Журнал «Вокруг Света» №08 за 1973 год

Босс предлагает мне стать токийским резидентом.

Направляюсь в Гонконг для встречи с Ромео».

Двухэтажный красный с желтым автобус, осторожно прокладывавший дорогу в потоке машин, напоминал флегматичного верблюда, невозмутимо вышагивающего по галдящему базару. Во всяком случае, двухэтажная коробка тянулась в уличной сутолоке Коулуна — материковой части Гонконга — не быстрей корабля пустыни и так же степенно: упругие рессоры придавали движению автобуса величавую плавность.

Пятнадцатиэтажный банк «Хонг Нин». Поток солнечных лучей будто высекал искры из стекла и металла разлапистых иероглифов рекламных надписей. Вывески китайских фирм, ресторанов, магазинов сталактитами свисали меж высоких стен домов, и автобус словно плыл по подземной карстовой реке, едва не задевая крышей разноцветные сосульки. Вот, наконец, и громадный красный круг с белой поперечной полосой. Тут, под рекламой гонконгского отделения нефтяной компании «Галф», автобус останавливается и нужно сойти.

Двадцать шагов вперед. Над головой белые трубки — вечером по ним побежит неоновый огонь — сложены на голубом поле в китайскую и английскую надписи: «Аптекарские товары «Уорлд». Это здесь. Стеклянные двери автоматически раздвинулись, стоило наступить на ребристый резиновый коврик перед входом, и беззвучно закрылись за спиной.

— К вашим услугам, сэр. — Молодой китаец за длинным, во всю ширину помещения, прилавком наклонил голову и застыл в услужливом поклоне. Его английское произношение было безупречным.

— Нет ли у вас секонала, расфасованного по двенадцать таблеток в пачке?

— Могу предложить расфасовку по десять таблеток. Какой секонал желаете — американского или японского производства?

Китаец точно ответил на пароль и ждал отзыв.

— Мне нужен секонал японского производства фирмы «Ёкояма сэйяку».

Китаец удовлетворенно кивнул.

— Прошу присесть. Вот здесь. — Он указал на кресла у низкого столика перед прилавком. — Извините, придется чуть-чуть подождать. — И исчез за дверью, которая вела внутрь аптеки.

Тихо гудел встроенный в окно кондиционер. Застекленные матовые дверцы высоких и узких шкафов, занимавших стены, еле заметно вибрировали. По телу, распарившемуся в банной духоте улицы, пробежал озноб. В комнате действительно прохладно. Или, может, сдают нервы? Спокойно, спокойно. Хотя спустить предохранитель на пистолете все же не мешает.

В глубине аптеки скрипнула дверь. Показался молодой китаец.

— Пожалуйста, сюда. — Китаец придерживал рукой открытую дверь. — Вас ждут.

За дверьми стоял человек, национальную принадлежность которого определить было невозможно: смуглый, широкоскулый, с раскосыми глазами, типичный выходец из южного Китая, из Гуандуна, но высокий и стройный, словно скандинавский горнолыжник.

— Ромео, — коротко представился он.

Из Гонконга — в Токио. От Оцу для Ко: «Встретился с Ромео. Получил от него схему связей токийской резидентуры, пароли, имена и адреса курьеров — доставщиков золота и подпольных торговцев в Японии. Кроме Гонконга и Анкориджа, налажена доставка товара из Тайбея, Бангкока и Нью-Йорка. Подготавливается новый маршрут из Женевы».

Газета «Токио симбун», вечерний выпуск: «В результате успешного рейда полиция полностью очистила район Токио от подпольных торговцев золотом. Арестовано 56 человек. За три последних года они тайно продали в Японии золота на 6,6 миллиарда иен. Этой суммы хватило бы для того, чтобы полностью удовлетворить требование учителей государственных средних школ об увеличении им заработной платы».

Из Токио — в Гонконг. От Ко для Оцу: «Сообщите в Бейрут, что Цуй Цзы-хуа выдал полиции всех японских курьеров и подпольных торговцев и что сеть нужно создавать заново. Мы подберем для этого наших людей. Сообщите также, что связи с Тайбеем, Бангкоком, Анкориджем, Нью-Йорком провалены. Осталась связь только с Гонконгом. Нам легче уследить за одним каналом контрабанды. Обвините Ромео в нечестности: скажите, что из Японии он вывез не два с половиной миллиарда иен, как доложил Боссу, а три с половиной».

Из Гонконга — в Токио. От Оцу для Ко: «Бейрут согласен, как на временную меру, на один канал доставки золота в Японию — из Гонконга. Босс настаивает, чтобы я стал токийским резидентом».

— Так кто это, ты думаешь, был?

— Ян У, лис-оборотень.

— Не валяй дурака, старик!

— Я говорю правду. Это был Ян У, лис-оборотень.

— Слушай, старик, перестань морочить мне голову. Сказочку про Ян У я знаю с детства. Говори, что видел!

— А вы, господин, случаем не из полиции?

— Из какой полиции! Из газеты я, из «Эйшн уикенд». Вот корреспондентская карточка.

— Читать не умею, господин. Кое-что я мог бы, конечно, рассказать, да когда трезв, мысли путаются...

— Бармен! Виски — старику, мне — пива!

— Вы помните, господин, лис-оборотень Ян У пришел однажды к красавице Цуй-цуй? Мужской голос в комнате госпожи услыхала служанка — она подслушивала у двери. Служанка вбежала в комнату, но Цуй-цуй была одна. Удивленная служанка вышла. За дверью опять голос мужчины! И шаги тяжелые по комнате госпожи. Служанка — снова в комнату. Никого. Цуй-цуй сидит перед зеркалом, спокойно волосы расчесывает... Так вот, красавица Цуй-цуй живет здесь, над баром.

— Старик, ты, видно, не только темный, но и слепой! Шлюха со второго этажа такая же красавица Цуй-цуй, как ты — мисс Гонконг.

— Мысли путаются, господин...

— Бармен! Еще виски!

— Я сам провел его на второй этаж, к красавице Цуй-цуй. Ноги у него длинные, сам высокий, а обличьем — наш, из Гуандуна. Оставил его у Цуй-цуй и присел за дверью. Чтоб свою долю получить, когда от Цуй-цуй уходить будет. Голос его слышал: спорил он с Цуй-цуй, что ли, или, может, ругался с ней. Потом — тишина. Подождал, подождал, да и отворил дверь. Цуй-цуй сидит перед зеркалом, спокойно волосы расчесывает. Посмотрел — в комнате никого. За окно выглянул — волны внизу, под сваями, плещутся. Все вроде спокойно кругом. «Ты чего, старик? Кого ищешь? — спросила Цуй-цуй. — Одна я. Почему гостей не приводишь?» Тут-то и догадался: то Ян У, лис-оборотень был...

Из Гонконга — в Токио. От Оцу для Ко: «Приказание Босса убрать Ромео выполнил. Бейрут поручил мне с двумя курьерами из гонконгской резидентуры доставить в Японию партию слитков — 23 килограмма. Жду ваших указаний».

Из Токио — в Гонконг. От Ко для Оцу: «Отправляйтесь самолетом до Манилы. Оттуда на японском сухогрузе «Кодзи-мару» следуйте в Японию. Капитан судна нами предупрежден. В десяти милях от Хамамацу, префектура Сидзуока, пересядете в яхту, которая выйдет навстречу сухогрузу. На берегу попадете в засаду. Курьеров со слитками арестуют, вам же надлежит скрыться, чтобы играть роль токийского резидента. Во избежание несчастного случая во время перестрелки наденьте ярко-желтую куртку или плащ — этот цвет хорошо виден издалека».

Старший инспектор Хироси Окано приподнялся из-за камня и огляделся. Безлюдная бухта, пустынное в этот ранний час море. Тишину нарушал лишь плеск волн, ласкавшихся к скалам да редкие сигналы далеких автомобилей на шоссе за подковообразным холмом, окаймляющим бухту. Полицейские хорошо укрылись среди загромождавших берег валунов, и с моря их не заметить.

Минуты ожидания тянулись, как недели, и чтоб занять себя, старший инспектор еще раз проверил обойму в своем «вальтере», потер рукавом поверхность ствола пистолета. Он привык к надежному и удобному «вальтеру», не расставался с ним много лет, хотя и мог поменять на новое, более современное оружие.

Вот, наконец, и яхта. Под косыми лучами утреннего солнца треугольный парус отливал золотом. Парус приблизился, стал слышен скрип снастей, четко обрисовывались фигуры — одна у руля, две в середине яхты, у мачты, четвертая, в ярко-желтой куртке, — на носу. В нескольких метрах от берега яхта, развернувшись боком, остановилась и мерно закачалась на пологой волне. Трое спрыгнули в воду — она доходила им до колен — и, высоко поднимая ноги, чтобы не слишком шуметь, побрели к скалам. Яхта развернулась снова, быстро пошла вдоль берега и скоро потерялась из виду. Трое вышли на берег и тот, что был в желтом, дал знак двигаться к холму — за ним пролегало шоссе, но сам отстал, напряженно всматриваясь в валуны. Старший инспектор поднял пистолет, тщательно прицелился в ярко-желтую куртку, отчетливо видную на фоне черных камней, и нажал на спуск.

Выстрел был сигналом для полицейских. Как в театральной сказке, ожили камни, превратились в людей в серой униформе, и двое контрабандистов очутитились в их кольце. Старший инспектор кинулся к тому месту; где упала ярко-желтая куртка. Никого. Только цепочка окропленных кровью следов уходила в море...

...Выстрела он не слышал, почувствовал лишь: что-то ударило и обожгло грудь. Инстинктивно он бросился к воде и, почти не подняв брызг, сполз за длинный камень, который, как волнорез, уходил в море. Волна накрыла его плечи, обдала брызгами голову и руки, распластавшиеся на отлогом боку камня, обращенном к морю.

Когда сознание вернулось, и он с трудом выбрался на берег, там было пусто и безмолвно. Голова кружилась, и он часто падал на острые камни, на мокрую жесткую гальку, и тупая боль сковывала грудь и спину. «Только бы добраться до шоссе! — пульсировала в сознании мысль. — Только бы добраться до людей и связаться с Ко!»

Протекло немало часов — так по крайней мере казалось его ногам и избитому о камни телу, — а он все еще брел, падая и поднимаясь, и холм не становился ближе. Он достиг холма ночью, долго карабкался к вершине. А оказавшись наверху и увидев, что до шоссе со светлячками-автомашинами еще столько же, сколько он преодолел, понял: это расстояние ему уже не под силу. У подножия холма он заметил приземистое темное строение. «Отлежусь там», — решил он и скатился вниз.

Из рапорта старшего инспектора начальнику Токийского полицейского управления: «...В связи с достижением предельного возраста — 55 лет — прошу уволить меня в отставку с выплатой полагающегося выходного пособия. В отставке намерен заняться коммерцией...»

Из иммиграционной карточки, заполненной в полиции Гонконга:

Фамилия — Окано.

Имя — Хироси.

Национальность — японец.

Цель приезда — коммерция. Источник доходов — фирма «Аптекарские товары «Уорлд», Коулун.

Из письма, адресованного в Бейрут Боссу. Написано на фирменном бланке «Аптекарские товары «Уорлд», Коулун, Гонконг».

«...Моя преждевременная смерть не принесет Вам пользы. В Японии мною создана отлично законспирированная сеть. Я подготовил надежных людей, способных выполнять обязанности курьеров. Развертывание Вами в Японии собственной сети потребует много времени и повлечет финансовые потери. Поэтому Вам выгоднее сотрудничать со мной, чем искать способ устранить меня. Последняя партия золота — 23 килограмма — реализована. Перевожу на Ваш счет 3 910 000 иен. Это причитающаяся бейрутскому центру часть выручки...»

Из стенограммы пресс-конференции в Токийском полицейском управлении:

«Вопрос газеты «Токио симбун». По сведениям из министерства финансов, в Японию во все возрастающих количествах ввозится контрабандное золото. Что делает полиция для борьбы с преступным подпольем?

Ответ начальника управления. Сеть доставщиков контрабандного золота и торговцев так умело законспирирована, что мы, к сожалению, до сих пор не можем ее обнаружить. Несмотря на ужесточение таможенного контроля, золото по-прежнему доставляется в Японию. Чувствуется, что подпольем руководит опытная рука. Она действует из Гонконга...»

Владимир Цветов

Встречь Солнцу

...Встречь Солнцу идучи, я пошед из Енисейского острогу служить тебе, великому государю, всякие твои государевы службы и твой государев ясак збирал на великой реке Лене и по иным, дальним сторонним рекам в новых местах — на Яне, и на Оемоконе, и на Индигирке, и на Алазейке, и на Ковыме, и на Анандыре (1 Здесь и далее в курсивном тексте написание дано по подлиннику. (Прим. ред.)) реках — без твоего государева денежного и хлебного жалования, свои подъемы. И будучи же на тех твоих государевых службах в те многие годы всякую нужу и бедность терпел, и сосновую и лиственную кору ел, и всякую скверну приимал — двадцать один год...

Из челобитной Семена Ивановича Дежнева

Шел семнадцатый век. Пережила Русь голод великий, Лжедимитрия первого, Тушинского вора и разор шляхетского нашествия.

Из пожженных городов и весей уходили люди в поисках лучшей доли на Дон, хоронились в низовьях Волги и Яика, вливались в вольные казачьи круги. Показачившись , многие двигались дальше — в Сибирь, откуда, как и с Дону, беглых крестьян не выдавали их прежним вотчинникам и помещикам. Из северных русских городов уходили за Камень (Уральский хребет). В Западной Сибири эти человеческие реки сливались в один неудержимый поток, стремившийся встречь Солнцу . Закреплялись на крутоярах сибирских рек острожками и дружинными погостами, надоминающими о друзьях-товарищах, навеки оставшихся в мерзлой земле, открытой и положенной на чертеж неподъемными трудами .

В 1620 году землепроходец-помор Пенда открыл Енисей, а в 1625 году — реку Лену. В 1628 году с верхнего Енисея на Лену пробился прославленный землеописатель и ведомый звездочетец Василий Бугор. В 1632 году казачий сотник Петр Бекетов заложил на Лене острог, названный Ленским; через несколько лет этот острог был перенесен в другое место. Впоследствии на его основе вырос город Якутск. В 1633 году открыл Иван Ребров реку Яну; не позднее 1635 года он же открыл Индигирку. В 1636 году Енисей Юрьев Буза достиг устья реки Оленек.

В 1643 году Курбат Иванов впервые описал озеро Байкал. В том же году Василий Поярков, открыв и обстоятельно изучив полноводный Амур, положил на карту Татарский пролив и остров Сахалин. В 1643 году Михайло Стадухин, лихой казак и забубённая головушка, открыл реку Колыму и построил в ее низовьях Нижне-Колымское ясачное зимовье. Осталось совершить еще одно великое открытие — последнее, прекраснейшее и... труднейшее: дойти до северо-восточного края Азии и, доказав, что она нигде не соединяется с Америкой, открыть северо-западный берег Нового Света. Совершить это довелось Семену Ивановичу Дежневу.

Сначала он нес казачью службу в Тобольске и в Енисейске, но ему не хотелось однообразно служить в обжитых местах Сибири. Щедрое мужество и природная любознательность влекли его в неведомые земли. В составе отряда

Петра Бекетова прибыл Дежнев на Лену. Служба в Якутске была тяжелой. Будучи рядовым казаком, Семен Иванович в год получал 5 рублей деньгами и... 1,75 пуда соли. Но и это скромное жалованье выплачивалось столь нерегулярно, что Дежневу приходилось подниматься собою , влезать в долги, в свободное от службы время заниматься пушным делом и обзаводиться хозяйством. И в то же время Дежнев добросовестно изучал мореходную науку, внимательно перечитывал старинные лоции и мироописания, подолгу рылся в делах воеводского правления и Якутской приказной избы, переписывая и сопоставляя бесчисленные отписки, дневники, челобитные, ведомости, расспросные речи, написанные бывалыми путешественниками или записанные с их слов подьячими. Летом 1640 года Семен Иванович обследовал реки Тату и Амгу, составив пространное описание и положив на чертежах кусочек Сибирской земли, по площади не уступавший Франции, а затем собирал ясак в округе Средневилюйского ясачного зимовья (Оргутской волости). В декабре 1640 года Дежнев был направлен на реку Яну в составе отряда из семнадцати человек под началом Дмитрия Зыряны. В поход на Яну Семену Ивановичу тоже пришлось снаряжаться на свои средства. «И я, — писал он впоследствии в челобитной на имя царя Алексея Михайловича, — для твоей государевой службы купил две лошади, дал 85 рублей, и платьишко, и обувь, и всякой служебной завод, покупаючи в Якутском остроге у торговых и у промышленных людей: стал подъем мне, холопу твоему, больше 100 рублев» .

Зимний поход 1640—1641 годов на Яну прошел успешно. Казаки собрали несколько сот соболей. Дежнев с горсткой товарищей отвез ясак в Якутск.

Сдав ясак в Якутскую приказную избу для отправки в далекую Москву (в «Соболиную казну» Сибирского приказа), Дежнев стал готовиться в новый поход. На сей раз он в составе партии казаков под начальством Михаила Стадухина направился на реку Оймякон, в район, который теперь известен как самое холодное место северного полушария Земли Населения на Оймяконе не оказалось, и Семен Иванович Дежнев записал 7 июня 1642 года : «...а на Емоконе жити не у чево, никаких людей нет, место пустое и голодное» .

С Оймякона казаки перебрались на реку Мому, а в июне 1643 года спустились вниз по Индигирке и вышли на коче в Северный Ледовитый океан. Там Дежнева его сотоварищи признали головным кормщиком за великое искусство судовождения и знания, почерпнутое из рукописных мироописаний и уставных книг и записок бывых старателей дела морского .

Река Индигирка обследована. Кочи Дежнева вышли в Ледовитый океан. Что дальше? Из рассказов местных жителей казаки еще раньше узнали о других реках, протекавших восточнее Индигирки (в частности, о реке Алазее). Отряд Стадухина при кормщике Дежневе осенью 1643 года прошел на коче из. устья Индигирки в устье Алазеи. Здесь стадухинцы встретились с отрядом Зыряны, прибывшим сюда морским путем несколько ранее. Объединившись и, по русскому обычаю, поделившись скудными припасами, казаки стали думать о морском походе на Колыму, о существовании которой они узнали от юкагиров, населявших эту часть Восточной Сибири.

После зимовки, летом 1644 года группа казаков во главе с Михаилом Стадухиным благополучно добралась по морю до Колымы. Сюда же сухим путем пришел и Дежнев, переживший в дороге множество опаснейших приключений. В устье Колымы был основан Нижне-Колымский острог, который вскоре стал центром и, главное, опорным пунктом дальнейших поисков на крайнем северо-востоке Азии.

Богатый соболем Колымский край быстро привлек внимание сибирских промышленных людей. Между Леной и Колымой стало развиваться постоянное морское судоходство. Нижне-Колымский острог вскоре превратился в торгово-промысловый центр северной части Восточной Сибири. В нем ежегодно устраивались ярмарки, на которых продавались меха и кожи, хлеб и соль, сукно и холст, походное и воинское снаряжение: топоры-ледорубы, звездочетные палки (астролябии) и прославленные поморские маточки (корабельные компасы), подзорные трубы и зажигательные стекла, пищали, мушкеты, карабины и пистолеты, прутковый свинец, пули и порох, мечи, шпаги, сабли и прочее клинковое оружие. И, оснастившись всем необходимым, вновь уходили дружины землепроходцев в неведомые еще края.

В 1646 году казаки узнали о вельми дальней Анандырь-реке , прибрежные леса которой были богаты соболем, а устье рыбьим зубом, и что находилась она за высокими горными хребтами, а удобнейший путь к ней лежит по Дышащему морю (Ледовитый океан).

Летом 1646 года промышленник Исай Игнатьев, родом из Мезени, с восемью спутниками вышел из устья Колымы в открытое море и поплыл на восток. Через двое суток коч оказался в губе зело приглубой . Возможно, это была Чаунская губа. Там русские встретились с чукчами. С изумлением смотрели чукчи на белокурых великанов, выходящих из чрева громадной деревянной рыбы с блестящими вещицами в руках. Обмен котлов и стальных ножей на моржовые клыки удовлетворил обе стороны; русские и чукчи расстались мирно и дружелюбно.

В Нижне-Колымском остроге сообщения Игнатьева о чукчах и (выменянные у них товары заинтересовали не только казаков и вольных промышленников, но и приехавших на ярмарку представителей московского купечества. Наиболее предприимчивым среди них оказался бывалый мореход Федот Алексеевич Попов, посланный в Северо-Восточную Сибирь великоустюжским купцом А. Усовым и его столичными родичами. К лету 1647 года Попов подготовил дальний морской поход для приискания новых землиц и моржовых лежбищ, для нахождения всеконечной реки Анадырь . В состав мореходной дружины, кроме самого Федота Алексеевича, входило шестьдесят два человека — пятьдесят своеужников , то есть таких промышленных людей, которые имели собственное охотничье снаряжение (ужину), и двенадцать покрученников — промышленников, не имевших своего промыслового заводу и огневого припасу в достатке и нанявшихся (покрутившихся) Попову за две трети будущей добычи.

Человек большого ума, Федот Попов понимал, что подготовленное им путешествие имеет общегосударственное значение, и поэтому попросил властных людей Нижне-Колымска включить в ту хоробрую дружину морского дела старателей опытного служилого человека для точного описания новых земель и организации сбора ясака. Узнав об этом, Дежнев, давно мечтавший дойти до последнего носу Сибирской земли, подал челобитную с просьбой назначить его головным кормщиком и государевым оком того неблизкого морского промыслу . Ходатайство его было уважено, и Семен Иванович, как законный представитель государственной власти и мореходец великого разумения и преизбыточного книжного знания , сразу же занял руководящее положение в отряде Федота Алексеевича Попова.

Летом 1647 года четыре коча вышли из Нижне-Колымского острога в Дышащее море . Восточно-Сибирское море в 1647 году оказалось покрытым непроходимыми льдами, и мореходы после ожесточенной борьбы с торосами и преогромными ледяными горами, аки стены до неба путь преграждающими , вынуждены были вернуться в Нижне-Колымск.

Неудача не разочаровала землеискателей. На следующее лето,

20 июня 1648 года, они направились в море на шести кочах. Дежнев по-прежнему был начальником. Кочи он подготовил к новому плаванию с учетом суровых уроков предыдущего неудачного морского похода. Семен Иванович снабдил все суда землеописательными, мореходными и звездочетными приборами, знаменами для дневной и ракетами для ночной сигнализации, пушечным порохом и минами для взрывания льдин и ледяных гор. Трюмы кочей наполнились снедью, закупленной в Нижне-Колымске рачительным Федотом Поповым, и промысловым и военным снаряжением. В качестве противоцинготных снадобий дежневцы пользовались испытанными поморскими средствами — клюквенным соком и морошкой. К шести судам Дежнева в устье Колымы самовольно присоединился седьмой коч, на котором находилось человек тридцать отчаянных сорвиголов под началом Герасима Анкудинова. Скрепя сердце принял Дежнев в свое мореходное содружество выше меры дерзких анкудиновцев. И побежали по малольдистому тем летом морю семь кочей, на которых уплывали в бессмертие девяносто два человека.

Больших скоплений морского льда не было ни в Восточно-Сибирском, ни в еще не вспаханном ничьим корабельным килем Чукотском море. Вдоль берега тянулась на восток узкая полынья, по которой, то пользуясь попутным ветром, то искусно лавируя против встречного воздушного потока, продвигались вперед русские мореходы, возглавляемые казаком, превзошедшим все поморские тонкости и лодейные хитрости . Но Северный Ледовитый океан оставался океаном и к тому же Северным и Ледовитым, и никакое искусство кораблевождения не могло избавить флотилию Дежнева от превратностей морской стихии. К северу от незнаемого еще мореходами пролива между Азией и Северной Америкой настигла кочи Дежнева жесточайшая буря. Во время этой бури два коча разбились о матерые льды, а их команды, чудом спасшиеся на хрупких лодчонках или добравшиеся до берега вплавь, впоследствии погибли в стычках с коряками, умерли с голоду. Остальные пять кочей разъединились в начале сентября, когда на море пал густой туман. Крайнюю восточную оконечность Евразии, прозванную Дежневым «Большим Каменным носом», а теперь известную под его именем, 20 сентября обогнули только три коча. Возглавляли их Семен Иванович Дежнев, Федот Алексеевич Попов и Герасим Анкудинов. Два других коча проследовали к берегам Аляски.

Дежнев сжато, но красочно описал многие географические особенности северо-восточной оконечности Азии.

Большой Каменный нос , по словам Семена Ивановича, вышел в море гораздо далеко, а живут на нем чукчи добре много, против того же носу на островах живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губы по два зуба немалых костяных . О своем пути Дежнев писал: «А с Ковыми-реки итти морем на Анадыр-реку, и есть нос, вышел в море далеко... а против того носу есть два острова, а на тех островах живут чукчи, а врезываны у них зубы, прорезаны губы, кость рыбей зуб, а лежит тот нос промеж сивер на полуношник, а с Русскую сторону носа признака: вышла речка, становье тут у чухоч делано, что башни, из кости китовой, и нос поворотит кругом к Онандыре-реке подлегло...»

Таким образом, Дежнев видел чукчей и их яранги из пластин китового уса на берегах крайнего в Азии мыса, а на двух островах, впоследствии получивших имена Ратманова и Крузенштерна, — эскимосов, употреблявших в качестве украшений зубатые костяные втулки, вставленные в прорези нижних губ. Он верно обрисовал местонахождение самого мыса и положение его по отношению к устью реки Анадырь. Дежнев ясно представлял значение своего великого открытия. Так, в одной из челобитных он указывал, что первым в мире совершил со своими товарищами путешествие по Великому море-окиану, которое простирается от Колымы до Надыря . И это действительно было первое плавание русских (и вообще европейцев) в северной части Тихого океана!

Новая буря разбила судно Анкудинова. Команда перебралась на судно Попова. В проливе между Азией и Америкой экспедиция продолжала плавание уже на двух кораблях... Судно Дежнева пристало к берегу Олюторского полуострова значительно южнее реки Анадырь. Еще дальше, на Камчатку, загнал лютый шторм коч Попова...

Великий морской поход окончился. Дежнев с двадцатью четырьмя спутниками отправился на поиски реки Анадырь сухим путем. И мы шли , вспоминал Дежнев о подвижническом путешествии горстки изнуренных и израненных смельчаков по ледяной тундре и недоступным горным хребтам, все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы и... через десять недель попали на Анадырь-реку близко моря .

Первая зимовка досталась дежневцам тяжко, половина их погибла от голода и цинги: К весне 1649 года в живых осталось двенадцать человек. На лодках, выдолбленных из плавника, эти мужественные люди с Дежневым во главе после ледохода поднялись вверх по реке Анадырь, построили в ее верховьях Анадырский острог и стали каждое лето промышлять заморный рыбий зуб .

Когда в Анадырском остроге скопилось много пушнины и сотни пудов рыбья зуба , Дежнев счел цель своего пребывания в открытом и обследованном им крае достигнутой и начал хлопотать о присылке смены и о разрешении вернуться в Якутск. Смена явилась только в конце 1659 года, а на следующий год Семен Иванович с группой промышленников перешел через Анюйский хребет на реку Колыму, покинутую им на двенадцать лет.

Зимовка на Колыме, плавание к Солнцу спинушкой из устья этой реки в устье Лены, еще одна зимовка в Жиганском остроге и, наконец, столица Восточной Сибири — Якутск — таковы этапы возвратного путешествия Семена Ивановича Дежнева. В Якутск он доставил костяную казну .

С этой кладью Дежнева направили в Москву, куда он прибыл в январе 1664 года. В Москве, в Сибирском приказе Семен Иванович выхлопотал себе жалованье скудное — за многие годы беспорочной службы в Восточной Сибири. Царь Алексей Михайлович приказал, а бояре приговорили за ево верные службы, и за открытия неведомых землиц, и за прииск рыбья зуба, за кость, и за раны (девять тяжелых ран и десятки мелких поранений! — В. П.) вместо сотника поверстать в атаманы.

Вернувшись в Сибирь атаманом, Дежнев семь лет служил в зимовьях на Оленеке, Вилюе и Яне. В декабре 1671 года он вторично приехал в Москву из Якутска. В Москве семидесятилетний Дежнев заболел... В 1673 году подьячий Сибирского приказа записал на триста семьдесят седьмом листе тысяча триста сорок четвертой книги приказного делопроизводства: Семен Дежнев во (7) 181 году на Москве умре, а оклад его в выбылых...

В. Прищепенко

Хан-Халиль золотой

Каир переполнен солнцем. Островки тени редки, как рассыпанные монеты. Стены домов нагреты так, что от них исходит и запруживает улицу зыбкое марево. Острые карандашные лучи солнца достают всюду. Кажется, единственное место сейчас, где можно укрыться от всплывшего над городом солнца, — это старый каирский квартал Золотого базара. Сразу же вспоминаю, что там в кофейне «Фишауи» воду всегда приносят в холодных, голубоватых, словно снятых со льда стаканах.

Квартал Золотого базара — Хан-Халиля расположен почти в том месте, откуда, по преданиям, начался современный Каир. Чуть дальше, в десяти минутах ходьбы начинаются бурые холмы Мукатамма, за ними — до самого Красного моря — пустыня. На границе города и пустыни, почти над самым Золотым базаром, вознеслась каирская цитадель — крепость, построенная еще Саладином в двенадцатом веке. Ниже, у подножия холма и цитадели, начинается квартал университета Аль-Азгар — твердыни ислама. Хан-Халиль по сравнению со своими соседями скромен, одноэтажен, чуть дряхл. Но только на взгляд непосвященного...

По узенькой улочке я медленно поднимаюсь к сердцу Хан-Халиля. Голова кружится от резкого и пряного запаха. Этот ряд торгует пряностями, посудой, тканями, домашними мелочами. Это «чистилище» Золотого базара; пройти через него нелегко, но обязательно. Суетится толпа, но толкучки как таковой здесь нет — «черный рынок» вынесен за пределы Хан-Халиля, очевидно, в знак того, что даже «черные бизнесмены» признают свое поражение в споре с Золотым базаром. На Золотом базаре можно найти любую мелочь, нужную человеку, но сотворенную честным и возвышенным трудом, — от коллекций старых марок и потерявших форму монет до подшивок газет начала двадцатого века и бриллиантов.

Совсем рядом с главной улочкой Золотого базара сгрудились с десяток лавок, заваленных изделиями из золота. Лавки не пользуются популярностью, на некогда броских их витринах осела густая пыль. Скучающие торговцы лениво следят, как плывет толпа мимо их дверей. Но попробуйте остановиться около потускневшего стекла — из ленивого и флегматичного наблюдателя купец превращается в любезного и настойчивого продавца. Вот он ударил в ладоши, крикнул мальчишке, чтобы господину принесли чай. Господин не хочет чаю? Тогда, может, кофе? Или янсун с корицей? Сквозь пелену самоотверженнейшей любезности на вас глядят жесткие глаза, в которых можно прочитать только одно — купи, купи, купи. На улице около лавки пристанет мальчишка с цепочками из медной или другой проволоки. Цепочки сделаны так тонко и чисто, что просто диву даешься. А мальчишка твердит уныло: «Десять пиастров, десять пиастров, восемь пиастров (это вы отходите), пять пиастров (вы уже ушли)». Так переплелись на Хан-Халиле талант и торгашество, искусство и чувство нестерпимого голода.

Но пора свернуть направо, на главную улочку Хан-Халиля. Остается за спиной бушующее море света — тот момент, о котором я мечтал. У ног плещется тень, озеро прохладной тени. Улочка так узка, что крыши лавок и магазинов будто сомкнулись. Поражает почти торжественная тишина. Час еще не торговый, покупателей мало, только гибкие слуги в длиннополых галабеях разносят на медных, натертых до блеска подносах воду, кофе, чай. Но теперь я забываю, что хочу пить. Узкие витрины уже открыты — кажется, что камни за стеклами еще не разгорелись, еще спят: спокойный, прозрачный топаз; безмятежная, как небо, бирюза; коралл, как красные засыпающие скалы на Красном море; застывшие слезинки жемчуга; александрит ленивого морского цвета.

Однажды я видел, как пожилой египтянин, все лицо которого было изборождено морщинами, принес и вывалил на полированный прохладный прилавок ювелирного магазина серый песок. Отряхнул мешочек и стал ждать, пока хозяин не разгладит пирамиду песка по прилавку. В песке заголубели то точки, то камешки — синайская бирюза. Бирюза родится в грубой породе иногда тоненькой прожилкой, а иногда и тяжелой каплей. Цвет ее разнится — от почти белого до густо-голубого. Бирюза Египта считается — после иранской — лучшей в мире. Купец достал увеличительное стекло и смотрел, нет ли трещин в бирюзе, потом убрал стекло в кармашек пиджака и предложил человеку некую сумму. Тот покачал головой. Открылась дверь на улицу, пахнуло приглушенным зноем. Щелкнул, включившись, воздушный кондиционер. «Малёш, — сказал поджарый купец, — гово хайги» («Ничего, он еще придет»).