Помоги проекту - поделись книгой:
Драганова помолчала, давая нам возможность оглядеться, и заговорила снова:
— Город строился из легкого материала — дерева. Оно было всегда под рукой. Как правило, все здешние жители держали скот, поэтому в каждом дворе есть помещение для животины.
Свобода Драганова оглянулась: на площадь въехала повозка, высоко нагруженная хворостом. Паренек в ярко-красной рубашке, ведя под уздцы низкорослую лошадь, сделал небольшой круг и остановился в центре площади.
— У нас зима суровая. Но чтобы не портить микроклимат, лес не рубим,— пояснила архитектор.— Сухостой собираем летом. И лес чистим, и дрова запасаем. На каникулах вся молодежь занята заготовкой дров. И мои мастера тоже...
Последние слова Драганова договаривала на ходу: она вскочила и бросилась к пареньку в красной рубашке. Что-то ему сказала, махнула рукой в сторону. Паренек оставил лошадь на площади и пустился бегом.
— Кофе будем пить дома,— заявила она, вернувшись.
Мы с Генриеттой переглянулись: похоже, Драганова послала человека сказать, чтобы на городском активе ее не ждали.
— Хорошо здесь жить,— вздохнула спокойно Драганова.
Ее неожиданная расслабленность была похожа на передышку перед очередным всплеском.
— Я с детских лет знаю этот город,— продолжила она после паузы.— По-моему, нет болгарина, который не бывал бы в Копривштице... Город известен мне до такой степени, что я знаю, у кого как половицы скрипят.
— А что за люди здешние реставраторы? — спросил я.
— Молодые парни. Все учились в строительном техникуме... Одни — мастера по окнам, другие — по крышам, по дымоходам, по орнаменту. Наши предки строили из дуба, сосны и бука... Основные элементы старых домов— только из бука, а бук очень легко разрушается, и потому восстановительные работы ведем круглый год...
— Что же, реставрация в Копривштице не такая, как в других местах? — осторожно спросил я.
— Как это? — удивилась Драганова.
— Мне кажется, в реставрационном деле недостаточно быть только строителем.
— У тех, кто родился здесь, в крови чувство прекрасного, чувство меры... И потому эти строители больше реставраторы, чем иные художники-профессионалы,— запальчиво сказала Свобода.— У нас в Копривштице ребята учатся сохранять свой дом с рождения. Такого я нигде не встречала.— Архитектор поднялась.
Генриетта спросила:
— Я знаю, что существует уникальный план переустройства города, по которому ни одна улица не изменится, не пропадет. Неужели новые дома будут строиться посреди старых памятников?
— Мы же не можем заставить современных людей жить в условиях, в которых жили их деды и прадеды. Да и не нужно это. Конечно, новые дома будут строиться. Но высота их, силуэты будут сообразны облику старых домов...
Свобода Драганова повела нас к себе домой.
Несколько шагов по площади, и мы оказались в тесном лабиринте дворов. Прошли по зигзагообразной улочке шириной в два-три шага, по сторонам которой стояли каменные заборы высотой в человеческий рост. Архитектор шла впереди, ее словно нес склон улицы: Драганова широко ступала по двускатному ложу дороги, похожему на длинную опрокинутую крышу.
— Смотрите,— говорила архитектор,— соображайте, почему так уложена мостовая, представьте, как жили наши предки... Вот фасад, сохранился целиком, решетки деревянные. Каждый квартал — на холме. Слышите — речка журчит... Сейчас бы сказали: наши прадеды привязывали кварталы к естественным элементам ландшафта. А вот здесь весь квартал занимал один род... Видите, как поставлены ворота? Нет, не хочу объяснять, сами додумаетесь. Будьте внимательны даже к мелочам. Предмет, сделанный руками старого мастера, и сегодня на месте, не потерял своего смысла... Все. Я молчу. Смотрите сами.— Но не проходило и минуты, как Драганова снова обращала наше внимание то на ворота, то на стену дома.— Вот стены двух соседей тянутся друг к другу, и в каждой стене по окошечку с краю. Как вы думаете — почему? — И, уже совсем забыв о своем обещании молчать, объясняла: — Окошки для сплетен: соседка выходит к соседке... А вот и мой дом. Тоже очень старый.
Скрипнула калитка, и мы вошли в маленький дворик, весь в цветах.
Хозяйка повела нас на второй этаж.
Веранда под самой крышей. Из нее две двери в комнаты, одну, вторую, третью, и снова — на веранду: дом построен «крестом». Такая конструкция сохранилась в самых старых здешних особняках. Внизу живут зимой, там и печка. На втором этаже — летние помещения. В главной комнате — сундук, оставленный предками, ковры-килимы, покрывала, разноцветные, из яркой парчи, подушки... На стенах — изделия чеканщиков...
Хозяйка вынесла на веранду кофе и тут же начала просматривать почту.
— Открытка из ГДР... Встретила как-то на улице профессора Лейпцигского университета. На следующий день, очень рано утром, он проходил мимо моего дома. «Чего не спите?» — кричу отсюда. А он отвечает мне: «Здешнее утро встречаю». И вот — открытка... А это от шведской студентки.— Свобода вскрыла конверт, извлекла письмо.— Иду и вижу — устроилась девушка прямо на площади, спит. Привела домой. Оказалось, она одна — сама по себе — добралась до Копривштицы. Целую неделю прожила у меня. А уезжала — хотела расплатиться. Я, конечно, отказалась. Шведка, не поняв, так и уехала удивленная.
Хозяйка углубилась в чтение письма, оставив нас наедине с городом, что открылся нам с веранды. Крыши, вписывающиеся в естественный рельеф, дворы, мимо которых текут горные ручьи... Я оборачиваюсь, оглядываю веранду, глубоко вдыхаю горный воздух и чувствую запах старого дерева. Прохладу древности. Приходит понимание, что мастер отразил в этом доме стиль своей жизни, психологию, экономику своего времени. И теперь, идя по улице, ты вдруг прозреваешь: человек, строя дом, оставлял на улице перед порогом своих ворот кусочек свободной земли, место для «вежливости», чтобы можно было посторониться, пропустить телегу или соседа, горожанина, странника. И наконец осознаешь: в этом городе всему оставлено свое место — и чтобы на брусчатке после дождей грязи не было, и чтобы улицы стали ручейками в пору вешних вод, и чтобы порог твоего дома располагал к знакомству...
На веранде зазвонил телефон.
Свобода Драганова вскочила, подняла трубку и, сказав низким голосом «да, да», забрала аппарат, села на порог комнаты, подобрав ноги. Закурила. И снова из радушной хозяйки превратилась в главного архитектора города. Рыжий пиджак, белая блузка с отложным воротником, выпущенным наружу, клетчатая юбка. Седеющие волосы стянуты на затылке. А сквозь дымчатые очки глядят умные, пронизывающие старое дерево глаза.
Условие археолога
В центре Софии я спустился в подземный переход, чтобы попасть на площадь Ленина, и — остановился в удивлении, словно попал в другое измерение: прекрасно сохранившаяся старинная кирпичная кладка, амфоры, статуи... Надписи на стенах поясняли, что при строительстве перехода найдены остатки древнего города Сердика, который был заложен во II веке до нашей эры. Слова были обращены непосредственно к пешеходам: мол, вы стоите на том уровне, на котором жил город тысячу пятьсот лет назад, а вот здесь — проходите через главные восточные ворота, идете мимо двух башен и крепостной стены, охранявших город до XIV века...
Под ногами были недавно уложенные плиты современного перехода, на выходе их сменили огромные плоские камни. Неожиданно я понял: ведь они стерты ногами тех самых — древних! — горожан, римлян... Возможно, увиденное так и осталось бы для меня статичной картиной слияния прошлого и современности, но уже наверху, на площади, заметил огороженный серым временным забором участок земли.
— А тут что? — спросил я у Генриетты.
— Роют котлован для станции метро,— ответила она.
— И там, внизу...
Она не дала мне договорить.
— Да. Там тоже многие метры культурного слоя... И не только здесь.
Некоторое время мы шли молча. Я вспомнил, что всего в квартале от площади, проходя внутренним двором меж внушительных административных зданий, я видел в котловане раскопанную церковь святого Георгия и вокруг фундаменты строений, следы улочек.
— Как же так? — недоумевал я.— Ведь метро — это не переход. Что же станется со всем, что под землей?
— Об этом надо бы узнать у специалистов по археологии. Но с кем из них лучше повстречаться? — размышляла Генриетта.— Узнаем в редакции...
Уверенность, с которой я собирался к археологу, вскоре была сломлена. Болгарские коллеги предупредили: необходимый мне специалист — Магдалина Станчева — человек очень занятой, работает в музее истории Софии, преподает в университете, в Академии художеств, занимается раскопками на строительстве метро... Вряд ли она согласится на встречу в тот единственный день, которым я располагал.
Все-таки я позвонил ей. На том конце провода сухой тихий голос ответил:
— Нет. Это невозможно. Я в отпуске, готовлю монографию. Позвоните на следующей неделе.
— На следующей неделе я буду уже дома, в Москве...
— Оставьте московский адрес, я напишу, когда смогу вас принять.
— Но я не каждый день бываю в Болгарии! — почти выкрикнул я.
— Когда же вы предполагали со мной встретиться? — спросила она с недоумением.
— Сегодня,— сказал я.
— Сегодня?! — скорее удивилась, чем переспросила Станчева.
Наступило молчание — вроде бы обнадеживающее.
— Тогда вы должны принять мои условия. Ровно в восемь вечера, без опоздания. Я смогу уделить вам полчаса. Приходите. Будем пить чай с малиновым вареньем.
Магдалина Станчева живет на окраине Софии — в районе ровном, как стол, где возвышаются новые белые башни... встретила она нас подчеркнуто изысканным поклоном и провела в комнату, приготовленную для приема, усадила за низкий столик, сервированный для чая. Уютная обстановка, предупредительность хозяйки — все это располагало к неторопливому разговору. Однако, помня условие, продиктованное Станчевой по телефону, я украдкой взглянул на часы и отметил, что уже целых три минуты ушли на церемонию встречи. Потому, не теряя времени, сразу перешел к делу.
— Я уже знаю, что строительство метро больше, чем кому бы то ни было, принесло вам переживаний...
— Может, и так. И — совсем не так...— На ее тонком бледном лице проскользнула тень.— Я бы назвала эти «переживания» точнее: желанием сохранить прошлое. Сама чувствую, дело нелегкое. Но...
Хозяйка встала, налила нам чай и продолжила:
— Но... Скажем так. Если бы маршруты метро не повторяли вечных коммуникаций Софии, я не беспокоилась бы. Но метро будет проходить там, где сохранилось больше всего старины... София никогда не смещала своего центра. Это, пожалуй, самый счастливый и одновременно самый несчастный момент для археологии. И вот теперь магистрали метро пройдут именно там, где раньше были улицы, там, где всегда ходили люди, где жизнь била ключом... Несколько минут назад вы сказали, что современная жизнь вторглась в археологию. Верно. Но она всегда вторгалась, однако вторгалась по-иному.
Вы стояли на площади и, наверное, не подозревали, что под вашими ногами лежит десятиметровый культурный слой. Нижние, самые ранние пласты мы относим ко времени фракийцев, когда они — первыми — поселились здесь. Возможно, причиной для этого был горячий минеральный источник. Вы, наверное, видели: из трубы в стене старой турецкой бани и сейчас течет вода, люди подходят туда с посудой. Но источник лишь одна из предпосылок. Главное — здесь издавна перекрещивались самые важные дороги — и не только внутренние балканские, но и пути из Европы в Азию, маршруты торговли северных народов с южными... Римская империя, Византия... Позднее город вошел в Болгарское государство, а центр его по-прежнему не сдвигался с места...
Слушая Магдалину, я, к своему удивлению, не сразу уловил, когда она перешла на болгарский язык. И еще больше удивило, что нить рассказа я не потерял: я улавливал, как Станчева четко, зримо расслаивала пласты истории. И не смел остановить Магдалину. На помощь пришла Генриетта:
— Вы не могли бы рассказать, как складываются ваши взаимоотношения с метростроевцами?
— В семьдесят шестом году вышло постановление Совета Министров, в котором говорилось: все, что под землей, охраняется государством. И не только охраняется. За год-два до начала любого строительства нас, археологов, должны предупреждать о планах работ. Там, где открываются археологические памятники, строительная организация обязана создать условия для раскопок. Ведь как было?.. Вот началось строительство этого перехода, явилась я туда и вижу: один античный кирпич, другой... Нет, говорю, стоп! Будем делать раскопки. Для руководителя стройки это было неожиданностью. Очень уверенный в себе оказался молодой человек. Потом он получил орден за этот переход. Теперь работаем вместе, часто вспоминаем, как познакомились... Тогда он и представить себе не мог, как это так: идет стройка, у нее план, сроки, а тут из-за каких-то женщин, которые копаются в земле, работа должна стоять... В общем, мы отстояли свои права. И не напрасно. Ведь тогда никто не знал, что там — под землей...
Я слушал Магдалину внимательно. Но полчаса таяли, и меня не отпускало беспокойство. Еще несколько минут, и Станчева встанет и объявит: «Все. Время вышло». Мне хотелось, чтобы она вернулась к теме метро, но почему-то не решался попросить ее об этом. Видел: передо мной сидел деликатный, ранимый человек. Ничего общего не было у нее с той, которая еще недавно отпускала мне по телефону ровно полчаса нелишнего времени. Сейчас Магдалина была спокойна, но сидела в кресле, не сгибая спины. Изредка поправляя пряди волос, она говорила увлеченно, лицо светилось вдохновением. Иногда она замолкала и наклоняла голову, будто прислушиваясь к Моцарту, которого неслышно — только для нее одной — играли за стеной.
— Современный тоннель много шире древней улицы, он захватит и жилые кварталы... Как жаль, что невозможно сохранить старину именно внизу, показать ее в стенах тоннеля — там, где с большой скоростью пойдут поезда. Это исключено,— сказала Магдалина с грустью, словно вот только сейчас, в разговоре, она наконец покорилась неизбежному.
— Значит, вам, археологам, остается рассчитывать на станции,— вставил я.
— Да! — Станчева дружелюбно кивнула, будто принимая меня в союзники.— Да, остается рассчитывать на станции. Вернее — только на одну станцию, центральную. Проектировщики пошли нам навстречу. Здесь на разных глубинах скрестятся две линии, которые должны открыть нам — теория позволяет сделать такое предположение — античный город, а над ним — средневековый. На различных горизонтах проявятся улицы, строения, солнечные часы, когда-то показывавшие время на площадях. Сорок пять человек ведут раскопки в районе центральной станции. Там у нас своя канцелярия, для находок отведено специальное место.
Недавно встречалась с директором Института памятников культуры. Он спросил: «Скажите, что вам важнее всего сохранить?» Я объяснила: «Крепостную стену, она дает границы города, поэтому, как только появится, ее следует повсюду маркировать и не трогать. Потом — мостовые. И конечно, здания с двух сторон улиц». Директор, по-моему, хотел схватиться за голову, но при мне постеснялся.— Магдалина Станчева улыбнулась. Она поднялась и, уловив нашу готовность встать тоже, сказала:
— Нет, нет. Сидите, сейчас свежего чаю принесу.
Вернулась, стала разливать чай и с нажимом заметила:
— Когда я закончу разговор, то сама скажу вам об этом. Так что я продолжу, а вы пейте чай. На чем мы остановились? — Она вскинула руку ко лбу.— Ах, да!
Я подумал, что, при всей тревожности ситуации для археологов, именно метро открыло им столь фантастическую возможность — заглянуть в подземный город, продолжить изучение того, что открылось во время строительства перехода под площадью... Я сказал об этом Станчевой.
— Вы правы,— подхватила она.— Должны же мы, археологи, расслоить эпохи, чтобы показать, как, что и когда человеком сделано. Вы видели в центре Софии церковь святого Георгия. Базилика построена в IV веке как римское общественное здание, а мы находим в нем великолепную средневековую живопись, относящуюся уже к периоду Болгарского государства...— Она помолчала, ее темные глаза блеснули.— Есть у меня мечта! Когда прошлое под землей станет проявляться отчетливее, надо, чтобы за дело принялись дизайнеры, архитекторы. Они на поверхности обозначат античность, средневековье... Ну, какими-нибудь знаками. Вечером — световыми, днем... Тоже надо найти решение. Возможно, это будет не сразу, пройдет не одно десятилетие. Но когда-нибудь — представьте! — выходите вы из метро в центре города, и все то, что оставалось под землей, откроется вам и на поверхности. Ну, как на современном плане города: ведь там можно выделить и античные, и средневековые объекты. Скажем, зеленым цветом — очаги жизни — улицы, дома, красным — крепостную стену... Чтобы человек шел и знал, когда входит в древний город, когда покидает его. Человек будет находиться как бы в двух плоскостях, будет переноситься из эпохи в эпоху, из века в век. Не только для информации это нужно, а для того, чтобы он почувствовал масштаб современного города, нынешней жизни. Пройдя за три минуты пространство древности, он задумается, почувствует, в каком ритме и как развивалось человечество...
Выложив все это на одном дыхании, Магдалина Станчева встала, опустила руки и так же изящно, как при встрече, поклонилась:
— Когда у меня спрашивают, чем я занимаюсь, обычно говорю: я — рабочий, копаю землю...
Снова оказавшись в центре Софии, в вечерней гулкой толчее, я поймал себя на том, что думаю о Магдалине Станчевой, о том, как она с улыбкой рассказывала мне: во время рытья котлована метро рабочие, узнав, что она ушла в отпуск, вздохнули свободно. Но на следующий день Станчева появилась на раскопках. Строители поняли: она не оставит их в покое...
Я догадывался, почему Станчева с трудом согласилась на встречу со мной: она постоянно в работе, ей некогда остановиться, ее время имеет свою шкалу... Но все-таки иногда приходит и такой день, когда нет смысла держать свою раковину закрытой, хочется вслух поделиться мыслями о деле своей жизни. Быть может, сегодня именно такой день. Я вспомнил и свое мимолетное знакомство с Свободой Драгановой и еще раз пожалел, что не смог задержаться в Копривштице, встретить там утро, проснуться рано-рано, когда первые лучи восходящего солнца начнут прогонять ночной холод, когда повеет запахами лесов и лугов, а старое дерево, как говорила Свобода, будет источать особый аромат.
Мне оставалось оправдать и эту свою поспешность тем, что самые прекрасные встречи в жизни случаются тогда, когда твой поезд вот-вот должен тронуться...
Гость пансионата «Гердобакка»
Фото Ю. Немирова и Н. Стоичкова
С меркалось, когда двое мужчин свернули с дороги в пригороде Гельсингфорса Огльбю и стали подниматься по тропинке в гору, к стоявшему в окружении берез деревянному дому.
— Вот и пансионат «Гердобакка»,— сказал мужчина, шедший первым.— Здесь вы будете в безопасности.
Второй мужчина, в пальто с каракулевым воротником и в такой же шапке, поставив на снег коричневый саквояж, осмотрелся.
— Да, здесь тихо,— согласился он.— И станция недалеко. А лесок — это хорошо. Люблю гулять по лесу.
Через несколько минут мужчины поднялись на крыльцо дома и вошли в комнату. Их встретили хозяйки: сестры Анна и Сонни Винстен.
— Вот, привел гостя, о котором говорил вам,— сказал по-шведски мужчина, стоявший впереди.— Это немецкий писатель, господин Эрвин Вейков. Ему нужно тихое, уединенное место, чтобы поработать над книгой. Я надеюсь, что ему здесь понравится.
Так в пансионате «Гердобакка» под Гельсингфорсом в конце ноября 1907 года появился новый квартирант.
Хозяйкам постоялец понравился. Целыми днями он сидел в своей комнате, читал и что-то писал за столом у окна. Спокойный, скромный. Он с аппетитом ел все, что готовили сестры, и всегда хвалил стряпню. И Анна и Сонни сошлись во мнении, что новый квартирант — воспитанный, а это качество они особенно ценили. Сестры были учительницами. Анна преподавала немецкий язык, Сонни давала уроки музыки.
В один из первых дней пребывания гостя Сонни, прибиравшаяся наверху, сбежала по лестнице, протянула сестре книгу:
— Смотри, Анна, у него книги русские. И газеты он читает петербургские. Никакой он не немец.
— Я знаю, Сонни,— отозвалась Анна.— Мне говорил об этом лектор университета Смирнов, когда рекомендовал нового постояльца. Он сказал, что у нас поживет некоторое время под видом немецкого писателя русский революционер. Его преследуют царские жандармы. Разве мы с тобой не обязаны помочь ему?
Поделиться книгой: