Куликовская битва

Лейла, со смехом наблюдавшая за фокусником, совсем забыла подливать вино в чашу Мухаммед-Булака, но тот и не замечал этого. Джамиля принесла на подносе блюдо с осетриной икрой, но так и не поставила его на стол к хану, увлеченная чудесами фокусника. Мухаммед-Булак не сделал ей замечание, так как просто забыл про икру.

Внезапно в трапезную вошли двое знатных вельмож. Это были Коктай и Бетсабула.

Коктай что-то сердито бросил евнуху, находившемуся тут же. Евнух живо заставил фокусника удалиться и сам ушел вместе с ним. Коктай и Бетсабула уселись на стулья напротив хана. Коктай был серьезен. Бетсабула чем-то озабочен.

Джамиля поставила блюдо с икрой на стол и выпорхнула из трапезной. Она боялась Коктая, который однажды изнасиловал ее прямо в дворцовом переходе. Следом за Джамилей удалилась и Лейла, которой Коктай приказал унести вино, мол, хану сейчас потребуется трезвая голова.

Хотела было уйти и Настасья, но Мухаммед-Булак повелел ей поворошить железной палкой уголья в двух жаровнях, чтобы от них стало больше жару. Настасья молча подчинилась и невольно стала свидетельницей этого важного разговора.

— Я пришел к тебе с жалобой на Бетсабулу, великий хан, — сказал эмир Коктай, невозмутимо отщипывая маленькие кусочки от медового пирога на ханском столе и отправляя их себе в рот. — Бетсабула не желает выполнять наши с ним договоренности. Он не хочет убивать Мамая.

— Как это понимать, Бетсабула? — Мухаммед-Булак недовольно сдвинул брови и швырнул обратно в вазу с фруктами яблоко, которое собирался надкусить. — Я выполнил твое пожелание, взял в жены твою дочь. А ты, значит, решил водить меня за нос!

— Повелитель, сначала выслушай меня, а уж потом суди о моих поступках, — сказал Бетсабула. — Уже ни для кого не тайна, что Мамай будущим летом собирается в поход на Москву. По-моему, верх неразумия убивать Мамая на пороге столь великого и полезного для Золотой Орды свершения. Мамай основательно подготовился к этому походу. Он заключил союз с литовским князем Ягайлой против московского князя Дмитрия. Мамай привлек на свою сторону рязанского князя Олега. Я сам ездил к Олегу прошлой осенью и договаривался с ним от лица Мамая. В ставке Мамая собрано шесть туменов конницы, а весной Мамай намерен собрать под своими знаменами не меньше сорока тысяч пехоты. Пусть Мамай довершит то, что начал. Это укрепит Золотую Орду и твой трон, великий хан.

Мне кажется, убрать Мамая лучше всего после опустошения Москвы и Владимира, — после краткой паузы добавил Бетсабула.

— Что скажешь, Коктай? — Мухаммед-Булак повернул к нему свое заплывшее жиром круглое лицо. — Бетсабула дело говорит! Русь окрепла и зазналась, так пусть же Мамай убьет князя Дмитрия, разорит Москву. А на обратном пути в Сарай Бетсабула нанесет Мамаю смертельный удар… Хорошо задумано, а?

— Нельзя допустить, чтобы Мамай собрал по весне несметное войско, — раздраженно заговорил Коктай. — Это войско после убийства Мамая могут возглавить его сыновья, а уж они-то непременно станут мстить нам за смерть своего отца. Опасен не столько сам Мамай, сколько его победоносное войско. Русь мы покорим и без Мамая. Для этого не нужно несметных войск, достаточно стравить русских князей между собой.

Мухаммед-Булак озадаченно чесал свой круглый подбородок. Правота Бетсабулы казалась ему очевидной, но и Коктай тоже молвит по делу.

— Значит, если убить Мамая сейчас, его войско рассеется, — в раздумьи проговорил Мухаммед-Булак, — а если позволить Мамаю разорить Русь, тогда покушаться на Мамая будет опасно, ибо его победоносное войско двинется на нас во главе с сыновьями Мамая. Так?

— Так, — кивнул головой в круглой шапочке эмир Коктай.

— А что помешает сыновьям Мамая ныне выступить против нас, если мы убьем их отца? — спросил Мухаммед-Булак, переводя взгляд с Бетсабулы на Коктая.

— Ничто не помешает, — сказал Коктай, — но нынешнее войско Мамая еще плохо сплочено. С гибелью Мамая часть эмиров и беков отколется от его сыновей, а те, что останутся с ними, уже не будут представлять для нас серьезной опасности. Мамай, собирая свое войско, чаще действовал подкупом, нежели силой и угрозами. Мы тоже станем звенеть золотом и серебром, тогда все походные эмиры потянутся к тебе, великий хан.

Мухаммед-Булак растянул в улыбке свои сочные, по-детски маленькие губки. Доводы Коктая убедили его.

— Вот что, друг Бетсабула, — промолвил хан, похрустывая костяшками пальцев, — прекратим все наши споры здесь и сейчас. Я повелеваю тебе убить Мамая как можно скорее. Весной я сам соберу большое войско для похода на Русь. Я сдержал свое обещание, Бетсабула. Теперь ты должен сдержать свое.

Бетсабула покорно склонил голову, прижав ладонь к груди.

* * *

После полудня у Настасьи появилась возможность наведаться в гарем, поскольку Мухаммед-Булак после сытного обеда завалился спать. Хитрые лекари подсыпали в пищу хана какого-то сонного порошку, чтобы их повелитель поспал подольше. В этом негласном заговоре лекарей поддерживали и ханские наложницы, помогая им втайне от поваров и евнухов опаивать Мухаммед-Булака различными снадобьями, уменьшающими его возбудимость и нервные припадки.

В гареме Бизбике были выделены три большие проходные комнаты, самая дальняя из которых была ее спальней. Еще одна из комнат служила трапезной, третья комната предназначалась для приема гостей. Из гостевой комнаты имелся выход во внутренний дворик с круглым бассейном посередине, обсаженный акациями, вишневыми и грушевыми деревьями. Там были дорожки, посыпанные речной галькой, вкопанные в землю массивные деревянные скамьи под круглыми навесами, качели, подвешенные между двух высоких столбов.

Теперь дорожки и деревья были засыпаны снегом, вода в бассейне покрылась коркой льда. На исходе был февраль. Хотя снег еще не таял, но с южной стороны уже веяло теплом приближающейся весны.

Настасье хотелось погулять во дворе по хрустящему снежку, побыть наедине со своими мыслями, но Бизбике, уставшая от безделья и одиночества, усадила ее на стул, дала в руки хур — трехструнный татарский музыкальный инструмент. Бизбике пообещала Мухаммед-Булаку обучить Настасью игре на хуре. После нескольких уроков Настасья уже могла сама подобрать на струнах какую-нибудь простенькую мелодию, но до полного мастерства ей было еще далеко.

— Где ты витаешь, милая? — сердилась Бизбике, видя, что Настасья сегодня какая-то слишком рассеянная. — Не выспалась, что ли? А может, влюбилась?

Настасья подняла голову и встретилась глазами с Бизбике, сидевшей напротив нее.

— Скажи, сколько воинов в тумене? — неожиданно спросила Настасья.

Строгие, чуть раскосые очи Бизбике наполнились недоумением, ее черные, красиво изогнутые брови чуть поднялись кверху, выражая удивление.

— Тумен — это десять тысяч всадников, — сказала Бизбике. — Почему ты об этом спрашиваешь, моя дорогая?

— Твой отец — темник, — уклончиво ответила Настасья, — значит, у него под началом десять тысяч воинов. Так?

— Да, — кивнула Бизбике.

— Мамай тоже темник, но у него гораздо больше войск, — продолжила Настасья. — Почему?

— Не знаю. — Бизбике пожала плечами. — Наверно, потому, что Мамай не просто военачальник. Он еще считается блюстителем ханского трона.

— Мухаммед-Булак боится и опасается Мамая, — заметила Настасья, понизив голос. — Он подговаривает твоего отца убить его. Я сама слышала это.

Бизбике побледнела и чуть не выронила хур, который держала в руках.

— Если мой отец пойдет на это, то он непременно погибнет! — воскликнула она. — А вместе с ним погибну и я. Мухаммед-Булак не мог сам решиться на такое, наверняка его подбивают на это улусные эмиры! Уверена, тут не обошлось без Коктая, который всюду сует свой нос!

Настасья сочувственно кивала головой в белой накидке, а сама думала о своем. Ей вспомнилось, как однажды княжеский тиун в разговоре с ее отцом, у которого он подковывал своего коня, упомянул о том, что население Серпухова увеличилось до шести тысяч человек.

«Выходит, у Мамая воинов в десять раз больше, чем жителей в Серпухове, — размышляла Настасья. — Причем весной Мамай собирается набрать еще сорок тысяч войска! А московский князь небось и не ведает, какая силища в Орде против него собирается!»

И опять, уже в который раз, Настасью посетила мысль о побеге из постылой неволи.

Глава девятая Неожиданная встреча

Смуглые гибкие девушки плясали в нарядах легких и ярких, как лепестки цветов.

Позванивая бубенчиками, припаянными к браслетам на запястьях и щиколотках, танцовщицы то стремительно летели одна за другой в цветистом хороводе, то замирали на месте попарно, и тогда движения их рук, повороты их пленительных лиц, движения подведенных черной тушью глаз вели наполненный глубоким смыслом рассказ языком пластики о томной любви и стоящих на ее пути препятствиях. Этих танцовщиц доставили ко двору Мухаммед-Булака из далекого Гургана.

Непривычные к здешним холодам, девушки долго болели. Ханские лекари приложили немало усилий, чтобы поставить их на ноги. И вот сегодня, за полуденной трапезой, Мухаммед-Булак наконец-то увидел воочию этих полунагих богинь, в дивном танце которых проглядывались отблески того далекого мира, о котором в Сарае ходило так много слухов, один красочнее другого.

На танец невольно засмотрелись все, кто был в трапезной в этот час: евнухи, лекари, наложницы и сам хан. Настасья наблюдала за танцем гурганок, положив голову на плечо сидевшей рядом с нею Лейлы. Прошедшую ночь Настасья провела на ложе с ханом, поэтому сегодняшнее утро она встретила невыспавшейся. Лейла тоже постоянно клевала носом, поскольку ей пришлось ублажать Мухаммед-Булака с утра и до обеда. Евнухи подняли персиянку очень рано, чтобы отправить ее в объятия хана помытой, причесанной и умащенной благовониями.

Едва танец закончился и гурганки быстрой вереницей удалились из трапезной, перед ханом возник гонец с кожаным мешком в руках.

— Подарок от эмира Бетсабулы, повелитель, — сказал воин.

Шагнув к столу с яствами, гонец развязал мешок и вытряхнул его содержимое прямо в блюдо с горячей лапшой, залитой чесночной подливкой с перцем.

Среди ханской свиты прозвучал хор испуганных возгласов. Евнухи и служанки в едином порыве подались прочь от стола: там, на дымящейся теплым паром лапше, лежала голова человека с открытым ртом и вытаращенными в ужасе глазами. Это была голова эмира Коктая.

Не вдаваясь в объяснения, посланец Бетсабулы быстрым шагом вышел из трапезной.

Мухаммед-Булак затрясся от страха и завопил, чтобы к нему немедля вызвали дворецкого и кого-нибудь из улусных эмиров. Поднялась суматоха. Кто-то из евнухов кинулся выполнять повеление хана. Кто-то пытался его успокоить. Лекари велели музыкантам играть что-нибудь веселое, а блюдо с отрубленной головой засунули под стол.

Наложницы бросились было наутек, но в дверях столкнулись с отрядом воинов, которые были явно не из числа ханских телохранителей. Воины шли, тесня друг друга, в руках у них были обнаженные сабли и короткие копья. От них исходил запах железа, отсыревшей кожи и лошадиного пота. Их шлемы были украшены пучками конских волос.

Рабыням пришлось отбежать в сторону, чтобы не напороться на острия клинков и копий.

Воинский отряд заполнил почти всю трапезную, расположившись полукругом перед столом, за которым полулежал побелевший от страха Мухаммед-Булак.

— Я — чингисид! Я — хан! — дрожащим голосом выкрикивал Мухаммед-Булак в воцарившейся гнетущей тишине. — Меня нельзя убивать! Нельзя!..

Из толпы воинов вышел низкорослый желтолицый военачальник в позолоченном панцире и ребристом островерхом шлеме, его левый глаз был заметно у́же правого. На поясе у него висела сабля в позолоченных ножнах, с рукоятью, украшенной красными и синими драгоценными камнями.

— Рад приветствовать тебя, хан! — насмешливо проговорил военачальник, скрестив руки на груди. — Уверен, ты соскучился по мне. Мы так долго с тобой не виделись. Ну, не трясись! Тебя никто не тронет.

При виде желтолицего военачальника вся ханская свита склонилась в поклоне, кто-то даже упал на колени.

Лейла потянула Настасью за руку, видя, что та не спешит кланяться.

— Живо падай на колени, глупая! — сердито прошипела персиянка. — Иначе горько пожалеешь!

Настасья нехотя опустилась на колени рядом с Лейлой. Согнув спину и опершись руками в пол, она тихо спросила:

— Кто этот желтолицый?

— Это Мамай! — шепотом ответила Лейла.

Изумление и разочарование, овладевшие Настасьей, были так сильны, что она набралась смелости и распрямила спину, желая разглядеть Мамая получше. Так вот каков он, истинный владыка Золотой Орды! Маленький, худой и совсем не грозный с виду! Даже в рыхлом дородстве Мухаммед-Булака, по мнению Настасьи, было больше величия, присущего правителю.

Мамай долго упрекал Мухаммед-Булака своим скрипучим надтреснутым голоском, в котором слышались нотки презрения и плохо скрываемого злорадства. Мамай напоминал Мухаммед-Булаку, что тот стал ханом благодаря ему. Если бы не старания Мамая по укреплению Золотой Орды, то неизвестно, как долго усидел бы на троне Мухаммед-Булак, так много мнящий о себе, а на деле не обладающий и тенью власти.

— Даже у Коктая и Бувалая могущества было больше, чем у тебя, друг мой, — молвил Мамай и по-отечески погладил Мухаммед-Булака по гладкой бритой голове. — Эти двое обманывали тебя, творя свои темные делишки за твоей спиной. Но всякому злу когда-то приходит конец, — Мамай криво усмехнулся. — Я велел отсечь Коктаю его безмозглую башку. А Бувалая мои нукеры изрубили на куски и скормили псам. Тебя, дружок, постигнет та же участь, если ты еще раз попытаешься нанести мне удар в спину.

Мамай погрозил хану кривым пальцем, словно перед ним был проказливый мальчишка.

Мухаммед-Булак униженно выпрашивал у Мамая прощения, лобызал его руки и полы плаща, слезы раскаяния катились из его глаз. Наконец Мамай простил его.

Тут же было объявлено, что визирем отныне будет эмир Бетсабула. Беклербеком Мамай назначил своего племянника Акбугу.

Не задержавшись более ни на час, Мамай и его воины в тот же день покинули Сарай. Золотоордынская знать вздохнула с облегчением, радуясь, что гнев Мамая не обрушился на друзей и родственников казненных эмиров. А ведь среди них были и такие, кто знал об этом заговоре и одобрял его.

* * *

Наступила весна. Снег на улицах Сарая растаял очень быстро. Навоз и мусор, всю зиму пролежавшие под снегом, теперь оттаяли и, перегорая на солнце, издавали резкий неприятный запах. Гулистан, предместье Сарая, где было много загонов для скота и лошадей, страдал от этих тяжелых миазмов особенно сильно.

К концу марта сады и парки Сарая оделись молодой листвой, зазеленели свежей травой приволжские степи.

Весной Настасья приложила немало усилий, чтобы перебраться обратно в дом эмира Бетсабулы. В конце концов ей это удалось. Настасья понимала, что из дома Бетсабулы ей будет легче отыскать пути к бегству, нежели пребывая за толстыми стенами ханского дворца. Настасья знала, что Исабек по-прежнему страдает по ней. На это обстоятельство Настасья и делала упор, встречаясь с Союн-Беке и притворяясь, будто и она испытывает сильные чувства к ее старшему сыну. Именно Союн-Беке убедила супруга, который стал настоящим хозяином во дворце, вернуть Настасью Исабеку.

За прошедшие месяцы Исабек заметно возмужал, у него стал ломаться голос, он еще больше вытянулся в рост. Видимо, разлука с Настасьей доставила Исабеку немало душевных мучений, так как теперь он уже не позволял себе даже малейшую грубость по отношению к ней.

Следуя советам, коими снабдили свою новую подругу Лейла и Джамиля, Настасья мягко и ненавязчиво старалась опутать Исабека своими чарами, сделать его послушной игрушкой в своих руках. Кто знает, может, именно Исабек окажет Настасье ту неоценимую услугу, благодаря которой она сумеет вырваться из татарской неволи?

Благодаря заступничеству Исабека Настасья пользовалась полнейшей свободой. Она могла гулять по городу, но не далее кварталов знати, которые были отделены от предместья высокой стеной из желтого сырцового кирпича. Постепенно Настасья освоилась в Сарае настолько, что легко ориентировалась в лабиринте его узких запутанных улиц и переулков.

Сами татары называли свою столицу на Ахтубской протоке Сарай-Берке или Новым Сараем, в отличие от прежней своей столицы Сарай-Бату, расположенной близ волжского устья. От Старого Сарая до Нового было четыре дня пути. «Сарай» по-татарски значит «дворец». Основой старой столицы Золотой Орды, построенной еще при хане Бату, был большой дворцовый комплекс, напоминающий укрепленную цитадель. Такие дворцовые крепости татаро-монголы видели в Китае и Хорезме, они использовали этот чужеземный опыт при возведении своих первых городов. Новый Сарай тоже был заложен как ханская ставка, где вместо шатра в центре города возвышался каменный дворец, обнесенный стеной. Дома и лачуги, раскинувшиеся вокруг дворца, постепенно образовали большой город, в котором пересекались торговые пути из западных стран в восточные. Богатство и процветание обеих столиц Золотой Орды основывались прежде всего на посреднической торговле и торговых пошлинах.

Кроме татар и кипчаков в Новом Сарае проживало великое множество разноплеменного люда. Здесь имели подворья и мастерские торговцы из Персии, Египта, Ширвана, Хорезма, Багдада, Византии. Имелось в Гулистане и подворье купцов с Руси. Среди купцов наибольшим весом в Сарай-Берке пользовались арабы и армяне. Среди ростовщиков — иудеи и генуэзцы.

Однажды на шумном сарайском базаре Настасья, покупая себе отрез ткани на новое платье, услышала до боли знакомый голос, окликнувший ее по имени. Настасья резко обернулась и увидела Янину, которая проталкивалась к ней сквозь людскую толчею. Настасья рванулась к Янине навстречу.

Плача и смеясь, подруги крепко обнялись.

Мимо них сновали люди в восточных одеждах, с чалмами и тюбетейками на голове, вокруг звучала чужая гортанная речь.

Держась за руки, Настасья и Янина забросали друг дружку вопросами. Их расставание прошлым летом произошло так внезапно, и нынешняя весенняя встреча случилась столь неожиданно, что это походило на чудо!

— У меня все хорошо! Я живу в доме знатного татарина, ни в чем не знаю нужды, — отвечала Настасья на расспросы Янины. — Работой меня особо не неволят, позволяют выходить в город. Ихняя дочь мне как сестра. А ты-то где обретаешься? Все ли у тебя ладно, Янка?

— А я уже троих хозяев сменила, — со своей неунывающей улыбкой промолвила Янина. — Сначала меня купил на невольничьем рынке какой-то торговец мясом. Сам он был половецкого племени, но веровал в Христа. Домогался этот половчин меня сильно, а я не давалась. После того как татары надо мной в степи надругались, болела я долго. Решила: умру, а под мужика больше не лягу! Ну и рубанула однажды своего мясника тесаком, поранила его сильно. Еле-еле он оклемался, а брат его сбыл меня какому-то старикашке-иудею. Тот иудей чеканщиком был, с утра до ночи узоры на медных и серебряных сосудах выбивал, а я за детками его приглядывала, коих было у него шестеро. Жену-то он схоронил, вот и мыкался один. Хворый был этот иудей, скончался он вскоре. Меня же родня его продала татарину, сборщику налогов. Ох и намучилась я с ним!

Подруги выбрались из шумного базарного многолюдства на тихую тенистую улочку и побрели по ней наугад.

Янина продолжила свой рассказ, поведав Настасье о том, как сборщик налогов принуждал ее заниматься блудом и брать за это деньги с приезжих купцов.

— Я же забеременела после того надругательства в степи, — молвила Янина с тягостной печалью в голосе. — Мытарь лупил меня, видя, что я не соглашаюсь ложиться под кого ни попадя. Как-то раз избил он меня так, что у меня случился выкидыш. Плоха я была тогда совсем, крови много потеряла. Мерзавец решил, что смерть за мной пришла, вывез меня на пустырь и бросил. На том пустыре подобрали меня добрые люди, выходили, у них теперь и живу.

— Так ты в рабстве или свободна? — спросила Настасья.

— Хозяин мой нынешний рабыней меня не считает, — ответила Янина. — Я живу у него, работаю. Никто меня не притесняет. В общем-то, я вольна пойти куда угодно, а куда мне идти? До Руси далеко. — Янина тяжело вздохнула.

— Чем занимается твой хозяин? — поинтересовалась Настасья. — И какого он роду-племени?

— Хозяин мой родом из волжских булгар, — промолвила Янина. — Здесь, в Сарае, у него мастерская, где шьют паруса и мешки из грубой холстины, еще там шьют походные палатки и кожаные чехлы для луков и щитов. Товар этот ходовой, всем торговцам он нужен. Работают на моего хозяина в основном невольники, но есть среди работников и вольные люди. Кстати, ты заметила, как много в Сарае невольников с Руси? — Янина бросила на подругу быстрый взгляд. — Разорить бы это змеиное гнездо и выпустить на волю всех русичей, что здесь томятся! Жаль, нету такой силы, способной сокрушить Орду проклятущую!

Настасья вздрогнула и остановилась.

— Что? — Янина взяла ее за руку. — Что с тобой?

— Янка, мне стало известно, что Мамай, который подмял под себя всю здешнюю знать, собирает несметное войско для похода на Москву! — торопливо выпалила Настасья, щеки которой зарделись румянцем от сильного волнения. — Уже этим летом Мамай поведет свои полчища на Русь! А в Москве, Владимире и Серпухове ничего не знают об этом. Надо сообщить об этом нашим князьям, и прежде всего московскому князю, но как это сделать?

— Откуда ты узнала об этом? — нахмурилась Янина.

— То долгая история! — отмахнулась Настасья. — Лучше посоветуй, как быть. Я собралась бежать отсюда на Русь, но не уверена, что осилю в одиночку такой длинный путь.