Помоги проекту - поделись книгой:
Люди переезжали на защищенные дамбами территории, потому что земля там была плодородной и дешевой. Но потеря пойменных территорий, сдерживавших воду, когда река разливается, — сказывается неблагоприятно. Так кто же все-таки повинен в Великом потопе?
Странные люди из Графтона
Низинные земли, которые занимает Графтон, находятся у места слияния рек Миссисипи и Иллинойс, и город не защищен ни дамбами, ни насыпями. Поэтому, если реки вздуваются и врываются в Графтон, местные жители поступают так, как поступали всегда — отступают.
Когда Алан Меирсон приехал туда в июле, многие из них уже перебрались на возвышенность, но одна престарелая пара все еще оставалась в своем доме. Джинни Эллер поприветствовала Алана теплой улыбкой и рассказала ему о самом большом из наводнений, которое ей довелось увидеть в Графтоне, — 1973 года.
— Я покажу вам, куда дошла в тот раз вода, — сказала она, подводя Алана к стене дома.
— Нет, не сможешь, — возразил ее муж Эл. — Он был под водой.
За раздвижной стеклянной дверью текла река в четыре метра глубиной. Рядом курсировали катера, и волны прокатывались по мощеному дворику перед домом, захлестывали уже затопленный подвал. Они тащили с собой какие-то колоды, грохотавшие по доскам настила. А вода все прибывала.
Алан спросил Эллеров, почему они не защищают дом мешками с песком.
— Мы живем на реке, — ответила Джинни. — Пусть она течет свободно.
Однако этот принцип «живи и дай жить другим» больше не устраивает мэра Графтона.
— Уже шестое большое наводнение за последние двадцать лет, — сказал он. — Мы продолжаем терять дома, предприятия, а на этот раз чуть не потеряли наше рыбное хозяйство.
Городские власти планируют перенести большую часть города из низины на возвышенность — «если, конечно, хватит средств», — добавляет мэр. Он заявил, что сорок процентов стоимости домов и предприятий будут компенсированы из федерального бюджета, и это поможет возрождению Графтона.
— Если вы владелец дома, — рассуждает глава города, — какой у вас выбор? Вода начнет спадать, может быть, вы получите небольшую сумму из какого-нибудь фонда или страховку — только и всего. Если вы сейчас используете эти деньги и вернетесь в свой дом, а на следующий год ситуация повторится — разве это благоразумно?
Эл и Джинни Эллер тоже задумываются над этим вопросом.
— Мы говорили об отъезде еще после наводнения 1973 года, но не уехали, а сейчас... — Мы слишком стары, чтобы бороться дальше, — сказала Алану Джинни.
Ее сын, Джерри, и раньше слышал такие разговоры.
— Эти приречные жители — странные люди. Как только наводнение, они заводят речь об отъезде. Лишь спадет вода — они ремонтируют дома, чтобы можно было их продать. Четыре месяца спустя, когда жилье уже выглядит как новенькое, они решают остаться.
В конце июля Алан вернулся в Хардин, откуда началось его путешествие. Фермерские земли к востоку от Натвудской дамбы были все еще под водой, и одна из бурь в конце концов снесла сооружение из мешков с песком в центре города. Хотя дожди наконец-то прекратились, наводнение не отступало. Оно напоминало надоедливого незваного гостя, поднимало полы, просачивалось сквозь стены и действовало людям на нервы.
Только в середине августа вода на — конец-то начала отступать от Хардина. На восточной стороне она уходила так же, как и пришла — через дыру в Натвудской дамбе. От центра Хардина река медленно возвращалась в свое русло.
Некоторые жители Ист-Хардина возвращались в свои старые дома и восстанавливали их, пользуясь любой поддержкой, какую только могли получить. Другие ни за что не хотели воз — вращаться.
Когда Алан снова встретился с Джефом Лортоном, тот выглядел гораздо счастливее, чем в их прежние встречи. Он как раз приобрел пятнадцать акров земли на верхушке Роки Хилл, где, намного выше поймы, намеревался построить новый дом.
На холме уже работал бульдозер, разравнивая почву под будущую дорогу.
— Она пройдет здесь, — сказал Джеф, указывая направление взмахом руки. — А вот здесь я построю новый дом. Он будет совсем как наш старый, я только сделаю гостиную в другом месте, чтобы вид был получше.
Так думал Джеф. И осуществление его планов зависело от того, когда выплатят — если выплатят вообще — страховку.
Если ему повезет, тогда однажды обычный летний день с Лортонами будет выглядеть так: управившись с утренней работой, Джеф, Сэнди и их мальчики поднимутся на Роки Хилл, чтобы пообедать. Далеко на западе они увидят холмы, зеленые от листвы деревьев, и фермеров, работающих на тракторах. Машины будут ехать по мосту Джо Пэйдж, и баржи пыхтеть по реке Иллинойс. А сама река будет спокойно течь в своих берегах, мутная и илистая, осторожно огибая Днище.
Цветы Геи
«Земля, на поверхности которой мы обитаем, сама по себе живой организм, обладающий кровеносной системой, дыхательными путями и нервной системой, а питается она космическим эфиром...»
Так рассуждал профессор Чэлленджер — автор эксперимента, описанного Артуром Конан Дойлом в рассказе «Когда Земля вскрикнула». Чтобы подтвердить свое предположение, профессор рискнул нанести планете укол с помощью самого современного по тем временам оборудования.
Когда острый бур вонзился в глубинную массу, обнажившуюся под каменной скорлупой, раздался ужасный крик, который из Англии докатился до Франции, а из пробитой шахты вырвался фонтан липкой темной массы — крови планеты. Нанесенная рана вскоре затянулась, но еще долго Земля не могла успокоиться. Землетрясения, извержения вулканов и бьющие из недр гейзеры свидетельствовали об этом...
Конечно, все описанное Конан Дойлом — чистой воды фантастика. Хотя, впрочем... Недавно в газете «файнэншл таймс» была помещена статья, которой, казалось бы, место скорее на страницах научно — фантастического издания. «Земля — живой организм!» — по существу, заявил в ней соотечественник профессора Чэлленджера, английский ученый Джеймс Лавлок.
Специалист с мировым именем, он был первым, кто указал на опасность распространения хлорфтористых соединений углерода, приведших, как полагают ныне многие, к образованию «озонных дыр» над полюсами планеты. Лавлок «засек» повышенное количество этих соединений с помощью самодельного газового хроматографа, участвуя в плавании от берегов Уэльса до ледников Антарктиды. Он также участвовал в опытах НАСА по выявлению жизни на Марсе и многих других фундаментальных исследованиях.
Но выводы, которые он делает, обобщая накопленные факты, порою шокируют специалистов.
— Боюсь, что порой я веду себя довольно провокационно, — признается сам Лавлок. — Но мне нравится дразнить биологов, заявляя им, что наша планета — живой организм. Правда, в ответ они резонно возражают: «Если бы она была живой, то могла бы размножаться...» Впрочем, говоря серьезно, нам нужно более точное определение живого. Если вы заглянете в толковый словарь, обнаружите: живым считается все, что не является мертвым...
Протестуя против такой неопределенности, Лавлок разработал теорию Геи, в которой рассматривает нашу планету как некий сверхорганизм — систему с саморегуляцией. Она напоминает, по мнению ученого, влажный тропический лес, который питает растения и животных, оказавшихся под его сенью. Однако и сами они — растения и животные — создают климат во влажном лесу.
Наша Земля столь разительно отличается от своих соседей, планет земной группы — Марса и Венеры, — именно потому, что существование жизни на ней в самом начале значительно смягчило климат и преобразило ее поверхность.
Конечно, такие рассуждения — только гипотеза. Но в 1992 году Лавлок и его единомышленники нашли конкретный пример воздействия земных организмов на климат. Исследователи обратили внимание, что некоторые виды океанического планктона вырабатывают диметилсульфид — газ, который, попадая в верхние слои атмосферы, превращается в мелкие частицы сульфата. Они-то и становятся центрами накопления водяных паров, способствуя образованию облаков. Причем влияние планктона на образование облачности оказалось преобладающим и более сильным, чем прочие причины.
Если такое значение могут иметь крошечные частички живого, что же тогда говорить о «венце природы» — человеке? Обитатели планеты своими действиями создают некий климат, условия жизни. Но они, эти условия, в свою очередь, влияют на самих людей, изменяя в какой-то мере даже их облик.
Подобные рассуждения звучат настолько убедительно, что многие ученые, ранее осуждавшие Лавлока за экстравагантность его идей, ныне при — знают, что в них есть зерно здравого смысла. Сам же ученый полагает, что ему в теории Геи удалось соединить биологию и геологию.
— До меня биологи и геологи работали изолированно друг от друга, — рассуждает он. — Так было, начиная с XIX века, когда появились профессионалы-биологи, которые смотрели на все с точки зрения отношения живых существ между собой, а не их отношений с окружающей средой. Такая догма господствовала довольно долго. В то же время геологи рассматривали флору и фауну как нечто целое, которое приспосабливается к среде, не воздействуя на нее, и, стало быть, Земля в роли геологического тела имела для них собственную, независимую историю.
В самом деле, биологи вам скажут, что они уже давно знали о выделении растениями углекислого газа. С другой стороны, геологи укажут на извержения вулканов как основной источник появления углекислого газа в атмосфере. В общем-то, правы и те и другие. Однако для того, чтобы понять, почему, несмотря на это, содержание углекислоты в атмосфере сравнительно невелико, нам придется разобраться в процессах, согласно которым живые организмы также извлекают углекислый газ из атмосферы и перемещают его в почву, где он затем участвует в геологической жизни Земли. Такой обобщенный взгляд стал возможен лишь в рамках теории Геи.
Эта теория может также объяснить, и как, скажем, сера попадает из океана на сушу, и почему облака возникают именно над океаном, и даже отчего периоды потепления климата на планете сменяются циклами похолодания.
Используя новый подход, Лавлок предупреждает: если человечество будет вести себя столь же неразумно, как в настоящее время, последствия могут быть фатальными. Ученый продемонстрировал это с помощью компьютерной модели, взяв за основу некую воображаемую планету «Ромашка», на которой существуют только светлые и темные цветы. На ранней стадии планета была холодной. И тогда лучшие условия жизни были для темных ромашек — они получали больше тепла. Однако их распространение темным ковром по всей планете привело к тому, что она постепенно стала разогреваться, принимая на себя все больше солнечного тепла. А в жарком климате лучше растут светлые ромашки, отражающие излишнее тепло обратно в космос, что, в свою очередь, постепенно приводит к охлаждению планеты.
Так темные и светлые цветы постоянно чередуются в своем преобладании. Но достигнутое равновесие весьма хрупкое. Если в этот процесс невзначай вмешается некая сила — например, человек изведет одну из плантаций белых ромашек, чтобы посадить картошку, — планета может перегреться.
И цветы вместе с картошкой уступят место пустыне.
То же самое может случиться с Землей на самом деле. Человек уже достаточно сильно нарушил природное равновесие: наступление всеобщего потепления в результате парникового эффекта — реальность наших дней.
— Крайне нежелательно, — говорит ученый, — добавлять углекислый газ в атмосферу, сжигая природное топливо. Через сто лет это может привести к скачкообразному переходу климата в иное устойчивое состояние. В результате от человечества останутся лишь небольшие группки, редко разбросанные по планете.
... Вот такое неожиданное продолжение получила история, описанная некогда фантастом. Реальность в очередной раз оказалась удивительнее выдумки, а выкладки ученого поражают воображение больше, чем фантазия писателя.
Правда, Джеймс Лавлок, как всякий истый ученый, чересчур увлекается в поисках доказательств, подтверждающих его концепцию. Так, например, он безоговорочно утверждает, что потепление климата вследствие парникового эффекта уже наступило. Однако можно ли судить об этом однозначно, если, по данным ученых Массачусетского университета, до сих пор еще не отработана методика определения среднегодовой температуры на планете? А стало быть, должно пройти, наверное, не одно десятилетие, пока мы наконец разберемся — теплее ли стало на Земле и чем это нам грозит?
Одно, впрочем, несомненно. Наша планета — естественный космический корабль, на котором экипаж в составе всего человечества совершает длительное путешествие сквозь космические дали, — требует к себе грамотного и чуткого отношения. Трудно представить себе космонавтов, которые бы намеренно выводили из строя систему жизнеобеспечения своего космолета. Мы же это делаем сплошь и рядом. Причем с дотошностью и постоянством, достойными лучшего применения.
Зачарованный город Пайтити
Э та трагедия произошла больше трех столетий назад — точнее, в тридцатые годы XVI века. Вероломство и жестокость испанских конкистадоров, равно как и внутренние противоречия и раздоры, привели к тому, что в конце концов пала великая древнекечуанская империя инков — Тауантинсуйо, а вместе с нею погибли, уйдя в небытие, бесценные богатства человеческой мысли и труда, которые могли бы щедро пополнить сокровищницу достижений мировой цивилизации. Испанцы казнили императора Атауальпу, носившего титул Единственного Инки, несмотря на то, что за свое освобождение он отдал в качестве выкупа столько золота, сколько не снилось ни одному европейскому монарху в истории человечества.
После смерти Атауальпы империя инков еще долго не могла оправиться от ужаса и оцепенения. Однако мало-помалу, превозмогая страх перед иноземцами, поднимались на освободительную борьбу отважные вожди. И самым выдающимся из них стал Инка Манко, возглавивший мощное народное восстание, которое едва не положило конец конкисте. Осев и укрепившись в горах, Инка Манко, по существу, возродил государство инков — кечуа, хотя и в неизмеримо меньших масштабах.
А между тем испанцы, кинувшиеся делить награбленные богатства, вконец перессорились и разделились на два враждебных лагеря. И вот одна из враждующих сторон направляет к Инке Манко посланца с предложением заключить союз, чтобы совместными усилиями разбить противоборствующую сторону.
Однако Инка Манко отклонил предложение иноземцев, заявив, что ему-де, законному наследнику инкского престола, не нужны ни звания, ни титулы, обещанные от имени испанского короля. А потом повелитель инков прибавил, что если испанцы по доброй воле уберутся из Тауантинсуйо, то он, Инка Манко, заплатит испанской короне выкуп, в два раза превышающий те сокровища, которые когда-то принес ей в дар Атауальпа.
От столь щедрых посулов алчный огонь вспыхнул в глазах испанского посланника. Но коварный конкистадор быстро взял себя в руки и, придав голосу велеречивого пафоса и вместе с тем христианского смирения, изрек:
— Если даже ты все горы в округе превратишь в золото и бросишь к ногам Его величества, он все едино не отзовет своих верноподданных из Перу, — и, чуть поразмыслив, лицемерно прибавил: — Да и потом, кто же тогда будет нести вам, язычникам, свет истинной веры и спасать ваши души? К тому же где возьмешь ты столько золота? Ведь Атауальпа отдал нам все сокровища вашей империи без остатка.
Речь белого посланца безмерно огорчила Инку Манко. Однако, услышав его последние слова, повелитель инков усмехнулся и что-то бросил своим приближенным на языке кечуа. И те принесли два золотых кувшина и мешок кукурузных зерен. Кувшины Манко подарил посланцу. Кукурузу же приказал высыпать на пол. Взяв из образовавшейся кучи одно зернышко, он сказал:
— Это то, что вам отдал Атауальпа, а вот (Инка указал на кучу) то, что мы спрятали.
Конечно, ответ Манко — не единственное упоминание о золоте инков. В Эквадоре, к примеру, живо предание об инкском полководце и народном герое Руми-Ньяви, который одержал не одну блистательную победу над испанцами, вторгшимися в царство Киту, расположенное на территории нынешнего Эквадора и некогда входившее в состав империи инков. Но во время решающего сражения между индейцами и конкистадорами внезапно началось извержение вулкана, и поток раскаленной лавы устремился прямиком на боевые порядки индейцев. Инки проиграли битву, а Руми-Ньяви попал в плен к испанцам. Конкистадоры безжалостно пытали отважного полководца, тщетно силясь выведать, куда он спрятал ту часть инкского золота, что хранилась в Киту. Но Руми-Ньяви мужественно и стойко перенес мучения и, так и не выдав тайны, погиб от рук чужеземцев.
Народная легенда, однако, по-иному описывает события: осознав, что поражение неизбежно, Руми-Ньяви приказал своим воинам, что еще были живы, снести все золото царства Киту к краю бездонной пропасти, а затем скрыться. Завидев издали отряд испанцев, Руми-Ньяви, оставшись один, побросал сокровища в пропасть, а сам, взлетев над землей, растворился в воздухе...
Там же, в Эквадоре, я однажды обнаружил еще одно упоминание об инкском золоте. Было это в Сарансе, на окраине города Отавало. Так вот, от Сарансе в горы ведет тропа, проложенная много веков назад. На эквадорском диалекте кечуа она называется «куриньян», что в переводе означает «дорога золота», или «золотая дорога»...
Но чаще всего взоры жаждущих узнать тайну инкского золота обращаются к перуанской сельве — джунглям. Именно здесь, согласно древним преданиям, находится легендарный город Пайтити, где сокрыта большая часть золота инков.
Что же это за город, окутанный тайной столетий, и что означает его название? Напомню, что в истории государства инков особое место занимает правление Пачакутека, который, собственно, и преобразовал страну древних кечуа в могучую империю. Самое его имя, Пачакутек, означает буквально «тот, кто переворачивает мир», одним словом, реформатор. В эпоху царствования Пачакутека империя инков находилась в горном районе — сельва пугала горцев, да и проникнуть в лесную чащобу было не так-то просто. Но Пачакутек решил покорить зеленый океан. Он отправил на восток отряд разведчиков, и те вернулись с радостной вестью: в глубине сельвы они обнаружили золотоносные реки. И тогда Пачакутек повелел проложить дорогу от Куско, инкской столицы, прямо к месторождениям золота, а неподалеку от них, в глубине сельвы, построить город, который служил бы перевалочным пунктом.
Новый город рос и процветал буквально на глазах. Однако просуществовал он чуть меньше ста лет: после смерти Пачакутека на тихоокеанском побережье высадились закованные в железо бледнолицые, бородатые люди, коварные и жестокие.
Вот они захватили в плен Атауальпу и перебили тысячи и тысячи невинных и безоружных индейцев... Вот они уже движутся на столицу — Куско...
И тогда по решению высших инкских сановников и жрецов начался массовый исход индейцев — мужчин и женщин, стариков и детей — в сельву, где стоял Пайтити. Туда же, в затерянный в бескрайних чащобах город, построенный по велению Пачакутека, были перенесены и бесценные сокровища империи инков.
А теперь, уважаемый читатель, давай мысленно перенесемся в древний Куско, поистине сказочный город, а точнее, в ту его часть, название которой на русский язык переводится как «золотая ограда», или, вернее, «огороженная золотая площадь» — та самая, что когда-то примыкала к храму Солнца. Впрочем, предоставим слово хронисту XVI века Инко Гарсиласо де ла Вега, сыну испанского конкистадора и одной из последних инкских принцесс — ньюст:
«Та огороженная местность... во времена инков была садом из золота и серебра... Там было множество золотых и серебряных трав и цветов, кустарников и деревьев, диких и домашних животных, змей больших и маленьких, ящериц, улиток, бабочек, мелких и крупных птиц — и всякая вещь располагалась таким образом, чтобы как можно больше напоминать изображаемую ею натуру. Было там и обширное поле кукурузы и злаков кинуа; там же красовались фруктовые сады с деревьями в натуральную величину, целиком из золота и серебра... В одном из домов лежали золотые и серебряные вязанки дров, были также большие фигуры мужчин, женщин и детей, отлитые из тех же металлов... Они (золотых дел мастера. — Ю.З.) изготавливали бесчисленное множество посуды, что хранилась в храме… включая горшки, кувшины и прочие маленькие и большие сосуды... По этой причине с полным основанием и весьма точно они (инки) называли храм Солнца и весь дворец Кориканча, что означает «золотой квартал». Такие же чудеса из серебра и золота имелись и в других городах империи...»
Итак, испанцы приближались к Куско. Легко понять страх и горе тысяч людей, которым пришлось покинуть обжитые дома и переселяться — похоже, навсегда — в гущу сельвы. И тогда один инкский военачальник, руководивший великим переселением, чтобы успокоить ввергнутых в ужас и смятение людей, сказал:
— Не горюйте, не плачьте. Мы идем в город точно такой же, как и столица. Это великий город, как и Куско, такой же.
Слова, особо подчеркнутые инкским военачальником, звучат на кечуа как «Пайкикин». Однако изначальное название города стерлось в памяти инков, его место заняло другое — «Пайкикин», которое позднее трансформировалось в «Пайтити». Происхождение последнего названия можно объяснить и по другому. Вполне вероятно, что в империи инков оно означало «металл» или «свинец», то есть на кечуа — «тити». В таком случае «Пайтити» переводится как «сам металл», а учитывая склонность кечуа к образности, это название вполне могло означать «металлический город», «город из металла».
С тех пор минуло несколько столетий, и о таинственном городе вдруг снова вспомнили. А случилось это благодаря нескольким прелюбопытным историям, произошедшим уже в XX веке.
Итак, история первая. Годах в двадцатых в глухом местечке на юго-востоке Перу стояла асиенда Вилья-Кармен, и владел ею испанец дон Гумерсиндо Пэрдис, по натуре сущий изверг. Его жестокость по отношению к работникам-пеонам и впрямь не знала границ: за маломальскую провинность надсмотрщики, по приказу дона Пэрдиса, забивали несчастных чуть ли не насмерть. А попытка к бегству с асиенды уж точно заканчивалась для беглеца смертью.
И все же однажды двое пеонов рискнули бежать из проклятого Богом места. Обманув своих церберов, смельчаки очертя голову бросились в сельву. Четверо суток, днем и ночью, продирались они через непролазные дебри. И вот на пятый день, вконец обессилев, несчастные набрели на какие-то постройки, сплошь поросшие буйной тропической растительностью. Приглядевшись, беглецы увидели, что попали в заброшенный город. Вскоре они обнаружили неисчислимое множество золотых вещей — им удалось унести с собой лишь самую малую толику сокровищ. Решив наконец покинуть таинственный город, ошеломленные беглецы поднялись по длинной каменной лестнице к высоким воротам с огромным золотым диском на фронтоне, олицетворявшим солнце.
Пробираясь все дальше на запад, беглые пеоны в конце концов вырвались из плена сельвы. Когда же все мытарства остались позади и отчаявшиеся было пленники сельвы принялись делить унесенные сокровища, между ними — так уж издревле водится — вспыхнула ссора, переросшая в драку не на жизнь, а на смерть. Победитель спустя время добрался до Куско, отыскал вдову товарища, которого сам же убил, и поведал женщине, что муж ее умер-де от укуса ядовитой змеи. Потом он принялся ухаживать за убитой горем вдовой — она была молода и красива. Но та не приняла его ухаживаний, не поверила она и в то, что мужа ее укусила змея, не говоря уже о несметных сокровищах, затерянных в глубине перуанской сельвы. А вскоре убийца, набравшись вдребезги, развязал язык и выложил несчастной вдове всю правду. Та, не теряя времени понапрасну, поспешила в полицию. И счастливчик, случайно узнавший тайну инкского золота, угодил на скамью подсудимых, где ему пришлось повторить свою историю представителям правосудия. Однако те, по-видимому, также не поверили в его россказни про древние сокровища. Окончание же этой трагической истории хранится в закрытых архивах Верховного суда перуанской столицы. А мы с вами обратимся к другой не менее интересной истории.
Однажды — а было это в 1925 году — шестеро членов ордена иезуитов решили организовать экспедицию с целью отыскать наконец затерянный в сельве город. Наняв носильщиков и проводников, прихватив с собой необходимое снаряжение, оружие и провизию, святые братья тронулись в путь. Уже на подступах к Пайтити — во всяком случае, так показалось авантюристам — на экспедицию напали воины племени мачиганга. И незваные гости сельвы один за другим пали от стрел, отравленных ядом кураре. Однако одному проводнику, Хуану Гомесу Санчесу, все же удалось избежать смерти, и он сломя голову кинулся в заросли. Когда же он наконец остановился, чтобы перевести дух, то обнаружил что стоит не где-нибудь, а посередине самой что ни на есть настоящей улицы. Правда, все дома по обе стороны улицы были скрыты сплошной стеной из лиан, кустарников и деревьев. Двинувшись дальше по улочке, Санчес вышел на площадь, где стояли статуи в человеческий рост, изображавшие древних инков, и все они были отлиты из желтого металла. Санчес долго рассматривал чудо-изваяния. Наконец, придя в себя, он вынул из ножен мачете и отрубил мизинец у одного из них — того, что стояло ближе. А затем, по его же словам, поднялся по длинной широкой лестнице к огромным воротам, на которых висела «круглая пластина из желтого металла с отростками, напоминающими солнечные лучи».
Хуану Гомесу Санчесу повезло — он сумел-таки выбраться из сельвы. Известно, что золотой мизинец он хранил долгие годы в тайне, а на склоне лет показал свой трофей перуанскому ученому Рубену Иваки Ордоньесу в знак особого расположения и в доказательство того, что таинственный золотой город инков, Пайтити, существует на самом деле.
История третья. Она опять же связана с асиендой — Кальянга, которой владел не испанец, а на сей раз перуанец. Однажды пастух — пеон, с этой самой асиенды, возвращаясь с пастбища, недосчитался двух коров. Беднягу охватил ужас. Смекнув, что коровы скорее всего ушли на водопой — в тот день стояла нестерпимая жара, — пастух отправился к ручью, куда, по его мнению, могли податься измученные жаждой животные. Вскоре он обнаружил одну из беглянок. Второй же рядом не было. Но на земле виднелись следы копыт — они вели в лесные заросли. Солнце уже клонилось к закату, и продолжать поиски было небезопасно: ведь в тропиках сумерек почти не бывает — ночь наступает мгновенно. Отведя стадо в загон, пастух, однако, решил искать дальше и, прихватив керосиновый фонарь, отправился в сельву. Но в кромешной мгле, да еще в лесной чаще, от фонаря было мало проку — и вскоре пастух заблудился. Уже под утро, тщетно проблуждав в зарослях, он, вконец измотанный, решил прилечь прямо на землю и передохнуть. И не заметил, как заснул. Проспав несколько часов, он продолжил поиски уже при свете дня. Некоторое время спустя пастух обнаружил свежие коровьи следы — вот так радость! Но ликование его оказалось преждевременным. Прошли еще один день и одна ночь, а проклятого животного нигде не было — оно словно сквозь землю провалилось.
Внезапно путь обессилевшему пастуху преградила неширокая быстрая речушка, на обеих ее берегах стояли большие каменные кладки — судя по всему, обветшалые опоры древнего моста. Самого моста, однако, не было, и пастуху ничего не оставалось, как переплывать речушку. Течение и впрямь оказалось быстрым, и выбраться на другой берег было не так-то просто. Побарахтавшись в реке какое-то время, бедолага в конце концов подплыл к торчавшему из воды огромному камню. Вскарабкавшись на глыбу, пастух заметил, что она обработана каким-то орудием и когда-то явно служила опорой моста...
Выбравшись на берег, пастух еще долго блуждал в зарослях, пока наконец не достиг вершины, о существовании которой он слышал и раньше. То была Пантиаколья. К западу от вершины простиралась долина Лако. Согласно старинным легендам — Лако в переводе означает «обман», «запутанные следы» или «сбитый с толку», — такое название долине дали испанские конкистадоры, которые в 1531 году потеряли следы инков, покинувших Куско и скрывшихся в бескрайней сельве вместе с неисчислимыми сокровищами.
Спустя несколько дней бедный пастух взобрался на другую вершину — она была круче и много выше первой. У ее подножия лежала широкая, стиснутая со всех сторон горами низина. Чтобы спуститься туда, пастуху понадобилось целых полдня. Оказавшись же в низине, пеон, пройдя какую-нибудь сотню метров, застыл в страхе и изумлении: перед ним возвышались огромные фигурные каменные ворота, увенчанные золотым изображением солнца.
Переведя дух, заблудший пеон рискнул войти в ворота. Длинная каменная лестница привела его к началу улицы, по обеим сторонам которой стояли каменные постройки. В нише, прорубленной в стене одного из домов, он заметил статуэтку из желтого металла. Но поднять ее пастух не смог — она оказалась слишком тяжелой. Зато в соседней нише лежал кукурузный початок. Пеон бросился к нему в надежде насытиться. Но увы! Початок тоже был отлит в металле. Тем не менее пастух прихватил его с собой.
Пройдя вперед несколько метров, он увидел изваяние мужчины в полный рост, вылитое из того же металла. В руках у него был жезл, на голове — корона, увенчанная перьями, разумеется, металлическими. За первой статуей стояла другая, а за нею еще и еще. Нервы у пастуха сдали. И он кинулся по лестнице назад к воротам...
Обратный путь к асиенде пеон проделал без особого труда. И вместо пропавшей коровы он передал хозяину, асендадо, кукурузный початок из чистого золота. Асендадо велел слугам накормить пастуха, на которого было больно глядеть — тот был весь в ссадинах, кровоподтеках и едва держался на ногах, — потом приказал отвести ему удобную койку и ухаживать за ним. Каждый день он лично навещал несчастного и выспрашивал подробности о его злоключениях. Асендадо, очевидно, собирался предпринять вместе с ним новое путешествие в сельву — к заброшенному золотому городу инков. Однако спустя неделю пеон, оклемавшись, собрал как-то ночью свои нехитрые пожитки и был таков. С тех пор ни о нем, ни о легендарном Пайтити никто ничего не слышал.
Героем четвертой истории был некий Рейнальдо Рикельме, человек бывалый и на редкость тщеславный. Бывший оружейный мастер, сеньор Рикельме по выходе в отставку твердо решил разбогатеть — только честным путем. С этой целью он отправился на юго-восток Перу, в сельву, лежащую в бассейне реки Мадре-де-Дьос; на многочисленных ее притоках издревле обретались золотоискатели и прочие старатели. Самой же золотоносной речкой считалась Пантиаколья. Взяв себе в проводники знакомого индейца, Рикельме на каноэ отправился на поиски удачи и богатства. На третий день относительно спокойного плавания по Мадре-де-Дьос каноэ подошло к устью небольшой речки. Индеец сказал Рикельме:
— Вот Пантиаколья. Можешь высаживаться, а утром ступай куда знаешь.
Соорудив на скорую руку шалаш, Рейнальдо провел в нем ночь, а наутро двинулся вдоль песчаного берега вверх против течения реки, в глубину сельвы. Три дня Рикельме искал золотоносное место и лишь на четвертый нашел — во всяком случае, ему так показалось. Чуть позже, не удовлетворившись скудной добычей, упорный золотоискатель двинулся еще дальше и, пройдя еще сутки, вновь решил попытать счастье. Наконец надежды его оправдались: чуть ли не в каждой пригоршне речного песка ему попадались крупицы золота.
Восемь дней провел Рейнальдо на берегу золотой речки. Он мыл золото и охотился — надо же было добывать себе пропитание. И вот на девятый день, поутру, Рикельме решил прочистить ружье. Склонив голову, он разбирал затвор карабина и вдруг скорее почувствовал, нежели заметил, что перед ним кто-то стоит. Это были почти голые индейцы — двое мужчин и женщина. Индейцы смотрели на Рикельме бесстрастно, в глазах — ни тени враждебности. Мужчины были вооружены: за спиной висели допотопные ружья, а на плече — по колчану со стрелами. Шеи у всех троих были украшены ожерельями из золотых бусин, а у одного на руке сверкали золотые браслеты. Рикельме, понятное дело, не терпелось узнать, откуда у индейцев эти сокровища. И он осторожно, начав издалека, спросил:
— Откуда вы, добрые люди?
— Мы из священного места, — ответил индеец с браслетами на руке, — из того селения, куда не может попасть ни один чужак. А если попадет, то уже никогда не выйдет.
И, прощаясь с бледнолицым, тот же индеец повернулся к нему и проговорил на кечуа:
— Не ходи туда — погибнешь!
Сеньору Рейнальдо Рикельме вовсе не улыбалось рисковать жизнью, тем более что индейцы в знак благодарности за то, что он починил им ружья, подарили ему свои золотые украшения, да и золотого песку сам он намыл немало.
На обратном пути он повстречал индейцев пиро, и те помогли ему добраться до ближайшего населенного пункта. Однако, прежде чем распрощаться с пиро, удачливый золотоискатель решил выведать у проводников, что за народ живет там, в низовьях реки Пантиаколья.
Поделиться книгой: