Помоги проекту - поделись книгой:
«В тени бананов,— писал один латиноамериканский журнал,— укрепила свои позиции олигархия: латифундисты и финансовые монополии, крупные производители и торговцы. А вместе с ними укрепились и «структуры», которые обычно повинны во всех типичных бедах слаборазвитой латиноамериканской страны. Эти беды — глубочайшие социально-экономические различия между богатыми олигархическими группами и голодными народными слоями, эксплуатация, зависимость от внешних сил, неспособность начать индустриализацию и самостоятельное движение по пути прогресса».
Доходы от бананового экспорта были достаточно велики, и четыре десятилетия страна жила в довольно тихом, крестьянско-патриархальном ритме. Большая часть промышленных изделий и потребительских товаров ввозилась из США, и таким образом вроде бы отсутствовала необходимость развивать собственную промышленность, разнообразить промышленное производство, готовить в широких масштабах квалифицированную рабочую силу. Это положение как нельзя больше устраивало американские монополии, контролировавшие рынки сбыта, а следовательно, и производство бананов. В Эквадоре даже была в ходу поговорка: «В Эквадоре есть только два рода людей — или производитель бананов или веласкист». Банановодов не случайно ставили на одну доску со сторонниками бывшего президента республики Веласко Ибарры: сорок лет господствовал банан в экономической жизни страны, и около тридцати лет царил в политической жизни Веласко Ибарра.
К середине 60-х годов банановый буи в Эквадоре достиг пика: страна поставляла четверть мирового экспорта бананов.
Эсмеральдас: от бананов — к «Ойлдорадо»
— Раз уж ты хочешь разобраться нефтью, тебе придется съездить в Эсмеральдас,— сказал мой знакомый Хос Солис.— В Изумрудной провинции впервые ступила на эквадорскую землю нога испанского конкистадора Бартоло Руиса. Это было 21 сентября 1526 года в месте, названном Сан-Матео. Одна из первых провинций Эсмеральдас освободилась от испанского колониального гнета.
Сейчас ее отождествляют с «большой нефтью» страны: около города находится главный нефтеперегонный завод, а через новый порт эквадорская нефть вывозится за границу. Вот где предельно обнажены социальные противоречия, тисках которых задыхаются все наши провинциальные города. Да и по дороге увидишь немало.
Проезжаем Ягуачи, самый старый город провинции Гуаяс. Убогие домики на сваях, со стенами из бамбуковых жердей — избушки на курьих ножках в тропическом исполнении. Над ними тянется густой липкий аромат тростниковой патоки, им пропитан городок и окрестности.
Основная сельскохозяйственная культура в кантонах Ягуачи и Милагро —сахарный тростник. Эти места называют главной «сахарницей» страны. Три сахарных завода взяли в кольцо город Милагро, при них более ста тысяч гектаров плантаций, на которых работают свыше пятнадцати тысяч трудящихся.
Равнины, равнины — плантации сахарного тростника справа от шоссе простираются до горизонта. Слева — пастбища.
И вдруг сравнительно узкое до того шоссе раскидывается в многорядную автостраду с бетонированным покрытием. Она похожа на аэродромную полосу, от которой ответвляются и уходят в заросли тростника асфальтированные дорожки.
— А это и есть взлетно-посадочная полоса,— говорит сидящий за рулем Эухенио Хихон.— Две тысячи советников из Израиля придумали расширить шоссе, превратив его во взлетную полосу для «кфиров». Сначала строят такие полосы — потом продают и сами самолеты. Американские торговцы оружием предпочитают действовать через Израиль. Одна мафия!..
За окнами машины то поля пожелтевшей пожухшей кукурузы, то снова зелень — яркая, сочная.
— Скоро Хухан, центр рисоводческой зоны,— говорит Эухенио. — Сахарный тростник, кукуруза, рис... Однако тропическое побережье Эквадора немыслимо без бананов и какао. И действительно, в тени банановых рощ, под сенью деревьев прячутся от солнца кусты какао. А на обочинах местные крестьяне рассыпали початки кукурузы, какао-бобы — и сухо, и продувает...
Бабаойо, административный центр провинции Лос-Риос, как его часто называют — «бедная столица богатой провинции». Поразили вооруженные полицейские патрули на улицах города через каждые два-три квартала. Оказалось, недавно жители окраинного района Бар-Рейро разгромили здание провинциального правительства в знак протеста против того, что их «забыли», что в их районе все еще нет электричества. Волнения подавили силой, а проблемы остались... Погода испортилась: посыпалась морось, потом пошел крупный дождь, окрестности затянула сплошная молочная пелена. Участки черной распаханной земли, ненасытно впитывавшей дождевую влагу, сменяются обширными плантациями масличной пальмы. Все деревья горделиво выставили пышные гроздья семян — из них и производится пальмовое масло. Поселки из домов на сваях: это уберегает жилища от наводнений, от ползучих гадов, мелких хищников и грызунов.
По стенам домов — керамические горшки, разноцветные жестяные банки с цветами. Эквадорцы вообще неравнодушны к цветам, а крестьяне побережья — в особенности. Возле любой хижины, какой бы убогой она ни была, всегда посажено хоть немного цветов. Здесь цветоводство — промысел. И цветы в горшках на стенах — вместо вывесок «Продажа цветов».
— В 60-е годы правительство выделило земельные участки в этой зоне отставным военным,— рассказывал Эухенио.— Одним — «за службу», другим — продали по сходной цене. Высшие офицеры обзавелись настоящими поместьями и влились в слой латифундистов. Кто чином поменьше, сами осваивают и обрабатывают землю. В сущности, произошло сращивание части командного, хотя и отставного, состава армии с местными помещиками.
Свои комментарии Эухенио закончил невеселой шуткой:
— До создания военно-аграрного комплекса, правда, не дошло. Да в этом и нет нужды — страной и без того заправляют генералы да латифундисты... Проскочив по старинному железному мосту, под которым безумствовал коричневый поток речки Кининдеу, углубились в крутобокие зеленые холмы.
Широкая раздольная река — это знаменитая Эсмеральдас, самая протяженная, вторая после Гуаяс по полноводности на эквадорском побережье. Она собирает воды с двадцати тысяч квадратных километров. В двух километрах от впадения ее в океан стоит на левом берегу реки торговый порт.
Когда-то воды Эсмеральдас, может быть, и выносили на берег драгоценные зеленые камни. Но скорее индейцы выменивали изумруды у соседей, населявших нынешнюю Колумбию. Но и не будь двух этих причин, можно понять испанцев, назвавших реку Изумрудной: вечнозеленая растительность столь густа и плотна, так сверкает на солнце, что сравнение ее с драгоценным камнем вполне справедливо.
Друзья моего попутчика Эухенио Хихона первым делом повезли нас отведать даров моря. Мы устроились под высоким навесом из пальмовых листьев на берегу, и мое внимание тотчас привлекло изображение герба провинции Эсмеральдас на стене. Зеленый берег, на нем — банан, с которого свисает связка плодов. Груда фруктов, рыбы, моллюски, цветы. Над этими дарами земли, речных и океанских вод нависает рог изобилия, из него сыплются золотые монеты. На переднем плане — динамичная фигура негра с факелом Свободы в руке. Фон — Тихий океан и восходящее солнце. Венчают герб крона кокосовой пальмы и золотая лента с девизом: «Свободный — потому что мятежный, и потому что мятежный — великий». Словом, герб вмещает и природные богатства края, и этнические особенности населения, и борьбу негров за свободу, и символику светлого будущего.
И над всем — звучит оркестр, в котором держит первенство маримба — ксилофон.
— Жизнь без маримбы — не жизнь,— говорит один из гостеприимных хозяев, школьный учитель Хосе Гомес.— Ее звуки бодрят, зажигают, обволакивают. Они придают жизни неповторимый колорит с большим привкусом Африки.
Да, «привкус Африки» ощущается в Эсмеральдасе: в музыке и танцах, в цвете кожи местных жителей — негров, мулатов и метисов, в их нравах и обычаях, в легендах и традициях. Жители Эсмеральдаса с гордостью напоминают о том, что в свое время там существовала «негритянская республика», что 5 августа 1820 года население провинции провозгласило в приморском поселке Рио-Верде независимость от Испании, что один из кантонов носит имя народного героя Элоя Альфаро...
Вплоть до середины нынешнего века провинция была одним из главных производителей бананов, и, соответственно, порт Сан-Лоренсо в устье реки Сантьяго был первым банановым портом страны. Он расположен ближе других к Панамскому каналу, с Ибаррой и Кито его связывала железная дорога. Деловые круги, и прежде всего экспортеры, добились того, что негоцианты Эсмеральдаса освобождались от экспортных пошлин, когда вывозили бананы высококачественного сорта «гросс Мишель» и платили в казну налог только с экспорта бананов сорта «кавендиш».
Но у Эсмеральдаса, кроме Сан-Лоренсо, появился более опасный соперник — Гуаякиль. Победу в этой схватке олигархий Севера и Юга Косты (Побережья) одержала последняя. В 1964 году правительство приняло закон: запретить создавать в провинции Эсмеральдас промышленные плантации бананов в целях экспорта.
В провинцию, природные условия которой максимально благоприятствуют выращиванию бананов, их теперь «импортируют» из других провинций. Даже для внутреннего потребления — привозят!
О бананах ныне никто в Эсмеральдасе не думает. Но земли, которые компании более 40 лет назад захватили под банановые плантации, остаются в их руках. Выступления крестьян за свои права, против произвола компаний, «пожирателей земель», организует и направляет Федерация сельскохозяйственных рабочих побережья. Борьба эта неравная, так как «транснационалы» с помощью полиции продолжают сгонять крестьян с земли. Возник и другой парадокс: земледельцы вынуждены добывать средства к существованию, занимаясь валкой леса, рыболовством, сбором моллюсков. Но только не бананами!
Острая нужда гонит крестьянские массы с насиженных мест. Те, у кого оставались земельные наделы, не получая от государства никакой помощи, не смогли возместить банковские кредиты. Банки накладывали эмбарго на имущество, а потом прибирали к рукам земли. Сейчас земельная собственность концентрируется в руках крупных банков. Они-то и создают на своих землях капиталистические хозяйства, оснащенные современным оборудованием. Вследствие сращивания финансового капитала и земельной собственности возникают новые формы частной собственности и ведения частнокапиталистического хозяйства.
В 1971 году началось углубление бухты Эсмеральдаса. В 1978 году заложили теплоэлектростанцию мощностью в 125 тысяч киловатт. В надежде получить работу сюда потянулись люди не только из всех кантонов провинции — со всей страны. Приток вчерашних крестьян и сельскохозяйственных рабочих усилился. Началось усиленное размывание хотя и небольшого, но сплоченного отряда промышленных рабочих.
После превращения Эсмеральдаса в нефтяной порт в провинции проложили дороги, появились хозяйства по выращиванию креветок, а в «глубинке» оживилось сельское хозяйство, в частности, животноводство. Кое-где возникли новые небольшие предприятия по первичной обработке древесины. А значит, принялись сводить леса еще безжалостнее...
«Полюс развития» в Эсмеральдасе был создан. В его основе — нефтеперегонный завод и новый морской порт. Для экспорта нефти, поступающей по трансандскому нефтепроводу с месторождения Лаго Агрио, в эквадорской сельве на востоке страны, при содействии японской фирмы «Киодо кемикл инджиниринг констракшн», был построен и десять лет назад дал продукцию один из самых современных в мире заводов по переработке нефти. Продукция его — бензин, дизельное топливо, керосин, мазут, жидкий газ и прочее, и прочее,— идет в центральные районы по многоканальному нефтепроводу Эсмеральдас — Кито.
Была намыта территория порта площадью 78 гектаров. Предусматривалось создание «зоны свободной торговли», гавани для мелких рыболовецких судов, дорог, строительство моста через реку Эсмеральдас.
Но изменилась ли жизнь коренного населения Эсмеральдаса и тысяч пришлых? Вот как описывал положение автор «Письма из Эсмеральдаса». Его опубликовала гуаякильская газета «Пуэбло», орган эквадорских коммунистов, в конце 1982 года:
«В Эсмеральдасе — самый высокий показатель детской смертности, а уровень безработицы составляет пятьдесят процентов. Есть больница на 40 коек для 200-тысячного населения. Есть порт, через который ничего не экспортируется, так как нам запретили сажать бананы. Есть электростанция, энергией которой пользуются другие провинции. Через нас вывозится нефть, но ни одна организация не получает ни сентаво от ее экспорта. Станция водоснабжения была спроектирована для обслуживания 30 тысяч жителей — сегодня нас 150 тысяч...
...Поныне только пятнадцать процентов жилищ в городе имеют канализацию. У 40 процентов населения нет электрического освещения, а у 70 — водопровода. Только половина городских улиц заасфальтирована. Пять тысяч детей не учатся — нет школ и нет учителей.
20 процентов лесных богатств отданы на откуп иностранным компаниям. 70 процентов пригодных к обработке земель — в руках помещиков. Вот те основные беды,— заключил автор письма,— от которых страдает население нашей зеленой провинции и города, нареченного «полюсом развития».
Нефтедолларовый ливень, разразившийся над Эквадором, даже дал основание переокрестить страну мифического Эльдорадо в «Ойлдорадо». Действительно, эксплуатация нефтяных ресурсов дала мощный толчок эквадорской экономике: более четверти всех доходов от нефти отчислялось в Национальный фонд развития. Но, с одной стороны, эти ассигнования способствовали обогащению землевладельческой олигархии, ибо помещики вкладывали предоставлявшиеся кредиты в непроизводительные, более выгодные сферы — торговлю, гостиничное дело и т. п. И в то же время — еще «нефтяной» парадокс! — приток в страну нефтедолларов сделал менее острой необходимость коренной перестройки системы помещичьего землевладения. Вследствие усилившегося бегства крестьян из деревни в город на протяжении семидесятых годов — «нефтяного» десятилетия — на пятую часть сократилось сельское население.
Но оказалось, что запасы «черного золота» в Эквадоре не бесконечны. При сохранении существовавшего уровня ее добычи резервов едва хватит до конца века... Разумеется, «черное золото» рано списывать с эквадорского счета — в перспективе поиск новых месторождений, разработка залежей тяжелой нефти — асфальта. Но пока на экономическую сцену Эквадора вышел и уже завоевал на ней прочное место новый персонаж. О нем и пойдет речь ниже.
Новый соперник
Однажды мы поехали на окраину Гуаякиля, к шлюзам — надеялись порыбачить.
...К нижнему бьефу небольшого шлюза со стороны реки подошли лодки с навесными моторами. Длинные, метров по восемь-десять, узкие суденышки были заставлены пластиковыми ведрами.
— Креветочники. Ждут прилива,— кратко пояснил спутник.
Начался прилив. Наконец ворота шлюза растворились, лодки втянулись в бетонный мешок. И через несколько минут наперегонки устремились по широкой протоке. Они спешили застать высокую воду в мангровых зарослях, километрах в десяти от шлюзов. Туда приливом заносит из океана мальков креветок.
Так я увидел начальный цикл новой отрасли эквадорской экономики. В прибрежных провинциях, в частности, в Эль-Оро, креветочные хозяйства — от мелких, в десять-пятнадцать, до огромных, занимающих до тысячи гектаров,— серьезный бизнес.
Креветочные фермы начали возникать в Эль-Оро еще в 1973 году. Их создание финансировали американцы и японцы, они-то и привнесли свою технологию. Специалисты, с которыми я встречался в Гуаякиле и Мачале, убеждали меня, что креветочные плантации имеют важное преимущество перед, например, горнодобывающей промышленностью. На рудниках, говорили они, где разработки ведутся открытым способом, вложенные капиталы начинают окупаться лишь лет через шесть после начала эксплуатации месторождения. А в искусственных водоемах полгода спустя после «посева» креветок можно собирать и экспортировать урожай.
Подлетая к Мачале, впервые я понял, как интересно выглядит дело рук человеческих на лике земли. Высота была невелика: если верить стрелке альтиметра, самолетик-стрекоза забрался всего на тысячу метров. Проплыла внизу величавая река Гуаяс, потом — грязные от ила воды Гуаякильского залива, изрезанная линия берега, белые поплавки кораблей. На подходе к Мачале с высоты хорошо стало видно лоскутное одеяло — квадраты плантаций, разделенные прямыми насыпями и каналами.
— В каналах добывают мальков и запускают их на поля,— сказал сосед, с которым мы вместе прильнули к иллюминатору.
— В Гуаякиле говорили, что здесь работают больше с икрой, чем с головастиками...
— Икра — новое дело,— отозвался сосед.— А начинали с головастиков, да и сейчас от этого метода не отказались.
Администратор креветочного хозяйства любезно согласился рассказать о хозяйстве и показать его.
— Креветочные поля, питомники — это просто пруды. Пресной водой их заполняют ручьи — во время отлива. Начинается прилив, в них заходит морская вода. Наше дело — тщательно следить, чтобы уровень солености не превысил 24 промилле, Это наиболее благоприятная среда для размножения и роста креветки.
— Раньше ловили мальков — вон там,— он показал на высокую дамбу, за которой виднелись темно-зеленые верхушки мангровых деревьев.—Потом перешли на икру. Метод «посевов» креветочной икры разработали японцы, он оказался довольно эффективным. Но собирать икру непросто. Креветки, как и сотни, и тысячи лет назад, заходят в мангровые заросли и мечут икру только там. А вот получать икринки в питомниках пока не удалось.
— А скоро после посева икринок собираете урожай? — спросил я.
— Месяцев через восемь-девять.
— А мне-то говорили, что через полгода можно «косить урожай»,— разочарованно протянул я.
— Можно и через полгода,— улыбнулся администратор.— Но мы специализируемся на крупных креветках: три-четыре штуки на фунт. Отправляем их в грузовиках-рефрижераторах в Гуаякиль. Там их обрабатывают, сортируют, замораживают и упаковывают в коробки — по пять фунтов в каждую. Оттуда вывозят — большей частью по воздуху — прямо к заказчикам.
За несколько лет это молчаливое существо потеснило основные экспортные культуры Эквадора: сначала креветка догнала, а потом и обогнала какао и кофе по выручаемой иностранной валюте. А в 1982 году вышла на третье место после нефти и бананов. Тихое «сражение» закончилось победой и над бананом: тремя годами позже креветка вышла на второе место после нефти. А в мире Эквадор стали называть теперь «ведущей страной в области выращивания креветок».
До победы креветки, из-за нехватки рабочих рук на банановых плантациях (низкая оплата труда была одной из причин миграции сельского населения в город) сельскохозяйственные рабочие трудились с 1 утра до 5 вечера с часовым перерывом на обед. Теперь банановым компаниям пришлось согласиться на повышение заработной платы и установление 6-часового рабочего дня. Но и это не остановило «перекачку» рабочей силы из банановых хозяйств: заработная плата на креветочных плантациях была выше.
..Луис Песанте, человек лет пятидесяти, в рваной майке стоял на насыпи, разделявшей два креветочных «поля». Он брал тонкие бамбуковые палочки и прикручивал к ним картонные цилиндры и кусочки шнура.
— Что это вы делаете? — с любопытством спросил я.
— Ракеты. Видите черную стаю в центре пруда? Это морские утки. Здесь их прозвали «воронами». Налетят тучей, сядут на воду — и нырять, нырять! Пожирают наших креветок! Из ружья не достанешь — далековато, а лодку они на выстрел не подпускают. И на холостую пальбу не реагируют. Пальнешь — под воду уходят. Только ракет и боятся.
Луис Песанте установил ракету и запустил ее в сторону «ворон». Горящей свечой она вошла в гущу стаи. Утки снялись и, поскрипывая крыльями, унеслись к морю.
Песанте доволен:
— Теперь долго не прилетят.
Очень скоро после бурного старта креветки, природоведы, натуралисты, защитники окружающей среды забили тревогу. При активном растущем спросе на икру креветочники стали беспощадно вырубать мангровые заросли — так было легче расставлять ловушки. Мангры, формировавшиеся веками, природный питомник не только для ракообразных, но прочей водной живности, икры и молоки многих видов рыб,— это неотъемлемая и незаменимая часть Мирового океана! Сами добытчики креветок или икры, конечно же, о роли мангров не думают. Дельцы-экспортеры тем более предостережениям ученых не внемлют, хотя гибель мангров — это близкое и мрачное будущее отрасли в целом.
Появление креветочных латифундий вызывает в последние годы серьезнейшее беспокойство в среде прогрессивной общественности, у представителей левых партий, демократических организаций Эквадора. Я завел разговор о креветках с Генеральным секретарем ЦК Компартии Эквадора Рене Може Москерой. И он очень серьезно ответил:
— Если нынешний процесс концентрации креветочного производства будет продолжаться, то может случиться то же, что в свое время произошло с бананами: вся отрасль будет зависеть от воли нескольких крупных экспортеров, которые будут диктовать цены. Крупные креветочные хозяйства уже сегодня привязаны к «своим» рынкам, в основном японскому и американскому. Но главный потребитель эквадорской креветки — Соединенные Штаты. Неограниченное развитие «креветочных связей» с американским рынком приведет не к ослаблению финансово-экономической зависимости нашей страны от империализма США, как того требуют демократические силы, а, наоборот, к усилению этой зависимости и, следовательно, к замедлению движения Эквадора по пути самостоятельного экономического и социального прогресса.
Серьезный вывод. Им я и хотел бы закончить рассказ об экзотической земле Эквадора, терзаемой отнюдь не экзотическими проблемами.
"Падшие" орланы
Белоголовый орлан — птица высокого полета. Как-никак национальная эмблема США. Но орланов, красующихся на фронтонах правительственных зданий, на этикетках к джинсам, на долларах и пуговицах во много-много раз больше, чем живых. Хотя с 1940 года орлан тщательно охраняется и убийство его грозит штрафом в полтысячи долларов, изображение этой птицы украсило и Красную книгу: к югу от Канады осталось 500—700 пар. Сделали свое черное дело пестициды, наступление цивилизации и фермеры, понапрасно грешившие на орланов: уносят-де ягнят. Зато северный подвид — на Аляске и Алеутских островах — насчитывает более десяти тысяч особей. Это далось птицам дорогой ценой. Пришлось стать завсегдатаями... помоек!
«Надменный» южный подвид, перед которым раскинулись безбрежные свалки 48 штатов, из-за своего консерватизма ныне на грани исчезновения. Северный оказался гибче. Известно, что орланы, сильные и сметливые хищники, не брезгают падалью. Отсюда и один шаг до посещения городских помоек...
Перемена в привычках орланов особенно заметна на Алеутских островах: стоило Адаку — «столице» архипелага — резко раздаться в размерах, как плотность орланов выросла неслыханно: почти 150 пар на маленьком островке. Их силуэты стали неизменной приметой всех свалок. Независимый нрав гордых одиночек проявляется и в новых условиях: каждая птица держится на дистанции от других. Зато орланы мигом сплачиваются, когда серебристые чайки или вороны нарушают субординацию и дерзко приближаются к местам их пиршества. Серебристые чайки, кстати, являют дополнительный пример приспособляемости. Из всех видов чаек в этих широтах они единственные увеличиваются в числе; причина все та же: приноровились жить у свалок-самобранок.
Для орнитологов «падение» орланов — факт среди других фактов. Но можно взглянуть на это иначе: разве низведение величавых пернатых хищников с небес в помойные побирушки не грустно-постыдный символ нынешней жизни природы?
Предвидеть и предупредить
Под крылом самолета — безбрежный океан амазонской сельвы. Несколько часов полета, а лес все не кончается, и трудно поверить, что именно здесь, в Амазонии, по прогнозам экспертов, на рубеже третьего тысячелетия может быть повалено последнее дерево... С большой высоты сельва кажется нетронутой. Но давайте спустимся ниже...
В 70-е годы нашего столетия мощная техника властно вторглась в леса. Началось строительство трансамазонского шоссе длиной 5600 километров и шириной на всем протяжении 8,6 метра: бесконечная красная глинистая стрела без твердого покрытия. А еще ранее здесь разразился каучуковый бум, который оставил на теле этой земли до сих пор не заживающие раны.
Сегодня эксперты предупреждают о таких главных последствиях наступления человека на джунгли Южной Америки. Если деревья вырубить на большой площади — а именно это и происходит в Амазонии,— тепло Солнца станет сильнее отражаться от поверхности земли и изменится циркуляция воздушных потоков. Это повлияет на погоду во всем регионе.
Немаловажная проблема — накопление углекислого газа. Для того чтобы расширить площади под пашни и строительство, конкистадоры XX века поджигают леса, и они горят и дымят так сильно, что окрестные аэропорты вынуждены порой отменять рейсы самолетов...
А исчезновение видов фауны и флоры? Пятая часть всех видов животных и растений нашей планеты встречаются в Амазонии. Покорение джунглей несет гибель многим из них.
Ученые пытаются давать промышленникам рекомендации, увязывая нужды экономики и экологии. И параллельно в мире стихийно развивается общественное движение по спасению лесов. Один из примеров — «Чипко» («Заслони дерево»).
Все началось со стычки между крестьянами селения Гопешвар в Гималаях и лесорубами, которые хотели вырубить ясеневые деревья. Возмущенные жители бросились в лес, заслонили деревья своими телами и заставили власти отменить вырубку леса на высоте выше полутора километров.
Скольких бед можно было бы избежать, если бы во всем мире люди проявляли такую экологическую сознательность...
Вольфрам Кобер. Война
Рота тащилась по тяжелой, разбитой дороге. То тут, то там виднелись затянутые тиной воронки, повалившиеся деревья, большие, иногда в человеческий рост, гранитные глыбы, заброшенные сюда неведомо какой прихотью природы. По обе стороны дороги — болота, и от них идет тошнотворный смрад.
Сеял дождичек. Его мелкие капельки жемчужинами скатывались по защитным комбинезонам идущих, попадая за воротник или на руки. Но никто не обращал на это внимания.
— Чтобы его черти разодрали, того, кто выдумал эту пытку! — выругался Эстебан.— Кости мои стали будто резиновые. Долго Ярдок собирается гонять нас по этой захламленной пустыне?
Эмиль бросил на Эстебана злобный взгляд. Ему до смерти надоело бесконечное нытье напарника, хотя он понимал, что это у Эстебана не от слабости. Одним рывком Эмиль перебросил тяжелый лазерный автомат с правого плеча на левое, но облегчения это не принесло: от тягот похода и левое плечо было все в ссадинах и пузырях.
— Эй вы, там сзади!
Командир прошипел свой приказ как змея, изготовившаяся к броску. Оба солдата вздрогнули. «Боже правый,— подумалось Эмилю,— не дай этому дьяволу выйти из себя, не то он замучает нас до смерти».
Поделиться книгой: