Куликовская битва

Настасью определили в служанки к хозяйской дочери Бизбике, которой было пятнадцать лет. Настасья сразу понравилась Бизбике. В обязанности Настасьи входило находиться подле своей юной госпожи с утра до вечера, помогать ей выбирать наряды, подгонять какие-то из платьев по ее фигуре, прислуживать ей за трапезой, сопровождать ее во время прогулок по тенистому саду и за пределами дома. Бизбике была непоседой, любила наведываться в гости к подругам и родственникам, частенько бывала на базаре, где сама присматривала ткани для своих нарядов, украшения и ароматические масла.

С первого же дня знакомства с Настасьей Бизбике сама занялась ее обучением татарскому языку, проявляя в этом деле терпение и такт, в общем-то несвойственные ее вспыльчивому нраву. Бизбике подарила Настасье несколько своих платьев и различные украшения из серебра и полудрагоценных камней, чем очень удивила свою мать. До этого Бизбике никогда ничего не дарила ни одной из своих служанок. Если Бизбике заказывала себе новый наряд у портнихи, то и для Настасьи тоже делался заказ на новое платье или шальвары. Питалась Настасья за одним столом с Бизбике, в баню ходила также вместе с ней.

Благодаря Бизбике Настасья уже через три месяца довольно неплохо изъяснялась на том диалекте тюркского языка, какой был распространен среди поволжских кипчаков. На этом же языке разговаривали и осевшие здесь монголы, за полтора столетия совершенно слившиеся внешним обликом и бытовой культурой с местными кочевыми племенами.

Ольга тоже быстро поднаторела в овладении местным наречием. Ее хозяева приставили нянькой к младшему из своих сыновей, к восьмилетнему Самату. Ежедневно общаясь с Саматом и другими слугами, Ольга не только освоила чужой для нее язык, но даже выучила несколько татарских колыбельных песен, которые она пела по вечерам, укладывая Самата спать.

Но была у Ольги еще одна повинность, коей не избежали все молодые рабыни в этом доме. Время от времени Ольга по ночам делила ложе со своим хозяином. Супруга Бетсабулы относилась к этому с полнейшим безразличием. Бывало, она сама приводила на ночь к супругу какую-нибудь из невольниц, если чувствовала недомогание или просто хотела отдохнуть от ненасытных ласк Бетсабулы.

Настасья в душе была признательна Бетсабуле за то, что он еще в пути объявил ее своей собственностью. Это избавило Настасью от грубых приставаний татарских воинов и младших военачальников, которые на каждой ночной стоянке подвергали насилию одну или несколько пленниц. К концу пути все невольницы, кроме Ольги и Настасьи, были изнасилованы не единожды. Особенно тяжело переносили эти унижения совсем юные девочки. Одна из них, тринадцатилетняя Ульяна, тронулась рассудком, и татары закололи ее копьем, бросив в степи без погребения. Эта девочка тоже была из Хмелевки. Настасья хорошо знала ее родителей и старшего брата, который частенько помогал в кузнице ее отцу.

Милосердие Бетсабулы стало понятно Настасье только здесь, в его доме. Старшему сыну Бетсабулы было четырнадцать лет. Его звали Исабек. Однажды Бетсабула привел Настасью в спальню к Исабеку и велел ей раздеться донага. Исабек наблюдал за Настасьей, лежа в постели.

Бетсабула расплел у Настасьи косу, гладил ее по спине и бедрам, расхваливая все ее прелести, потом сказал сыну, что дарит ему эту русскую невольницу.

— Тебе пора становиться мужчиной, сын мой, — промолвил Бетсабула, подтолкнув Настасью к кровати, на которой возлежал Исабек. — Возьми эту рабыню и сделай с ней то же самое, что делаю я по ночам с Ольгой. Не бойся причинить ей боль, ты же ее господин!

Настасья, сгорая от стыда, была вынуждена отдаться Исабеку, который с жадным старанием выполнял все наставления отца, находившегося тут же. Настасья лежала с закрытыми глазами, вцепившись пальцами в простыню, а юный сын эмира шумно дышал ей в лицо, взгромоздившись на нее и сотрясая кровать своими резкими частыми телодвижениями. Вскоре из груди Исабека вырвался блаженный стон и он уронил голову Настасье на грудь.

Настасья открыла глаза. Она не чувствовала ничего, кроме боли и отвращения. Видимо, это отразилось у нее на лице, поскольку Бетсабула повелел ей встать и одеваться, не слушая протестующих возгласов сына, который неистово хотел продолжения этой сладострастной гимнастики.

С этого дня и для Настасьи наступили ночи унижений. Частенько ее поднимали с постели вместе с Ольгой, которая шла в опочивальню к Бетсабуле, Настасью же служанка отводила в спальню Исабека. Иногда за Настасьей приходила супруга Бетсабулы, чтобы отвести ее к Исабеку. Это для Настасьи было особенно неприятно, так как Союн-Беке любила понаблюдать за совокуплениями своего сына. Если Бетсабула в таких случаях давал наставления Исабеку, то Союн-Беке изводила своими поучениями Настасью, веля ей почаще менять позы, пошире раздвигать ноги, смотреть на Исабека с покорной улыбкой, ласкать его не только пальцами, но и языком.

Однажды, когда Настасья отказалась проглотить семя Исабека, излившееся ей на уста, Союн-Беке ударила ее по щеке.

— Гнусная рабыня, семя моего сына для тебя как живительный нектар! — гневно воскликнула она. — Как ты смеешь сплевывать его на пол! Еще раз увижу такое, прикажу посадить тебя в глиняную бочку с крысами!

Невольниц в доме Бетсабулы не секли плетью, их наказывали страхом. За какую-либо провинность рабыню могли подвесить за ноги над ящиком со змеями, или сажали в бочку с крысами, или раздевали догола и сыпали на тело ядовитых скорпионов… Одно название наказания вызывало у невольниц сильнейший ужас. Никто из них не осмеливался ни в чем прекословить своим хозяевам. Покорна была и Настасья, до смерти боявшаяся крыс и змей.

Исабек был очень похож на отца. У него были такие же грубоватые черты лица, крупный нос и широкие скулы, такие же густые волосы и брови. Он даже сложен был, как Бетсабула. Для своих лет Исабек обладал немалой силой, его гибкое тело было покрыто мускулами, как защитной броней. Исабека часто можно было видеть во дворе упражняющимся в стрельбе из лука. Мишенью ему служило соломенное чучело в человеческий рост. В другую мишень — деревянный щит на треноге — Исабек кидал дротики. Даже дома Исабек всегда ходил с кинжалом на поясе.

Бизбике недолюбливала Исабека, поскольку тот частенько бывал грубоват с нею, а с появлением у них в доме Настасьи вражда между братом и сестрой стала еще более непримиримой. Бизбике считала Настасью не просто служанкой, но близкой подругой, поэтому она пыталась всячески ограждать ее от непристойных домогательств брата. Бывали случаи, когда Бизбике оставляла на ночь Настасью у себя в спальне, куда Исабек не имел доступа ни днем ни ночью.

И все же превосходство Исабека над сестрой было очевидно. На его стороне всегда были отец и мать, которые охотнее потакали его капризам, нежели капризам дочери.

— Потерпи, милая. Скоро я выйду замуж, и ты уедешь отсюда со мной в дом моего мужа, — сказала Бизбике Настасье в один из осенних вечеров, когда та вернулась из опочивальни Исабека усталая и опустошенная.

Чтобы уверить Настасью в том, что это непременно случится, Бизбике заговорщическим тоном сообщила ей, что отец уже подыскал ей достойного жениха, а мать согласилась с тем, что Настасья будет частью ее приданого.

«Мне бы токмо не забеременеть до той поры! — подумала Настасья. — С дитятей на руках я здесь непременно пропаду!»

Глава восьмая В ханском дворце

В начале зимы случилось то, о чем Настасья боялась и мечтать. Бизбике повезли к ее жениху на смотрины. Домой Бизбике вернулась светящаяся от счастья. Оставшись наедине с Настасьей, она с радостным визгом бросилась ей на шею.

— Я выхожу замуж знаешь за кого? — вопила Бизбике прямо в ухо Настасье. — За самого хана! Я буду жить в ханском дворце!

Настасья была совершенно ошеломлена услышанным. Она была рада за Бизбике, но не знала, как выразить эту радость. Вместе с тем Настасью одолевали мрачные предчувствия, о которых она предпочла не говорить Бизбике.

Исабек, узнав, что Настасья покидает дом вместе с его сестрой-невестой, устроил настоящий скандал. Но на этот раз его каприз остался без родительского внимания.

Бетсабула сумел уговорить Мухаммед-Булака взять его дочь в жены. Это была великая удача! Для приданого дочери Союн-Беке решила собрать лучшие наряды, ковры, украшения, зеркала и шкатулки; для ее свиты она отобрала самых красивых невольниц, и в первую очередь Настасью. Бизбике должна опутать хана своими чарами, которые легче подчеркнуть на фоне шелковых одежд, золотых украшений и прелестных рабынь!

Когда конный свадебный кортеж двигался по улицам Сарая к ханскому дворцу, с небес вдруг повалил снег. Это был первый снегопад, хотя стояла уже середина декабря. Было тепло и безветренно. Яркие изразцовые краски куполов мечетей и минаретов слегка потускнели, приглушенные белыми вихрями снегопада.

Настасья ехала на сером ушастом муле наряженная и причесанная, как знатная половчанка. Тяжелая золотая диадема сдавила ей виски, длинные золотые подвески холодили ей щеки и шею, длинное розовое покрывало окутывало ее, словно облако, подкрашенное алым закатным солнцем. Задрав голову, Настасья ловила губами крупные снежные хлопья, подставляла ладонь, которую мигом облепляли холодные снежинки; они таяли, превращаясь в теплую влагу.

Этот снегопад напомнил Настасье о родном доме, о Хмелевке, о реке Оке, оставшихся где-то в прошлом, в другой ее жизни.

Сопровождая Бизбике в прогулках по Сараю, Настасья лишь издали несколько раз видела голубовато-белый силуэт ханского дворца, чем-то напоминавший высокую гору среди множества невысоких домов с плоскими крышами. Теперь же, оказавшись перед высокими дворцовыми вратами, Настасья была поражена громадой ханских чертогов, укрытых несколькими идущими по кругу голубыми куполами, в центре же возвышался главный купол, похожий на воинский половецкий шлем.

Дворец был обнесен высокой каменной стеной с башенками по углам. Внутри дворцовой цитадели были расположены четыре просторных двора, застроенных конюшнями, казармами, кладовыми и мастерскими. На каждый из этих дворов выходили отдельные дворцовые ворота, соотнесенные строго по сторонам света.

Юная дочь эмира Бетсабулы и ее свита, оставив лошадей и мулов у коновязи, вступили под дворцовые своды через южные ворота.

Внутреннее убранство дворцовых покоев поразило простодушную Настасью еще больше. Какими маленькими и жалкими казались ей теперь бревенчатые терема князей и бояр, когда-то виденные ею в Серпухове. Своды дворцовых залов были столь высоки, что голоса людей и даже шум шагов рождали там, у потолочных балок, гулкое протяжное эхо. Пол повсюду был выложен разноцветным мрамором; стены были украшены барельефами и изразцовыми вставками в виде ромбов, квадратов и прямоугольников. Каждая колонна, каждая дверь, каждый стоящий в нише сосуд из гипса или алебастра являли собой яркий образчик высокого искусства.

У Настасьи голова пошла кругом от одной только мысли, сколько трудолюбивых рук корпело над всей этой красотой, сколько дорогого камня, дерева, стекла, красок, глины, извести и прочего материала ушло на воссоздание всего этого великолепия! Когда Настасья подъезжала к Сараю вместе с отрядом Бетсабулы, ей не встретились на пути ни горы, ни леса. Значит, камень и лес везли сюда, на выжженную солнцем и продуваемую ветрами равнину, из далекого далека. Вот оно, могущество Золотой Орды! Говорят, владения золотоордынских ханов простираются от Кавказских гор до приокских лесов, от Персидского моря на востоке до Угорских гор на западе! То, что в Сарае живут десятки тысяч рабов из разных стран, Настасья имела возможность увидеть своими глазами. И это не просто невольники, но искусные ремесленники, работающие на татарскую знать за пищу, одежду и кров. Они-то и возводят в Сарае дворцы, мечети и мавзолеи, мостят улицы камнем, роют пруды и сточные каналы.

«Нет, никогда русским князьям не одолеть Золотую Орду! — сокрушенно думала Настасья, шагая в свите ханской невесты по дворцовым залам и переходам. — Орда, как гигантский паук, опутала паутиной власти множество племен и народов! Войско Орды неисчислимо, богатства ее безмерны и страх перед ней холодит сердца тех государей, на кого пока еще не легло татарское иго!»

* * *

На новом месте Бизбике получила статус четвертой младшей жены хана. По этому статусу ей были отведены покои в ханском гареме. С прежней свободой Бизбике пришлось распрощаться. К ней приставили толстых лысых евнухов, которые заставляли ее соблюдать внутренний дворцовый распорядок дня, следили за каждым ее шагом, старались подслушивать каждое ее слово.

Не лучшая пора жизни началась и для Настасьи. Она имела несчастье приглянуться Мухаммед-Булаку, и тот повелел включить Настасью в число своих личных слуг и служанок. Это означало, что истинным господином для Настасьи отныне является хан, а с подружкой Бизбике ей удастся видеться лишь урывками.

Женоподобный и мягкотелый, Мухаммед-Булак был необыкновенно похотлив, почти все свое время он проводил с женами и наложницами. Прислуживающие ему рабыни, по его прихоти, должны были ходить по дворцу лишь в коротеньких набедренных повязках, с обнаженной грудью, увешанные украшениями и умащенные благовониями. Во время своих частых трапез Мухаммед-Булак обожал созерцать танцы рабынь из Персии и Ширвана. Утром и вечером ему делали массаж опять же рабыни, опытные в этом деле. Во время прогулок Мухаммед-Булака по дворцовому парку его сопровождала целая толпа невольниц, которые поддерживали хана под руки, обмахивали его опахалами из страусовых перьев, несли за ним сосуды со сладкой водой и яблочным соком на случай, если их повелитель захочет пить, также несли легкое плетеное кресло, если их господин устанет и пожелает присесть в тени тополей и кипарисов. Кто-то из невольниц развлекал хана беседой, кто-то наигрывал на струнных инструментах и свирелях, услаждая его слух.

Страдающий одышкой, Мухаммед-Булак все делал медленно. У него был очень неторопливый шаг, любое питье он пил маленькими медленными глотками, за трапезой он засиживался подолгу, так как очень медленно жевал, по утрам он с трудом просыпался, а ночью с таким же трудом засыпал. Лекари не отходили от хана, досаждая ему своими запретами и заставляя принимать горькие лекарства. Если ограничивать Мухаммед-Булака в еде и распитии вина лекарям еще как-то удавалось, то запретить ему интимные излишества они никак не могли.

Совокуплялся с женщинами Мухаммед-Булак тоже в своей ленивой манере. Он разваливался на софе или в широком удобном кресле, голый и покорный, а рабыни должны были сами доводить его мужское естество до стоячего состояния, затем одна из наложниц насаживалась сверху своим лоном на ханский детородный жезл, совершая плавные поступательные движения своим телом вверх-вниз. Остальные рабыни, как правило, поддерживали свою подругу за руки или бедра, чтобы она не потеряла равновесия во время этой сложной и долгой процедуры. При этом нужно было следить, чтобы случайно не надавить слишком сильно на толстый живот хана, не наступить ему на руку, не ткнуть коленом в лицо. Также нельзя было опираться руками на плечи хана или на его грудь. Одной из рабынь приходилось постоянно наблюдать за выражением лица Мухаммед-Булака, чтобы по движениям его губ, трепетанию век и учащенному дыханию контролировать ритм телодвижений наложницы, совокупляющейся с ханом. По сигналу наблюдательницы находившаяся сверху наложница либо замедляла свои телодвижения, либо убыстряла их, либо прекращала вовсе.

Настасье пришлось пройти через это испытание уже на третий день своего пребывания в ханском дворце. В тот вечер она прислуживала хану за ужином, а именно: стояла подле Мухаммед-Булака и пробовала все кушания, стоящие перед ним на столе. Яств было много, и все они были очень вкусные. Ничего подобного Настасья не пробовала даже в доме эмира Бетсабулы.

Мухаммед-Булак со слащавой улыбкой поглядывал на Настасью, то и дело касаясь своей холеной рукой то ее бедра, то живота, то коленей. Наконец, хан приказал Настасье опуститься на колени рядом с ним. Ему понравилась грудь Настасьи. Лакомясь различными сладостями и глазея на кружащихся танцовщиц, Мухаммед-Булак успевал потискать ладонями упругие груди Настасьи, вымазав их медом и сладкой патокой.

После ужина евнухи привели Настасью в ханскую опочивальню.

Там уже находилось несколько рабынь, две из которых делали развалившемуся на ложе хану массаж спины и голеней. Еще три невольницы, все очень красивые, сидели рядком на скамье, ведя негромкую беседу. При виде Настасьи они умолкли. Одна из них, с очами, как у лани, поманила Настасью рукой, унизанной серебряными браслетами.

Настасья несмело приблизилась.

— Присядь, — с приветливой улыбкой сказала большеглазая. — Меня зовут Лейла. А тебя?

Настасья назвала свое имя. На местном наречии оно звучало как Настжай.

— Ты родом с Руси? — промолвила Лейла. И после молчаливого кивка Настасьи добавила: — А я из Персии. Это Джамиля, — Лейла указала на свою соседку. — Она из Азербайджана.

Джамиля тоже улыбнулась Настасье и, в свою очередь, представила девушку, сидевшую с краю от нее:

— Это Галима. Она из Бухары.

Словоохотливая Лейла кивнула Настасье на двух массажисток и тихо проговорила:

— Та, что повыше ростом, это грузинка Манана. Та, что с рыжими волосами, аланка Леза. У них своя работа, а у нас — своя.

По взгляду и еле уловимому тягостному вздоху персиянки Настасья догадалась, что та имеет в виду.

Закончив массаж, грузинка и аланка уселись на скамью, утирая потные лбы тыльной стороной ладони. Обе были лишь в набедренных повязках, их крепкие, с легким загаром, тела блестели от пота, словно смазанные жиром.

— Боров уснул, — негромко обронила Манана, с неприязнью кивнув на ложе, где похрапывал хан, раскинув руки в стороны. — У вас есть время на отдых, подруги.

— Кто сегодня скачет на этом уроде? — шепотом спросила Леза.

— Вот она, — также шепотом ответила Лейла, указав на Настасью.

— Не бойся, девочка, — Манана погладила Настасью по голове. — Это только поначалу трудно, а потом приноровишься. Ты юная и гибкая, весу в тебе немного. Подружки помогут тебе. Боров сегодня в сильном хмелю, может, у него и не выйдет ничего.

— Если толстячок рассердится из-за этого, то опять заставит нас сосать свой мерзкий отросток! — сердито прошептала Джамиля.

— Ничего страшного! — вставила Лейла. — Уж лучше сосать эту гадость, чем прыгать на ней, обливаясь потом! — Персиянка опять повернулась к Настасье: — Тебе уже приходилось сосать мужской огурец?

Джамиля и Галима негромко хихикнули, уткнув носы в ладони. Их рассмешило это образное сравнение Лейлы.

— Приходилось, — ответила Настасья, вспомнив домогательства юного Исабека и заливаясь краской стыда.

— Не красней, подруга, — ободряюще шепнула Манана, коснувшись локтя Настасьи. — Все мы делали это, и не раз. Мы же рабыни. Я вот в неволе уже десять лет. Привезли меня в Сарай такой же юной, как ты.

— Я уже девятый год здесь мыкаюсь, — сказала Леза, устало прислонившись спиной к стене. — Родной язык начинаю забывать.

— А я тут уже пять лет, — грустно вздохнула Джамиля.

— А я шесть, — промолвила Лейла.

— Я хоть и второй год всего в рабстве, но уже изнемогла от всего этого, хоть головой в петлю! — вырвалось у Галимы.

— Неужели отсюда нельзя сбежать? — проговорила Настасья. — Ведь наверняка же были попытки бегства!

— Т-с! — Манана прижала палец к своим устам, взглянув на Настасью столь выразительно, что та невольно прикусила язык. — Выбрось это из головы, девочка. Из Сарая не убежать. Вокруг города по всей степи разбросаны кочевья татарской и кипчакской знати. Если тебя схватят за городом степняки, то обратно во дворец ты уже не вернешься. Будешь гнуть спину на какого-нибудь бека, доить его коров и овец, стричь и скатывать в войлок шерсть, сушить на солнце лошадиный помет для костра. А по ночам тебе придется еще ублажать этого бека в постели, хотя от работы у тебя будет ныть все тело.

— От такой жизни ты зачахнешь очень скоро, девочка, — поддержала грузинку Леза. — Уж лучше терпеть рабство во дворце, чем в степном кочевье то на ветру, то на палящем солнце.

— Обычно бегут из неволи мужчины, — сказала Настасье Лейла. — Мужчинам это легче сделать, чем нам, женщинам. На реке Волге есть острова, куда татары не суются, поскольку боятся большой воды. Невольники прячутся на этих островах в летнюю пору, затем кто-то прибивается к торговым караванам, кто-то сам добирается до лесов и гор, куда татары тоже опасаются соваться. Ведь их родная страна — это голая степь.

Беседа невольниц прервалась с пробуждением от дремы Мухаммед-Булака. Увидев Настасью, хан нетерпеливо заерзал на постели, жестами показывая, чтобы русскую невольницу поскорее подвели к нему. Спьяну Мухаммед-Булак не мог выговорить все слова, к тому же мысли его явно не поспевали за его желаниями.

— Сними с себя все украшения, так будет легче скакать на этом борове, — шепнула Лейла Настасье. — И распусти волосы, пузатик это любит!

Видя, что ее подруги по несчастью совершенно не боятся хана, позволяя себе даже втихомолку насмехаться над ним, Настасья почувствовала себя увереннее. Она сбросила с себя набедренную повязку, живо поснимала с рук и шеи браслеты и ожерелья, распустила свою толстую русую косу. Подойдя к распростертому на ложе Мухаммед-Булаку, Настасья стала делать все то, что ей негромко подсказывала стоявшая у нее за спиной Лейла, видимо, уже хорошо изучившая повадки своего господина.

Сначала Настасья легонько поглаживала мягкое пухлое тело хана, от которого исходил слабый аромат амбры. Начиная от груди и плеч, она неизменно заканчивала свои поглаживания в паху у хана, где среди густой кудрявой поросли ее пальцы нащупали небольшую круглую колбаску, которая у нее на глазах увеличилась в размерах почти втрое, обретя твердость и упругость.

— Теперь соси его отросток, но не спеша, — молвила Лейла сзади, приникнув почти к самой спине Настасьи. — Да осторожнее, не укуси его! Бычок может разъяриться.

Настасья покорно склонилась над ханским срамным местом, с ужасом сознавая, что эта напрягшаяся дубина гораздо крупнее той детской интимной игрушки, которую надоедливый Исабек легко всовывал ей в рот до самого основания. Видя затруднение Настасьи, Лейла пришла ей на помощь. По ее знаку Джамиля ловко вскочила на ханское ложе и, присев над лицом Мухаммед-Булака, соединила свое розовое чрево с его маленькими пунцовыми устами.

— Ну-ка, мой повелитель, покажи, как ты умеешь двигать язычком! — промурлыкала Джамиля, подмигнув Лейле. — Ну-ка, покажи! Ведь в этом деле тебе нет равных! О, я уже чувствую, как твой язычок завладел мною! Ах, какой он шаловливый! Какой неутомимый!.. О!.. Ах!.. Ах!..

В следующий миг Лейла мягко отстранила Настасью и заняла ее место. Обволакивая языком красную головку мужского естества, персиянка быстро облизала вздыбленный толстый стержень хана, затем не без усилия втолкнула его себе в рот почти на всю длину. Со стороны это смотрелось так, будто молодая девушка вознамерилась таким способом разорвать свой изящный ротик. Лейла двигала головой в плавном ритме, ухитряясь раз за разом заглатывать могучий детородный орган хана все ближе и ближе к его основанию, укрытому жесткой волосяной порослью.

Лейлу вскоре сменила Галима, которая тоже весьма ловко управлялась с этим вздыбленным жезлом, помогая себе пальцами рук.

После этой довольно долгой прелюдии Джамиля негромко объявила, соскочив с ложа:

— Все, бычок созрел! Настжай, запрыгивай на него!

Джамиля заученными движениями своего тела показала Настасье, как именно ей нужно совокупиться с ханом.

Настасья забралась на ложе, Лейла и Галима поддерживали ее за руки. Мухаммед-Булак заурчал от удовольствия, когда Настасья осторожно погрузила его блестящий от девичьей слюны жезл в тесные недра своего естества. Стоя на коленях и возвышаясь над распластанным под нею Мухаммед-Булаком, Настасья двигала нижней частью своего тела, все глубже насаживаясь на его огромную дубину. Ей казалось, что ее медленно разрывают изнутри, чтобы не застонать от усиливающейся боли, Настасья впивалась зубами в нижнюю губу. Блаженные стоны хана выводили Настасью из себя. Сколько длилась эта мука, Настасья не знала. Завершилось все самым неожиданным образом.

От выпитого вина Мухаммед-Булаку стало плохо, из него стала извергаться рвота вместе с жалобными охами и стонами. Прибежавшие евнухи и лекари вытолкали наложниц за дверь опочивальни.

Придя в покои Бизбике, Настасья бессильно опустилась на стул, высыпав на стоявший рядом стол золотые и серебряные украшения, которые были зажаты у нее в кулаке. Ее растрепанные волосы были едва прибраны. Печать холодного безразличия была у нее на лице, бледном и потускневшем, утратившем все краски безмятежной когда-то юности.

Бизбике, ожидавшая Настасью, приблизилась к ней и мягко коснулась руками ее распущенных волос.

— Милая, каков же мой супруг на ложе? — спросила Бизбике, приподняв голову подруги за подбородок и заглянув ей в глаза. — Он понравился тебе?

— Будь моя воля, я убила бы этого мерзкого толстяка своей рукой! — откровенно призналась Настасья, не отрывая взгляд от карих очей Бизбике.

* * *

Как-то в середине зимы Настасья, как обычно, прислуживала Мухаммед-Булаку в трапезной.

Утро выдалось холодное, поэтому Настасья жалась поближе к бронзовым жаровням на треногах, наполненным раскаленными углями. В трапезной не было дымохода, поэтому и очага здесь тоже не было. На ногах у Настасьи были короткие теплые сапожки, а вот на теле лишь длинная туника с разрезами на бедрах и тонкий длинный шарф, который она обмотала вокруг талии и бедер, чтобы согреться.

Мухаммед-Булак не столько был занят едой, сколько изумленным созерцанием проделок фокусника, приглашенного во дворец. Фокусник-грек был довольно молод, но вместе с тем удивительно ловок в своем мастерстве. Он подбрасывал монеты и кольца у себя над головой, которые исчезали на глазах, будто растворяясь в воздухе. Настоящий огонь вспыхивал у него на ладони от легкого дуновения и тут же угасал по мановению его руки.

Мухаммед-Булак таращился на ловкача грека, открыв рот от удивления. Он толкал себе в рот очищенные орехи в патоке и сушеный инжир, но забывал жевать, увлеченный волшебством происходящего, и все это сыпалось у него изо рта обратно на стол.