Помоги проекту - поделись книгой:
27-ю. По долгу службы я знал все отдельные танковые бригады фронта. Особенно отличилась в боях 27-я гвардейская. От самого Сталинграда она воевала в составе 7-й гвардейской армии и была сейчас без командира. Комбриг полковник Невжинский Михаил Васильевич геройски погиб на харьковской земле.
В тот же день Николай Моисеевич отбыл в бригаду. Вскоре и я за ним.
...После боевого накала опять тишина. Белизна вокруг. Слышны только редкие выстрелы дальнобойной артиллерии и стрекотня зенитных пушек и пулеметов: транспортные самолеты все еще вывозят из котла офицеров.
С пригорка показал Горбачеву и Ждановскому, где занять оборону. Они быстро приступили к работе. Надо было спешить.
Горбачев уже развел танки. Выбрал отличную позицию. Все под обстрелом. Правый фланг прикрыт оврагом, поросшим кустарником. Экипажи взламывают мерзлую землю. Ломы, кирки, лопаты — все пущено в дело. Отрывают основные и запасные окопы для танков. Молодые бойцы из батальона Вербицкого копаются как муравьи. Им в охотку. Они еще в боях не были. Работают на танкистов. Дружно и быстро идет дело. Танки входят в окопы. Командиры назначают ориентиры, определяют расстояние, секторы для стрельбы. Танки маскируются. Чернозем присыпается снегом.
У Ждановского та же картина, только с той разницей, что он загнал в окопы еще и подбитые танки.
— А эти зачем? — спрашиваю, будто не знаю.
— Все сгодится, комбат. Если попрут, не пропустим. Вложим по первое число.
Рядом с ним командир стрелковой роты. Молодой, как Леонид. Уже подружились. Что-то чертят на снегу, мудрят.
— Комбат, что-то уж слишком тихо,— заметил Леонид.— Слышите, даже и там, в районе Лысянки, и то притихло. К чему бы это?
— Да и меня тревожит эта тишина...
Появился Конин. Привел какую-то колонну.
— Комбат, горючее добыл. Разреши заправлять?
Радость и печаль вместе. Заправка нужна. Это точно, но все на виду. Как тут заправлять?
— Ладно,— говорю,— заправляй, да побыстрей. Головы и маскировку берегите. Без них не обойтись.
К вечеру еще раз встретились с командиром стрелкового полка. Согласовали кое-какие детали. Доложил в штаб бригады о готовности обороны. Комбриг уточнил обстановку.
— Есть данные, что в Шендеровке и южнее скапливаются большие силы противника,— сказал он.— Смотри там... Докладывай, если что.
Темнота стала сгущаться. В поле небольшая поземка. Начальник штаба Василий Хромцов пригласил меня в одну из хат. Здесь он развернул штаб батальона. Кто-то предложил поужинать. С утра ни росинки во рту не было. Закусили, приняли наркомовские сто граммов. Замполит капитан Созинов стал рассказывать о настроении людей.
— Товарищи, вот что заметил я,— начал он.— Раненые не уходят из рот. Рвутся в бой. И еще: наши автоматчики прижимаются к танкам. Окопчики вырыли рядом. Сидят как сурки...
Ночь с 16-го на 17-е февраля. Тревожная для всех нас ночь. Неожиданная и суровая. Незабываемая! Она такой станет через несколько часов. А пока мы, небольшая группа командиров, подводим итоги дня. Обычная, спокойная обстановка. Ярко выраженного предчувствия чего-то особенного нет. Комбриг в разговоре по телефону тоже ничего тревожного нам не подбросил. Как обычно, сказал: «Смотрите там...»
Позвонил я в штаб стрелкового полка.
— Да ничего,— говорят,— все тихо. Обычная перестрелка на передовой. Обстановка стандартная.
Вышел из хаты, огляделся. Темнота. Ветер спокойный, но снежит здорово.
Подходит мой замполит, комиссар батальона капитан Созинов.
— Комбат, что-то не то. Подозрительная тишина. Да и погодка...
— Хватит, не мудри,— говорю.— Давай немного поспим.
Как ни пытался, сон не берет. Слышу далекие взрывы. Это где-то к северу от нас. Рядом с нами так себе — привычная ружейно-пулеметная перепалка.
Вдруг звонок. Это наш комбриг:
— Ну, как там у вас? — спрашивает он.
— Спокойно,— отвечаю.
— Есть данные,— слышу его голос,— немцы что-то затевают. Там их колотит наша ночная авиация, но будьте готовы.
Пурга все усиливалась.
Мы — танкисты, с нами пехотинцы, артиллеристы, саперы и многие другие — стоим фронтом на север, к Днепру.
Тогда мы не знали, что окруженные решили попытать счастья одни, без помощи извне. Кто-то им вбивал в головы, что они могут вырваться из котла и сами. Да и как не попытаться. Сила-то огромная. Почти десять дивизий. Рванем, мол, и на свободе. До спасительной Лысянки каких-то десять километров. Еще один удар — и будем спасены. Все это им внушали.
В принципе мы были готовы ко всему. Но уверенности в том, что враг рванет из котла именно в эту ночь, надо сказать, не было. К полуночи разыгралась такая метель, что быстро замело все тропы и дороги.
И еще: мы рассчитывали, если немцы и пойдут на прорыв, то обычным порядком. Проведут огневую подготовку, развернутся в боевые порядки и начнут атаковать наш передний край на широком фронте.
Однако враг решил прорываться именно в эту темную буранную ночь, ближе к утру и совсем не так, как думали мы.
В тихом Баден-Бадене
Баден-Баден — город небольшой, и пока я ходил по нему, смотреть на карту-схему не было необходимости. Главный стержень его — Длинная улица. Параллельно ей мощеный переулок — сплошные витрины кафе, множество столиков на тротуарах. Неподалеку начинаются узкие, ведущие в гору асфальтированные улочки, вдоль них — дома за заборами из проволочной сетки...
Начинаю вспоминать поездку, и тут текст путеводителя в полтораста страниц убористого текста — как голос собеседника, приводящий набор эпитетов, характеризующих Баден-Баден: романтичный, спокойный, умиротворенный, представительный, искрящийся (это о фонтанах), загадочный (о тихих улочках), гостеприимный...
Все вроде бы так. Этому городу-курорту, основанному еще «до нашей эры» в отрогах Шварцвальда, свойствен какой-то застоялый ритм жизни. Ничто на первый взгляд будто не беспокоит прохожих, разве что каштаны, роняющие свои колючие плоды на их головы. Все, что происходит на улицах Баден-Бадена, давно уже запечатлено на бесчисленных цветных открытках, гирляндами которых увешаны киоски.
И все же этот список прилагательных из путеводителя показался мне неточным.
...Сентябрьским вечером вокруг небольшого белого автофургона — на его боку написано: «Лазер»,— стоящего на Длинной улице, началась какая-то суета. Когда сумерки сгустились, из окошечка фургона вырвались лучи: три зеленых и красный. Они ударили в рефлекторы, установленные на крыше соседнего здания, отразились от них и попали в рефлекторы, установленные на покрытых мраком горах. Зрелище фантастическое!
— Лазер? Это не опасно? — спрашивает по-английски какая-то женщина своего спутника.
— Нет, конечно,— ответил тот, как мне показалось, не вполне уверенно.
Дети знали лучше. Они подбрасывали картонные диски, стремясь попасть в лучи. Пересекаемые кружками лучи били прерывисто, свет пульсировал. Никто не мешал этим забавам — «лазер» был просто-напросто игрой, устроенной в честь Международного олимпийского конгресса, проходившего в те дни в Баден-Бадене.
И все-таки игра лучей напомнила о картинке, напечатанной в одном американском журнале: всемогущий лазер поражает советские ракеты, спутники и самолеты. Не у меня возникли эти ассоциации. Жители Западной Германии, мягко говоря, не страдают от отсутствия рекламы последних «новинок» министерства обороны США...
Утром, когда безобидный «лазер» не работал, неподалеку от фургона группа молодых людей раздавала прохожим листки. Это была газета на четырех полосах— «Телеграф фюр Баден». И без знания немецкого языка был понятен смысл газетной полосы, призывающей запретить размещение на территории Западной Европы новых ядерных ракет средней дальности. Здесь же — информация о Крефельдском воззвании
Я обратился к мужчине лет тридцати, раздававшему газеты.
— Сколько собрано подписей под Крефельдским воззванием в Баден-Бадене?
— Более полутора тысяч. И каждый день эта цифра растет.
— Те, кто сейчас пытается скомпрометировать антивоенное движение в нашей стране, заявляют, что все это «происки коммунистов»,— вступает в наш разговор парень из группы распространителей газет.
— А чему удивляться? — пожимает плечами второй.— Ведь им необходимо опорочить тех, кто против ракетного безумия. Не очень-то это у них получается. Движение поддерживают люди самых различных политических взглядов, объединенные одной целью — не допустить наращивания военной мощи США в Западной Европе. Вот возьмите,— протягивает он листок бумаги.
Это приглашение на церковную службу в Штадткирхе «по случаю Международного олимпийского конгресса».
Вернувшись в гостиницу, читаю текст. Составители приглашения напечатали в нем текст «Молитвы за мир» на французском, английском и немецком языках. Молитва заканчивалась словами: «Пусть люди идут навстречу друг другу в играх и спорте, но не с оружием в руках».
Да, эпитеты «умиротворенный» и «спокойный» в Баден-Бадене теперь звучали полнее. Как «мирный», «стоящий за мир».
«Телеграф фюр Баден» излагает события сухим языком, но я выписал несколько фраз из него. Они, мне кажется, достаточно яркий аргумент против доводов толстого путеводителя по Баден-Бадену:
«...США непомерно раздувают свой военный бюджет. В результате резко сократятся ассигнования на социальные нужды, и в первую очередь пострадают простые американцы...
Соединенные Штаты настояли на развертывании новых ядерных ракет в Западной Европе и пускают в ход шантаж, чтобы принудить своих партнеров по Североатлантическому блоку раскошелиться на военные нужды...
США потребовали развернуть американские ядерные ракеты на территории Японии и в Южной Корее...»
Эти слова в местной газете уже тогда, в сентябре, звучали сигналом тревоги, который услышали многие его жители...
«Казино, лучшее казино мира находится в Баден-Бадене! Оно основано в 1855 году! Игра идет на миллионы».
Эта назойливая реклама плескала в глаза спесью разгулявшихся «толстых карманов» не только со страниц путеводителя.
Даже в недорогом кафе скромные плакатики вкрадчиво зазывали испытать судьбу, обещали выигрыш, сулили удовольствие риска, острое ощущение победы над тихой серостью жизни...
— Нет, я не пробовал выигрывать,— суховато ответил пожилой господин на мой шутливый вопрос, вызванный изучением рекламы казино.— Боюсь, что мыто не выиграем.
Мы оказались рядом в закусочной, где одноместные столики — на одну тарелку, одну чашку, один стакан — стояли вроде бы достаточно свободно, чтобы создать иллюзию независимости, но и не настолько просторно, чтобы избежать взгляда соседа.
Он увидел карточку пресс-центра на моем пиджаке, прочел на ней название советского издания, от которого я был аккредитован, и с мрачным юмором повторил:
— Мы не выиграем. И тем более в этой, «большой игре».
Сдержанный кивок головой куда-то на дверь.
— Что вы имеете в виду? — не понял я.
— Мы проиграем от этих ракет,— неожиданно жестко заключил он.— Вы поймите, не все от нас зависит. Хотя...
Мне показалось, что «поймите» звучит очень уж нерешительно.
— Не от нас. Да, не от нас, служащих, рабочих,— взгляд на часы.— Мы слишком маленькие люди, я и мои друзья. Но, пожалуй, если нас не услышат в Вашингтоне, мы постараемся, чтобы услышали в Бонне.
Я не успел, да и не нашел повода спросить его имени. Он поставил на столик пустую кружку:
— Должен спешить. Нам, старшему поколению, приходится спешить. Поймите, другого места мне до пенсии не найти.
Сдержанный, он слегка поклонился и вышел...
С Эрнстом Гебауэром и его супругой Хельгой мы встретились на теплоходе, шедшем по Рейну.
Западная пропаганда работает вовсю — и по принципу «капля камень точит» — с большим или меньшим успехом все же внушает согражданам чувство страха перед «советской угрозой». Западногерманский читатель, радиослушатель и телезритель знает все о «коварстве русских». И не знает почти ничего о нашей стране — потому в общении с советскими людьми дезинформированность проявляется прежде всего в настороженности.
Супругам Гебауэр этой настороженности хватило минут на десять. Потом наша беседа с представителем компании «Паркер» и его женой вошла в самое обычное русло. Дети... — у них две взрослые дочери. Машина... Мирные заботы, тихая река в центре Европы...
Разумеется, за время, отпущенное на прогулку по Рейну, мы не могли стать друзьями. Можно лишь говорить о знакомстве.
Но и из этой сентябрьской встречи, как и из многих других, стала ясна простая истина: те, кого принято именовать «рядовыми жителями» ФРГ, менее всего разделяют воинственный настрой Соединенных Штатов.
Баден-Баден, Крефельд, Штутгарт — разные города одной страны — ФРГ. Как в Италии, в Великобритании, народ ФРГ гневно протестовал против превращения Западной Европы в послушный полигон США. Осень, зима прошлого года прошли неспокойно — все, кто ясно понимал, что новое поколение американских ракет несет опасность для всего мира, выходили на улицы, устраивали демонстрации, подписывали воззвания, пикетировали парламенты, блокировали военные базы. Протесты не смолкают: евроракеты подошли к порогам домов простых людей Западной Европы.
Я вспоминаю Баден-Баден с надеждой, что жители его не оставят своих усилий в отстаивании мира. Не могут оставить, ибо в этих усилиях — единственный выход, что бы ни предпринимали недальновидные деятели из бундестага, позволившие США использовать территорию ФРГ для целей, не имеющих ничего общего ни с безопасностью, ни с национальными интересами страны...
Самые высокие облака
Возвращаясь на рассвете 12 июня 1885 года в Москву, молодой приват-доцент Московского университета, астроном Витольд Карлович Цераский заметил на небосводе совершенно необычные облака. Они казались светящимися даже на фоне алого сегмента зари, там, где все прочие облака выглядели темными силуэтами. Хотя метеорология и не входила в программу работ Московской обсерватории, Цераскому стало ясно — происходит нечто редкостное. И не заинтересоваться феноменом было бы кощунством.
В то время Витольд Карлович занимался проблемой точного измерения блеска звезд. Следя за ночными светящимися облаками, как он назвал их, молодой ученый заметил, что, выходя за пределы сумеречного сегмента, те переставали быть видимыми. Словно куда-то исчезали.
— Но если облака, выходя за пределы сегмента зари, только перестают быть видны, а не исчезают, значит, могут поглощать свет звезд? — вслух принялся размышлять Цераский.— Надо проверить, насколько они ослабляют блеск светил...
Дождавшись, когда одно из облаков оказалось на пути луча яркой звезды Капеллы, астроном измерил ее блеск своим фотометром. Затем, после исчезновения облака, повторил опыт. Никакой разницы не обнаружилось. Проделал те же измерения на более слабой звезде. И опять никакого различия. Словно таинственные облака были абсолютно прозрачными.
Так состоялось открытие знаменитых серебристых облаков, самых высоких из всех, плавающих в земной атмосфере.
Справедливости ради заметим, что В. К. Цераский не был первым из ученых, кто их увидел. За четыре дня (надо же!) до него их заметил Т. Бакгауз в германском городе Киссингене, а еще два дня спустя — Вацлав Ласка, будущий основатель астрономической обсерватории во Львове. Однако Ласка ничего не сообщил о своих наблюдениях, а Бакгауз ограничился краткой заметкой в одном из метеорологических журналов. Цераский же первым решил выяснить природу «ночных светящихся облаков», как он их назвал.
Уже из того, что неведомые облака светились на фоне сегмента зари и становились невидимыми, выходя за его пределы, явствовало: они светят отраженным светом Солнца и расположены столь высоко, что Солнце еще может их освещать, тогда как обычные облака уже попадают в тень. Темными кажутся даже перистые облака, плавающие на высотах восемь-двенадцать километров. Значит, светящиеся расположены гораздо выше. Но насколько?
Цераский поделился своими размышлениями с молодым астрофизиком (впоследствии академиком) Аристархом Аполлоновичем Белопольским. И они решили действовать сообща.
В среднем из пяти измерений, произведенных ими 26 июня, была получена высота 73,5 километра. Фиксировалась и семидесятикилометровая высота. Итак, серебристые облака располагались значительно выше перистых.
Цераский не спешил с публикацией полученных результатов. Он сделал это только два года спустя, посвятив серебристым облакам один из параграфов своей докторской диссертации. Но сообщение о необычном явлении прошло незамеченным.
А между тем 23 июня 1885 года яркие серебристые облака заметили ученые в разных городах Европы. Среди них был эстонский астроном Эрнст Гартвиг, наблюдавший их в Тарту, и немецкий метеоролог Отто Иессе в Штеглице. Особенно заинтересовался удивительными облаками Иессе. Он и назвал их серебристыми. 30 июня Иессе тоже попробовал определить высоту серебристых облаков, применив, однако, весьма несовершенный метод, и получил 42 километра — величину, заниженную (как потом признал и сам Иессе) почти вдвое.
Одна из его многочисленных статей и заметок о серебристых облаках, опубликованная в журнале «Астрономише Нахрихтен» («Астрономические сообщения»), попала на глаза Цераскому...
Поделиться книгой: