Помоги проекту - поделись книгой:
Второй дом, предназначенный, видимо, для гостей, был поменьше, в остальном же казался копией первого, если не считать того, что часть крыши у него была приподнята и в центре помещения получилось нечто вроде открытой веранды. Здесь работали в хорошую погоду. Рядом с небольшой прямоугольной рамой, на которой кто-то ткал из хлопчатобумажных нитей мужскую набедренную повязку, размещались приспособления для переработки маниока.
Кроме двух домов, в деревне было много шалашей. В них хранились корзины и горшки (до метра и даже более в поперечнике), а также прямоугольные рамы, на которых высыхали приготовленные для нас в огромном количестве круглые лепешки из маниока.
Индейцы накопали целые горы корней маниока, и женщины прилежно готовили еду. Трудно представить, как было открыто применение этого корнеплода, представляющего собой основной продукт питания в тропической части Южной Америки, — дело в том, что маниок сильно ядовит, его сок содержит синильную кислоту. Чтобы удалить сок, проделывают целый ряд операций. Сначала клубни размельчают в муку, которую просеивают и ссыпают в длинные плетеные мешочки. Их подвешивают на балках, в петлю на нижнем конце продевают палку и, скручивая плетенку, выжимают сок из массы. Затем почти сухую муку просеивают снова и помещают на керамические сковороды, на которых она спекается в белые лепешки. Сок же после неоднократного кипячения теряет ядовитость, и из него готовят отличную густую приправу к мясным блюдам.
Мы с Тэннером ходили по селению вместе; где бы мы ни появлялись, нас встречали дружескими улыбками. Индейцы наперебой предлагали нам те или иные предметы, убеждая взять их. Япумо поманил нас рукой, подвел к своему гамаку и достал двухметровый лук из окрашенного в розовый цвет дерева, пучок таких же длинных стрел, два браслета, трубочку для косички и колчан с отравленными наконечниками.
— Мы им явно по душе! — произнес Тэннер задумчиво. — Похоже, мы можем получить все, что захотим. Одно только осложняет дело: вдруг они попросят у нас что-нибудь, без чего нам не обойтись. Лучше спрячьте свой фотоаппарат, начальник, пока им не заинтересовались.
— А зачем ты взял трубочку для косички? — полюбопытствовал я.
Он смущенно улыбнулся.
— У нас иногда маскарад устраивают вот я ее «прицеплю, то-то смеху будет!
В голубом небе не было ни облачка, солнце стояло прямо над головой. Немного позже освещение для съемки цветных фотографий будет идеальное. Я решил возвратиться в деревню, как только разберу свои вещи в лагере у ручья; погода в последнее время стала ненадежной, и такой хороший случай мог больше не представиться.
Скоро установилось нужное освещение, и я направился к деревне, но в этот самый миг в лагерь явилось человек десять мавайянов, и Безил побежал за мной вдогонку. Они пришли навестить меня, объяснил он, а поскольку мы их гости, следует, не откладывая, расплатиться за взятые нами предметы и за продукты, которые для нас приготовили.
Это было не ко времени, но мне оставалось только по возможности не затягивать процедуру. Я достал товары и начал отмерять бисер. Гул восхищения прошел по толпе: в глазах мавайянов я был миллионер, настоящий Крез, неслыханно богатый и могущественный человек. Я отсчитывал рыболовные крючки, ножи, напильники, булавки; часть гостей замерла на месте, не в силах оторвать взора от этого зрелища, другие ходили по лагерю, изучая мое имущество. Наконец расчеты были завершены, но на этом дело не кончилось: наши симпатичные хозяева принесли с собой кувшин с напитком. Очень довольные обменом, они уселись на земле, и кувшин пошел по кругу. Я сгорал от нетерпения. Длинная тень протянулась от леса через расчистку и подкрадывалась уже к гребню холма, за которым лежала деревня. Что будет с освещением?!
Попирая все правила вежливости, я вскочил и, схватив свои фотопринадлежности, помчался к деревне. Уже на бегу я осознал все безобразие своего поступка и оглянулся: индейцы следовали за мной. Возвращаться было поздно, я ринулся дальше. Однако в селении работы уже кончились, да и солнце опустилось так низко, что нечего было пытаться фотографировать.
Разочарование и стыд овладели мной. Надо было как-то исправлять положение. Когда индейцы нагнали меня, я с широкой улыбкой стал показывать вокруг, твердя «кириванхи» — «хорошо» — и стараясь объяснить жестами, как мне нравится их деревня.
Мы сели возле главного дома. Кваквэ, больше всех встревоженный моим поведением, успокоился и тоже заулыбался. Он понял, что я отнюдь не хотел никого обидеть и сожалею о своем поступке.
Будь на их месте другие индейцы, более приверженные старине и ревностно соблюдающие все обычаи, такой поступок мог бы поссорить с ними. Мавайяны не таковы. Непримиримость гораздо чаще наблюдается среди индейцев, живущих ближе к миссиям, где им навязывают правила чужой морали. В таких деревнях я часто наблюдал, как мое появление настораживало индейцев: их лица становились отчужденными, они скрывали свои мысли и чувства за непроницаемой маской. Лишь убеждаясь, что я пришел как друг, а не как судья, не для того, чтобы запугивать их, обманывать или мешать жить на свой лад, они постепенно устанавливали со мной контакт. Здесь ко мне относились как к другу. В нескольких метрах от меня лежал в гамаке Япумо, ласково поглаживая щеку своей юной жены. Они по-настоящему любили друг друга, это было видно. Я никогда не сомневался, что индейцы способны на нежное чувство, но мне еще не приходилось видеть столь открытое его проявление.
Еще больше удовольствия доставило мне зрелище того, как старый вождь Варума радовался встрече с внуком, Фоньюве. Они устроились в гамаке лицом друг к другу; старик что-то рассказывал, а Фоньюве слушал, тихонько наигрывая на флейте; потом внук стал описывать свои приключения, а Варума взял флейту.
Старый вождь был хорошо сложен, не худой и не ожиревший. Кожа у него была светлая, как у любого белого, лицо добродушное, с выражением довольства. Глаза старика были полуприкрыты; играя или говоря, он время от времени заразительно смеялся. Никогда еще я не видел человека, до такой степени переполненного счастьем.
На следующий день я опять пришел в поселение. Вдруг на плечо мне вскочил мохнатый длиннохвостый кибихи (Кибихи, или коатимунди, — носуха из семейства енотовых.), или коатимунди, и обнял лапой мою шею. За неделю, что я провел у мавайянов, носуха совсем привыкла ко мне; она любила забираться за пазуху и выглядывала оттуда или возилась под рубахой, щекоча меня шерсткой. Маленькое насекомоядное, напоминающее игривым нравом котенка, неутомимо искало повсюду насекомых. Длинный мягкий острый носик обнюхивал мои уши, а уже в следующий миг носуха прыгала по ящику, служившему столом, роясь в бумагах. Один раз она умудрилась дунуть в чернильницу и обрызгать мне все лицо.
По деревне, как и в большинстве индейских деревень Гвианы, бродило множество зверушек и птиц. Им была предоставлена полная свобода. Птицам не подрезали крылья, но они не улетали, явно предпочитая оставаться среди людей.
Особенно бросались в глаза — очевидно, из-за своей активности и назойливости — агами (Агами — птица из отряда журавлиных). Они тихонько подходили к человеку и замирали на одной ноге, наклонив голову, чтобы их почесали, но уже в следующий миг срывались с места и неслись, приготовив для удара клюв и когти, вдогонку за каким-нибудь животным. Когда мы возвращались в деревню после сбора растений, агами спешили навстречу, чтобы изучить наши образцы. Они очень любят яркие краски и нередко подолгу следовали за нами, когда мы несли цветы.
Под крышами квартировали три обезьяны; четвертая, крохотный ревун, мать которого была убита охотниками, сидела в клетке. Это было очень милое создание, отчаянно цеплявшееся за руку человека. Я с болью смотрел на него, потому что ревуны не могут долго жить в неволе. Время от времени обезьянка складывала рот кружочком, напрягала горлышко и издавала тихое ворчание — зародыш могучей песни взрослых ревунов.
И еще четырех зверушек увидел я в деревне. Круглые, словно маленькие аэростаты, с добродушной собачьей мордочкой, детеныши капибара (Капибара — водяная свинка.) то сидели, выпрямившись столбиком, настороженные, внимательно посматривающие кругом, то бегали, обнюхивая каждую былинку. Капибара — самые крупные грызуны на свете — достигают размеров собаки, причем и взрослые остаются ручными. Они до того привязываются к хозяину, что пытаются отогнать вас, если вы слишком долго говорите с ним. Здешние капибара давно уже выросли из возраста сосунков, но стоило присесть на корточки и погладить какого-нибудь, как он немедленно брал в рот палец и принимался сосать. Случалось, все четверо получали по пальцу. Но однажды я предложил карандаш, и в тот же миг кончик его был отломан. Убедившись таким образом, что у них неплохие резцы, я стал несколько осторожнее.
Между постройками задумчиво бродили глуповатые гокко, величиной с индейку, черные, с белой грудкой, ярко-желтыми ногами и клювами и кудрявыми черными хохолками. У этих очень любопытных птиц в глазах выражение неизменной тоски, точно они понимают, какое лакомое блюдо видят в них люди. Другие птицы индейцев — маруди, или гуаны, — по вкусу почти не уступают гокко (Гокко — семейство птиц из отряда куриных.). Большую часть дня маруди спокойно сидят на балках под крышей, только по утрам летают с ветки на ветку, хрипло крича и шурша крыльями. Короткие неуклюжие крылья и длинные округлые хвосты придают им сходство с древними ископаемыми птицами.
Но более всего распространены в индейских деревнях попугайчики. Ярко-зеленые, желтые, алые, синие, они важно расхаживали по пыльной земле или карабкались по крышам. Один попугайчик — маленькая, очень дружелюбная птаха желто-зеленого цвета с черной головой, старавшаяся резкими, отрывистыми криками привлечь мое внимание, когда я проходил мимо, — оказался неизвестного мне вида, хотя в Амазонии он, вероятно, широко распространен.
Два тукана завершали список прирученных животных. В деревнях, которые я посещал раньше, было еще больше птенцов и зверенышей — оленей, пака (Пака — домашнее ларнокопытное- животное рода лам.), пекари, оцелотов, ягуаров, агути, длиннохвостых попугаев, ястребов, сов, уток; встречались даже молодые тапиры, самые крупные млекопитающие южноамериканского материка. Иначе говоря, я видел прирученными чуть не всех съедобных или чем-нибудь примечательных представителей животного мира этой страны — иногда только молодых (это относится к кошачьим и тапирам), но чаще всего взрослых.
Одних держат исключительно ради забавы; агами исполняют обязанности сторожей, предупреждающих о появлении духов, ягуаров и враждебных людей; попугаи поставляют перья для головных уборов и других украшений (и вследствие этого выглядят подчас довольно общипанными). Часто приручают детенышей бездетные индианки, а их здесь немало.
Известную роль играют суеверия; например, широко распространено убеждение, что благополучие семьи зависит от состояния ее домашних животных или что можно таким способом завоевать благоволение духов, обитающих в зверях. Но, конечно, в большинстве случаев животных содержат как запасный источник пищи.
Любопытно, что в неволе почти все эти птицы и животные не способны к продолжению рода. Их никак, следовательно, нельзя считать одомашненными. Быть может, наши собственные домашние животные — собаки, скот, гуси, лошади, утки, куры — тоже первоначально содержались лишь как источник пищи, а потом уж, когда выяснилось, что они размножаются в неволе, были отобраны для разведения. Многие виды животных на первый взгляд подходят для этого ничуть не меньше, чем уже известные нам. Гокко, например, дают гораздо более вкусное мясо, чем индейки, а ухаживать за ними ничуть не сложнее. Тем не менее их не разводят широко именно потому, что они не смогли перешагнуть через некий физиологический барьер.
Но чем объяснить поразительное умение индейцев приручать диких зверей и птиц? То ли дело в самой природе животных, обитающих в джунглях Южной Америки, то ли индейцы знают какой-то секрет? Так или иначе, только самые тупые звери и птицы (ленивцы, опоссумы, тинаму (Тинаму — птицы из подотряда килевых) не поддаются здесь приручению.
Что касается детенышей, тут важную роль играют, конечно, забота, внимание, хороший уход. Индейцы приносят в деревню совсем крохотных животных, только что родившихся или вылупившихся из яйца: попугайчиков длиной меньше пальца, колибри чуть больше горошины — и успешно выращивают их. Птенцам дают разжеванную маниоковую лепешку иногда прямо изо рта; если речь идет об особо робком или диком животном, за ним ухаживают несколько человек, чтобы оно скорее привыкло.
Приручаемых взрослых птиц и животных на день-два помещают в темный ящик или сосуд и не дают им здесь ни пить, ни есть. После этого узник, если он выжил, обычно становится послушнее; затем его приучают к запаху хозяина и освобождают. В конце концов животное привыкает к хозяину и его семье, приходит на зов, позволяет брать себя на руки и возвращается домой даже после долгих прогулок по лесу. С ним обращаются как с равным, оно поселяется вместе с людьми, ест ту же пищу. Такая ненарочитая обстановка в сочетании с присущим индейцам ощущением близости между человеком и животным, а также среда, сходная с естественной, бесспорно, способствуют тому, что животные легко свыкаются с новым существованием.
На следующий день после нашего прибытия Кваквэ, лучший рыболов деревни, пошел на реку, а выкрашенный с ног до головы в красный цвет Ка"и, высокий серьезный мужчина лет двадцати пяти, с приятным лицом, вызвался показать участки саванн, о которых нам говорили.
За деревней почва, к моему удивлению, стала меняться. Казалось, мы вернулись на равнины Британской Гвианы: под ногами у нас был характерный для них чудесный сыпучий снежно-белый или светло-коричневый окатанный песок. В последний раз я видел такие пески много месяцев тому назад, в 550 километрах севернее Серра-Акари; и вот они опять — 50 километрами южнее хребта. Если происхождение их одинаково, это может служить важным подтверждением моей гипотезы о том, что горы Серра-Акари в ледниковый период были со всех сторон изолированы морем и что леса их очень древние.
Затем мы вышли в саванны: впереди метров на сто простирался неровный луг, окаймленный со всех сторон кустарником с желтыми и пурпурными цветами; за кустами высились пальмы.
— Это большие саванны, — перевел Безил.
— Но они совсем маленькие, — возразил я. — И, кроме того, я понял так, что они должны быть на вершине горы.
— А мы и стоим на вершине! Это Шиуру-дикта — «Гора пальм шиуру», а деревня называется Шиуру-тирир — «Место, где растут пальмы шиуру».
Почва была покрыта осокой, вместе с ней росли травы, крохотные бледно-желтые флажки ксирид, Polygala timoutou с зелеными и пурпурными цветами, плотные стебли Utricularia, цветы которых словно малюсенькие розовые орхидеи, меластомы с ворсистыми листьями и лиловыми лепестками. Стоя под величественной пальмой Mauritia и слушая шорох листьев, я после леса всей душой наслаждался привольем открытого пространства.
Распорядок дня, как я заметил, оставлял индейцам много свободного времени. Женщины были заняты более постоянно; мужчины же, на долю которых выпадала работа, требующая большой физической силы, заканчивали свой трудовой день раньше. Сегодня они еще на рассвете сходили на охоту и наловили рыбы. Через несколько дней, когда пойдут дожди, им предстоит засаживать новое поле — тогда дел будет по горло; а пока они изготовляли луки и стрелы, занимались починкой, ткали или просто лежали в гамаках.
Женщины тоже завершили с утра наиболее трудную часть своей работы — сбор овощей на поле; но им приходилось еще присматривать за детьми и животными, готовить пищу, лепить посуду, подметать полы. Впрочем, и у них оставалось время поболтать и отдохнуть. Женщины явно пользовались уважением и были довольны своей жизнью, они считали существующее разделение труда целесообразным и даже приятным. Оно не влечет за собой интеллектуального неравенства и не опирается на какие-либо твердые, жесткие правила: мужчины и женщины часто помогают друг другу в работе.
Я наблюдал иногда в обращении индейцев ваи-ваи с их женами известную суровость, но мавайяны были ласковыми, заботливыми мужьями.
Как раз в это утро я обратил внимание на то, как относятся друг к другу Ка"и и Кабапбёйё — старшая из его двух жен. Когда он пришел за мной, она пришла тоже с маниоковыми лепешками для нас. Обычно женщине причитается отдельная плата за работу, но в данном случае они сочли, что вложили одинаковый труд: она вырыла клубни и испекла лепешки, а он расчистил и засадил поле. Посоветовавшись, они сделали общий выбор. Трогательно было видеть, как радовалась Кабапбёйё, когда я вручил Ка"и самый желанный для него предмет — стальной топор.
Позднее, когда мы закусывали после прогулки, Ка"и отвел меня в сторону и протянул маленькую очень красивую терракотовую миску, расписанную черными полосками.
— Это вам, — объяснил Безил. — Он считает, что вы утром слишком много ему заплатили.
Пока мы беседовали, я смотрел, как деревенские ребятишки играют, возятся со щенятами, помогают родителям. Они были очень славные — девочки в крохотных бисерных передничках, мальчики голые, лишь в бусах и серьгах, полные озорства и в то же время исполненные сознания ответственности. Крохотные девочки лет трех-четырех, на которых у нас смотрели бы как на существа очень милые, но беспомощные, здесь носили на руках еще меньших детишек, умывали и кормили их. Мальчуганы того же возраста бегали с большими острыми ножами, и никто не боялся, что они порежутся.
Здесь детям чуть не от рождения предоставляется самостоятельно исследовать мир. Он прост, и ребенок быстро постигает его и может принимать посильное участие в делах родителей. Пищу дают животные, птицы, пресмыкающиеся и рыбы, которых нужно выследить и убить, или овощи, которые надо выращивать. Дома строят из деревьев и листьев, и мальчуган довольно рано начинает помогать в строительстве. Даже игры с прирученными животными полезны для его дальнейшей жизни — знание их повадок поможет ему успешнее охотиться.
Вскоре по достижении зрелости юноши и девушки проходят посвящение. И те и другие испытываются на выносливость и выдержку; кроме того, юноши должны показать свое умение стрелять из лука и тем самым продемонстрировать способность обеспечить мясом будущую семью. После этого девушки остаются жить с родителями, а юноши поступают в подчинение вождю, что обеспечивает им сравнительно большую свободу. Впрочем, ни юноши, ни девушки вообще не подвергаются особым ограничениям, если не считать действующих для всего племени правил.
Девушка дает знать о своем выборе тем, что помогает избраннику в работе, как надлежит жене. Насколько я понял, бракосочетание не связано ни с какой церемонией, за исключением разве обмена подарками. Мужчина просто переносит свое имущество в дом отца девушки и вешает там свой гамак, затем, как только подходит соответствующее время года, расчищает и засаживает поле, чтобы кормить жену. А пока созреет урожай, его кормит тесть; взамен зять помогает тестю в работе.
.К нам подошел Кофири, мальчик лет двенадцати, опрятный и степенный. Подобно многим своим сверстникам, Кофири женат на женщине намного старше его. Разница в возрасте между ним и Мавой (Мава значит «лягушка» — подходящее имя для столь некрасивой и толстой женщины) составляла лет двадцать.
У нас большинство людей посчитали бы такой союз противоестественным, здесь же первый партнер по браку юноши или девушки как правило намного старше. В племени всегда находятся такие, которые овдовели или разошлись; обычно они выбирают себе нового супруга среди самых молодых. Тем самым они приобретают сильного спутника жизни, а юноша или девушка — человека, который заменяет им отца или мать и на которого они могут положиться, пока подрастают и узнают семейные обязанности.
Такие браки здесь часто оказываются счастливыми и прочными. Кофири и Мава относились друг к другу с искренней преданностью; складывалось впечатление, что у мавайянов очень любящие сердца и что союз молодости и зрелости полезен и приятен обеим сторонам.
Я спросил Ка"и, у которого, кроме Кабапбёйё, была еще совсем юная жена, не ссорятся ли его жены.
— Очень редко, — ответил он, — иначе одна ушла бы. Ничто не может заставить людей жить вместе против их желания, и есть такие, что расходятся не один раз; многие же всю жизнь отлично ладят друг с другом.
Экран - рядом с картой
* * *
Во втором номере журнала «Вокруг света» за этот год было напечатано письмо преподавателя Д. Ковалева, в котором он рассказал о том, как кино помогает школьникам изучать экономическую и физическую географию СССР и зарубежных стран.
В дискуссии о наглядной форме преподавания географии, развернувшейся на страницах журнала, приняли участие работники кино и народного образования.
Все выступающие поддержали товарища Ковалева. В их письмах звучит убежденность, что демонстрация кинофильмов должна стать как бы частью уроков географии. Но ограниченный выбор, небольшие тиражи учебных географических фильмов, недостаточное количество цветных и звуковых картин мешают учителям использовать эту доходчивую и увлекательную форму преподавания.
«Положение с географическими фильмами для школ вызывает тревогу, — пишет педагог Г. Выгон. — Устаревшие картины подолгу не сходят с экрана, а новые поступают в ничтожном количестве. Так географические фильмы превращаются в «исторические». Учителям приходится комментировать эти фильмы, начиная с фразы: «Смотрите, какой была Карелия (или Сибирь, или Дальний Восток) десять лет тому назад». За последние полтора года Министерство просвещения РСФСР направило в фильмотеки органов народного образования около 50 учебных фильмов, в том числе 8 географических. Но из них ни один фильм не был снят по заранее подготовленному сценарию». Дискуссия помогла определить пути устранения этих недостатков.
«Чтобы у нас было как можно больше видовых фильмов, способных перенести зрителя в любой уголок земного шара, — пишет заслуженный деятель искусств РСФСР В. Шнейдеров, — при Московской киностудии научно-популярных фильмов создано специализированное творческо-производственное объединение «Географический киноатлас». Задача объединения — создание и пропаганда географических фильмов» «Министерство просвещения РСФСР, — говорит главный редактор «Школфильма» товарищ В. Бокшицкая, — разработало перспективный тематический план, осуществление которого расширит фонд учебных фильмов. Почти все фильмы будут звуковыми. Предполагается намного увеличить тиражи учебных фильмов».
Как это ни парадоксально, но у нас меньше всего фильмов по географии СССР, тогда как география зарубежных стран представлена в фильмотеках относительно полно. Нам кажется, что непростительно забыты и не используются фильмы, снятые нашими кинолюбителями. Число кинолюбителей в стране быстро растет. Например, только в Свердловской области сейчас работает больше сотни любительских студий.
Их съемки представляют несомненный интерес. Ведь все новое, что происходит в жизни, будь то пуск завода или покорение горной вершины, строительство электростанции или рождение нового города, не ускользает от вездесущего объектива любителя. А такие кадры были бы неплохими иллюстрациями к материалу о районе, области или крае, в котором они сняты. Нужно только, чтобы кинематографисты и, в частности, работники «Школфильма» и «Географического киноатласа» решительнее привлекали к своей работе кинолюбителей.
Только тогда, когда каждая фильмотека будет иметь кинокартины на все географические темы, уроки географии станут по-настоящему яркими и увлекательными.
На Мустер Мессе
В самый разгар нашей северной зимы на улицах Москвы и Лондона, Стамбула и Карачи, Джакарты и Буэнос-Айреса, Парижа и Хельсинки появились торопливо шагающие человечки с чемоданами в руках. Не трудно было догадаться, куда они спешат. Их шаги четко печатали на плакатах двойную букву «М». «В Лейпциг, на Мустер Мессе!» — звали они с собой представителей торговых фирм и кооперативных объединений, промышленников и ученых, государственных и общественных деятелей и просто туристов из всех стран земного шара.
Лейпциг... Этот город известен нам еще по урокам истории — здесь в октябре 1813 года были окончательно разгромлены войска Наполеона. В честь этого события на окраине города был воздвигнут исполинский Памятник битвы народов. Но, пожалуй, в Лейпциге столь же уместен был бы монумент в честь торговли между народами разных стран мира. Несколько веков в городе регулярно проводятся ярмарки, которые в наше время называются Ярмарками Образцовых Товаров, по-немецки — Мустер Мессе. Теперь Лейпциг приобрел известность крупнейшего межконтинентального торгового центра.
В этом году число стран — участниц весенней ярмарки увеличилось до 52. Впервые прислали своих представителей Гана, Куба и шесть автономных республик, входящих в состав Французского Союза, — Федерация Мали, Берег Слоновой Кости, Дагомея, Габон, Среднее Конго, Мадагаскар.
9 438 фирм, предприятий и внешнеторговых объединений заняли 22 павильона, 17 специальных выставочных зданий, разбили свои биваки на площади почти в 3 тысячи квадратных метров. Настоящий всемирный экономический конгресс!
Воспользуемся и мы приглашением рекламных человечков и посетим Мустер Мессе.
***
С девяти утра и до шести вечера территория ярмарки напоминает взволнованное море. Мелькают короткие полупальто европейцев, фески турок, перья на шляпах тирольцев, белые накидки арабов — разноплеменная, разноязыкая толпа торопливо шагает из Венгрии в Польшу, из Польши в арабские страны, оттуда в Грецию, Бразилию, Францию. Времени мало, а посмотреть нужно все или хотя бы самое главное, самое интересное.
Если отдаться во власть ярмарочного прибоя, он обязательно вынесет вас к зданию-дворцу. Это Павильон Советского Союза. С 1950 года наша страна принимает регулярное участие в Лейпцигской ярмарке, каждый раз удивляя посетителей новинками, вызывающими всеобщее паломничество.
На этот раз сюрпризом оказался полный рельефный глобус Луны высотой в полтора человеческих роста. Он вращался на фоне стального стенда, исчерченного траекториями спутников и символизирующего безграничный космический океан.
— Ну и задали вы работу жителям Луны, — улыбаясь, говорит Ян Калушко, сотрудник Польской внешнеторговой палаты. — Им пришлось, вероятно, забросить все свои дела и скоростными методами изучать русский язык — они знают, что времени у них в обрез.
Чем вызван такой успех советских первооткрывателей космоса? — этот вопрос интересует посетителей Советского павильона.
— Чтобы получить ответ, — замечает начальник отдела «Станкоимпорт» М. Арлашин, — нужно обойти весь павильон, познакомиться с нашими наиболее примечательными экспонатами. Осмотреть, например, станки с программным управлением, оптические приборы, или же съемочную камеру, делающую два с половиной миллиона снимков в секунду, или универсальный люминесцентный микроскоп для биологических исследований.
Тогда станет ясно, что успешный взлет спутников Земли и лунников был подготовлен стремительным взлетом всей экономики, блистательным развитием науки и техники, привлечением к творчеству широчайших народных масс и нашей способностью сосредоточивать все силы науки и индустрии на решении насущных проблем.
Этот разговор не был случайным и единственным. В разных вариантах и по различным поводам он возникал перед многими экспонатами нашего павильона.
Ганс Вольф — рабочий из города Бохум (Вестфалия) говорит:
— Вы знаете, ваш павильон производит потрясающее, почти сказочное впечатление. Ему свойственна какая-то глубочайшая гармоничность.
Каждый экспонат просматривается на свободном фоне от этого он сразу «влипает» в глаза... В других павильонах этой пространственности нет. Французские и австрийские стенды, например, напоминают какой-то сложный механизм — будто заглядываешь внутрь радиоприемника. Мне кажется, эта особенность Советского павильона символична — он просторен и необъятен, как сама ваша страна. Почти те же слова я услышал после того, как группа баварских крестьян осмотрела сельскохозяйственные машины. Когда стендист рассказал, что в Советском Союзе производится сейчас 130 видов различных навесных орудий, что к концу семилетки сельское хозяйство получит 1 миллион тракторов и 400 тысяч комбайнов, один из них заметил:
— Как же должна быть велика страна, если вашим крестьянам нужно такое обилие разных сельскохозяйственных машин...
***
В одном из отделов павильона произошло наше знакомство с семидесятишестилетним Вальтером Шликом. В 1900 году, во время пребывания в Лейпциге Владимира Ильича Ленина, Шлик собирал среди немецких рабочих деньги на политическую литературу, которую потом нелегально отправляли в Россию.
— Теперь я вижу, для чего тогда мы работали, — взволнованно говорит Шлик. — Я помню то время, когда самыми распространенными за границей русскими словами были «самовар», «водка», «балалайка». Сейчас у всех на устах— «целина», «спутники». Страна, которая ходила в лаптях и ковыряла землю деревянной сохой, протянула руки к звездным пространствам, стала страной металлургических гигантов. И это сделала революция во главе с Лениным.
На каждом нашем станке, машине, приборе стоят слова: «Сделано в СССР». И это не просто производственная метка. Эти слова — свидетельство тех возможностей, которые предоставляет свободная Страна Советов для развития человеческого гения. И повсюду — в павильоне, на демонстрационных площадках — незримо, как воздух, присутствует наш главный экспонат — Советская Власть.
Самая озабоченная публика на выставке — коммерсанты и промышленники. Встречи, заседания, обсуждения и сделки, сделки, сделки. Страницы ежедневного ярмарочного бюллетеня пестрят сообщениями:
«Гана закупила в странах народной демократии станки».
«Йемен получит из социалистических стран большую партию насосов для глубинных колодцев».
«Вьетнам закупил у ГДР оборудование для консервных заводов».
Анализируя коммерческие соглашения, можно узнать, что Китай широко проводит электрификацию железных дорог; в Аргентине и Бразилии механизируются некоторые отрасли сельского хозяйства; в Марокко начался процесс индустриализации страны, а в Гане развивается кооперативное сельскохозяйственное производство. Выясняется, что Габон, Среднее Конго и Дагомея, поставляющие на мировой рынок каучук, ценную древесину, пальмовые орехи, масло, какао, кофе, нуждаются в сельскохозяйственных машинах.
Поделиться книгой: