Помоги проекту - поделись книгой:
— Эта… Ну я — Хитлер… из Нюрнберга, значит… кашевар…
Ага. Такую кашу заварил — шесть лет расхлебывали!.. Хотя на Гитлера совсем не похож. Уж скорее — на Геринга…
— Как звать, кашевар?
— Меня?..
— Как зовут меня — я знаю. А тебя?
— Ади…
Охренеть!..
— Ну… эта… вообще… Герман Мартин Адольф — во! — Звероподобный кашевар гордо ухмыляется — Мы… эта… в Нюрнберге — не последние… Батя мой… он, эта… церковь расписал…
Ну, как же… Художники у них роду не переводятся…
— Ладно, красные, на вашего кашевара я полюбовался, а теперь — к делу! Тельман, — я отвязал от пояса свой кошелек, — смотри сюда!
Он послушно наклоняется.
— Видишь, сколько здесь?
— Ну-у-у…
— На, сосчитай!
Он начинает пересчитывать, беззвучно шевеля губами. Потом расплывается в удовлетворенной улыбке:
— Да тут, ваше высокство, поболе штурмгельда будет! — Он довольно прищелкивает языком, — Раза в три!
— Все слышали?
Нестройный рев, выражающий согласие…
— Значит так. Теперь сигнальте остальным кораблям с немцами, чтобы подошли поближе.
Минут через пятнадцать-двадцать еще три посудины подошли и встали борт о борт с «Толстомясой девкой», прочно ошвартованные друг с другом толстенными канатами. К нам перебрались несколько наемников с других кораблей. И теперь все выжидательно на меня смотрят…
— Джон. А ну-ка, отбери у Тельмана мой кошелек. Вот так… А теперь…
В этом месте стены Виборга подошли к самой воде, и словно нависают над волнами…
— Джонни, будь другом: закинь этот кошель в город.
Сержант де Литль размахивается так, словно собирается зачерпнуть с неба пару облаков, и… Кошель птицей взмывает в небо, на мгновение зависает в верхней точке и исчезает за стеной…
— Ваш штурмгельд там, — я взмахиваю рукой. — Идите и заберите его. Если вы не трусы, конечно…
С этими словами я отправился обратно на нашу «Морскую красавицу»…
…К чести немцев нужно отметить, что соображали они недолго. Минут пять… А потом с дикими воплями рванули вверх, на мачты. Пробежали по реям, корабли накренились, мачты нависли над стенами… А красивая идея, ядрен батон!..
…На приморских стенах уже вовсю шло веселье, когда началась высадка с остальных кораблей. Тесть на букву «м» упросил меня разрешить его рыцарям высадиться первыми. Орда встречающих кинулась навстречу вылетающим на берег всадникам в полном вооружении. За ними следом рвались легкие кавалеристы и пехотинцы. На берегу началась свалка, где уже невозможно было отделить своих от чужих. Но свою главную задачу: отвлечь комитет по торжественной встрече от высадки лучших воинов — ветеранов и валлисцев, наш сенешаль выполнил с успехом…
…Я спрыгнул на берег, и тут же оказался в окружении своей личной стражи. А рядом уже раздавалось протяжное: «I — raz! I — raz!..». Ветераны шли в атаку…
Я не отказал себе в удовольствии вбежать на стену с шестом, который родичи Малыша Джона перли, словно бешеные буйволы. Перевалил через гребень… Здравствуйте! Это кто это у нас тут топором размахивает? Н-на! Недоделанный викинг ухнул вниз со стрелой в горле, а я уже выискивал новую цель. Что-то мне не нравится вон тот верзила с длиннющим копьем. Как бы он не сбросил кого из моих ребят вниз… О-па! Не сбросит! Никого он уже не сбросит, даже если и разглядит врага единственным уцелевшим глазом. Надо потом стрелу не забыть отыскать: стальные стрелы в эти времена — редкость…
Вокруг уже начиналась привычная кутерьма. Джон уже отоварил кого-то из уцелевших защитников своими копье-топоро-молотом, Энгельс орудовал мечом в компании завывающей Машиной родни, а лучники Маркса брали на прицел все, что казалось им подозрительным. Все как обычно: ветераны берут город на копье… «Levoy! Levoy! Подтянись, muflony beremennye! I — raz! I — raz!»…
К утру все было кончено. Виборг раза два пытался загораться, но, к счастью, пожары быстро тушили. Чего не скажешь о возмутительном поведении моих солдат. Грабили, насиловали, пытали… Пресечь этот беспредел оказалось совершенно невозможным. Впрочем, старшина Виборга не явилась ко мне на поклон, как гамбургеры. Так что пусть пеняют сами на себя…
Мы — я, сержант де Литль и его взвод, шагаем вдоль по улочкам Виборга. Та-а-к, а что это у нас тут? Церковь? А зачем она к дому пристроена? Или это часовня в доме? А не велика?..
— Помогите! Помогите! Епископа убивают!..
Как интересно? Чем это моим орлам не угодил епископ?..
В доме полный разгром, как и положено при боевых действиях внутри жилых помещений… О-па! Вот этого я не люблю!..
Повинуясь моему жесту, кузен и племянник Маленького Джона сбрасывают «красного» с голым задом с рыдающей и визжащей девицы.
— Делом надо заниматься, дружок, — комментирует происходящее сержант Джон. — Развлечения потом… И вообще… ZASTEBNIS!!! Не видишь, дура — прынц! Что за вид, твою мать?! Подтянись, ты ж не оборванец какой, а soldat непобедимого Робера Плантагенета фон Гайаваты де Каберне де ля Нопасаран, графа Монте-Кристо… Dognal, salaga?! Показывай, где у вас тут епископ, которого убивают?..
К чести «красноармейца» он уже усек основные правила нашей армии «нового типа». Он мгновенно подтянул штаны, застегнул ремень и, криво ухмыльнувшись жертве: «Далеко не уходи, вернусь — продолжим», — вытянулся передо мной:
— Ваше высокство, пожалте за мной…
…Епископа убивали. В самом прямом смысле этого слова. Четверка ветеранов и троица примкнувших к ним «красных», перекинув веревку через потолочную балку, медленно подтягивала мужика в бордовой сутане к потолку. Поскольку башка мужика была в петле, бедняга был скорее мертв, чем жив… Пятый ветеран с нашивками ефрейтора выговаривал вешаемому добродушным, даже задушевным тоном:
— Ну чего ты мучаешься, дурашка? Сказал бы сразу: где казна, где драгоценности, где еще что? И свободен! А ты… Э-эх! — Он сокрушенно взмахнул рукой — Тяни, ребята! Пущай его преподобие к небесам приблизится!..
Когда ноги страдальца оторвались от земли, он дико захрипел и задергался. Глаза его закатились, изо рта побежала слюна, а в воздухе разнесся характерный запах.
— Опять обосрался! — констатировал ефрейтор Клем. — А нам ведь не дерьмо надобно, а золото-серебро… Опускай его, парни!
— Давно пора, — вмешался я в увлекательный процесс допроса. — Клем, дружочек, а ты уверен, что он тебя понимает? Ты же вроде по-нашему с ним говоришь?
— Ну, дык… — ефрейтор озадаченно чешет в затылке. — А по-каковски надо?
— По-датски, голова два уха…
— Эге… — чесание ставится более яростным. — Дык… эта… не знаю я по-датски!
И выдав эту бесценную информацию, Клем смолкает. Ладно, попробуем по-другому:
— Лейтенантов Энгельса и фон Паулюса ко мне. Живо! И великого сенешаля прихвати! Бегом!..
…Через полчаса в доме епископа уже полным ходом идет двухсторонняя конференция:
— Увы, ваше высочество, но Виборг не сможет дать вам шесть тысяч марок серебра. При всем нашем желании…
— Энгельс, переведи. Мне очень жаль ваш город, епископ, и его жителей, но пока мы не получим шесть тысяч марок, мы отсюда не уйдем. Это понятно?
— Понятно, ваше высочество, но Виборг не сможет дать шесть тысяч марок. У нас столько нет…
— Да? А в Хольстеборо сказали, что есть.
— Они лгут, ваше высочество. Виборг при всем нашем желании не сможет дать шесть тысяч марок…
На этом месте я взрываюсь. Достал, блин, своими повторами!
— Значит так, епископ. Или у меня сейчас окажутся шесть тысяч марок, или я сравняю Виборг с землей, и перережу здесь всех, кто выше тележной чеки!
— Ромэйн, давай его повесим? — простодушно предлагает Энгельрик.
— Энгельс, не лезь! — И в полном озверении я выдаю на языке родных осин, — А если ты, петух ставленый, еще раз заведешь свою шарманку про «при всем вашем желании», я тебя, барана безмозглого, за яйца, б…, повешу! Сука!
Неожиданно у епископа меняется лицо. Он судорожно сглатывает, а потом…
— Мир меж нами еси, замиренье. Почто же ти, славен моуж, нашу землю зоришь, аки лютый зверь, алкающий токмо крови христианской? Почто меч подъял на нас, коим в дружбе лукаво клялся?..
— Сто-о-оп! Так, все кроме Джона — свободны!.. Слушай, епископ, ты чего мелешь? Я когда тебе в чем клялся?!
— Лжой уста сквернишь! О прошлом годе, в Хольмгарде — в Новагороде по-вашему, договор учиняли. И все князья и боляре росских земель, и ты, Роман Ярославич…
— Какой «Ярославич»?!! Ты чо, обурел, святоша?!!
Епископ Виборга прищуривается:
— А ведь и верно, ты — не он. Но ликом схож зело бысть…
— А это он по-какому лопочет? — интересуется сержант де Литль.
— По-славянски, по-русски…
— Робин, я понял, — сообщает вдруг Маленький Джон. — Гайавата — это город там, где живут дикие славяне. Ты его тоже присоединял…
— Не такие уж они и дикие, Джонни… Та-ак! Епископ, ты — козел! Я — английский наследный принц! Деньги давай, а то на кол посажу!
Епископ тяжело вздыхает:
— Может и впрямь твоим отцом был Ричард… Тяжела ты, львиная лапа… Хорошо, болярин Роман: мы дадим шесть тысяч марок…
— Семь!
— Но ты же только что говорил «шесть»…
— А ты поторгуйся со мной — все восемь будет!..
…Но семь тысяч марок — это почти шесть тысяч фунтов серебра: не просто огромная сумма, а еще и весьма внушительный груз. И пока мы перетаскивали весь этот «тяжелый металл» на корабли, времени прошло столько, что к Виборгу успело подойти войско короля Дании Кнута IV под предводительством его младшего брата Вальдемара…
К стенам захваченного Виборга подъехала целая делегация: трое расфуфыренных рыцарей, десяток не менее расфранченных пажей и оруженосцев, а во главе всех — герольд, весьма похожий на новогоднюю елку. Кавалькада остановилась у самых ворот, и воздух огласил дикий вопль дюжины рожающих кошек. Фанфары… Просто поразительно, какие же мерзкие звуки могут издавать две гнутые медяшки!..
— Эй вы, разбойники! Вам оказывает честь герольд короля Дании, Скании и Померании Кнуда Великого, Стурре Ювенсон. Назовитесь, чтобы я знал, кого повесит мой король после победы!
— Передай своему корольку, — Энгельс сложил руки рупором и орет так, что, того и гляди, стена рухнет, — Передай своему недоноску и его чахлому братцу, что они будут иметь честь умереть от руки доблестного Робера Плантагенета фон Гайаваты де Каберне де ля Нопасаран, графа Монте-Кристо, наследного принца Англии, достойного продолжателя дела своего великого отца Ричарда Плантагенета герцога Аквитании и Нормандии, графа де Пуатье, графа Анжуйского, Турского и Мэнского, прозванного «Львиным Сердцем»!
— Правда? И каков же герб столь достойного рыцаря?
Энгельрик вопросительно смотрит на меня. Какой у меня герб? Почем я знаю? Надо бы сочинить что-нибудь эдакое, чтобы у этого герольда мозги закипели…
— Джон, а ну-ка отвечай…
Де Дитль кивает и выходит вперед. Я начинаю говорить, а Малыш добросовестно репетует таким ревом, что аж лошади приседают:
— Герб моего господина — опоясанный полосатый тигр на задних лапах с топором. И красной розой над головой.
Герольд задумывается, о чем-то переговаривается с рыцарями, а потом уже тоном ниже спрашивает:
— А в каком поле сей полосатый лев?
Чего? В маковом и в конопляном, ядреныть…
Герольд молчит, а затем уже совсем спокойно интересуется:
— А какое право имеет ваш принц на Вэллис?
— А у него супруга — валлийка! — сообщает Джон. — Так-то вот, Сдурел Убейсон. А ты думал?..
— И чего же желает ваш принц Робер? — интересуется герольд после долгой паузы. — Чего он хочет от нашего короля?
Ну, это моя свита знает и без подсказок…
— Денег! Двадцать тысяч марок серебром! И прямо сейчас!..
Глава 7
О пользе праздных размышлений или «Спокойной ночи, малыши»
Герольд с сопровождающими его лицами удалился передавать наше пожелание своим хозяевам, а я отправился в чудом неразграбленную ратушу и, от нечего делать, завалился на постель. Штурма не будет — это и ребенку ясно. В армии короля Дании и еще чего-то там всего-то тысяч шесть-семь воинов. Это я на глаз определить могу. У меня — немногим меньше. После дикой свалки на берегу и всех потерь, понесенных в городе при штурме и грабеже, под моими знаменами ровно четыре тысячи девятьсот двадцать человек. Больше всех умудрился потерять синешалый тесть — двести пятьдесят три убитых и еще семьдесят раненных так серьезно, что они не то, что в бой не годятся, а вообще не ясно — выживут ли? Остальные — более-менее ничего.
Поделиться книгой: