Помоги проекту - поделись книгой:
Выступление в конце мая 1969 года, с которого началось «кордобасо», тоже было политическим. Пять тысяч рабочих «Ика-Рено» вышли на улицы. Полиция пыталась остановить их, но мощная колонна продолжала двигаться к центру города, обходя заслоны.
Рабочих дружно поддержали студенты. В Баррио Клиникас и на главных перекрестках города с утра дежурили патрули. Неожиданно для полиции появилась вторая колонна. Это вышли две с половиной тысячи рабочих фирмы «Лус и Фуэрса». Студенты принялись строить баррикады. То на одном, то на другом перекрестке вспыхивали костры из «подручного» горючего материала, который жители сбрасывали из окон. В 13 часов 30 минут губернатор Кордовы сообщал министру внутренних дел: «Господин министр, ситуация слишком опасная. Полиция израсходовала все гранаты со слезоточивым газом и патроны. Я просил генерала Санчеса ла Оса направить в город войска, но он отказал мне...»
К этому времени на улицу вышли еще две тысячи рабочих «Фиата-Конкорда», десятки тысяч студентов. Мостовые обагрились кровью: полицейские убили двух рабочих и одного студента.
К вечеру генерал ла Ос получил официальный приказ ввести в город войска. На самолетах были переброшены десантники. По улицам продвигались танки. Но сопротивление армейским частям продолжалось еще три дня. Десятки рабочих и студентов были убиты, сотни ранены, полторы тысячи участников восстания арестованы. Реакция трубила победу, однако стало ясно, что не рабочему движению, а именно ей, реакции, нанесен сокрушительный удар. Вслед за Кордовой восстали Росарио, Тукуман... Коммунисты объявили о подготовке голодного марша в столицу. Правительство отдало приказ закрыть фабрики и заводы, все дороги контролировались полицией. Восстание перекинулось и на армию: многие офицеры отказывались выступить против народа, не желая превращаться в карателей.
А по стране прокатилась волна восстаний. Массы требовали от своих лидеров единства действий, и первую роль в этом процессе играли коммунисты. Об их борьбе мне много рассказывали и в Кордове, и в Буэнос-Айресе. Случай свел меня с тремя из многотысячной организации аргентинского комсомола. Одним из них был Энрике Гонсалес. Теперь речь пойдет о Патрисии и Рубене...
Улица перемен
С Рубеном, секретарем районного комитета ФКМА, и Патрисией, репортером журнала «Хувентуд»
Патрисия приехала сюда утром одновременно со мной, узнав о забастовке на текстильной фабрике «Альфа». Там вышли из строя несколько машин, и хозяева «временно», чтобы не платить за период ремонта, уволили 200 рабочих из 800. Прошла неделя, деньги у людей кончились, а до конца ремонта оставалось не меньше полумесяца. Рабочие решили объявить забастовку в поддержку уволенных. Патрисия — или Пати, как она себя представила, — должна была дать об этом материал в журнал.
Срок ее пребывания в комсомоле невелик — два года. От роду Пати было всего восемнадцать лет. Два года — небольшой отрезок времени, но для Патрисии в нем умещался весь ее опыт, политической деятельности, суровых правил конспирации и железной дисциплины. Неудивительно, что сообщение об отмене репрессивных законов она восприняла как большой праздник и тут же приколола значок ФКМА на лацкан спортивной куртки.
— Ты представляешь, впервые парламент принимал закон просто аплодисментами! Ты знаешь, впервые у нашей партии два депутата в парламенте! — Она встряхивала рыжими кудрями, улыбка не сходила с ее лица, и казалось, даже бесчисленные веснушки излучают радость и энергию...
Рубену — высокому парню с черными смоляными волосами — двадцать четыре года. Это уже старшее поколение комсомола. Путь его в организацию был сложным. Несмотря на молодость, руководил профсоюзом одной из фабрик, его арестовывали, выбрасывали с работы. Он снова устраивался и все начинал с нуля: искал товарищей, организовывал ячейки, поднимал людей на борьбу.
Рубен рассказывал обстоятельно, стараясь не упустить важных деталей. Его райкому подчинены комсомольцы трех окраинных городских районов: Морона, Мерло и Марьяно-Морено. Это часть промышленного пояса Буэнос-Айреса. Население — 600 тысяч человек. Заводов много, капиталы в основном американские и стран «Общего рынка». Вокруг каждого крупного предприятия — десятки маленьких, на которых изготавливается все необходимое: от запасных частей до деревянных упаковочных щитов. Большинство рабочих — молодежь до 25 лет. Мы проходим ворота с большой вывеской «Оливетти». Здесь Рубен когда-то работал. Завод современный: хозяева отменно вежливы, есть даже бесплатный врач-психиатр, проводятся литературные конкурсы. В сочинениях рабочие порой критикуют тяжелые условия труда, но администрация не вмешивается: конкурс есть конкурс. Зато и конвейер тоже «наисовременнейший». Каждый рабочий за девятичасовую смену должен выдать 2200 деталей — четыре штуки в минуту. Из-за этого и держат психиатра — 90 процентов рабочих страдает неврозами.
— Последний литературный конкурс выиграл один парнишка, — говорит Рубен. — Сейчас он уже «списанный» человек. От перегрузки попал в больницу с острым психическим расстройством. Редко кто выдерживает здесь больше двух лет.
Еще одна вывеска фабрики. Здесь Рубен трудился в 1969-м.
— Партийная организация была сильная, и на выборах в руководство профсоюзом прошли сразу двое коммунистов и двое перонистов. А секретарей и должно быть четверо. Впрочем, работали дружно. После восстания в Кордове на заводе тоже объявили забастовку солидарности. Бастовали всего один день, а в ответ хозяева уволили сорок человек. Тогда забастовали во второй раз. Держались месяц. Обратились за помощью в ВКТ
А на этом перекрестке начинала движение молодежная колонна в прошлом году. Бронетранспортеры вышли вон оттуда...
Тогда, 28 июня 1972 года, исполнялось шесть лет со дня военного переворота в Аргентине. Демократические силы решили «отметить» годовщину по-своему — провести демонстрацию протеста против диктатуры. В Мороне молодые перонисты и комсомольцы договорились выступить совместно.
Наша колонна двинулась вечером в 19 часов 15 минут. Впереди шли перонисты, над ними белый флаг с золотым солнцем. Комсомольцы шли под красным знаменем, несли плакаты: «Долой диктатуру!», «Свободу политическим заключенным!», «Долой империализм!» Мимо здания университета прошли спокойно. По опыту знали: полиции нужно время, чтобы подтянуть силы. В демонстрации участвовало больше тысячи человек.
На третьем этаже университета студенты вывесили огромный транспарант: «Соединим руки для Аргентинасо!» Почему «Аргентинасо»? Удар по диктатуре в Кордове народ назвал, как вы знаете, «Кордобасо», в Мендосе — «Мендосасо». Власти ничего не боялись так, как восстания по всей стране — «Аргентинасо»...
Мимо университета демонстранты прошли к железнодорожной станции. По дороге колонна росла, к ней присоединялись рабочие, студенты. На станции собралось уже около двух с половиной тысяч человек.
У платформы колонну встретили представители правого профсоюзного центра. Стали уговаривать перонистов свернуть с маршрута, хотели расколоть демонстрацию. Ряды смешались. Все смотрели на руководителей колонны.
Тогда Рубен обнял шагавшего рядом перониста, оба открыли шлагбаум и повели демонстрантов дальше — так, как договорились утром. На остановке загородных автобусов, на платформе люди аплодировали. На Ривадавии встретились первые полицейские патрули. Колонна свернула к муниципалитету, а когда вновь вышли на центральную улицу — увидели цепь полицейских и за ними — бронетранспортеры.
Площадь была закрыта, ее ремонтировали. Траншеи и, самое главное, брусчатка оказались как нельзя более кстати — увесистый гладкий камень летит метров на двадцать. Быстро посовещались и решили дать полиции бой. Полетели булыжники. В ответ полиция открыла огонь. Стреляли пластиковыми пулями. Такая пуля не убивает, но удар у нее внушительный. Только в горячке на эти «мелочи» никто не обращал внимания, и лишь на следующий день многие обнаружили кровоподтеки величиной с чайное блюдце.
Как ни сопротивлялись демонстранты, а долго продержаться не могли. И когда решили отходить, было уже поздно — их окружила полиция. Здесь же, на улице, арестовали большую группу участников. Всю ночь их держали лицом к стене, с руками на затылке... Выявляли организаторов...
Рубен закончил рассказ. Мы стояли на той самой площади, где год назад шла схватка. Мостовая была тщательно выложена брусчаткой.
— Ты знаешь, — вдруг сказала Патрисия, — все улицы города, пересекаясь с Ривадавией, меняют названия. Может быть, это добрый знак? Ведь здесь были сделаны первые шаги...
Дети всей планеты
То, каким будет мир завтра, во многом зависит от дня сегодняшнего. И дети видят окружающий мир, дети изображают его яркими рисунками на асфальте, на бумаге, на стене. Прежде всего любые дети рисуют солнце. Паренек, живущий в горах, изображает горы, деревенский мальчик рисует корову и трактор, городской — многолюдную улицу. А девочка из Белфаста нарисовала на стене обыденную сценку: солдаты обыскивают людей, рвутся бомбы. Ведь ребенок изображает то, что ему наиболее знакомо...
...Мальчик увидел чайку. Не в силах взлететь, она билась в прибое: перья ее были спутаны липкими нитями мазута. Мальчик подобрал чайку. Вымыл и вычистил перья, накормил и, когда она вновь обрела способность летать, выпустил ее. И в тот момент он почувствовал, что берет на себя ответственность — пусть самую малую частицу ответственности — за мир, который его окружает. За Землю, на которой должны распускаться цветы, летать в небе птицы, на которой будут жить и его будущие дети.
...Мало кто из юных американцев может позволить себе, как эти двое чернокожих мальчишек из Гарлема, брести средь бела дня по мостовой. Ведь обычная нью-йоркская улица забита автомобилями. Но это Гарлем, негритянское гетто Нью-Йорка. На обитателей его приходится автомобилей гораздо меньше, чем в среднем по стране, а безработных куда больше. Можно вырасти в Гарлеме, провести там всю жизнь и состариться, но так и не увидеть зеленого дерева. А главное — можно, как пишет негритянский поэт Хью Линдсэй, «весь мир представлять себе, как один огромный Гарлем, серый и безысходный».
...Вода плещется под полом дома, за порогом — узкие мостки. В таких поселках на воде люди живут поколение за поколением, учат своих детей прежде плавать и грести, а потом ходить. Во многих странах Азии те, кому не хватает места на земле, селятся между небом и водой...
...Когда подрастет этот бронзовый мальчик, он узнает многое из того, что дети в других странах видят только в учебниках истории. Отец научит его добывать огонь — нужно палочкой потверже сверлить мягкую древесину; ему покажут, как сделать копье, объяснят, как раскрашиваться к празднику. Может, он не увидит иных вещей, привычных для детей в других странах: высоких каменных домов, телевизора, телефона. Но все-таки жизнь его родителей, его племени медленно, но изменяется. И может быть, этот мальчик пойдет в школу и узнает об окружающем мире гораздо больше своих родителей, найдет свое место в жизни.
«Наша земля — это море»
Еще с вечера к священной бухте Куалоа на острове Оаху по дорогам и тропам тянулись вереницы машин, велосипедистов, пешеходов, скользили по морю флотилии катеров, яхт и юрких каноэ. Шли и ехали целыми семьями, взяв с собой даже детей. На следующий день, 8 марта 1975 года, в бухте Куалоа должно было состояться древнее как мир (хотя его столетия не устраивали на Гавайях), а теперь «новорожденное» празднество: предстоял спуск на воду настоящего «ваа каулуа» — двойного океанского каноэ, подобного тем, на которых, по преданию, приплыли на Гавайские острова далекие предки за 3000 миль с острова Таити.
Всю ночь на золотистом песке бухты Куалоа пылали сотни костров, у которых съехавшаяся со всего Оаху и соседних островов молодежь проходила ускоренный курс древней истории своей родины. Начинался он со множества легенд, которые теперь, увы, помнили лишь старики.
«Наша земля — это море, — поучали они. — Наши предки были великими мореплавателями для которых океан был родным домом... Но редко-редко встречались в нем острова, где могли бы отдохнуть усталые мореходы. И тогда обратились они к могущественным богам, и те научили их, что сушу можно вытащить из океанских глубин так же, как ловят рыбу... Самым великим ловцом островов был бесстрашный Капу. Однажды за его магический крючок из акульего зуба зацепился на дне кусок коралла. Вместо того чтобы выбросить его обратно в море, Капу по совету мудрого жреца принес в жертву богам свинью и попросил их превратить кусок коралла в остров. Как только он сделал это, а жрец вознес богам священные молитвы, коралл стал расти прямо на глазах и превратился в огромный остров Гавайи. И тогда возрадовался Капу, выловил еще несколько кусков кораллов и вновь принес жертвы богам. Так родились острова Мауи, Нииаху, Оаху и еще множество других, на которых поселились отважные мореплаватели».
Но не только легенды и предания звучали в эту ночь на берегу бухты Куалоа. У самого большого из костров, который не хуже юпитеров освещал 60-футовый корпус ваа каулуа, коренастый гаваец Херб Каваинуи Кане рассказывал историю постройки двойного океанского каноэ.
— Для полинезийцев океанское каноэ не просто средство передвижения. Оно сердце нашей культуры. Наши предки, единственный народ в мире, сумели придумать и с помощью орудий каменного века построить достаточно совершенные суда, пригодные для плаваний в океане. Ведь если и не все правда в сказках и легендах, остается фактом, что еще задолго до появления первых европейцев наши предки на своих ваа каулуа избороздили бескрайний Тихий океан от Таити до Гавайских островов и Новой Зеландии. Мы не знаем точно, когда это произошло. Но тридцать поколений назад верховный жрец Па"ао с Раиатеа, одного из островов Общества, посетил Гавайи, уже заселенные полинезийцами, а затем вернулся сюда с вождем Пили, который стал основателем первой династии гавайских королей. Нет необходимости доказывать славное прошлое наших предков, великих мореплавателей. Но нужно пробудить интерес к незаслуженно забытому, возродить гордость за него. Ведь тот же Па"ао проплыл расстояние чуть ли не в треть экватора! И он был далеко не единственным, кто регулярно отправлялся за три тысячи миль, например, на Таити и не считал это выдающимся подвигом. Можно вспомнить о вожде Моикехе, который со своим жрецом — «штурманом» Кама-ху"а-леле — дважды проделал этот путь, чтобы жениться на дочери Другого вождя Кауаи, и о том, что его сыновья, внуки и правнуки тоже не раз совершали подобные плавания...
Когда Херб Каваинуи Кане, моряк, художник и антрополог, выдвинул проект повторения 3000-мильного плавания на Таити на точной копии двойных океанских каноэ древних, он встретил горячую поддержку множества энтузиастов. Для осуществления смелой идеи было создано Полинезийское общество путешествий. От добровольцев, горевших желанием помочь в постройке ваа каулуа или совершить плавание на нем, не было отбоя.
Однако с первых же шагов Кане и его помощники столкнулись с трудностями. Оказалось, что во всей Полинезии не сохранилось ни одного древнего двойного каноэ. В музеях нашлись лишь их весьма приблизительное описания, сделанные первыми европейскими путешественниками, да на острове Мауи уцелел камень с изображением ваа каулуа. Так что для подготовки сто рабочих чертежей каноэстроители располагали весьма скудными данными, которые пришлось дополнять сведениями из древних легенд. Для предков полинезийцев каноэ было не просто судном, а живым существом, родившимся чудесным образом с помощью бога Тане и его мастеров из ствола дерева. Естественно поэтому, что создание нового ваа каулуа требовало строжайшего соблюдения раз и навсегда установленного ритуала.
...Когда вождь племени задумывал совершить дальнее плавание, для которого нужно было новое каноэ, он прежде всего отдавал приказание своим подданным засеять большое поле, чтобы было чем кормить строителей, рассказывает новозеландский исследователь Те Ранги Хироа в своей книге «Мореплаватели солнечного восхода». Затем брал двух-трех самых опытных строителей, и они, нагруженные дарами для духов леса — красными перьями, тканями из коры, циновками, — отправлялись выбирать нужные деревья. Но перед тем, как срубить их, следовало было упросить лесных духов покинуть свои дома-деревья, иначе строителей каноэ ждали сплошные неприятности...
Тянуть волоком срубленные могучие стволы из леса к берегу моря было нелегко. Порой эта процедура отнимала больше месяца.
Потом, прежде чем приступить к постройке каноэ, за оградой храма устраивался пир для мастеров. Забивали самую откормленную свинью и приносили в дар богу Тане. Во время торжественной церемонии строители повторяли хором:
Работай топором умелым
спокойно, быстро и смело.
На рассвете «спящие топоры», чтобы они «побыстрее проснулись», погружали в холодную морскую воду, а «корабелы» к тому же еще и увещевали своих верных помощников:
Проснитесь, о топоры, поработать на Тане,
Великого бога мастеров!
Придав с помощью волшебных заклинаний магическую силу и точность каменному топору — «лигоге», строители начинали вырубать из ствола корпус каноэ. Последнюю, наиболее трудную и тонкую часть работы — доведение до нужной толщины бортов — самый умелый мастер выполнял один, ибо доверить ее менее опытным строителям он не решался.
Конечно, современные гавайские каноэстроители не могли во всех деталях соблюсти данный ритуал. Прежде всего потому, что на Гавайских островах не осталось деревьев-гигантов, пригодных для изготовления 60-футовых корпусов. Пришлось заменить их сборными каркасами, обшитыми фибергласом. В остальном — косые треугольные паруса, такелаж, палуба-платформа с небольшим шалашом — «хале», крытым листьями панданусов, «пагайе» — весла с широкими лопастями и даже «тики» — резные фигурки богов — покровителей мореплавателей, — двойное океанское каноэ, на строительство которого ушло девять месяцев, ничем не отличалось от древних ваа каулуа.
...И вот настал торжественный день спуска его на воду. Едва взошло солнце, как сотни зрителей в праздничных одеждах, украшенные гирляндами ярких цветов и пахучих трав, плотным кольцом окружили пятачок пляжа, где на деревянных стапелях стояло невиданное судно. По бортам с веслами наготове выстроились гребцы. По колено в воде лагуны замерли цепочки помощников, от которых к носу каноэ тянулись два прочных каната. Над бухтой Куалоа воцарилась напряженная тишина. С минуты на минуту должен был свершиться ответственнейший ритуал: предстояло дать имя новорожденному потомку когда-то бороздивших океан ваа каулуа.
Вперед выступил жрец-сказитель Каупена Вонг и громко, так, чтобы слышали и боги, где-то там, высоко в небе, провозгласил:
— О могущественный Тане! Прими под свое покровительство нашу «Хокулеа» (1 Хокулеа — звезда Арктур в созвездии Волопаса.) — «Звезду радости», что сияет ночью в зените над Великим островом Гавайи!
Радостно затрубили раковины, натянулись канаты, взмахнули веслами гребцы, словно они боролись с волнами в бурном море. И тут же, вслед за Каупеной Вонгом, над бухтой зазвучал ритмический речитатив:
Впереди простор — для Атеа (Атеа — дух пространства.),
По бокам — пути для Атеа,
А сзади — дорога для ветра.
О Тане, ты, царящий над просторами,
Заколдуй их, о Тане!
«Хокулеа» медленно заскользила по стапелям-сходням и под оглушительные крики толпы вспорола своими острыми носами изумрудную водную гладь. «Мы запустили «космический корабль» предков, — прерывающимся от волнения голосом сказал Херб Каваинуи Кане окружившим его журналистам. — Теперь нужно вывести его на «орбиту».
Однако «вывод на орбиту» потребовал больше года. Нужно было тщательно проверить мореходные качества двойного каноэ и обучить экипаж искусству плавания на нем. Дело в том, что руководители экспедиции — Кане и капитан «Хокулеа» Кавика Капахулехуа — решили совершить путешествие на ваа каулуа подобно древним мореплавателям: без всяких навигационных инструментов и средств связи да к тому же лишь с теми продуктами, которые могли брать в многодневные плавания полинезийцы восемьсот лет назад.
Создание запаса непортящихся продуктов оказалось едва ли не самой сложной проблемой. В конце концов, с помощью энтузиастов с различных островов, на которых сохранились старые «кулинарные рецепты», ее все же удалось решить. С островов Кука была доставлена партия сушеных (бананов. На Оаху заготавливали сладкий картофель и плоды хлебного дерева. На Кауаи и Мауи варили «пой» — густое пюре из корней таро. А на острове Кона участники рыболовных соревнований передали в дар экспедиции две тонны марлина и тунца: их мякоть, нарезанная тонкими ломтиками и просушенная на солнце в лавовой пустыне, могла храниться, не портясь, и год и два. Кроме того, путешественники намеревались взять с собой запас кокосовых орехов, сахарного тростника, различных трав и кореньев.
Второй трудностью неожиданно стало комплектование экипажа «Хокулеа». Каждый из островов архипелага претендовал на то, чтобы в исторической экспедиции участвовали его представители. И тогда капитан Капаху-лехуа и Кане решили во время учебных плаваний между Гавайскими островами каждый месяц менять команду, чтобы проверить всех претендентов. Исключение было сделано лишь для палу — «звездного штурмана» May Пиаилуга, 44-летнего крепыша с острова Сатавал из группы Каролинских. В течение всего многодневного перехода для прокладки курса предстояло пользоваться только навигационными приемами древних таитян: ориентироваться по солнцу и звездам, направлению и силе ветра, скорости движения океанских валов, определять близость земли по полету птиц, плавающим обломкам деревьев, форме и цвету облаков. Современного штурманского искусства для этого было мало. May Пиаилуг же начал обучаться навигационной науке предков, когда ему исполнилось шесть лет, и только в восемнадцать был признано достаточно подготовленным, чтобы пройти обряд посвящения в «звездные штурманы». С тех пор за четверть века палу Пиаилуг успел обойти весь Каролинский архипелаг и даже совершил в одиночку плавание на остров Сайпан и обратно, покрыв на каноэ с балансиром расстояние в тысячу миль.
...Многомесячные пробные плавания «Хокулеа» между островами Гавайского архипелага подходили к концу. После того как за двойной кормой осталось больше тысячи миль, можно было смело полагаться на мореходные качества ваа каулуа: оно оказалось остойчивым, хорошо слушалось руля и под двумя косыми парусами отлично ходило даже крутым бейдевиндом (1 Бейдевинд — курс судна, когда оно идет под углом к линии ветра.).
— А вот задачу отбора членов команды решить было потруднее, чем обучить современных гавайцев искусству управления древним ваа каулуа в любую погоду, — рассказывает Херб Каваинун Кане. — Для этого нам пришлось отступить от главного принципа, которым руководствовались наши предки: отправляясь в длительные экспедиции на поиски новых земель, при прочих равных условиях — знание морского дела, сила, выносливость — полинезийские вожди-капитаны выбирали в спутники самых... толстых и рослых соплеменников. По их мнению, такие люди лучше способны перенести длительное голодание, с которым всегда можно было столкнуться на неизведанных океанских просторах. (Кстати, может быть, именно поэтому и сейчас гавайцы отличаются склонностью к полноте!) Мы сочли, что это не главное. Куда важнее, чтобы на борту «Звезды радости» были представители всех главных островов Гавайского архипелага: с Гавайев, Мауи, Молокаев, Оаху и Кауаи. И надо сказать, что сборный экипаж с честью выдержал суровый экзамен, который напоследок устроил нам Тихий океан
Это случилось во время последнего тренировочного перехода с Оаху на Кауаи, который, как мы полагали, будет просто приятной прогулкой. Но на второй день поднялось волнение, ветер стал крепчать, и вскоре «Хокулеа» мчалась со скоростью не менее 15 узлов (Узел — единица скорости, равная одной миле (1852 м) в час.), поднимая целые фонтаны брызг. Впрочем, нас это не беспокоило. Мы уже не раз попадали в штормы, и наше каноэ доказало, что способно справиться с ними. Поэтому после ужина вся команда, за исключением вахтенных, забралась в кубрик-шалаш и улеглась спать. На рассвете меня разбудил обеспокоенный вахтенный Кимо Хуго и сказал, что «Хокулеа» не слушается руля, а правое каноэ почти по самый борт сидит в воде.
Первой мыслью было, что корпус дал течь. Я поднял команду, и мы стали лихорадочно вычерпывать воду. Как назло, на нас один за другим обрушились несколько огромных валов, и правое каноэ затонуло. «Хокулеа» резко накренилось, грозя перевернуться. Мы спешно сняли паруса, разобрали «кубрик» и, связав все вместе, сбросили в воду с противоположного борта импровизированный плавучий якорь. «Если только шторм не усилится, то рано или поздно течение принесет нас к острову Кауаи», — мрачно изрек капитан Капахулехуа. Оставалось только ждать, что произойдет дальше, так как намокшая рация вышла из строя и вызвать помощь мы не могли. Пожалуй, вот эти-то тревожные часы ожидания на полузатопленном каноэ в кишевшем акулами море были наиболее тягостными за все время плавания на «Хокулеа», включая и саму экспедицию на Таити. Поэтому, когда уже около полудня на горизонте показалось судно, его приветствовали громкими криками радости... Позднее мы разобрались в причине столь неприятного инцидента. На время тренировочных плаваний на корме «Хокулеа» была установлена специальная платформа для подвесного мотора, который предполагалось использовать в экстренных случаях. В ту ночь каноэ шло крутым бейдевиндом, и волны непрерывно разбивались об эту платформу, обрушивая целые водопады на штормовые брезентовые чехлы, которыми сверху было затянуто правое каноэ. Намокший брезент в конце концов дал течь, и вода постепенно затопила полый корпус. В итоге наша «мера предосторожности» чуть было не привела к катастрофе.
...Наконец после небольшого ремонта «Хокулеа» была готова к выходу в 3000-мильный переход на Таити. Утром 1 мая 1976 года в небольшой бухте Гонолуа, на северо-западном побережье Мауи, кахуна — верховный жрец острова — произнес традиционное напутствие: «Вы больше не принадлежите земле Теперь ваша земля — море». Семнадцать моряков поднялись на борт океанского каноэ и поставили паруса. Подгоняемое легким ветром, оно вышло из бухты и взяло курс на северо-восток в открытый океан. Теперь многое, если не все, зависело от искусства «звездного штурмана» May Пиаилуга и приглашенного ему в помощь новозеландца Дэвида Льюиса (1 См. очерк С. Барсова «Дэвид Льюис: «Я должен каждый день отстаивать свое место среди людей». — «Вокруг света», 1974, № 11.), ветерана одиночных океанских плаваний. Только их опыт ориентировки без всяких инструментов (у команды «Хокулеа» не было даже часов) мог привести экспедицию к намеченной цели.
Древний полинезийский метод навигации, которым пользовался Пиаилуг, заключался в том, что на каждом отрезке пути выбирался свой «этак» — ведущая звезда, которая находилась в строго определенной точке неба и давала возможность точно выдерживать курс судна. А ее высота над горизонтом позволяла определить время. Для расчета пройденного расстояния Пиаилуг каждые два-три часа проверял скорость «Хокулеа» по тому, как быстро она проходила пенные гребни волн. И надо сказать, что его метод прекрасно оправдал себя: за весь переход погрешность в определении местоположения ни разу не превысила шестидесяти миль.
Первые три дня экспедиция плыла на северо-восток, чтобы обогнуть Мауи и Гавайи, а затем взяла курс на этак Тумур — красную звезду Антарес в созвездии Скорпиона, Как объяснил Пиаилуг, только таким образом «Хокулеа» сможет выдерживать общее направление на Таити, несмотря на сильное западное течение. В эти дни, кстати, произошел единственный случай, когда авторитет «звездного штурмана» был поставлен под сомнение. Вахтенный рулевой заметил на рассвете несколько коричневых олуш, кружившихся высоко в небе. Поскольку он слышал, что эти птицы никогда не залетают дальше пятидесяти миль от земли, то решил, что Пиаилуг ошибся в своих вычислениях и самовольно изменил курс. К счастью, проснувшийся вскоре штурман сразу же заметил это и поправил положение.
«Я впервые увидел, чтобы наш обычно невозмутимый и немногословный капитан Капахулехуа вышел из себя, — пишет в своем дневнике Дэвид Льюис. — Он собрал всю команду и обратился к нам с весьма строгим напоминанием о непреложности морской дисциплины:
— Вокруг нас безбрежный океан, и, чтобы вновь увидеть землю, мы должны быть едины и беспрекословно выполнять все указания нашего палу May Пиаилуга. Только он может отдавать приказы о смене курса...
После этого никто из членов команды за все плавание не давал оснований для нареканий».
Увы, этого нельзя было сказать о двух «новичках», взятых в экспедицию по примеру древних мореплавателей: «банановой собачке» по кличке Хоку Лиу-Лиу — Звездочка и свинье Максуэлле. В старину собак и свиней брали в длительные морские путешествия, чтобы иметь на борту живой запас мяса. Хоку же и Максуэлла попали на борт «Хокулеа» по просьбе зоологов, которые хотели проверить способность этих животных переносить океанские плавания на каноэ. Когда-то «банановые собаки» были распространены по всей Полинезии, а теперь остались лишь в зоопарке Гонолулу, где ученые стараются восстановить необычную породу. Дело в том, что эти собаки — вегетарианцы, да к тому же никогда не лают. А такие качества весьма немаловажны для моряков, уходивших в океан на крошечных суденышках.
«Видимо, в генетической памяти Хоку и Максуэллы не запечатлелись плавания их далеких предков, — пишет Кане. — Поэтому в первый же день пребывания на «Хокулеа» они подняли настоящий бунт: собака непрерывно жалобно скулила, а свинья вторила ей отчаянным визгом. Напрасно им предлагались всевозможные лакомства — обе и смотреть на них не хотели. Хоку не покидала специально сшитого для нее спального мешка и лишь изредка лакала воду из половинки кокосового ореха, с отвращением поглядывая на набегавшие волны. А Максуэлла неподвижно лежала на боку и уже не визжала, а только хрипела, словно простуженный курильщик. Все были уверены, что дни бедняг сочтены.
Каково же было мое изумление, — вспоминает Кане, — когда утром на четвертый день меня разбудил... заливистый лай, Хоку, которой от природы вообще не полагалось лаять, стояла у борта и яростно возмущалась резвившимися рядом в воде дельфинами. Чудесным образом ожила и свинья, с аппетитом уплетавшая положенную к ней в клетку сушеную рыбу. Секрет раскрывался просто: новички оправились от морской болезни. В дальнейшем Хоку и Максуэлла вели себя так, словно всю жизнь плавали на каноэ. Например, Звездочка охотно участвовала в купаниях, а своим лаем регулярно будила нас по ночам, если на палубу падали летучие рыбы. Максуэлла, правда, однажды слопала кусок паруса, приспособленный на крыше клетки для защиты от солнца, но, к счастью, все обошлось».
...Главной неожиданностью, с которой столкнулась команда «Хокулеа», оказалась, как это ни парадоксально, скука. По условиям эксперимента на каноэ не было радиоприемника, а сопровождавший его в отдалении парусник «Меотай» лишь принимал сообщения, в которых капитан Капахулехуа на основании расчетов палу Пиаилуга указывал свое предполагаемое местонахождение. Погода стояла прекрасная — ни штормов, ни ураганов, так что вахтенным оставалось лишь точно выдерживать указанный «звездным штурманом» курс да периодически проверять такелаж и подтягивать ванты. Если бы не наполненные ветром паруса и не быстрые струи воды у бортов, могло показаться, что ваа каулуа стоит на месте, а не покрывает за сутки по 120— 130 миль. Чтобы убить время, свободные от вахты моряки занимались рыбной ловлей, соревновались в кулинарном мастерстве да плели узорчатые циновки. Те, кто мечтал о подвигах в борьбе со стихией, были откровенно разочарованы.
13 мая, когда «Хокулеа», по расчетам Пиаилуга и Льюиса, находилась на 6° северной широты, наступил полный штиль. Солнце застыло в зените, превратив белесое небо в раскаленную топку. Лишь изредка налетали внезапные шквалы, окатывали каноэ теплым ливнем, но уже через десять-пятнадцать минут уносились прочь. После шквала вновь нещадно палило солнце, а над мокрыми досками палубы поднимались клубы пара. Команде «Хокулеа» пришлось взяться за весла. Изнемогая от жары, мореплаватели гребли с восхода до заката, делая перерывы только для купаний в самые страшные полуденные часы, когда даже под тентом было буквально печем дышать. Но за сутки каноэ проходило от силы двадцать-тридцать миль. Не помогли и ночные вахты: изнемогшие за день люди засыпали с веслами в руках, рискуя свалиться за борт.
Эта пытка продолжалась целую неделю. И лишь на 2° северной широты ваа каулуа вновь попала в полосу постоянных пассатов. Любопытно, что на этот раз ошибка «звездного штурмана» составила всего шесть миль, а время пересечения экватора разошлось с действительным только на три часа. Две трети пути остались позади, и команда могла позволить себе немного передохнуть. Зато для May Пиаилуга наступил самый важный этап: вывести «Хокулеа» к Таити.
К концу четвертой недели плавания он считал, что каноэ находится в 180 милях к северу от архипелага Туамоту и в 350 от Таити. Но вот западнее или восточнее этих островов — штурман точно сказать не мог. Поэтому он решил применить тактику «челночного поиска».
— Нам нужно четыре дня плыть на юго-запад, — предложил Пиаилуг капитану. — Если за это время мы не увидим земли, значит, Таити остался позади. Тогда следует повернуть на северо-восток, и в конце концов мы обязательно наткнемся на этот остров или на Туамоту.
Дэвид Льюис поддержал этот план. Однако цель была найдена, как говорится, с первого захода. Вечером следующего дня Пиаилуг обратил внимание на то, что привычная зыбь с юго-востока внезапно стихла. Это могло означать только одно: «Хокулеа» вошла под прикрытие островов Туамоту. Вслед за этим в небе появились крачки, а эти птицы не улетают дальше тридцати миль от суши.
— Смотрите в оба, чтобы не проскочить мимо островов, — предупредил капитан вахту.
Впрочем, сам «звездный штурман» ни на минуту не сомкнул глаз. Именно он первый заметил слева по курсу темную полоску. Каноэ легло в дрейф, чтобы дождаться рассвета. Когда первые лучи солнца скользнули по водной глади, столпившаяся на носу команда смогла убедиться, что Пиаилуг оказался прав: впереди отчетливо был виден небольшой зеленый остров — Матаива, из группы Туамоту, как сообщили приплывшие вскоре к «Хокулеа» его жители.
Через сутки ваа каулуа, древнее океанское каноэ полинезийцев, торжественно вошло в гавань Папеэте, административного центра Таити.
Сэлли Пэкитт. Мальчик с севера
Кеннет приехал на Тасманию на летние каникулы с группой детей с Северной территории (1 Австралийский Союз в административном плане делится на шесть штатов (сюда входит и Тасмания) и две федеральные территории: Северную и Австралийскую Столичную. Северная территория, как видно из названия, охватывает север центральной области Австралийского материка (здесь же расположено большинство резерваций аборигенов), остров Тасмания — самая южная часть Австралийского Союза.) — в своей школе он был одним из самых способных учеников. Его поселили в семье Андервудов в Идит-Тауне, маленьком городке на северо-западе острова. Мистер Андервуд — глава семьи — был членом парламента. Правда, поддержка избирателей в прошлом году оказалась не очень-то крепкой, и это чрезвычайно беспокоило его жену: именно ей принадлежала мысль пригласить в дом мальчика-аборигена.
— Для нашего Тони, — сказала она, — будет весьма полезно познакомиться с ребенком, которому повезло в жизни меньше, чем ему.
Сын Тони был ровесником Кеннета. Но, говоря о мальчиках, миссис Андервуд имела в виду прежде всего рекламу, которая поможет мистеру Андервуду на очередных выборах.
Поделиться книгой: