Помоги проекту - поделись книгой:
Один день в Капитолии
Чтобы поспеть к началу заседания палаты представителей штата Канзас, надо было выехать в его столицу — город Топику — с восходом солнца. Не успел янтарный диск позолотить верхушки заиндевевших от ночной мартовской изморози деревьев, как наш «форд» уже выехал со стоянки двухэтажного мотеля «Гленвуд мэнор».
Поездке в Топику предшествовал один случай. Как-то я познакомился с представителем республиканской партии в конгрессе штата Канзас Джимом Иналли, директором средней школы. Разговор с ним, как и со многими другими американцами, начался с простых вещей — беседовали об учебе, спорте, увлечениях нашей и американской молодежи, — а завершился долгой дискуссией о правах и возможностях молодых людей в Соединенных Штатах. Мистер Иналли много говорил о «свободе» и «демократии», сыпал цифрами и фактами, доказывал, что любой молодой американец, если он по-настоящему захочет, может занять место даже в конгрессе США, не говоря уже о местных органах власти. Впрочем, доводы его казались мне малоубедительными. В Вашингтоне, Питтсбурге и Хьюстоне я не раз добивался встречи с молодыми конгрессменами, но так ничего и не получилось. Разговор с Иналли поначалу тоже не сулил особого успеха, и вдруг, расставаясь, он предложил:
— Поезжайте в Топику на заседание палаты представителей. Конгрессмены не откажут вам в беседе. Только мне сначала надо договориться об этом со спикером палаты. Я вам позвоню...
Через неделю он действительно позвонил и пригласил в канзасский Капитолий, предупредив, что лучше приехать без опозданий...
От небольшого городка Оверленд-Парк, раскинувшего свои плоские крыши на окраине Канзас-Сити, до Топики почти 130 миль. В былые времена такое расстояние покрывалось за час-полтора. Нам же предстояла дорога почти в три часа. Разразившийся энергетический кризис и учащение катастроф на дорогах вынудили федеральное правительство принять закон об ограничении скорости 50 милями в час.
Мы миновали пробуждающийся Канзас-Сити, пересекли старинный мост через реку Канзас — приток Миссури — и оказались на широкой, просторной бетонке — «хайвее».
Отступление первое: Канзас-Сити
С местностью под названием Канзас мы впервые знакомимся еще в детстве. Именно в Канзасе смерч подхватил девочку Элли (в оригинале, у американского писателя Фрэнка Баума, — Дороти) и унес ее в волшебную страну Оз. Американский штат, в котором начинается сказка, выбран не случайно. Он действительно печально «знаменит» ураганами, торнадо, буранами, наводнениями и... жестокими засухами. Канзас — самое «сердце Америки», центральный ее штат. Теплый влажный воздух, приходящий с Мексиканского залива, сталкивается здесь с холодными канадскими воздушными массами, что и рождает бурные атмосферные неприятности. Одна из катастроф произошла в 1957 году в Канзас-Сити — крупнейшем городе на востоке штата. Смерч унес жизни 44 человек и ранил около двухсот жителей, разрушил множество домов. Не случайно служба погоды занимает здесь особое место среди прочих городских институтов. И бывает, — вернемся к сказке, — когда по телевидению в очередной раз передают популярнейшего здесь «Мудреца из страны Оз», в Национальном центре штормового предупреждения раздается множество телефонных звонков: не приближается ли торнадо?
Впрочем, перед городской службой погоды встают и другие трудности. Канзас-Сити велик, вместе с пригородами он раскинулся на 40 миль, и поэтому постоянно приходится составлять два прогноза: для северных районов и для южных.
Канзас-Сити — это целых два больших города в одном — Канзас-Сити, штат Канзас, и Канзас-Сити, штат Миссури. На 724 квадратных милях обитают 1 миллион 300 тысяч человек.
Местность холмистая — горожане любят говорить, что в Канзас-Сити «больше холмов, чем в Риме», — и именно этим высотам город обязан своим рождением. В 1804 году два пионера, Льюис и Кларк, продвигаясь на запад в поисках новых земель, вышли к излучине реки Миссури и поняли, что лучшего места для поселения не найти: на высоких отвесных берегах можно было выстроить прекрасно защищенный форт. А в 30-е годы прошлого века здесь уже выросло несколько теснящих друг друга городков: бойко шла торговля походным обмундированием, день и ночь не закрывались кузницы. Тысячи искателей приключений стекались к оживленной излучине Миссури, чтобы совершить «прыжок» дальше, на запад. В необжитые края вели две тропы — Орегонская и тропа Санта-Фе, но вступали на них далеко не все пионеры: сотни гибли в ножевых стычках или же умирали от холеры и дизентерии. Новорожденный пограничный Канзас-Сити славился равно и бесшабашными салунами и жуткой антисанитарией.
Вписал город свое имя и в историю войны между Севером и Югом. Решающая битва на левом берегу Миссури произошла в октябре 1864 года, и если бы южане победили, захватили «ворота на Запад», неизвестно, каким путем пошли бы события в этих краях дальше.
Помог неизвестный, безымянный канзасец. «Мистер Гикори» — под таким прозвищем остался он в истории, потому что держал в руках посох из гикори — североамериканского орешника. Старик с посохом пробрался к северянам и указал потайной путь к вершине одного из холмов, где закрепились южане. Генерал Сэмюэль Кертис моментально принял решение: по «тропе мистера Гикори» кавалерия и артиллеристы вышли наверх, обрушились на южан с фланга, и битва была выиграна.
Именно на этом холме ныне разбит центральный городской парк.
Разумеется, в современном Канзас-Сити мало что напоминает о тех временах, разве только названия пригородов: «Индепенденс» — «Независимость», «Либерти» — «Свобода». Это крупный промышленный и сельскохозяйственный центр. В штате выращивают озимую пшеницу, разводят племенной скот, а продукция растекается из Канзас-Сити по двенадцати железным дорогам, по многочисленным шоссе, отправляется баржами по Миссури. В городе высятся элеваторы, немалую площадь занимают мясокомбинаты, есть здесь и своя автомобильная промышленность — из прочих центров только Детройт обгоняет Канзас-Сити по производству автомашин, — и легкая индустрия. И разумеется, есть свои проблемы. Не хватает средств на образование, высок уровень безработицы, обострена расовая проблема в школах — существуют даже планы специального автобусного сообщения с пригородами: предполагается, что негритянских детей легче вывозить на учебу в прилегающие районы, нежели ликвидировать расовую сегрегацию в Канзас-Сити, штат Миссури, и в Канзас-Сити, штат Канзас. А самая главная беда — низкие темпы жилищного строительства и дороговизна жилья.
Практика, которую городские власти ввели в бедных кварталах, носит название «системы красной линии»: там, где условия жизни наиболее плачевны, жителям отказано в ссудах на капитальный ремонт. Логика проста: чем быстрее эти кварталы «освободятся», тем скорее здесь можно начать строительство современных дорогих кварталов. Но «освобождать» свои дома ни негры, ни прочие национальные меньшинства, конечно же, не торопятся. Им просто некуда деваться, и уж раз нет денег на ремонт старых квартир, то на покупку новых тем более.
Вот и родилась здесь общественная организация «Комитет социального действия двадцати». Почему «двадцати»? Видимо, поначалу было только два десятка членов, сейчас — намного больше. На добровольных началах они помогают беднякам с ремонтом, своими силами красят облупившиеся здания, чинят протекающие крыши, словом, ведут неравный бой с ветхостью и... с «красной линией» богатых домовладельцев.
Канзас-Сити (Канзас) чувствует себя и кое в чем обойденным. Он один из солиднейших и могущественных городов штата, но — не столица, не был таковой никогда. Были — Левенуэрт, Лекомитон, Лоренс, а с 1861 года центром штата стал город Топика.
За истекший век с небольшим население его выросло в двадцать раз, достигнув полумиллиона человек. И здесь есть свои элеваторы, бойни и мясокомбинаты («специализация» та же, что и в Канзас-Сити). Есть мемориальный исторический музей, напоминающий нынешним американцам о далеком прошлом, о драматической судьбе местного индейского населения. И конечно, здесь, а не где-нибудь еще, — Капитолий, белое, увенчанное куполом здание, которое по всей Америке служит синонимом слова «власть».
Пока длилось «отступление», наше путешествие подошло к концу. Мы приблизились к Топике. Здание государственной власти штата Канзас расположено на холме в центре города. Оно повторяет архитектуру и планировку главного вашингтонского Капитолия, но размерами все же поменьше. Белый купол его виден за несколько миль от города.
Указатели с надписью «Капитолий» быстро вывели нас к центру. До начала заседаний оставалось немногим более получаса.
Еще по телефону мы договорились с Джимом Иналли, что он будет ждать нас в «лобби» — фойе зала заседаний. Поднялись на третий этаж. Без труда отыскали круглую площадку перед массивной дверью — входом в зал. Здесь уже толпились люди. А вскоре появился и Иналли.
Мы постояли минут пять, поговорили о последних новостях, а потом Джим повел нас по лестнице на балкон для гостей, прилепившийся под самым потолком зала.
В центре огромного круглого помещения была установлена громоздкая трибуна с десятком микрофонов, за ней — длинный стол президиума. Амфитеатром поднимаются большие кресла — места для конгрессменов. Позади стола на стене разместилось гигантское световое табло с множеством зеленых («за»), красных («против»), желтых («воздержался») лампочек и фамилиями конгрессменов. Возле каждого кресла — маленький пульт с кнопками соответствующих цветов. Голосование здесь автоматизировано. Итоги его подводятся в считанные секунды при помощи специальной компьютерной установки.
Впрочем, автоматика автоматикой, а процветанию коррупции она нисколько не мешает. На то и существует «лобби» — этим емким словом обозначаются не только фойе и коридоры зданий государственной власти, но в первую очередь всевозможная закулисная, кулуарная деятельность конгрессменов.
Например, совсем недавно, уже в нынешнем году, из газет стало известно, что конгрессмен Ричард Торн победил на последних выборах в южном штате Луизиана «исключительно благодаря подделке голосов». Торна поймали за руку, но конгрессмен немедленно заявил, что подделкой голосов занимался не только он, а и его соперники по выборам, и, таким образом, он «не испытывает чувства вины по этому поводу». Состоялся суд. Ричард Торн вынужден был покинуть Капитолий в столице штата Батон-Руж. А в письме спикеру палаты представителей он выразился так: «Держите мое место теплым... и передайте коллегам-законодателям, чтобы не забывали меня, так как я выставлю свою кандидатуру на очередных выборах и снова одержу победу...»
Но вернемся в канзасский Капитолий.
Через два часа спикер объявил тридцатиминутный перерыв. Инал-ли поднялся со своего кресла и, обернувшись в сторону балкона, помахал нам рукой, подзывая к себе. Мы спустились, и первая же моя просьба — познакомить меня с самым молодым конгрессменом — застала Иналли врасплох.
— Пойдемте к спикеру, он лучше осведомлен, чем я, — вот и все, что смог ответить Джим.
Спикер Уильям Рой к моей просьбе отнесся благожелательно. Он углубился в какие-то списки, лежащие на трибуне, полистал их, потом наконец нашел что-то, улыбнулся и сказал с удовлетворением:
— Вот он, перед вами, Джим Иналли. Он у нас самый «юный» — ему тридцать восемь лет.
По-моему, Иналли был удивлен не меньше нашего.
— Знаете, меня прежде никогда не волновал вопрос о возрасте тех, кого выбирают в конгресс штата или в конгресс страны, — говорил он, пока мы осматривали Капитолий. — Но теперь, коль скоро я, сорокалетний человек, действительно самый молодой среди конгрессменов, эта проблема оборачивается любопытной стороной...
Мы оказались перед дверью, на которой висела широкая черная табличка с надписью: «Губернатор Роберт Докинг». Самого хозяина в кабинете не было, и Иналли взялся показать нам рабочее место главы штата. Просторный кабинет, отделанный полированными панелями красного дерева. Два стола — большой и поменьше. В углу — национальный флаг, укрепленный на тяжелой металлической подставке. На стене справа — изображение официального растения штата и идиллическая картинка, отражающая назначение края — земледелие. Как мы уже знаем, Канзас славится своей пшеницей. Но главным растением штата была выбрана все-таки не пшеница, а подсолнух. Дикие виды его часто встречаются у дорог, на пастбищах, на окраинах пшеничных полей. Силуэт его помещен на флаге Канзаса, встречается во множестве на рекламных щитах. И даже сам штат американцы называют «Штатом подсолнухов».
На левой стене губернаторского кабинета висела огромная картина из ранней истории американского государства: белые вооруженные люди шли в наступление на полуголых индейцев...
— Увидеться с губернатором нам, пожалуй, не удастся, — сказал Иналли. — Если хотите, я познакомлю вас сейчас с одним из опытнейших конгрессменов Фредом Харрисом. Он старый «волк», все знает.
Отступление второе: выборы
Фред Харрис — «волк» лет шестидесяти — оказался разговорчивым и обходительным человеком. Мы проговорили весь большой перерыв, потом обедали вместе и вместе вернулись в зал к началу третьего заседания.
За обедом Харрис с гордостью говорил о том, что в США теперь к участию в избирательной кампании допущены люди, достигшие восемнадцатилетнего возраста.
Как ни словоохотлив был конгрессмен, а на многие вопросы он все-таки не смог дать ответа. Кое в чем мне помогли газеты, но основные проблемы американской молодежи прояснились из многочисленных бесед со студентами, молодыми рабочими, учителями, инженерами, фермерами.
Да, возрастной ценз действительно был пересмотрен накануне президентских выборов 1972 года. Но, несмотря на это, к избирательным урнам пришло немногим более половины тех, кто допущен к голосованию. Можно было бы со всеми подробностями вспомнить ситуацию на выборах пятилетней давности. Можно было бы отметить тот факт, что заигрывавший с молодежью Д. Макговерн ошибся в своих прогнозах и потерпел неудачу. Но теперь у нас есть уже новые сведения и результаты, отражающие настроения американских избирателей на выборах президента США в прошлом, 1976 году.
Результаты эти снова обнаружили и нежелание многих американцев голосовать, и падение интереса к выборам, и разочарование в политических институтах страны. Согласно статистике, в выборах приняло участие 80,4 миллиона человек, или 53,3 процента всех граждан, имеющих право голоса. Тем самым налицо многолетняя тенденция: доля американцев, принимающих участие в голосовании, неуклонно сокращается. В 1960 году на избирательные участки пришли 62,8 процента, в 1968-м — 60,9, в 1972-м — 55,4.
Такой уход от политики тем более симптоматичен, что растущая армия «неголосующих» пополнилась и за счет избирателей из среднего класса — казалось бы, «опоры порядка», и за счет молодежи — поколения, родившегося после второй мировой войны.
Тенденцию к «аполитичности» молодежи (почему я поставил это слово в кавычки, выяснится чуть позднее) подтвердили и сообщения из высших учебных заведений. Национальная студенческая ассоциация США констатировала, что после съездов демократической и республиканской партий, где были избраны кандидаты на пост президента, делегаты ее собственного студенческого ежегодного съезда проявили «прискорбно мало энтузиазма в отношении предвыборной президентской кампании», и предложение провести на съезде предварительное голосования для выяснения настроений не вызвало... абсолютно никакого отклика.
А теперь об «аполитичности». Те же студенческие делегаты в своих выступлениях осудили гонку вооружений, подвергли критике расовую дискриминацию в стенах высшей школы США, выразили озабоченность по поводу систематического сокращения ассигнований на нужды образования в стране. Словом, между отказом от участия в голосовании и политической индифферентностью нельзя ставить знак равенства. Немалая часть молодежи тяготеет к политике, но... только не к той, которую проводят власти.
«Кто бы ни был избран, результат будет один», — эти слова из газеты «Нью-Йорк таймс» прекрасно характеризуют взгляды семидесяти с лишним миллионов избирателей — «неголосующих»: безработица все равно останется, а цены будут расти.
Сводить концы с концами... Это трагическая и неразрешимая проблема как для молодежи, которая стремится проложить дорогу в жизни, хочет получить работу, иметь семью и дом, так и для стариков, пенсионеров, которые помнят лучшие времена.
Тридцативосьмилетний Джим Иналли, самый «молодой» член палаты представителей штата Канзас, оказался и почти самым «бедным» конгрессменом. Из разговора с ним я узнал, что его средний годовой доход составляет немногим менее пятидесяти тысяч долларов. Кроме директорства в школе, Иналли возглавляет страховую фирму средней руки. Имеет дом с бассейном, баром и площадкой для пинг-понга в полуподвале, две легковые и одну грузовую машину.
Словом, как бы то ни было, а ни бедный, ни молодой, ни тем более черный — за незначительными исключениями — не могут попасть в выборные органы как всех пятидесяти штатов, так и федеральные. Процедура отбора кандидатов жестко контролируется финансистами, то есть могущественными представителями правящего класса. Те же люди, которые вырабатывают политику, играют центральную роль — уже в качестве кредиторов — и в продвижении большинства политических деятелей, желающих занять государственные посты. А реальный вес деятелей определяется их состоянием и влиянием, то есть наличием капитала и связей с теми, кто финансирует выборы. Круг замкнут...
Последнее в этот день заседание палаты представителей было очень коротким — надвигался уик-энд, и в шестом часу зал уже опустел. Конгрессмены собирались покинуть отели, в которых они жили все пять дней, пока шли заседания, и разъехаться по домам. Субботу и воскресенье они проведут в семьях, а к понедельнику снова вернутся в Топику.
Как раз когда выступали последние ораторы, и произошла самая интересная за этот день встреча. Лишь только на гостевом балкончике узнали, что в зале присутствуют русские, к нам подсели два молодых человека и, уже не обращая внимания на речи, гремевшие с трибуны, засыпали нас вопросами. Одного — белого — звали Майкл Гардер, второго — негритянского юношу — Джозеф Смит.
Спустя два часа, когда начало уже темнеть, Джим Иналли распрощался и уехал домой в Оверленд-Парк, а мы — с нашими новыми знакомыми — оказались в небольшом прокуренном ресторанчике «Четыре колеса телеги». Заняли столик в дальнем углу, заказали пива, знаменитый канзасский стейк. Здесь-то можно было поговорить не спеша и обстоятельно.
Отступление третье: СМРО
Гардер и Смит принадлежали к созданной и феврале 1970 года марксистско-ленинской организации молодежи Соединенных Штатов Союз молодых рабочих за освобождение США (СМРО). В принятом на первом съезде уставе целью СМРО определена борьба за социализм, «за систему, которая является единственной альтернативой жестокой эксплуатации и угнетению». С первых дней организация активно выступает против расизма, нищеты, милитаризма, засилия монополий. А III съезд СМРО, проходивший в декабре 1974 года в Филадельфии, разработал широкую программу международной деятельности союза, в которой намечены пути расширения кампаний солидарности с мужественной борьбой патриотов Чили против фашистской хунты, с национально-освободительными движениями Африки и Латинской Америки, с прогрессивными, демократическими силами Испании, Греции. Особое место в международной деятельности СМРО занимает развитие и укрепление связей с молодежью Советского Союза и других социалистических стран.
За семь лет существования Союз молодых рабочих стал самой массовой организацией левого молодежного движения США. Одно из важнейших направлений борьбы — ликвидация безработицы. Двадцать два процента молодых людей лишены в Соединенных Штатах работы — это около 7 миллионов юношей и девушек. А уровень безработицы среди национальных меньшинств — негров, пуэрториканцев, чиканос — превышает 50 процентов. Не случайно на III съезде СМРО было решено начать движение под лозунгом «Молодежь, объединяйся в борьбе с безработицей!». Этот же лозунг выдвинули участники массовой демонстрации протеста, которая проходила в Детройте в мае прошлого года. А национальный председатель Союза молодых рабочих за освобождение США — двадцатидвухлетний негр Джеймс Стил — призвал тогда молодых отдавать голоса на выборах кандидатам Коммунистической партии США — «единственной в стране партии, выдвигающей реальную программу решения проблем, стоящих перед страной».
...Джозефу двадцать пять лет, Майклу — двадцать шесть. Оба холосты: пока нет средств, чтобы обзавестись семьями, родители живут в других городах, да и помощи от них никакой. Друзья живут вдвоем, снимая небольшую комнату на окраине Топики.
— Федеральные власти занесли СМРО в список «подрывных организаций», — рассказывал Майкл.— Против наших активистов сразу же начались репрессии. В Лос-Анджелесе до недавнего времени находился под судом член нашего союза Клиффорд Броднекс. Он принимал участие в движении за освобождение Анджелы Дэвис, был арестован и брошен в тюрьму. Полиция пыталась подкупить его, рассчитывая использовать в качестве осведомителя. Когда Клиффорд отверг это предложение, против него было мгновенно возбуждено «дело» о торговле наркотиками.
— Нелегко нам приходится, но лучше бороться за свои права, чем сидеть сложа руки, — подхватил Джозеф. — У меня в Филадельфии есть друг — Рэй Уокер. Недавно он лишился работы. Завод компании «Стрик корпорейшн», выпускающий прицепы к тяжелым грузовикам, как и десятки других предприятий, закрылся в связи с кризисом в автомобильной промышленности. Владельцы компании обещают открыть завод через месяц, но из-за сокращения производства на работу возьмут лишь треть прежнего числа рабочих. Короче, у Рэя почти нет шансов вернуться на завод. Во-первых, трудовой стаж всего-навсего пять лет, а во-вторых, он, как и я, чернокожий...
Смит прервал монолог и медленно обвел взглядом соседние столики, за которыми сидели молодые люди, пили коктейли, пиво, беседовали.
В тот вечер, когда мы встретились, мир уже знал о предстоящем XI фестивале молодежи и студентов 1978 года, который состоится на Кубе. Во многих странах создавались подготовительные фестивальные комитеты, начался сбор средств в фонд солидарности. Фестиваль в Гаване — первый фестиваль молодежи и студентов в западном полушарии. Среди молодежи Американского континента у него много друзей, но много и недругов, прямых врагов.
Этим молодым неграм придется серьезно потрудиться, чтобы привести в порядок ветхий дом, попавший в список «красной линии» — перечень зданий, жильцам которых официально отказано в ссудах на капитальный ремонт.
— Трудно будет, — говорил Джозеф Смит. — Но СМРО это не пугает. Очень сложно обеспечить и финансовую поддержку делегации, поэтому наша организация уже сейчас ведет сбор средств. Мы проводим платные концерты, продаем литературу, издаем журнал «Молодой рабочий», который, помимо всего прочего, разъясняет на своих страницах идеи фестиваля и его значение для трудящейся молодежи всей Америки.
— А недавно в Гавану, — добавил Майкл, — отправилась наша первая группа молодежной строительной бригады «Венсеремос». Состав ее разнообразный: рабочие, служащие, студенты. Они поехали на Кубу, чтобы добровольным трудом выразить «вою солидарность с первым социалистическим государством в западном полушарии. В течение полутора месяцев бригада будет работать на строительстве поселка для кубинских крестьян в провинции Гавана.
Словом, у Гаванского фестиваля в США появляется все больше друзей. Подготовка только начиналась, а уже около ста состоятельных американцев внесли свои пожертвования в фонд поездки делегации СМРО на Кубу.
...Некоторое время мы молчали, но и молчание это было дружеским, ненатянутым, когда собеседники понимают, что встреча уже вышла за рамки случайного знакомства, и с каждой минутой симпатии только крепнут.
— А чем же теперь занимается Рэй Уокер? — спросил я, вспомнив о начале разговора.
— Не знаю, — ответил Джозеф, — он больше не пишет мне. Может быть, получает пособие, хотя вряд ли. Ясно одно: за воротами он остался надолго. Слишком малыми правами располагает молодежь в профсоюзах, а потому не верит в них, не стремится к членству, хотя это совершенно неправильно и лишь на руку профсоюзным боссам. Ведь чем больше молодых рабочих будет в профсоюзах, тем скорее мы добьемся улучшения положения. Разумеется, молодежь в профдвижении сталкивается с массой препятствий. Например, особую ненависть у рабочих — представителей национальных меньшинств вызывает дискриминационная практика, все еще процветающая в профсоюзах. Молодые чиканос и пуэрториканцы лишены каких-либо печатных материалов, объясняющих их права по коллективному договору на родном языке, а из-за недостаточной информированности не могут отстоять нормальную зарплату. Профсоюзы отказываются включать негров в программы профобучения или устраивают специальные экзамены, причем вопросы составлены так, чтобы неграм трудно было пройти испытание.
— Короче, правовая проблема американской молодежи в профсоюзах стоит чрезвычайно остро, — подытожил Майкл Гардер. — Мы должны преодолеть и рогатки, которые ставят профсоюзные боссы, и свои собственные заблуждения. Но сдвиги уже есть. Молодежь создает свои «рабочие советы», «комитеты за равные права», которые становятся важными центрами борьбы...
О многом мы еще говорили в тот вечер, и «Четыре колеса телеги» покидали почти последними.
«Как хорошо, что мечты иногда сбываются, — думал я уже в машине, которая уносила меня ночью все дальше от Топики, направляясь в Канзас-Сити. — Как-никак, а я познакомился в Капитолии с молодыми прогрессивными американцами. Правда, они не были конгрессменами, но зато встреча произошла на «высшем уровне» — под самым потолком, на балконе для гостей. И уж, конечно, поездка стоила того, чтобы встать рано утром — с восходом солнца...»
Начало пути
Весной 1960 года, как и всегда каждой весной, от подъезда Института этнографии отъехали экспедиционные фургоны с эмблемой автобазы Академии наук СССР — желто-голубым земным шаром. Впервые в мировой практике сугубо научная этнографическая экспедиция была составлена исключительно из школьников. Причем в объеме запланированных работ мне, руководителю этой экспедиции, никаких скидок на возраст ее участников сделано не было.
Так начался уникальный научный эксперимент.
В конце 50-х — начале 60-х годов уже явственно ощущалась потребность в комплексной системе обучения и воспитания школьников с целью их приближения к жизни, науке и производственной практике. И советские ученые начали поиск практических путей приобщения школьников к большой науке. В те годы академик Д. И. Щербаков организовал теоретическую подготовку школьников в геологических партиях. Подобную же работу начали биологи, химики, математики, физики. Ребята в составе «взрослых» экспедиций выезжали на археологические раскопки.
Но энтографическая экспедиция — явление всегда особенное. Ведь цель ее исследования — не исчезнувшее городище или курган, не поиски минералов. Цель ее — человек. Человек идет к Человеку. А здесь мало знаний, опыта, так сказать, «методологической грамотности». Нужна духовная воспитанность, сердечная открытость, умение понимать и быть понятым.
Теоретически мы знали, что неуемная энергия и любознательность, неистощимая романтичность — прочнейшие «краеугольные камни» готовности к этнографической работе тех, кто только вступает в жизнь. Во время предэкспедиционной подготовки ребята серьезнейшим образом обсуждали каждую деталь предстоящей работы, анализируя, что именно из записанного ими будет нужно тем, кто через 50—100 лет обратится к их материалам.
Но ведь «в поле» надо практически войти в чужой дом, где тебя не ждут, задавать незнакомым людям разнообразные вопросы и суметь показать, что они продиктованы не праздным любопытством, а научным интересом.
Смогут ли дети самостоятельно справиться с этим?
И вот первые экспедиции выехали с самостоятельными заданиями на Кольский полуостров, в Карелию, Закарпатье, Мордовскую АССР.
Я с шестнадцатью ребятами поехала в Горьковскую область — собирать анкетный материал для научной монографии об изменениях в быте рабочих Горьковской области с начала века до наших дней.
...Алле Коленковой досталась «трудная» семья — со сложившимися традициями, строгим укладом жизни, в который, честно скажу, не всякий даже опытный этнограф смог бы «войти»... И вдруг через несколько дней в лагерь экспедиции приходит сияющая Аллочка с огромным свертком, а за ней — хозяйка дома. Мы развернули сверток — и ахнули. Перед нами стояла прекрасная хохломская ваза старинной работы...
— Это мне мой к свадьбе подарил, — сказала хозяйка.
— Как же не жалко вам память такую в чужие руки отдавать? — невольно вырвалось у меня.
— Так разве ж в чужие?.. Человек пришел к Человеку — и они поняли друг друга. Вступающий в жизнь и уже много прошедший по ней ощутили себя единым целым, которое никогда не кончится. Конечно, как выяснилось потом, сыграло свою роль и профессиональное знание юным этнографом художественных промыслов, и ее не по годам «взрослое» отношение к порученному делу, ее воспитанность, чуткость. Но было в девочке и нечто большее, что безошибочно угадал многое повидавший на своем веку человек: душевная необходимость осознания себя в бесконечной цепи жизни своего народа.
И, говоря откровенно, только тогда я окончательно убедилась, что наш эксперимент удался. Это подтвердили и итоги других экспедиций этого и последующих годов. Подтвердили и выявили даже то, что мы и не «планировали».
Да, школьники собирали строго научный материал — их данные полнокровно, без всяких скидок на возраст, входили в научные труды, монографии, академические отчеты. Но выяснилось, что в полотенцах, вытканных на ручных ткацких станках, и в прадедовской сохе, в потемневшем от времени деревянном ковше и в резном деревянном уборе жилища, в ажурной вазе из моржовой кости они естественно и предельно образно и живо умели ощущать культуру ушедших эпох. Во время экспедиции мы поняли, что в принципе все дети способны «жить» в народном искусстве как творческие личности. В каждом памятнике они видели творческий потенциал, когда-то вложенный в него мастером и никогда не исчезающий в этой вещи. Так начинались поиски путей — каким образом ввести народное искусство в мир детского творчества. И как показал первый Всероссийский фестиваль следопытов-этнографов, прошедший в прошлом году в городе Орджоникидзе, идея эта осуществилась. Экспонаты выставки детского народного творчества, организованной на фестивале, — поразили. Это были не подражания «взрослым» работам, не сувенирная стилизация, но истинно народное искусство, где традиции неотделимы от творческого глаза, руки и разума. И это, в общем-то, сейчас видится закономерным, ибо юные этнографы жили в том времени, о каком собирали материалы. И именно поэтому они не только точно — с точки зрения строгой науки — подмечали мельчайшие детали изменения в жизни, культуре, быте, социальных и семейных отношениях, но и безошибочно угадывали в сложнейшей симфонии народного искусства и народной жизни каждый раз главную ноту...
Никогда не забуду один из экспедиционных вечеров. Мы сидели в отведенном нам классе одной из сормовских школ. Полевой сезон подходил к концу, и класс напоминал музей. На легких голубых столиках, принесенных из школьного буфета, стояли старинные часы, самовар с большой никелированной ручкой, в котором когда-то на нижегородской ярмарке разносили сбитень, резные прялки и гребни с расписными донцами, огромная деревянная ступа с пестом, медные подсвечники, деревянные чашки. Здесь же лежали старые книги и фотографии. Ребята сидели за столиками и обрабатывали заполненные за день анкеты обследования семей рабочих завода «Красное Сормово».
И в это время вошел сормовский школьник Сережа Яковлев, принимавший активное участие в нашей экспедиции, и положил на стол длинноствольный пистолет.
— Это память о рабочем-дружиннике, погибшем на баррикадах в 1905 году. Он сам сделал этот револьвер и отстреливался из него на баррикаде до последнего патрона. В вашей коллекции много вещей, но нет такой — а ведь это главное в нашем сормовском прошлом...
И открытие этой способности юности безошибочно видеть главное в жизни — едва ли не важнейший научный итог тех этнографических экспедиций, что проводятся уже шестнадцать лет.
Рожденные на Барсакельмесе
Поделиться книгой: