Помоги проекту - поделись книгой:
Жан-Пьер из коммуны Ру
Дорогие читатели «Вокруг света», когда вы раскроете ноябрьский номер журнала, ВФДМ будет отмечать свое тридцатилетие. 30 лет назад, в ноябре 1945 года, в лондонском Альберт-холле делегаты учредительной конференции Всемирной федерации демократической молодежи поклялись «уничтожить на Земле все остатки фашизма», провозгласили программный лозунг «Молодежь, объединяйся! Вперед, за прочный мир!». 30 лет ВФДМ, наиболее представительное и массовое международное объединение широких демократических слоев молодежи, борется против империализма, за мир, демократию, национальную независимость и социальный прогресс, за жизненные интересы молодого поколения.
ВФДМ всегда поддерживала справедливую борьбу народов, молодежи стран Азии, Африки, Латинской Америки за национальное освобождение, свободу и независимость. Конкретным содержанием солидарных действий молодежи наполняются боевые лозунги ВФДМ: «С Вьетнамом до полной победы!», «За справедливый мир на Ближнем Востоке!», «Молодежь мира с тобой, Чили!»
На IX ассамблее ВФДМ была принята программа действий на ближайшие годы, в основу которой положена поддержанная всеми делегатами ассамблеи инициатива XVII съезда ВЛКСМ о проведении новой Всемирной кампании молодежи. Новая Всемирная кампания, проходящая под лозунгом «Молодежь — за антиимпериалистическую солидарность, мир и прогресс», призвана способствовать широкому сплочению молодого поколения на стороне сил мира, демократии и прогресса.
Под этим лозунгом и проходила манифестация бельгийской молодежи в Брюсселе в марте нынешнего года, на которой присутствовал корреспондент журнала «Вокруг света».
Дорога из Брюсселя в Шарлеруа достаточно длинна даже для шустрого «рено» семьи Михельсов. Пока мимо проносились аккуратные домики, ухоженные газончики, обстриженные кустики и до последнего сучка вычищенные леса, мы успели многое узнать о наших хозяевах: Андре и Жан-Пьере, отце и сыне. Андре — потомственный железнодорожник («если не останусь безработным, получу пенсию: все-таки на государственной службе»), Жан-Пьер — учитель («когда удается заполучить учеников, даю уроки»). Отец — коммунист-ветеран, сын — секретарь организации коммунистической молодежи в Шарлеруа («встречаемся не только дома, но и на демонстрациях»).
— Единственный мой сынок, — смеется Андре и, придерживая баранку одной рукой, взлохмачивает густую шевелюру Жан-Пьера, — правда, у него есть еще три сестренки. Старшая будет к вам приставать: была в Артеке и думает, что изучила русский.
Андре притормаживает, затем дает газ, обходит какой-то «кадиллак» и подруливает к бензозаправочной станции.
— Заметьте, заправляемся на поле Ватерлоо.
Пока разминаем ноги, отец и сын, как истинные валлонцы, толкуют о Наполеоне.
— Этот холм приказали насыпать англичане. Победитель, конечно, может заставить французских крестьянок таскать землю корзинами.
— Гордый лев, отлитый из французских пушек, обратил грозную морду к Франции, но задом-то он повернулся к Англии.
— Проблем у них и сейчас хватает, не говоря уж об «Общем рынке» и энергетическом кризисе...
Тетушка Мари вспоминает о Балигане
Разговор продолжился уже вечером, в народном доме коммунистической партии. Беседа шла за кружкой пива, легко и дружелюбно, подчас на русском языке.
— Рада вам пожать руки. Тетушка Мари, — представилась нам полненькая старушка с добрым лицом в ореоле седых кудряшек. — Я прятала ваших солдат, военнопленных, бежавших из концлагерей.
Она стоит перед нами и с ласковой улыбкой качает головой:
— Как мужественно сражались русские люди! Сталинград. Ленинград. Тяжелое время. Сколько смертей! У нас в Сопротивлении боролись братья Балиган. Рауль сейчас работает секретарем Брюссельской федерации компартии. Повидайте его, замечательный человек. С ним вместе партизанил Франц, брат Андре. Его дядя... — Тетушка Мари показывает на Жан-Пьера, высокого, оживленно жестикулирующего в группе сверстников.
Знакомимся: Викториен Буйо — металлург; Жан-Жак Ноель — химик; Жак Кулез — техник; Карин Лот — студентка; Эдмон Деккеров — фрезеровщик...
С этими ребятами, секретарями ячеек молодых коммунистов, мы поздним вечером едем по темным и узким улочкам Шарлеруа, взбегающим на холмы.
Освещенная гостиная Михельсов, гостеприимно накрытый стол, у каждого прибора на белоснежной скатерти покачиваются шоколадные зайчики — знак особого внимания. Нас радушно встречает хозяйка дома Жанна Понте.
Это наша первая встреча в тесном кругу с бельгийской молодежью перед манифестацией 29 марта в Брюсселе, проходившей под девизом ВФДМ «Молодежь — за антиимпериалистическую солидарность, мир и прогресс». На нее вместе с делегациями из Вьетнама, Чили, Португалии, Палестины, Испании были приглашены и представители советских юношей и девушек. Поэтому вопросам, рассказам нет конца.
— Сейчас наша организация стала крепче, мы уверены, что нам удастся этот митинг, мы не позволим экстремистам его сорвать.
— Вы знаете, как сложно сотрудничать с другими союзами. Я не говорю о троцкистах и маоистах, эти льют воду на мельницу правых. Мы стараемся вести работу с разными организациями, хотя с социалистами, христианскими демократами ненамного легче.
— Помогаем рабочим-эмигрантам объединяться в политические организации, хотим, чтобы они имели газеты, боролись за свои права...
Мы отходим с Андре Михельсом к круглому столику, он капает в пузатые бокальчики «Арманьяк».
— Давайте вспомним тех, кому дорого обошлось их счастье, — кивает он в сторону ребят, — кто отдал свою жизнь за то, чтобы они были радостны и молоды, чтобы умели постоять за себя, за рабочее дело.
Как только немцы «ступили в Бельгию, в нашем старом доме сразу же собрались мои братья (я тогда еще был мальчишкой). Франц предложил создать партизанскую группу. Братья распределили обязанности: Бенуа отвечал за подпольную прессу, Тео помогал семьям, пострадавшим от оккупации. Их отряд занимался диверсиями, саботировал работу на шахтах...
Когда нашелся предатель и наших схватили, гестаповцы «по заслугам» оценили роль братьев: вначале всех заключили в лагерь смерти Брендонг, потом Тео отправили в Бухенвальд, Бенуа — в Заксенхаузен, Франца — в тюрьму Сен-Жиль...
Заводилой был Франц. Жан-Пьер, — Андре кивнул в сторону сына, — похож на него.
Кладбище на улице Жореса
...Шарлеруа виднелся перед нами в розоватом свете начинающегося дня. В легкой дымке плыли трубы заводов, островерхие крыши, заброшенные шахты в районе коммуны Ру. Холодноватый ветерок треплет ветки декоративных кустов у склепов, играет лентами двух венков на братской могиле шахтеров.
...В такие же, как сейчас, резкие мартовские дни 1886 года шахтеры вышли на улицы и потребовали улучшить условия жизни и труда. Забастовщики двинулись по Шарлеруа к заводу. «Отцы города» в панике вызвали войска, и солдаты начали расстреливать безоружную толпу. Расправа длилась несколько дней... Однако ни пули, ни время не укротили в валлонцах бунтарский дух.
— В прежние времена годовщину расстрела, 23 марта, отмечали только коммунисты. Еще бы! Дурной тон — помнить о бунтовщиках. Правда, позавчера пришли с венком социалисты, — Андре Михельс нагибается, кладет на плиту цветы и переходит к соседней могиле.
Здесь лежит Франц Михельс, расстрелянный фашистами 20 апреля 1943 года.
— В лагере Брендонг заключенным надевали на голову мешки: чтобы они ничего не видели, не разговаривали друг с другом, — словно продолжая вчерашнюю беседу, рассказывает Андре. — Пытали Франца всячески: немцы хотели узнать адреса, уничтожить все подполье. Не удалось. Его отправили в Брюссель, в тюрьму Сен-Жиль. Из камеры четверо узников попытались бежать. Франц задушил охранника, открыли камеры, добрались до выхода. Но здесь беглецов встретил автоматный огонь... Расстреляли Франца вместе с другим настоящим парнем, тоже руководителем партизан, сыном депутата-коммуниста Виктором Тоне...
— Вели их на расстрел таким же ранним весенним утром, — негромко сказал Жан-Пьер, задумчиво глядя на молчаливые терриконы, перед которыми прошло столько событий...
Наш «рено» подъезжает к дому, где жил Франц. Надпись на каменной доске: «Погиб за свободу». Машина кружит по коммуне Ру, выбирается на улицу известного партизана Альберта Балигана, одного из тех Балиганов, о которых нам говорила тетушка Мари...
Похищение динамита
Рауль сам нашел нас. Пресс-конференция перед манифестацией в Брюсселе кончалась, когда вошел невысокий плотный человек с загорелым лицом и седыми висками.
— Мне звонил Андре Михельс из Шарлеруа. Поспешил с вами встретиться. Балиган, — дружески улыбнувшись, Рауль крепко пожал нам руки и подсел к столу так просто и естественно, словно мы знакомы давным-давно.
Так вот он какой, командир Франца Михельса.
На лацкане пиджака ленточка Почетного легиона, бельгийские, американские, английские награды. Капитан бельгийской армии, бежал в Испанию в 1936 году и командовал там ротой в Интербригаде. Когда Бельгию захватили фашисты, руководил движением Сопротивления в провинции Эно...
— Про меня, говорят, тетушка Мари вспомнила?! Я, как и она, начинал с того, что прятал русских солдат, переправлял их в маки, в Арденны. Какой у меня друг с тех пор есть! Велогоренко, Владимир. Не знакомы? Из Днепропетровска. Хороший друг, хороший человек... А партизанские действия в Шарлеруа начались с добычи оружия... И знаете, где мы его прятали? На том самом кладбище коммуны Ру. Там у меня дядя служил могильщиком. Пожалуй, это была у нас первая боевая операция вместе с Францем.
Особенно запомнилось Балигану одно рискованное дело.
Партизанам позарез понадобилась взрывчатка. Немцы опасались их нападений и скрытно перевезли динамит в шахты Шарлеруа. Через связных полетело срочное поручение: отыскать тайники.
Первой пришла весточка от коммунистов шахты Буа-дю-Казье (именно эта шахта в послевоенные годы приобрела печальную известность в Европе — здесь произошла катастрофа, завалило много шахтеров).
Оказалось, что в Буа-дю-Казье запрятано около 400 тонн динамита и 2 тысячи взрывателей.
Стояла весна 1942 года.
Апрель выдался теплый, без дождей. Операцию назначили на 22 апреля, день рождения Ленина. Начало в 21.00. Позже нельзя, с десяти вечера — комендантский час.
Даже младенцу было понятно, что фашисты тотчас же кинутся разыскивать похищенную взрывчатку. Нужно было замести следы, хорошенько ее спрятать. Тут-то Рауль и вспомнил, что первое свое оружие они зарыли на кладбище.
Балиган и Михельс встретились у кладбища коммуны Ру, обменялись рукопожатием и бесшумно перемахнули через кирпичную стенку.
Спустя минуту они уже крались между могил, разыскивая вход в грот, место встречи двенадцати участников операции. Вечер наступил незаметно. Безветрие, ветка не колыхнется, да еще выплыла ясная луна. Все слышно и видно. Тишина на кладбище, только кресты серебрятся в сумерках.
Как можно осторожнее Франц и Рауль открыли заблаговременно смазанную дверь соседнего склепа, сдвинули в сторону гробы. Хранилище для динамита готово.
К Буа-дю-Казье подобрались незаметно. Охрана была небольшая: несколько жандармов наверху да пять внизу, в шахте. Партизаны запустили подъемник и остались охранять вход, а Франц и Виктор Тоне спустились вниз на глубину двухсот метров. Рабочие уже ждали их и помогли перенести динамит в кабину. Подъем, затем в мгновение ока выгрузили динамит в тачку и покатили к кладбищу.
Темнота стала незаметно убывать, посерело, приближалось утро. Девятерым нужно было вернуться к началу рабочего дня на завод.
Чтобы направить гестаповцев на ложный след, распространили по городу слух о двух автомобилях, подъезжавших ночью к Буа-дю-Казье. Так и записали в своем рапорте фашисты: в результате нападения террористов на шахту динамит был вывезен на машинах в неизвестном направлении (документы после бегства немцев нашли в гестапо).
А взрывчатка лежала в 350 метрах от шахты в склепе на кладбище, и партизаны выносили ее понемногу для своих операций. Взлетели на воздух две электростанции, здание гестапо, мощный генератор, который гитлеровцы везли через Бельгию в Норвегию...
О героических делах партизан, боровшихся за свободу своей родины, официальная бельгийская печать не пишет. Об этом рассказывают молодежи коммунисты, собираясь вечерами в домах партии, да еще бывалый подпольщик Дюмон Робер в брюссельском Музее Сопротивления.
Схватка с гошистами
Нас провели в мрачноватое здание Брюссельского университета часа в два дня, хотя начало «дебатов» (все политические встречи и беседы для бельгийцев — «дебаты», и следует отметить, что они любят и умеют дискутировать) о советской молодежи, ее жизни и труде назначено на шесть вечера. Из широких окон комнатки, был виден двор с фонтаном и шарообразными кустами, вход в который преграждала высокая решетка. Первое время он был пустынен, затем началось движение: пробежал один паренек, другой, решительно прошагала группа ребят в защитного цвета куртках и брюках, с красными повязками на руках. Вслед за ними прошли два рослых человека с овчаркой: то ли люди из охраны здания, то ли полицейские. За дверьми шум стал плотнее: доносился разноязыкий говор, веселые выкрики.
Трудно было удержаться, чтобы не взглянуть, как начинается манифестация. В коридоре с крутыми поворотами вдоль стен вытянулись разномастные столы, заваленные брошюрами, листовками, открытками, значками. На фоне ярких плакатов французские, испанские, греческие, голландские, чилийские и, конечно, бельгийские молодые коммунисты провозглашали политические лозунги, перебрасывались шутками. А мимо, сжатая коридором, стремилась река юношей и девушек в разноцветных свитерах и майках, в расклешенных брюках и мини-юбках, растекаясь по аудиториям — на диспуты, просмотр фильмов о борьбе за свободу народов Чили, Вьетнама, Южной Африки и Палестины, выступления солистов и ансамблей с политической программой. В толпе шныряли ребятишки в шортах, предлагая листовки, конверты с эмблемами за 20 и 50 франков. Это бельгийские пионеры собирали средства в фонд мира и на свои пионерские лагеря.
Заглядевшись на всю эту круговерть, я не сразу сообразил, что кто-то дружески хлопает меня по плечу: передо мной в полном составе стояла семья Михельсов. Жан-Пьер, с сияющими глазами, в белой рубашке, распахнутой на груди, крепко сжал мне руку.
— Все будет в порядке, — ободрил Андре.
Внезапно около Жан-Пьера вынырнул Викторией Буйо и что-то ему шепнул. Оба двинулись ко входу, а за ними и я. У дверей образовалась пробка: хотя за вход установили плату до 100 франков — на устройство различных мероприятий, — желающих попасть на манифестацию оказалось невероятно много. Выбравшись из университета, я понял, чем озабочен Викторией. Перед дверьми подпрыгивали, размахивая руками, странноватые патлатые субъекты в длинных рубахах и черных колпаках. Кое у кого болтались на груди цепи, некоторые держали под мышкой пачки листовок и плакаты. Худой парень, подпоясанный широченным ремнем в заклепках, крутил в воздухе каким-то флагом.
Пожалуй, это и была та часть «здравомыслящих» молодых людей, которых одна буржуазная газета призывала прийти в университет и устроить свой митинг, осудить дружбу с Советской страной, сорвать обличение империализма.
...Чтобы освободить проход в университет, группе обеспечения порядка пришлось сдвинуть агрессивных юнцов в сторону, и тут один из них, услышав слова Жан-Пьера: «Вы, как фашисты, мешаете нашей борьбе!» — завизжал от злости:
— Это мы-то фашисты?! Мы?! Мы АМАДА, за рабочих!
Молодчики из этой анархистской организации, точный перевод полного названия которой действительно обозначает «Вся власть рабочим», на деле провокационно срывали митинги и забастовки...
У входа началась свалка. Но буквально за несколько минут ребята из КМБ (1 Коммунистическая молодежь Бельгии — организация молодых бельгийских коммунистов, основанная в 1921 году.) навели порядок: отобрали знамя и листовки, зачинщикам скрутили руки и выпроводили.
Неунывающий Анри, сопровождавший нас в Брюсселе, с озорным огоньком в глазах, провожая меня внутрь здания, усмехнулся и небрежно ткнул большим пальцем в сторону входа.
— В другой раз не сунутся. Мы стали гораздо сильнее. Дали им в лоб, четверых увезли в госпиталь...
Мне было все равно — отправили этих хулиганов в госпиталь или довели до ближайшей аптеки с разбитыми носами, — но я с уважением посмотрел на худенького Анри. Казалось, он заранее знал, где неизбежно столкновение, и тотчас оказывался там. Потом он показал отобранное знамя и сказал, что на манифестацию вообще-то пропускали гошистов (1 Гошисты (gauchiste — франц.) — левые (леваки) разного толка, маоисты, АМАДА, троцкисты и т. д.), но только без листовок и плакатов.
«Можете сидеть, слушать, а вот провокаций мы не допустим», — спокойно говорили левакам ребята из группы охраны.
Манифестация собрала около трех тысяч человек, пришли несколько сотен представителей молодых социалистов, движения гуманистов, молодых христианских демократов, экстремистов же набралось едва ли больше пяти десятков.
Были они и на дискуссии о советской молодежи. Одного из них я узнал. У входа он громче всех кричал: «Мы знаем, чего хотим!» Пока Андре Михельс четко объяснял троцкистам болезненный для бельгийцев вопрос об отношениях с «третьим миром», рассказывал о советской помощи развивающимся странам, мне вспомнилась одна недавняя встреча.
...Это было в старинном фламандском городке Алсте. Мы тихо шли с очередного выступления по полуосвещенной городской площади. Миновали ратушу, воинственного всадника на постаменте.
— Завернем сюда на минутку? — предложил сопровождающий, указав на какую-то дверцу.
— Да ведь полночь уже!
— Ничего, вам будет интересно, тем более пастор нас ждет.
— Кто?
— Пастор, вожак гошистов, он никогда не видел советских.
Через запутанные переходы мы попали в какое-то подозрительное помещение. Потолок его был затянут полотном, размалеванным цветными пятнами и фигурами.
У самодельной деревянной стойки несколько потертый человек сделал зазывный жест рукой, качнув головой в сторону медицинских банок и колб, наполненных, по всей вероятности, не лекарствами.
— Без вина нет дискуссий, — изрек он.
О чем он хотел с нами дискутировать, «потертый» не объяснил.
Посредине комнаты, поджав ноги по-восточному, сидели двое, странно неподвижные, то ли от алкоголя, то ли от наркотиков. Крупные буквы со стен призывали: «Meditate!» («Сосредоточься в себе!») На столике лежал журнальчик, он назывался «Как жить одному».
— Все-таки трудно этому научиться, жить совсем без людей, — сказал я пастору, довольно молодому человеку.
— Мы стараемся помочь страждущему найти себя, обрести спокойствие в этом холодном, запутанном мире, — ответил пастор.
— Помочь себе — это помочь всем?!
— Каждый уходит в свое, в дом и машину. Люди себялюбивы и пассивны.
— Надо выбрать цель и вести людей, бороться за них, за справедливость.
— Это ничем не кончается...— покачал головой пастор.
...А тот паренек, у входа, кричал Жан-Пьеру: «Мы знаем, чего хотим, куда идем!»...
После митинга кто-то из группки гошистов подошел к генеральному секретарю КМБ Просперу Грюнвальду и сказал: «Мне кажется, вы понимаете, что делаете, у вас интересно, вы дружные. Можно мне приходить к вам?..»
Поделиться книгой: