солдат национальной гвардии, прибывших с военной базы Чалатенанго. Это были крепкие парни в стальных касках и новеньких ботинках на толстой подошве, которым нет сносу. Им не терпелось пустить в дело автоматические винтовки и гранатометы, благо боеприпасы экономить не приходилось. Американцы щедро вооружили их, теперь предстояло показать себя в деле. Чуть поодаль на прогалине стояли два зеленых военных вертолета. Возле них капитан-сальвадорец уточнял последние детали операции с двумя американскими советниками в пятнистых комбинезонах и солнцезащитных очках. Но вот прозвучала отрывистая команда. Вертолеты поднялись в воздух. Рассыпавшиеся цепью солдаты не спеша двинулись через подлесок к деревне.
...С тяжелой вязанкой сучьев Маргарита Лопес уже подходила к крайней хижине, когда тишина уходящего утра взорвалась грохотом пулеметов. Подкравшиеся над самыми верхушками деревьев, вертолеты появились так внезапно, что в Арадасе никто не успел даже подумать о бегстве. Девушка видела, как пули косили собравшихся у костров людей, словно невидимые пилы, кромсали крыши и стены рушившихся хижин.
Вместе с несколькими подростками Маргарита бросилась к реке. И тут вспомнила о стенке, которую утром строили на своем берегу гондурасские солдаты. Наверняка там таилась какая-то опасность. Она закричала, чтобы предупредить остальных ребят, но они, видно, не услышали или не обратили внимания. Девушка на секунду заколебалась, потом все-таки побежала вдоль берега вверх по течению. Когда она выбралась к реке, деревня осталась далеко позади. Зеленые заросли на другой стороне казались вымершими, и Маргарита решилась войти в воду. Ближе к вечеру эхо выстрелов в деревне стало стихать. Но беглянка так и не отважилась покинуть свое убежище, пока на следующий день ее не нашел там отец Галлахер.
...Педро Сибриан проснулся в своей хижине от взрывов бомб. Сначала он не мог понять, где находится. А когда выскочил на улицу, то увидел, что деревню полукольцом охватывают солдаты в оливковой форме. Свободной оставалась только спускавшаяся к Сумпулу луговина. Туда уже бежали толпы крестьян, и Педро устремился вслед за ними. Многие падали, сраженные пулями. Других они настигали в воде. Вопли раненых и крики обезумевших людей заглушали даже автоматные очереди.
Но Сибриану посчастливилось невредимым переплыть реку. «Когда мы подбежали к каменной стенке, из-за нее поднялись гондурасские солдаты и направили на нас винтовки,— рассказывал он позднее отцу Галлахеру.— Тех, кто пытался перелезть через стенку, солдаты прикладами отбрасывали назад. Люди плакали, умоляли пощадить, спасти, но их стали оттеснять обратно к воде. Ничего не оставалось делать, как возвращаться в Сальвадор. Там всех согнали на луговину и приказали лечь на землю. Потом солдаты начали бить прикладами и требовать, чтобы мы сказали, где спрятано оружие и куда скрылись партизаны. Конечно, ответить никто им не мог. Подошел офицер и отдал какой-то приказ, слов я не расслышал. Солдаты принялись стрелять в лежавших людей и рубить их мачете. Я понял, что мне все равно не избежать смерти, вскочил и, петляя, помчался в сторону, к кустам, росшим у края луговины. Вокруг свистели пули, но только одна попала в ногу уже возле самых кустов. Я ползком добрался до них и еще долго пробирался в колючих зарослях, потому что боялся погони. Меня никто не искал, наверное, решили, что все равно не выживу. У солдат было еще много дел: и там, у реки, и в деревне. А они спешили кончить до темноты».
...В то утро Лолита Гуардадо пекла на горячих камнях тортильи из сваренных накануне и размятых корней юкки. Конечно, эти горько-кислые лепешки не бог весть какая еда, но о фрихолес, коричневых бобах, или кукурузе здесь, в Арадасе, не приходилось и мечтать. Семерых детей нужно было чем-то кормить каждый день, а платано, мучнистые бананы, поспеют еще не скоро. Хорошо, если муж принесет из леса маленьких круглых плодов с высоченной масики или масличного ореха агуакате, тогда у семьи будет настоящий пир.
Пожилая крестьянка была целиком погружена в свои заботы и не сразу поняла, что за стенами хижины грохочут взрывы и трещат выстрелы. Трое младших сыновей забились под нары и никак не хотели вылезать. «Скорее! Бежим!» — крикнул ее зять Андрее, заглянувший в хижину. Но бежать уже было поздно. В открытую дверь они видели, как повсюду сновали солдаты, стреляя в каждого, кто попадался на глаза. Маленьких детей рубили мачете. «Приканчивайте мятеж в зародыше!» — смеясь, крикнул офицер.
Андрее сломал заднюю стенку хижины. Подхватив ребят на руки, они осторожно выбрались на улицу и, никем не замеченные, юркнули в кусты. Зять сказал, что нужно пробираться не к реке, а в противоположную сторону, к холму. Лолита боялась, что дети будут плакать и выдадут их. Но малыши так перепугались, что даже не пикнули, пока они лесом обходили деревню.
Когда впереди между ветвей заблестела вода, Лолита спустила одного из сыновей на землю и повела его за руку. Они вышли на песчаную косу и остановились перед стремительным потоком. Сезон дождей уже начался, поэтому воды в Сумпуле намного прибавилось. Плавать Лолита не умела. И потом, как быть с детьми? Андрее сказал, что поищет брод и по одному перенесет их на другой берег. Он поставил мальчиков возле матери, сделал шаг к воде и тут же упал. Она подумала, что тот просто споткнулся, как вдруг что-то обжигающее ударило ее по ногам.
Как подкошенная, Лолита Гуардадо рухнула на мокрый песок. Овидо, которого она держала на руках, ушибся и заревел. Мать с трудом повернула голову и увидела, что двое других ее сыновей ничком лежат рядом, а по рубашкам на спинах быстро расползаются темные пятна. Трехлетний Овидо не понимал, в чем дело, и, плача, все звал ее зятя: «Дядя Андрес! Помогите маме! У нее идет кровь!» Но тот не откликался. Тогда мальчик выбрался из рук матери и стал тормошить братьев. Что было дальше, Лолита не знала: сознание покинуло ее.
Ровно через неделю после разыгравшейся на берегу реки Сумпул трагедии католическая миссия в Гондурасе опубликовала свидетельства уцелевших жителей Арадаса, записанные отцом Гал-лахером. В заявлении подчеркивалось: случившееся — это вовсе не какие-то эксцессы, лежащие на совести горстки вышедшей из повиновения у начальства озверевшей солдатни. Нет, это тщательно скоординированная военная операция сальвадорской армии, в которой непосредственно участвовала и гондурасская военщина при прямой поддержке Соединенных Штатов. Решение о ее проведении было принято на совместном совещании высокопоставленных военных представителей из Сан-Сальвадора и Тегусигальпы, состоявшемся в городе Эль-Рой, всего в 13 милях от обреченной деревни. Цель этой кровавой бойни — запугать мирное население, которое поддерживает Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти.
Естественно, что сальвадорская хунта поспешила отрицать все происшедшее. Такую же позицию занял и президент Гондураса генерал Гарсиа, заявивший по радио, что сообщение о зверствах в Арадасе — сплошной вымысел. Но генерала подвел его собственный подчиненный, командующий 3-м военным районом полковник Рубен Монтойя. Он признал, что «инцидент» действительно имел место, но утверждал, что «гондурасские солдаты не участвовали в убийстве мирных граждан».
Что же касается Вашингтона, то он постарался замять скандал ссылками на «неподтвержденность» сообщения о трагедии Арадаса. Напрасно отец Галлахер предлагал журналистам приехать и самим убедиться на месте в том, кем и как была устроена резня мирных жителей этой деревни. Американская пресса словно воды в рот набрала. Зато сальвадорское радио прямо пригрозило смертью беспокойному служителю церкви. Однако он не думает сдаваться: «Мы обязаны привлечь внимание международной общественности к страшной судьбе сальвадорцев. Только так можно спасти их».
Парус командора
«Наш корабль плыл, как кусок дерева, почти без всякого управления, и шел по воле волн и ветра, куда им только вздумалось его погнать. В таком ужасном состоянии мы дрейфовали по морю в разных направлениях до 4 ноября, когда в 8 часов утра увидели землю — высокие горы, покрытые снегом». Так описывал встречу с островом Беринга один из членов экипажа пакетбота «Св. Петр» — лейтенант Российского флота Свен Ваксель. Через 240 лет после этих событий в бухте Командор проводила археологические исследования экспедиция Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного научного центра АН СССР, получившая название «Беринг-81».
В тумане пропал теплоход «Петропавловск», доставивший нас на остров. И вот мы, семеро участников археологического отряда «Беринг-81», стоим посреди океана, на земле острова, который приютил когда-то членов экипажа пакетбота «Св. Петр» и принял навечно прах девятнадцати из них и в том числе самого капитан-командора Витуса Ионассена Беринга. Лишь один из нас второй раз ступил на берег этого острова — Геннадий Силантьев. Бывший моряк, а впоследствии археолог, он в 1979 году возглавлял археологические раскопки в бухте Командор
Вал за валом катят волны, обдавая солеными брызгами береговые скалы, небольшой пирс поселка Никольское — единственного населенного пункта острова. На пирсе гусеничный кран, пыхтя от натуги, перенес с небольшой самоходной баржи два металлических поддона, заполненных приборами, спальными мешками, химикатами для реставрационных работ, палатками и прочим экспедиционным грузом, и оставил все это прямо у наших ног.
С трудом грузимся на вездеход и ГАЗ-66, выделенный нам местным руководством. Багажа у нас более чем достаточно, главное — продукты.
Вначале мы планировали дойти прямо до бухты Командор на борту учебного судна «Профессор Ющенко». Высадиться и в течение месяца вместе с курсантами Дальневосточного высшего инженерного морского училища имени адмирала Геннадия Ивановича Невельского произвести необходимые археологические исследования, открыть мемориал экипажу «Св. Петра» и на этом же судне возвратиться во Владивосток. Но получилось все иначе... И в тот момент мы совершенно не были уверены, доберутся ли до нас те тринадцать курсантов во главе с инженером Александром Гузевым, члены туристического отряда «Аргонавт», которые должны были стать нашими соратниками на весь период работ в бухте. Единственное, на что мы могли сейчас реально рассчитывать, так это на помощь ребят Никольской средней школы-интерната.
При свете фонариков под моросящим назойливым бусом разгружаем машины у дома Фаины Ивановны Тимохиной — директора Алеутского филиала Петропавловск-камчатского областного краеведческого музея. Уснули уже в третьем часу ночи, постелив спальные мешки прямо на пол большой комнаты. Маленькую уступили женщинам. За окнами сыпал бус и клубился лохматыми валами туман. Мы были на Командорах.
Два дня провели мы в поселке Никольском, ожидая возможности отправиться в бухту Командор. С кем бы ни встречались в эти дни, едва разговор заходил об экспедиции, о предстоящих раскопках, слышали постоянно один и тот же вопрос: «А куда будут переданы потом находки? Что будет с пушками? Оставите ли вы хоть что-нибудь на нашем острове?»
Вопрос этот нас не удивлял. Мы привыкли к нему еще во Владивостоке. Потом не раз слышали его в Петропавловске-Камчатском. И каждый раз руководитель экспедиции, кандидат исторических наук Виталий Дмитриевич Лень-ков или кто-нибудь из нас отвечал: «Вначале надо хоть что-нибудь найти. А уж потом решать, кому и что передавать. Но если в Никольском будут созданы все необходимые для правильного музейного хранения условия, мы готовы передать все в Алеутский музей Никольского...»
Великая Северная экспедиция, командование которой было поручено капитан-командору Витусу Ионассену Берингу, урожденному датчанину, отдавшему службе в Российском флоте сорок лет своей жизни, занимает в истории России особое место. И понять волнение жителей Камчатки и Командор по поводу того, что предметы, рассказывающие об экспедиции, будут увезены с этой земли, нам было нетрудно.
С интересом следят на родине Витуса Беринга, в Дании, за советскими исследованиями на Командорах. Очерк, опубликованный в журнале «Вокруг света» об экспедиции 1979 года, был переведен бюро АПН в Копенгагене и опубликован в одной из датских газет.
Были письма, были ответы на вопросы датчан и наших читателей, а потом была длительная и тщательная подготовка к новой экспедиции. Тогда-то Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВНЦ АН СССР и пригласил старшего научного сотрудника Всесоюзного научно-исследовательского института физико-технических и радиотехнических измерений, кандидата физико-математических наук Андрея Кирилловича Станюковича, правнука известного писателя-мариниста Константина Станюковича, и заведующую лабораторией реставрации металлов Всесоюзного научно-исследовательского института реставрации Министерства культуры СССР, кандидата технических наук Марину Сергеевну Шемаханскую.
— Ну вроде бы все решено,— сказал за день до выезда из Никольского Дзантемир Адобеевич Урусов, заместитель председателя Алеутского райисполкома.— Поедут с вами ГАЗ-66 и два вездехода. Договоренность со школой есть?
С руководством школы-интерната мы договорились довольно быстро. Завуча Ольгу Кудратовну Батурину более всего волновал вопрос, как управимся мы с двадцатью подростками.
С нами был Виталий Дмитриевич Леньков, он несколько лет работал завучем в одной из школ Приморья. Ну и, кроме того, в течение почти двадцати лет в его археологических экспедициях принимали участие школьники, воспитанники профтехучилищ. Опыт общения с молодежью был и у самих археологов. Но волновало другое — экипировка ребят, отсутствие в школе палаток и спальных мешков. Ведь не один день предстояло нам с ребятами прожить на берегах пустынной бухты под открытым небом. Хорошо, что на помощь пришли шефы школы-интерната — Командорский зверозавод. Последние две палатки они доставили буквально за полчаса до нашего отправления.
В восемь тридцать утра наш автопоезд покинул Никольское, оставляя у школы тех, кому не посчастливилось войти в состав юного археологического отряда.
ГАЗ-66 до конца пути не дошел. Начинался прилив, и водитель не решился рисковать. Последний тридцатикилометровый пробег делали на двух вездеходах, набитых снаряжением, продуктами, людьми. Ребят усадили внутрь машин. Внутри оказался и я с радиостанцией.
И вот когда терпение, похоже, кончилось, услышал радостный голос Силантьева с идущего следом вездехода. Ухватившись одной рукой за скобу на крыше кабины вездехода, другой он указывал куда-то вперед. Мы еще несколько минут летим по лайде, по руслу обмелевшей в отлив реки, затем по крупной гальке — и вдруг я своими глазами вижу Берингов крест...
Мы в бухте Командор. На том самом берегу, где 240 лет назад жили русские мореходы.
Июньское солнце припекает сквозь «энцефалитку». Припекает наперекор утверждениям лоции, что июнь — самый туманный и дождливый месяц на острове. Бухта Командор встречает нас совсем не так, как встретила она участников экспедиции Беринга осенью 1741 года...
«В нашей команде,— писал Свен Ваксель,— оказалось теперь столько больных (к моменту подхода к острову — Б. М.), что у меня не осталось почти никого, кто мог бы помочь в управлении судном. Паруса к тому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить их другими за отсутствием людей я не имел возможности. Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи. Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось в меру своих сил нести рулевую вахту...»
А вот одна из страничек шканечного журнала штурмана Софрона Хитрово за 4 ноября 1741 года:
«...Волею божею умре сибирскаго гарнизона барабанщик Осип Ченцов.
Помянутого Ченцова, отпев по христианской должности, спустили на воду. Закрепили грот марсель, понеже нам его несть опасно: по щислениям нашим уже камчацкой берег близко.
Воле божей умре сибирской салдат Иван Давыдов.
Умре морской гранадер Алексей Попов.
Больных: господ капитан-командор да разных чинов служителей 32 человека.
В 8 часу с полунощи увидели землю, на которой высокий хребет покрыт снегом...»
Я могу представить, как моряки пакетбота, уставшие от постоянных штормов, холода, сырости и недоедания, нехватки воды и цинги, выползали по трапам на палубу, чтобы лишь взглянуть на эту долгожданную землю, которую они приняли за оконечность Камчатки. Тогда была и радость спасения, и горечь разочарования.
Все, кто мог двигаться, собрались в каюте Беринга и решали обществом, как поступить. И сошлись в мнении, чтобы высаживаться здесь, в удобном месте, а далее на собаках попытаться вывезти всех в Петропавловск. И против всех был один Дмитрий Овцын — бывший лейтенант Российского флота, пострадавший за знакомство и дружбу с ссыльным князем Иваном Алексеевичем Долгоруковым. По доносу тобольского канцеляриста Тишина, которого Овцын избил за оскорбление сестры князя, арестован, осужден Тайной канцелярией, разжалован в матросы и сослан в команду Беринга.
Они ходили вдоль острова, пытаясь еще и еще раз определить свое место по отношению к Камчатке: вначале на юг — к мысу Манати, затем вновь вдоль берега на север. И здесь на рейде бухты Командор принимают наконец решение — «высадиться здесь и попытаться спасти жизнь, и если удастся, то сохранить также в целости судно».
Мы стояли на берегу бухты Командор. С одной стороны, откуда только что пришли наши вездеходы, уходили в океан и скрывались в нависших облаках многочисленные мысы. С другой — тяжелым желто-зеленым монолитом высился мыс Толстый. Там начинался заповедник каланов.
Мирно плескалось голубое море, обнажая коричнево-зеленую гряду коралловых рифов.
Поделиться книгой: