Помоги проекту - поделись книгой:
Космическая скорость познания
Планета Марс, какой она была десять, сто и тысячу лет назад, такой, разумеется, и осталась. Но скорость познания возрастает сегодня, можно сказать, пропорционально квадрату времени. Оттого облик Марса, отпечатанный в нашем сознании, меняется уже не по дням, а по часам. Гипотеза Скиапарелли о «марсианских каналах» просуществовала чуть не столетие (у многих на полке еще стоят книги, где изображен рисунок этих «каналов»). Сейчас не то что гипотеза — знание не может претендовать на столь завидное долголетие.
Судите сами.
Всего одиннадцать лет назад крупнейший американский астроном Уиплл писал: «Наши знания о Марсе остаются все еще неполными, а понимание его истинной природы лишь немного возросло по сравнению с тем, что мы узнали после первых триумфальных открытий, сделанных при помощи телескопов опытными наблюдателями».
И вот наглядное тому доказательство. В 1963 году тот же Уиплл утверждал, что, «так как сила тяжести на Марсе меньше, чем на Земле, давление на его поверхности не превышает 1/6 давления на уровне моря на Земле». Иначе говоря, разреженная у Марса атмосфера, но все-таки ее можно сравнить с земной где-нибудь на уровне вершин Гималаев.
Но уже в примечании к русскому изданию книги (1967 год) ее редактор, известный советский исследователь Марса В. И. Мороз, написал: «По современным данным, основанным на наблюдениях и измерениях, произведенных с помощью аппаратуры, установленной на борту «Маринер-4», атмосферное давление у поверхности Марса примерно в 100 раз меньше, чем у земной поверхности».
Существенная поправка!
Но и она устарела, едва попав в печать. Тот же В. И. Мороз, выступая лет через пять в Московском планетарии, привел уточненные данные, полученные благодаря советским и американским АМС — «Марс-2», «Марс-3», «Маринер-9». Как оказалось, атмосферное давление у поверхности красноватой планеты равно примерно 5,5 миллибара (давление воздуха на Земле на уровне моря равно 1013 миллибарам). Итак, разница может быть почти двухсоткратной!
То же самое произошло с определением состава марсианской атмосферы. 1952 год: в атмосфере Марса открыт углекислый газ. 1963 год: утвердилось мнение, что общее количество углекислого газа составляет примерно два процента от общего объема марсианского воздуха. 1967 год: содержание углекислого газа оценивается в интервале 10—100 процентов... «От» и «до» впечатляюще! 1974 год: атмосфера Марса почти целиком состоит из углекислого газа...
Что увидит на Марсе путешественник?
Что увидит космонавт, когда опустится на поверхность Марса? Лет десять назад на этот вопрос имелся вполне определенный ответ: Марс — нечто вроде уменьшенной копии Земли. Только это практически безводная и очень гладкая планета. Почему гладкая? Да потому что в телескоп не видны тени, которые должны были бы отбрасывать высокие горы. Значит, горы на Марсе, возможно, есть, но высотой не свыше 1—5 километров.
Однако на первых фотографиях, сделанных «Маринером-4», предстала планета, весьма непохожая на ожидаемый Марс! Кратеры, кратеры, всюду большие и малые метеоритные кратеры...
Эти снимки вызвали сильный эмоциональный шок. Ожидали увидеть подобие Земли, а обнаружили еще одну, только крупную, Луну... Впрочем, когда прошло первое потрясение, астрономы спросили себя с некоторым недоумением: почему, собственно, никому раньше не пришла в голову мысль, что Марс испещрен метеоритными кратерами? Ведь это же очевидно. Масса красноватой планеты в десять раз меньше массы Земли, а чрезвычайно разреженная атмосфера сближает Марс с Луной еще более. И так как марсианская атмосфера не может служить серьезным препятствием для метеоритов, то, естественно, поверхность Марса должна быть усеяна кратерами. Как же на это не обратили внимания? (Еще любопытней другое — обратили! Но... Лет тридцать с лишним назад советские ученые К. П. Станюкович и В. В. Федынский произвели теоретический расчет и сделали вывод, что на Марсе могут быть многочисленные метеоритные кратеры. Но эта статья прошла незамеченной: очевидно, сработал фильтр устоявшихся представлений.)
Не успели, однако, утихнуть страсти, как последующие снимки с АМС преподнесли новый сюрприз. Теперь фотографированию подверглись уже не отдельные участки поверхности, а обширные районы. И тут выяснилось, что если рассматривать Марс в целом, то сходства с Луной не так уж много...
В частности, оказалось, что покрытые кратерами территории отнюдь не являются преобладающими. Есть, например, обширные равнины типа огромной пустыни Хеллос, где кратеры начисто отсутствуют. Как это прикажете понимать? Метеориты предпочитали одни участки Марса и избегали других? Малоправдоподобно! Значит, что-то стерло кратеры на обширных территориях? Что же именно?
Быть может, мы уже имеем ответ. На некоторых снимках хорошо видно, как по склонам отдельных кратеров текут струи песка. Понятно: Марс не Луна, атмосфера слабенькая, но в ней дуют ураганные ветры (скорость марсианских ураганов — до 80— 100 метров в секунду, и порой они охватывают всю планету). Следовательно, эрозия идет довольно интенсивно, кратеры сглаживаются, засыпаются... Следы ветровой эрозии действительно заметны в кратерах. Остается лишь одна маленькая неясность: почему в одних случаях эрозия почти не сказалась на метеоритном рельефе, а в других стерла его, как резинкой? Быть может, могучие песчаные заносы?
Да, возможно... Но на Марсе обнаружились также обширные области с рельефом, который нельзя назвать иначе как хаотическим. Это беспорядочные нагромождения валов и хребтов, впадин и гребней шириной до 10—15 километров непонятной природы и происхождения. Ничего подобного ни на Земле, ни на Луне мы не находим. И, кстати говоря, в районах «хаоса» кратеров тоже почти нет.
Сравнительная планетология
О различии между Землей и Марсом мы уже говорили. Теперь немного о сходстве. Анализ новейших сведений о Марсе привел астрономов к выводу, что на этой планете, как и на Земле, облик поверхности складывался под сильным воздействием вулканизма и тектонических сил.
Некоторые вулканы Марса обладают впечатляющими размерами. В свое время астрономы отметили на поверхности планеты область, которая ярко выделялась на общем фоне. Ее назвали Никc Олимпика, что означает Снега Олимпа. Как выяснилось теперь, название было дано весьма удачно: Никc Олимпика — это гигантская гора-вулкан высотою около 14 километров. Его основание имеет в поперечнике свыше 500 километров. Это более чем вдвое превосходит величайшее вулканическое образование Земли на Гавайских островах (Мауна-Лоа). В верхней части вулканического конуса Никc Олимпика расположен гигантский кратер поперечником около 65 километров.
Это самый большой древний вулкан среди всех известных нам в солнечной системе. Когда в 1971 году на Марсе бушевала сильнейшая пылевая буря, его конус возвышался над пылевой пеленой.
Неподалеку от Никc Олимпика расположена другая высочайшая марсианская вершина — вулкан высотой около 20 километров. А в окружающей местности есть немало характерных следов былой вулканической деятельности.
Что же касается тектонической деятельности, то она нашла своё яркое отражение в целой сети широких и глубоких ущелий и каньонов с многочисленными следами разрывов и сбросов. Наиболее крупный Большой Каньон протянулся на огромное расстояние — около 2500 километров! Его ширина достигает 250 километров, а глубина — шести километров...
Видимо, можно сделать вывод, что вулканические и тектонические процессы характерны для планетных тел с массами, не слишком отличающимися от массы Земли. Кстати говоря, зоны «хаоса» — это скорей всего зоны современного активного горообразования; вот почему там почти нет метеоритных кратеров.
Но, между прочим: откуда мы взяли, что Марс усеян в основном метеоритными кратерами? Ведь на Марсе, как мы установили, действуют или действовали недавно гигантские вулканы. А отличить метеоритные кратеры от вулканических очень и очень непросто.
...Лет пятнадцать назад наше воображение пленила вполне оправданная для того времени гипотеза искусственного происхождения марсианских лун — Фобоса и Деймоса. Один из «Маринеров» сфотографировал эти спутники. Оказалось, что это картофелеподобные каменистые образования неправильной формы с угловатыми очертаниями. Кроме того, выяснилось, что поверхность Фобоса и Деймоса испещрена кратерами.
Лучшего и нельзя было ожидать! Ведь ясно, что ни на крошечном Фобосе, ни на крошечном Деймосе вулканизм развиться не мог. Следовательно, их кратеры могут иметь только метеоритную природу. Следовательно, и большая часть лунных, марсианских кратеров имеет ту же самую природу.
Это подтверждается еще и тем, что плотность кратеров на Фобосе того же порядка, что и плотность кратеров на Луне, Марсе. Но это, в свою очередь, означает, что и Луна, и Марс, и его спутники формировались примерно в одно время. А поскольку возраст лунных пород нам теперь известен и он совпадает с возрастом древнейших пород Земли, то мы вчерне можем оценить и возраст Марса. Судя по всему, таким образом выходит, что процесс формирования солнечной системы был единым. Так следовало и раньше из теории, теперь мы, похоже, имеем тому «экспериментальные» доказательства.
Может быть...
Но, конечно, самой волнующей проблемой был и остается вопрос о существовании жизни на Марсе. С идеей о разумных обитателях красноватой планеты пришлось расстаться. А растительная жизнь?
Здесь было два основных аргумента: сезонные изменения цвета темных участков поверхности планеты, так называемых «морей», с которыми некоторые ученые связывали развитие и увядание растительного покрова, и «волна потемнения», которая в весенний период распространяется от полярной шапки к экватору планеты со скоростью около 30 километров в сутки.
Что касается изменения цвета «морей», то предлагалось, правда, и другое, не связанное с процессами жизни объяснение. Советский исследователь Марса В. В. Шаронов и американские астрономы К. Саган и Дж. Поллак считали, что в летнее время светлая пыль, покрывающая «моря», уносится ветром и тогда обнажается темная поверхность. Однако эта гипотеза исходила из того, что темные области представляют собой возвышенности, а светлые — низины. Между тем радиолокационные наблюдения последних лет подобной зависимости не подтвердили.
О растительной природе «морей», казалось, говорило и то обстоятельство, что, несмотря на мощные пылевые бури, темные области в основном сохраняли свои очертания. Почему же пыль их не засыпала? Земной опыт подсказывал, что столь успешно сопротивляться наступлению песка способна только растительность.
По данным советских автоматических станций, во время пылевой бури, разразившейся на красноватой планете в тот период, когда они находились на околомарсианских орбитах, в атмосферу планеты было поднято порядка миллиарда тонн пыли. После того как буря утихла, все это гигантское количество пыли высыпалось обратно на поверхность планеты и, казалось, должно было уравнять окраску светлых и темных областей. Но этого не произошло. Темные области так и остались темными, а светлые — светлыми.
Объяснение было найдено с помощью одной из космических фотографий, зафиксировавшей темную область крупным планом. Оказалось, что эта область представляет собой песчаные дюны с многочисленными гребешками, отстоящими друг от друга на 400—500 метров. А такая ребристая поверхность отражает меньше света, чем ровная, и потому выглядит более темной.
Таковы современные взгляды на природу тех явлений, которые, казалось, имеют непосредственное отношение к существованию жизни на этой планете.
И все же нельзя забывать, что и это пока не конечная истина. Полностью исключить возможность биологических процессов на Марсе пока нельзя.
Современные условия на этой планете действительно чрезвычайно суровы и как будто исключают жизнь. Но, быть может, в отдаленном прошлом они были более благоприятными? В таком случае значительно повысились бы шансы обнаружить жизнь на Марсе и в настоящее время. Ведь процесс приспособления уже существующих живых организмов к постепенно ухудшающимся физическим условиям — это процесс гораздо более вероятный, чем образование живого вещества из неживого в тех условиях, которые существуют на Марсе в современную нам эпоху.
Есть предположение, что в истории Марса были эпохи (может быть, даже периодически повторявшиеся), когда атмосферное давление повышалось, а температурные условия становились более мягкими. Дело в том, что вследствие некоторых особенностей движения Марса вокруг Солнца периодически смягчается климат то северного, то южного полушария планеты. В такие периоды за счет испарения шапок в атмосферу планеты поступает значительное количество углекислого газа, создающего, как известно, парниковый эффект. Благодаря этому происходит дальнейшее повышение температуры, что, в свою очередь, приводит к таянию льдов и высвобождению воды и газов из почвы полярных областей. Возрастает плотность атмосферы, растет атмосферное давление. Возможно, в такие эпохи оно достигает чуть ли не половины земного. А все это, вместе взятое, способно приводить к тому, что в подобные периоды на Марсе в принципе могут возникать водоемы.
Есть некоторые факты, которые говорят в пользу этого предположения. Спектральные наблюдения последних лет, а также измерения температуры поверхности в полярных районах Марса в сочетании с изучением фотоснимков, переданных космическими аппаратами, показали, что полярные шапки (белые пятна у полюсов) состоят из замерзшей углекислоты и частично скорей всего из обычного льда.
Но в таком случае на Марсе, быть может, действительно существуют ледники, и в довольно большом количестве. На этот счет есть и некоторые прямые подтверждения. Так, на одной из космических фотографий зафиксировано образование, весьма похожее на язык ледника. Более того, на целом ряде космических фотографий 1971 года были обнаружены участки, напоминающие русла высохших рек!
Одно из таких образований представляет собой гигантскую рытвину длиной около пяти тысяч километров и глубиной около семи километров. Это широкая извилистая долина с притоками, оврагами, береговыми террасами и островами. И таких руслоподобных образований на Марсе довольно много. Трудно предположить, что это случайная игра природы. Судя по всему, русла, о которых идет речь, — результат работы воды. Кстати, откуда она могла взяться?
В марсианской атмосфере воды сравнительно мало. Если на Земле собрать всю воду, которая содержится над нашей головой, в столбике с основанием один квадратный сантиметр, то образуется слой толщиной в 3,5 сантиметра. На Марсе же этот слой будет в две тысячи раз тоньше (всего 17 микрон). И вообще в современных условиях дожди на Марсе не идут.
Содержание воды в марсианском воздухе было определено станцией «Марс-3» в 1972 году. Почему же сейчас новые советские АМС дали большую величину — не 17, а 60 микрон? Потому, видимо, что в почве Марса есть запасы воды, находящейся если не в жидком, то в твердом состоянии. И паров воды в воздухе оказывается в зависимости от условий то больше, то меньше (примерно то же самое наблюдается и на Земле). Тем больше оснований думать, что засушливые периоды сменяются на Марсе влажными.
Сейчас, когда я пишу эти строки, далеко не вся информация с новых советских АМС изучена, осмыслена. Так что, когда вы будете читать эту статью, жизнь, возможно, уже внесет поправки.
По Мехико без гида
На столе передо мной череп. На книжной полке лежит еще один, в шкафу— третий, на памятном брелоке — четвертый. В древней столице ацтеков Теночтитлане их было множество, настоящих. При храмах имелись специальные помещения — тцомпантли, где хранились черепа людей, сотнями и тысячами приносимых в жертву языческим богам.
Теперь в Мексике черепа выделывают из дерева, глины, гипса, обсидиана... камня, бронзы, серебра, золота... теста, сахара, фруктов... И всюду, где бы вы ни увидели череп, — венки из живых цветов. Если судить по количеству венков, ежедневно привозимых на рынки Мехико, то смертность явно должна была бы превышать рождаемость. В действительности как раз наоборот. И так почти во всем: кажущееся и реальное. Возможно, именно с этого и начинается Мексика.
Мое первое знакомство с Мехико состоялось почти два десятка лет назад. Тяжелый перелет через океан, ощутимая разница во времени, ночная гонка на машине от аэропорта до отеля вымотали до предела. Когда я добрался до кровати, то твердо решил, что ни за что не встану раньше полудня.
Меня разбудила музыка.
Я взглянул на часы. Они показывали пять утра. Ну и ну! Прежде всего подумалось, что кто-то в соседнем номере забыл выключить приемник. Но уже через минуту я понял — музыка доносилась с улицы через открытое окно. Я выглянул. Напротив, под балконом небольшого двухэтажного дома, стояли музыканты в ярких одеяниях с гитарой, скрипкой, контрабасом и трубой. Звонкий молодой голос пел, явно сдерживая силу. Перед музыкантами взволнованно вышагивал разряженный юноша. Он не отрывал взгляда от балкона. Позже я узнал, что это была серенада, принявшая в Мексике форму «маньяниты». Влюбленный не прощается песней, не вызывает на свидание, а желает своей избраннице доброго утра и не покинет свой пост до тех пор, пока она не выйдет на балкон или не покажется в окне.
«В какую глубь веков уходит эта красивая традиция?» — невольно подумал я...
Теночтитлан, ставший Мехико
Согласно легенде, возник этот город в 1325 году по прямому указанию верховного бога ацтеков Уитцилопочтли, который с завидной точностью выбрал для него место: там, где воины странствующего рода науатль увидят орла, сидящего на кактусе нопале и клювом раздирающего змею. По воле бога — или случая — этот кактус рос в самом центре высокогорной долины Анауак на одном из островков озера Тескоко.
Убогие кактусовые рощицы, кипарисы ауэуете, грустные ивы, низко склонившие ветви над водами заболоченного озера, да серые нагромождения застывшей в причудливых рисунках лавы окружали долину.
Общими усилиями всего рода отдельные островки были соединены между собой насыпями. Построили шлюзы и каналы, у озера отвоевывалась земля, на ней из кирпича, реже из камня, возводились дома. А к 1487 году на том месте, где прежде рос священный нопаль, был воздвигнут «Великий Теокали» — грандиозная пирамида из тесаного камня с храмами Уитцилопочтли и бога воды Тлалока — и семьдесят восемь зданий для жрецов и предводителей, обнесенные ажурной стеной, изображавшей змею. Рядом с «Теокали» возвышался дворец ацтекского императора Монтесумы II в сто комнат, отделанных мрамором, яшмой, топазами, изумрудами и рубинами. Сам Теночтитлан утопал в зелени садов и тщательно возделанных полей. Не случайно испанцев не менее, чем «Теокали», поразил городской рынок— тиангис, на котором было невиданное разнообразие плодов и товаров, а главными фигурами считались гончар да знахарь, продававший лечебные и колдовские травы.
Однажды вместе с писателем Фернандо Бенитесом, автором книги «Курсом на Теночтитлан», мы поднимались к вулкану Попокатепетль по пути завоевателя Мексики Кортеса. Миновали перевал, и перед нами открылась во всем великолепии долина Анауак. Как верно и точно описал свои ощущения один из современников Кортеса: «Увидев поселения на воде и города, воздвигнутые на твердой земле, и ровную, гладкую дорогу, которая вела в Теночтитлу, мы остановились в изумлении. Белый город, его пирамиды, храмы и дома, встававшие прямо из воды, казались нам фантасмагорией».
Увы, красавец город, в котором было более тридцати тысяч жителей и пятьдесят тысяч каноэ, погиб 13 августа 1521 года. Теночтитлан был атакован испанцами, а защитники его перебиты. Когда время, солнце, дождь и ветер сделали свое дело и трупы погибших истлели, Кортес возвратился. На камнях и из камней пирамид, общественных зданий и жилых домов стали возводить город, которому суждено было вскоре стать столицей вице-королевства Новая Испания.
Этот факт установлен вполне определенно. Но вот происхождение названия столицы и страны точно не выяснено. Одни считают, что имя им дала луна — метстли, изображавшаяся в древних ацтекских манускриптах в виде жреца «Каменный цветок нопаля», другие — воинственный бог Мешитли — Воин сердцевины магея (1 Магей — разновидность кактуса.).
Однако сегодня гораздо больше происхождения названия жителей тревожит, что же будет дальше с городом Мехико, который по численности населения приближается к Токио? Кто и как решит его проблемы? Их немало: перенаселенность, нехватка электричества, жилья, питьевой воды, угрожающее загрязнение воздуха...
До какой степени ощутимо загрязнение воздуха, я убедился в первый же день прошлогоднего посещения Мехико, побродив несколько часов по городу. Прежде от подобной прогулки я никогда не испытывал такой усталости. Истинную причину усталости помог мне установить... носовой платок: он был почти черен, когда я вернулся в номер.
Заметив мое удивление, давнишний приятель Октавио, зашедший ко мне, пожал плечами:
— Как ни печально, но мы теперь стараемся не носить белое белье. Переходим на цветное.
Позднее инженер Альфредо де Мендоса, который занимается в Мехико проблемой защиты окружающей среды, объяснил, в чем главная сложность:
— Мексиканская долина, расположенная на высоте свыше двух тысяч метров над уровнем моря и окруженная горами, похожа на закрытую кастрюлю. Высокие слои холодного воздуха, словно плотная крышка, удерживают над городом смог, в котором уже сконцентрировалось довольно много окиси углерода, сернистого ангидрида, индустриальной пыли и других вредных для человека и природы примесей.
Архитектор Рейес Наварро, который также причастен к решению нынешних проблем мексиканской столицы, дополняет:
— Мы располагаем необходимой поддержкой правительства, и сейчас наша задача — призвать всех: государственный и частный секторы, специалистов, энтузиастов, самих жителей — включиться в борьбу с перенаселенностью столицы... А пока мы прежде всего засаживаем все пустующие участки деревьями и намерены возродить леса на горах, окружающих долину. Но вы сами понимаете, что это полумера, если на сегодня в Мехико одних только автомашин зарегистрировано один миллион сто двадцать пять тысяч сто тридцать три!
Нельзя сказать, что муниципалитет Мехико сидит сложа руки. Например, чтобы избавить город от автомобильных пробок, начата прокладка так называемого Внутреннего кольца протяженностью в сорок километров, которое соединит между собой сорок пять авенид и улиц, расходящихся в разные стороны от центра, не пересекаясь ни с одной из них.
Достойны похвалы усилия муниципальных властей в строительстве новых жилых комплексов, таких, как Ноноалько-Тлателолко, вокруг великолепной площади Трех культур. Но семьдесят пять тысяч жителей, разместившихся в комфортабельных квартирах, не решение проблемы жилья, когда ежегодный прирост населения Мехико четверть миллиона человек. Перебирающиеся в столицу бедняки из провинции селятся на первом попавшемся свободном участке земли, сколачивают из досок, кусков железа и картона жалкие лачуги, порой рядом с домами, в которых в подлинниках висят картины Рембрандта, Гойи, Веласкеса, а краны в ванных — из золота. Так возникают «потерянные города»: без света, канализации, воды. К тому же познания вчерашних крестьян в сельском хозяйстве не находят применения на предприятиях города, и единственное, что им остается, — пополнять армию безработных...
Прогресс и традиции
Чтобы ощутить изменения чисто внешние, достаточно проехать по авениде Пасео-де-ла-Реформа. Сами мексиканцы называют эту широкую, утопающую в зелени и цветах, украшенную памятниками и фонтанами главную городскую артерию символом прогресса. Два десятка лет назад по обе стороны Пасео-де-ла-Реформа — тогда она была вдвое короче — стояли вычурные дворцы-особняки. Теперь ввысь карабкаются своими этажами строгие небоскребы из бетоне, стали и стекла.
Однако ошибется тот, кто подумает, что их возвели из-за «демографического взрыва» среди миллионеров Мехико. Теперь Пасео-де-ла-Реформа — деловой центр. А бывшие обитатели особняков переехали подальше от шума и сутолоки, в новые районы города, такие, как Боскес-де-лас-Ломас, Ломас-Реформа, Барриалако, Ломас-де-Чапультепек. И я бы не сказал, что от этого они проиграли. Причудливые изгибы остывшей лавы, резко пересеченная местность, редкий лес, и на фоне их в основном одноэтажные, редко двухэтажные дома с цветниками, бассейнами, фонтанами.
«Да, город здорово изменился, похорошел, возмужал, пожалуй, даже стал более строгим» — такой вывод я сделал на второй день в Мехико в прошлом году. И, честно говоря, чуть взгрустнул: урбанистский темп жизни при всей его целесообразности и необходимости таит в себе и минусы. Он как бы сушит человека, делает менее эмоциональным, равнодушным. К счастью, мои опасения не подтвердились: Мехико изменился, а вот жители его остались по-прежнему приветливыми и радушными. На каждом шагу все те же: «Си, сеньор!», «Комо но, сеньор?», «А сус орденес!», «Кон мучо густо!» — «Да, сеньор!», «Отчего же, сеньор?», «К вашим услугам!», «С великим удовольствием!»... Причем все это искренне, от души. Мексиканец, когда вы с ним знакомитесь, вручает свою визитную карточку и говорит: «Здесь адрес и телефон вашего дома», а приглашая подвезти: «Прошу, ваша машина вас ждет».
И все-таки постепенно я убедился, что в характере жителя столицы появилось нечто новое. Сейчас он более собран, глубже ощущает собственное достоинство и, пожалуй, больше ценит свое время. Мне показалось, что причиной тому охватывающая все большие слои населения жажда знаний.
Днем и ночью город бурлит, порой даже пугает своей сверхактивностью. Правда, скоро становится ясно, что это чуть раздражающее ощущение происходит от невиданного количества туристов. Они беспомощны, часто просто смешны своим неуемным любопытством, инородны ритму города, мешают. Но, в конце концов, даже они не в силах исказить облик наследника Теночтитлана.
...В каждом городе есть место, с которого он начинается. В Мехико это площадь Сокало. Так зовут ее в народе. В прошлом она называлась Главной площадью, Оружейной, ныне площадью Конституции. Но, если вы спросите жителя Мехико, где находится площадь Конституции, не каждый вам ответит. Сокало знает всякий. В ее восточном углу, где сегодня пересекаются улицы Гватемала и Семинарио, очевидно, и рос тот самый кактус нопаль, на котором ацтеки увидели орла, раздиравшего змею. Там был выстроен «Теокали», а затем Кафедральный собор, самый древний и один из наиболее впечатляющих соборов Америки.
Вернувшись в Мехико, я решил произвести небольшой опыт: пойти на Сокало, предварительно освежив свои впечатления от первого знакомства с ней. Раскрываю дневник, читаю:
«Рассвет, проблески раннего утра окутывают Сокало густым туманом. Тишина. Но вот за отдаленным криком петуха — кто знает, на крыше которого из домов он проснулся? — слышится быстрая дробь каблучков. Кто-то спешит скорее всего на работу.
Восток озаряется светом, и первый солнечный луч обливает кровью висящее над площадью облако. Солнце выкатывается из-за горной цепи. Второй луч падает на крест одной из башен собора, и вниз устремляется ровная линия. Свет гонит тьму в преисподнюю. Его приветствует басистый звон колоколов. Пропустив через себя темноту, туман устремляется в уже теплое небо.
Лениво проехало пустое такси, к порталам собора потянулись верующие. В основном это женщины в черном, на голову накинуты кружевные мантильи. У паперти появляются нищие — каждый из них хотел бы иметь по меньшей мере четыре руки.
На площадь въезжает автобус, старый, разбитый. Выплюнув из обеих дверей сразу человек двадцать, он следует дальше. За ним появляется грузовик. С него спрыгивают муниципальные рабочие в униформе цвета хаки — они с метлами и совками в руках начинают прибирать площадь. К собору одновременно с разных сторон подкатывают две черные автомашины. Шоферы поспешно открывают дверцы, из каждой выходит женщина. Они узнают друг друга, раскланиваются и торопятся внутрь собора, на ходу раздавая милостыню.
Солнце заливает площадь, и сразу становится жарко, многолюдно и многомашинно. Двери президентского дворца, департаментов федерального округа, здания верховного суда распахиваются, вбирая в себя потоки служащих и первых посетителей. Над площадью повисает монотонный гул. Это забилось сердце города».
...На Сокало мало что изменилось. Правда, не слышно было крика петуха, вместо пустых такси подкатили битком набитые, вместо старого автобуса — новенький, к собору подъехали сразу четыре шикарных лимузина, на вышедших из них женщинах сверкало больше украшений, а нищим на паперти хотелось иметь по восемь рук...
Мехико всегда был в достаточной степени зеленым, сегодня парки, скверы и бульвары носят прежние названия, но они словно помолодели, стали красивее. Отправляюсь на встречу со старыми знакомыми — в мой любимый парк Чапультепек. Вот летняя резиденция Монтесумы, дворец императора Максимилиана, музеи, зоопарк, живописное озеро, берега которого теперь убраны в гранит, тенистые аллеи, Полифорум, театры, открытые кафе, спортивные площадки... И вдруг неожиданность: передо мной школа на открытом воздухе. Под деревьями прямо на траве расставлены столы с инструментами и аппаратурой. Мужчины, женщины и подростки обучаются здесь различным ремеслам.
Бросается в глаза бронзовое, круглое как луна лицо девушки, озаренное горделивой улыбкой. Она первой закончила задание — перед ней на столе среди вороха обрезков лежат ярко-красные гвоздики. Но вот улыбка сходит с ее лица — девушка замечает, с каким трудом ее соседка, женщина в годах, режет из тонкого пластика лепестки своей гвоздики. Чувствую, что первым порывом девушки было желание помочь, но она покосилась на мастера и сдержала себя. Ведь на хлеб-то соседке придется зарабатывать самой.
Рядом за столом человек десять мужчин и одна женщина лет двадцати пяти — по кружевной блузке и цветастой юбке видно, что она из штата Оахака. Это будущие часовые мастера. Мужчины то и дело отрываются от своей работы и ревниво посматривают в сторону «соперницы» — очевидно, она справляется не хуже.
Между ткацкими станками и столярным верстаком в кругу любопытных туристов нахожу основательницу и директора этой школы сеньору Гомес. Ничуть не робея перед необычной аудиторией, она с гордостью рассказывает:
— Цель нашей школы — обучать не имеющих профессии простейшему ремеслу. Мы даем основы знаний, прививаем навыки, стремимся, чтобы приехавшие из провинции люди получили специальность, могли бы найти свое место в новой жизни...
Дополнения к путеводителю
Было время, и не так уж давно, когда отцы города с ужасом думали о проблеме транспорта. Она осталась еще и сейчас, но не обернулась, как предсказывали, катастрофой. Выход все видели в строительстве метрополитена. Но именно тут-то, под землей, где ему предстояло быть, и таился камень преткновения: одни безнадежно предрекали — «туф, вулканический пепел», другие — «зыбучие пески», третьи — «плывуны», четвертые — «подземное озеро»; и только пятые, а может быть, и десятые утверждали: «Надо дерзать!» Тогда они были в меньшинстве. Сегодня их поиск, смелый полет научной мысли, технические открытия дали столице уникальное сооружение. Что же касается самих жителей Мехико, то метро они гордятся ничуть не меньше, чем легендарными орлом и змеей, без которых не было бы Теночтитлана, а значит, и сегодняшней столицы Мексики. ...По широкой лестнице на подземную площадку станции «Пино Суарес», которую можно сравнить по нагрузке с московской «Площадью Революции», спускается пожилой, опрятно одетый мужчина. По внешнему виду он, пожалуй, учитель на пенсии.
За руку ведет внука. Тот не устает расспрашивать, и дед терпеливо отвечает. С не меньшим интересом, чем малыш, оформление «Пино Суареса» рассматриваю и я.
Под землей в огромном мраморном зале — настоящая ацтекская пирамида, которую нашли при проходке туннелей метро. Мягкие тона мрамора производят своеобразное впечатление. Пирамида освещена проникающим сверху естественным светом, и от этого нет ощущения, что перед тобой древняя реликвия. Кажется, будто сам вдруг чудом попал в столицу ацтеков, какой увидели ее когда-то испанские конкистадоры. «Учитель» с удовольствием отвечает на мой вопрос:
— Пирамида с храмом богу ветра Экатлу — наше прошлое, а это вот, — он повел вокруг рукой, — это наше настоящее. Наше метро намного лучше, чем нью-йоркское...
Поделиться книгой: