Помоги проекту - поделись книгой:
На «подвыявление» уходит минут десять. Наконец наступает полная ясность. Оказывается, что под курганом не одно захоронение, а целых три!
Едва рабочие начали снимать первый штык засыпки, как лопата одного из них, заскрежетав, ударилась обо что-то твердое. Это «что-то» могло быть и обычным камнем и ценной находкой.
На раскопках скрежет лопаты воспринимается как сигнал тревоги. Только с той разницей, что обычно по сигналу тревоги люди все делают быстрей, а на раскопках, наоборот, начинают работать втрое медленней.
Так и сейчас. Рабочий осторожно вынул из земли лопату и отошел в сторону. А Миша, вооружившись шпателем и кисточкой, опустился на колени возле подозрительного места. Осторожно, сантиметр за сантиметром, начал он вскапывать землю. Шпатель на что-то наткнулся. Тогда в дело вступает мягкая кисточка. Из земли показалась закраина глиняного горшка с мелкими вдавлинами, образующими орнамент.
— Иван Васильевич, бронза!
Начальник экспедиции, оказывается, давно сидит рядом с Мишей на корточках. Он уже определил, что это бронза, и притом ранняя. Сосуд явно относится к ямной культуре — началу третьего тысячелетия до нашей эры. Что и говорить, удача!
Рабочие снова берутся за лопаты, но через минуту опять слышится скрежет, теперь уже в южной стороне траншеи. На этот раз из земли постепенно появляется большой — до 30 сантиметров в высоту — остродонный сосуд с прямой шейкой, опоясанной орнаментом.
Лопаты медленно погружаются в мягкую землю и выбрасывают ее в траншею. Миша провожает каждую из них взглядом. То и дело он нагибается, поднимая кусок сгнившего дерева. Это остатки толстых плах, которыми перекрывалась могила сверху. Они сгнили и обрушились вниз.
Когда яма углубилась сантиметров на восемьдесят, Миша спустился в нее. Вот-вот должен был показаться скелет, требовалась особенная осторожность. Обычно в то время хоронили головой на восток. Миша разгребает засыпку у восточной стенки ей — из земли выглядывает матовая поверхность черепа.
Теперь нетрудно представить, как расположен в яме. Хоронили тогда, строго придерживаясь правил: погребенный должен лежать на спине, ноги согнуты в коленях, руки вытянуты вдоль туловища. Но прежде чем взяться за расчистку скелета, необходимо проверить, нет ли рядом вещей.
Миша тщательно просматривает землю горсть за горстью. В захоронениях эпохи ранней бронзы вещи встречаются очень редко. И все же, пока раскопки не закончены, не потеряна надежда найти что-то новое, интересное и важное.
У изголовья пусто. Но в северо-восточном углу траншеи шпатель ударяется о твердое. Взрыхленная земля сметается кисточкой: показался пест из серого песчаника.
Миша еще более замедляет работу. Встречаются одна, две бараньи ножки (родственники позаботились, чтобы погребенный имел пищу). Недалеко от северной стенки еще одна кость. Но что это?! Миша откладывает в сторону инструмент и неторопливо закуривает: наступил именно тот момент, когда у археолога «дрожат руки». Мелькнувшее «что-то» — это окислившаяся бронза. Редкая находка в погребениях ямной культуры. Прежде чем приступить к работе, требующей особенной осторожности, лучше всего отдохнуть, успокоить нервы.
Через несколько минут Миша снова берется за дело. Яма большая, и, опершись на локоть, он почти лежит. Шпатель и кисточка — в стороне. Он осторожно взрыхляет землю тонким лезвием перочинного ножа и сдувает ее. Зеленая полоска ширится, пока не проступает полностью копьевидный бронзовый нож. А для полного счастья археолога рядом с ним лежат точильный камень из песчаника и кусок плотного прозрачного кремня.
Казалось бы, что еще желать археологу? Часто и в десяти курганах не обнаружить столько вещей. Но вскоре Миша находит еще один, третий сосуд. Возле него какие-то кости, посыпанные краской. На них Миша уже не обращает особого внимания. Пора начинать самую сложную часть работы — расчистку скелета. Премудрость ее в том, чтобы не стронуть с места ни одной, даже самой маленькой косточки. Добиться этого можно, лишь хорошо зная анатомию.
Наконец все готово. На дне ямы лежит скелет взрослого мужчины. На грудной клетке — часть кабаньего клыка.
Погребение долго фотографировали, зарисовывали — все целиком, затем каждую часть в отдельности.
Иван Васильевич особенно заинтересовался костями, посыпанными краской. Их оказалось восемь: трубчатые косточки ножек птиц. Самая крупная — сантиметров двенадцати в длину, самая маленькая — чуть больше пяти сантиметров.
Может быть, это тоже пища для усопшего, как и ножки баранов?.. Нет! Срез каждой кости очень ровный, аккуратный, боковые стенки отшлифованы. Очевидно, они представляли ценность для погребенного, ведь именно эти кости были посыпаны красной краской для большей сохранности. Но каково же их назначение?
Начнем с легенды. Она посвящена богу Пану, покровителю природы и пастухов.
Пан родился с длинной бородой, козлиными рогами и копытами. Он не остался с богами на Олимпе, ушел в просторные долины и там пас свои стада.
Однажды увидел Пана златокудрый Эрот, пустил в него стрелу. В тот же день встретил Пан в лесу прекрасную нимфу Сирингу и влюбился. Хотел он подойти к красавице, но, испугавшись уродливого бога, она убежала. Природа помогла влюбленному Пану, путь нимфе преградила река. Но едва он протянул руки, как мольбам нимфы внял бог реки, и вместо Сиринги Пан обнял гибкий, тихо шелестящий тростник.
Долго стоял на месте влюбленный бог, вздыхая и тоскуя. В нежном шелесте тростника он слышал голос прекрасной нимфы. Срезал тогда Пан несколько тростинок и, скрепив их воском, сделал сладкозвучную флейту. В память о прекрасной нимфе назвал он эту флейту сирингой. С тех пор Пан любит играть в уединенье лесов на флейте сиринге, оглашая нежными звуками окрестные горы...
Древние скульпторы изображали Пана с его флейтой — восемь неравных по размерам трубочек, скрепленных между собой. И вот они, восемь неравных костяных трубок, найденные при раскопках в могиле. Значит, это и есть флейта сиринга, или, как ее начали называть позже, флейта Пана!
Возникновение легенды специалисты относят ко второму тысячелетию до нашей эры, а флейта найдена в погребении третьего тысячелетия до нашей эры. Значит, на берегах Волги она звучала на тысячу лет раньше, чем в долинах Эллады была сложена о ней легенда.
Может быть, ученые докажут, что именно костяная волжская флейта послужила основой для древнегреческой легенды?
Все это дело будущего. А если говорить о настоящем, то оказывается, что флейта Пана до сих пор не снята с вооружения у музыкантов. В дни VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в газете «Советская культура» была опубликована статья «Зрелое мастерство». Профессор Л. Лавровский рассказывал о выступлении молодежи Румынской Народной Республики. В статье говорилось: «Домиан Лука, лауреат Всемирного фестиваля молодежи в Варшаве, владеет инструментом, непривычным для советского слушателя,— флейтой Пана».
Итак, пять тысяч лет звучат волшебные звуки этой флейты. Пожалуй, она самый древний из известных нам музыкальных инструментов и единственный, проживший такую долгую жизнь.
Лавы Толбачика
Осенью я и мои товарищ альпинист отправились к известному на Камчатке вулкану Толбачик посмотреть на его удивительные, волнистые, или, как их еще называют, «канатные», лавы.
Лава покрыла землю тяжелой броней, достигавшей шести-семи метров толщины. Семьсот пятьдесят квадратных километров пространства, некогда покрытого лесом, лежало под каменным панцирем. Остывая, лава собиралась в складки, трескалась. Холмы ее походили на черепах, широкие трещины напоминали каналы.
Поток лавы тек, как река, — не приходилось напрягать воображение, чтобы представить себе это. Вот корка, свернутая в трубу, — теперь она смахивала на жерло мортиры. Вот сквозная полость в лаве — тестообразную массу вспучивало газами, и они выдували такие полости и пустоты.
Вдали сверкал рафинадно-синий, в снежных позументах Толбачик — альма-матер всех этих диковин. Он действительно выглядел красавцем в своем белом убранстве на фоне оплавленных до черноты, почти обсидианового блеска лав, на фоне осеннего багрянца тайги, что необозримо простерлась справа и слева от кекуров.
— Посмотри, что это такое, — сказал мой товарищ. — Похоже на отпечаток дерева.
И верно: на выпуклой каменной волне явственно виден двухметровый отпечаток древесного ствола. Когда-то здесь потоком подшибло дерево, оно упало и, прежде чем успело испепелиться, оставило на веки-вечные великолепный оттиск коры.
Казалось, что мы нашли нечто из ряда вон выходящее. Между тем Марк Твен уже писал, что, путешествуя по острову Гавайя, он видел в одном месте лаву, которая хлынула в незапамятные времена на кокосовую рощу и сожгла ее дотла. Но роща оставила о себе память: там, где были стволы пальм, в лаве образовались цилиндрические отверстия, а стенки отверстий сохранили четкий рисунок коры. Все сучья, ветки и даже плоды запечатлелись на лаве «словно для того, чтобы грядущий охотник до курьезов природы мог впоследствии любоваться этими оттисками.
Кстати, я вспомнил, что вычитал в отчете известного зоолога П.Ю. Шмидта, проходившего по этой застывшей лаве в 1908 году, будто жители села Толбачик рассказывали об одной местной достопримечательности, посмотреть которую ему не удалось из-за отсутствия лошадей и проводника.
«Несколько ниже по реке Озерной, — писал П.Ю. Шмидт, — в нее впадает речка Кинцалха, которая не замерзает зимою, вероятно... из-за обилия ключей. Там... находится озеро, представляющее собою расширение реки, и в нем видны на дне вертикально стоящие деревья («окаменелые», как утверждают некоторые), как бы подводный лес. По мнению старосты, эти подводные деревья были сдвинуты в реку лавовым потоком при извержении».
Но найти это озеро нам не удалось. Сейчас меня интересовала другая достопримечательность местных лав — пещеры. В одной из таких пещер (точнее, тоннелей) жили, как говорят, первобытные камчадалы. Поэтому я не пропускал ни одного подозрительного углубления в лаве. Пещеры попадались, но — увы — все они имели вид медвежьих берлог.
...Возвращались мы по другому краю кекуров, в некотором удалении от рощицы трепетных березок, куда нам предстояло свернуть. И опять чуть ли не на каждом шагу встречались каменные диковины: то необычные завитки лавы, то вздутие, напоминавшее избушку с карнизом из окаменелых сосулек, то крутые лавопады. Они, эти лавопады, застыли в виде литых струй либо свились в фантастические каменные канаты.
Покидая эти места, я дал себе слово вернуться сюда, чтобы найти каменный подводный лес, чтобы проникнуть в тоннель, которому, говорят, и конца не видно. В общем чтобы побродить вволю по этим неповторимым склонам.
Новые страницы истории экспедиции Лаперуза
Все готово к отплытию. Доставлены на борт припасы, осмотрены и испытаны снасти, сделаны последние указания. На рассвете корабли французской экспедиционной эскадры покинут берега Камчатки.
А сейчас ночь. Осенний туман затопил чашу Авачинского залива, погасил редкие береговые огоньки и звезды холодного неба.
Уединившись в каюте, командор экспедиции граф Жан Франсуа Лаперуз склонился над картой... Долгие месяцы его скитаний легли на карту тонкой извилистой линией. Больше двух лет назад, 1 августа 1785 года, прощальный салют береговых батарей Бреста проводил фрегаты «Буссоль» и «Астролябия» в кругосветное плавание. Снаряженная эскадра должна обследовать тихоокеанские побережья Америки и Азии, острова Океании. Открытием новых земель в Тихом океане предполагалось укрепить морской престиж Франции. И если Лаперузу будет сопутствовать успех, то экспедиция — по научным и политическим итогам — должна превзойти достижения Джеймса Кука, прославленного мореплавателя Англии.
Двадцать пять месяцев плавания позади. Выполнена пока лишь часть обширной программы. Эскадре Лаперуза предстоит большое плавание к островам тропической Океании, а потом можно возвратиться в родную Францию...
Незаметно промелькнули недели отдыха в Петропавловской гавани. Французские моряки неожиданно встретили здесь, на глухой окраине России, радушный сердечный прием. Их хлебосольно угощали, помогли им в ремонте и оснастке кораблей, безвозмездно снабдили большим запасом провианта и топлива на дальнейший путь. Здесь, в Петропавловске, французы и русские шумно отпраздновали получение королевского указа о награждении Лаперуза чином адмирала и званием командора экспедиции. Французские и русские пушки салютовали в честь самого молодого адмирала Франции. Лаперуз записал в журнале: «Я уверен, что нигде и никогда не было оказано большего гостеприимства, чем нам».
И вот до отплытия всего несколько часов. Придвинув свечу ближе к бумаге, Лаперуз пишет письма во Францию, извещая морского министра маршала де Кастри и старых флотских друзей о делах экспедиции. И еще одно письмо пишет Лаперуз — в Петербург, к полномочному послу Франции при русском дворе, графу Людовику Филиппу де Сегюру:
«Господин граф!
Господин Лессепс, которого я имею честь адресовать Вам и которому я вручил мои пакеты для господина маршала де Кастри, расскажет Вам о нашем прибытии на Камчатку после долгого и тяжелого плавания. В ходе этого путешествия мы все еще подбирали колосья после обильной жатвы капитана Кука. Если бы мне было позволено объясниться более подробно, я не упустил бы ни малейшего события из нашего путешествия, но я могу отдавать отчет обо всем только маршалу де Кастри. Наша экспедиция представляет чисто научный интерес для всех морских наций Европы и только для России имеет реальную практическую пользу.
...Самый счастливый случай позволил мне встретить в Петропавловске господина Козлова-Угреина, правителя Охотска, совершившего в юности большое путешествие по северному краю и отлично знающего почти все побережье Камчатки. Я не мог бы в моей собственной стране, у моих лучших друзей, встретить более теплого приема, чем здесь, на Камчатке. У русских не было никакого приказа, касающегося нас, но они знали, что моряки являются гражданами всего мира. Для них было бы невозможно принять и своих соотечественников с большим гостеприимством, чем нас. Любая помощь, которую может дать эта отдаленная провинция России, была предоставлена нам в довольном количестве и с нас не взяли какой-либо платы.
...Если комендант Охотска господин Козлов-Угреин, правитель Камчатской провинции капитан Шмалев и комендант Петропавловска лейтенант Хабаров заслужат какое-либо награждение от русского двора за помощь, оказанную нам, — Вы окажете мне и всем участникам экспедиции самую великую услугу».
Под письмом стоит дата: «25 сентября 1787 года».
Фрегаты Лаперуза не достигли берегов Франции, флотилия пропала без вести. И лишь сорок лет спустя — в 1828 году — по останкам корабельного снаряжения с фрегатов «Буссоль» и «Астролябия», обнаруженным экспедициями Дюмон-Дюрвиля и Диллона на острове Ваникоро (в группе островов Санта-Крус к северо-востоку от Австралии) и по сбивчивым рассказам островитян мир узнал о трагическом финале экспедиции Лаперуза.
...Ровно год потребуется Лессепсу на путешествие с Камчатки через Сибирь в Петербург. В октябре 1788-го явится он в особняк французского посольства и вручит графу Сегюру письмо.
И вот 175 лет спустя этот документ, обнаруженный в Архиве Ленинградского отделения Института истории, воссоздает перед нами одну из страниц путешествия Лаперуза в эпоху великих географических открытий, один из эпизодов франко-русского сотрудничества.
Это письмо Лаперуза не единственный документ, рассказывающий о пребывании французской эскадры у берегов Камчатки.
Документы, хранящиеся в архивах СССР, дополняют известные уже сведения о пребывании экспедиции Лаперуза на Камчатке, подчеркивают дружественность отношений, установившихся в те дни между русским населением Петропавловска и французскими моряками. Эти документы лишний раз подтверждают старую истину о том, что в деле познания, как и во всяком другом созидательном труде, народы различных стран легче находят пути к сотрудничеству» миру и прогрессу.
Кто и как доит насекомых
Странный вопрос. Ведь у них нет молока, да и как их доить?
И все-таки дойные насекомые существуют. Это тли. Желтые, зеленые, бурые, коричневые — все они при помощи своего длинного хоботка высасывают сок из листьев и побегов.
Тли очень плодовиты, и иногда можно видеть растения, почти сплошь покрытые своеобразным «чехлом» из этих вредителей.
В растительных соках мало белков и много углеводов: чтобы извлечь из пищи достаточное количество белков, тлям приходится высасывать очень много сока. При этом они переваривают только часть сахаристых веществ, а остальное выбрасывается вместе с водой. На этот сладкий сироп набрасывается множество лакомок — мух, жуков, пчел.
Особенно усердно наведываются к тлям муравьи. Они-то и приспособились доить тлей.
...Вот крупный муравей кампонотус подбежал к тле и быстро-быстро щекочет ее усиками (фото 1). Через несколько секунд тля выпустит из соковой трубочки каплю жидкости, которую муравей быстро слижет, а потом перейдет дальше, к следующей тле.
Но муравьи не только доят свое «стадо» — они его и защищают. Попробуем потревожить тлю, когда рядом находится муравей. Он сразу же встанет в угрожающую позу, раскрыв свои мощные челюсти. Иногда забота муравьев доходит до того, что над колониями тлей они возводят целые своды из земли.
Не только муравьи могут доить тлей.
По веточке яблони, покрытой светло-зелеными тлями, деловито бегает маленькая, всего в два миллиметра в длину, мушка левкопис. Вот она задержалась около одной из тлей и часто-часто забарабанила по ее брюшку передними лапками (фото 2). И через несколько минут тля послушно дает каплю сока.
Выделения тлей и червецов, близких к ним насекомых, составляют единственную пищу взрослых мушек.
Тлями питаются и личинки мушек. Личинка коснулась тли — и мощные ротовые крючья вонзаются в беззащитную «дойную корову». Личинка быстро высасывает тлю, и скоро от нее остается пустая сморщенная шкурка, а пополневшая личинка ползет дальше и уже ловит следующую тлю.
Через несколько дней эта личинка превратится в куколку, а еще недели через две из куколки вылупится серебристо-серая мушка, точная копия той, что доила тлей.
Поскольку тли и червецы — опасные вредители сельского хозяйства, то, уничтожая их, левкописы делают очень полезное для человека дело. В Средней Азии левкописы значительно уменьшают вред, наносимый фруктовым садам опаснейшим вредителем — червецом комстока. А некоторые виды левкописов были специально вывезены из Европы в Канаду и США для борьбы с тлями, вредящими бальзамической пихте.
Поделиться книгой: