Помоги проекту - поделись книгой:
Между тем, когда я оглянулся, мальчик исчез. Жалея о своих колебаниях и трусости, я быстро пошел обратно, стараясь не срываться на бег, чтобы не привлекать внимания, и зачем-то посматривая на часы. На первом же углу, где мальчик, скорее всего, свернул, я огляделся, но его уже не было; должно быть, свернул на одну из улочек, пересекающих эту — передо мной был утопавший в садах район, где жили чистоплотные трудяги, — или зашел в один из ближних домов, прошел через палисадник и садик в кухню, как раз вовремя, чтобы помочь маме помыть посуду… «Улица Жимолости» — прочитал я; почему название улицы показалось мне таким дурацким, объяснить не могу.
Я тихонько брел дальше, пытаясь привести мысли в порядок. Что-то не сходилось: во всей ситуации было нечто нелогичное и противоречивое. Я ушел от Кристины на прошлой неделе в субботу утром. Почему она не попросила остаться на выходные? Куда-то собиралась?.. Или… Она кого-то ждала?.. Начнем с этого. А теперь она попросила пожить у нее эти выходные, но не для того, чтобы провести время вместе, а чтобы присмотреть за всей этой собственностью, пока ее не будет… С ума можно сойти: неужели для того, чтобы присмотреть за домом, действительно нужно было зазывать из другого города?.. Разве соседи не могли помочь? Или какая-нибудь нерадивая ученица (или ученик), которой нужно пересдать экзамены, не была бы рада позаниматься в доме, где никто не мешает?.. Или… не было никого… может, у нее не было никого: ни хороших соседей, ни друзей, ни знакомых… или никто не решался отпустить к ней домой своего красивенького сыночка из пятого или шестого класса гимназии, опасаясь за его невинную юность… Не славилась ли Кристина в этом богобоязненном городе рыбаков и матросов своим «легкомыслием»?..
Когда я дошел до улицы, где жила Кристина, мне показалось, что округа не производит такого внушительного впечатления, как в прошлый раз, ночью. И большой дом, и оба магазина были далеко не так колоссальны. То, что чудилось введением в великую, трагическую авантюру с молодой богатой дамочкой, при ближайшем рассмотрении превратилось в бесконечную скуку в тоскливом жилом районе.
Кристина открыла дверь. Она была рада меня видеть, да, мне показалось, что она даже облегченно вздохнула. То, что я, деревенский невежа, обычно не улавливающий чувства людей за их внешним поведением, это просек, уже о чем-то говорит. Она обняла меня на удивление непринужденно и дружелюбно и провела через прихожую. Казалось, на лице ее можно прочитать: «Наконец-то ты здесь. Теперь все будет хорошо». Между нами «что-то» было? Судя по поведению Кристины, да…
Мы сели в гостиной. Кристина хорошо выглядела. Она была в розовом платье — цвет, который ей очень шел и не полнил, — прическа и лицо тщательно ухожены. Рядом с кимоно, на том же подлокотнике, висел ее плащ.
Пока она готовила мне выпивку, по жестам и тону я понял, что, прямо как в фильме, она готовилась к объяснению, признанию, может быть, даже сердечному излиянию. Во мне проснулось любопытство, но я утратил спокойствие: чувства — это, конечно, хорошо, лишь бы не дошло до каких-нибудь вещей, на которые не знаешь как реагировать.
Кристина протянула мне бокал виски и с рюмочкой хереса в руке села на подлокотник, а не в кресло:
— Я позвонила и сказала, что приеду только завтра, — сообщила она удивительно скромно, будто эти новости могли меня разочаровать. — Я, правда, очень устала. Не хочу весь вечер сидеть в поезде. Поеду завтра утром.
Я почувствовал облегчение.
— Так ты останешься сегодня ночью со мной, еще одну последнюю ночь, ты со мной, зайчонок? — проговорил я, опускаясь в кресло, на подлокотнике которого она сидела, и, чтобы не саботировать такой хороший кадр, притягивая ее к себе на колени.
Нет, мне не нужно разыгрывать из себя олицетворение похоти: слишком рано, необходимо держать серьезную ноту. Я взял ее руку, распрямил сжатую ладонь, поцеловал и стал гладить.
— Скажи мне честно — ты влюбилась?..
Откуда только слова взялись? Банальней фразы придумать, пожалуй, невозможно, но если кто-нибудь скажет, что это не вписывалось в сцену, которую мы играли, то я уж и не знаю.
Кристина вздохнула. Даже дубль не нужен, так и сэкономим.
С ума сойти: Кристина была ко мне явно, даже наверняка неравнодушна, и это давало определенную власть над ней. Она была моей собственностью, по крайней мере, этой ночью… А ночь, смею предположить, будет из тех, когда, как это называется, все срывают маски, да-да… «Все-таки хорошо, — подумал я, — что я не заигрывал с мальчиком с „Улицы Жимолости“ и не договорился с ним, например, встретиться здесь часов в восемь вечера»…
Я поднес распрямленную ладонь Кристины к лицу:
— Заглянем в будущее, — пробормотал я, — ты правша или левша? Правша ведь?
Кристина кивнула.
— Огромная разница, — заявил я со знанием дела, — у левши нужно смотреть то, что заложено с рождения, на правой ладони, а развитие — на левой.
Я припомнил, что где-то об этом слышал. Кристина сидела тихо, как мышка.
— Очень интересная ладонь, — сказал я, водя указательным пальцем по какой-то линии, — ух ты, полна любви, это уж точно… Но не каждая из этих любовей была счастливой, это тоже видно сразу…
Описать ее характер я не мог, ведь я ничего о ней не знал…
— Нет, я слишком плохо в этом разбираюсь, — сказал я скромно.
Я хотел закончить дурацкую игру, но Кристине понравился мой фокус-покус:
— Нет, Герард, расскажи честно, что ты видишь.
Слава Богу, женщины не страдают повально отрицанием и скептицизмом, которому подвержены почти все мужчины. Так что можно и попробовать то, что я задумал. Даже если Кристина меня раскусит, что с того? Если она поймет, к чему я клоню, поймет, что если я заглядывал в ее письма, то это говорит только о безнадежной и небрезгливой ревности, и все останется в рамках приличий…
— Нет, я не умею профессионально гадать по руке, — уверил я снова и поднялся. — Если я что-нибудь вижу, то не по руке: у меня бывают видения. Иногда я вижу кое-какие вещи.
Кристина сгорала от любопытства. Чего я хотел: узнать некоторые детали, но не задавая прямых вопросов, на которые я мог получить уклончивые, отрицательные или лживые ответы.
Я сел на диван напротив нее:
— Постарайся полностью расслабиться. Попробуй не думать ни о чем — ни о чем специфическом.
Глаза Кристины загорелись, но все еще были полны недоверия и волнения: как же, в ее доме будет бесплатно выступать ясновидящий.
Я закрыл глаза.
— Я вижу… — начал я очень медленно и, так сказать, колеблясь, — вижу… вокзал… Большой вокзал… Да, большой вокзал… Сколько народу, такая толкотня… И так шумно… Это… нет, это не здесь, не в этой стране… Это заграничный вокзал… Там говорят на другом языке… Хотя некоторые слова можно понять… Вокзал… Название?.. Его все время закрывает облако дыма… Хоть умри: я ни хрена не вижу… Так, эта табличка опять исчезла… Нет… погоди-ка… Черные буквы… Я вижу только часть таблички… Первая буква… Она круглая?.. Нет, совсем не круглая… Это… это D, да, это
Интересно, Кристина когда-нибудь обращала внимание на существование двух точек над некоторыми немецкими гласными: на
— Нет, больше ничего не вижу, — закончил я.
Я открыл глаза и глубоко вздохнул. Кристина смотрела на меня, как зачарованная, и, казалось, это не я, а она только что была в трансе.
— Ну, что, тебе это о чем-нибудь говорит? — спросил я. — Нет, ничего не рассказывай… Я имею в виду: не давай пока подсказок… Я только хочу знать: это с чем-то связано или все это ерунда? — Или правда?..
— Можно сказать и так, — ответила Кристина хриплым, полным почтительного страха голосом.
— Больше ни о чем не спрашиваю, — продолжил я. — И ничего не рассказывай. Но если тебе интересно, то вот в чем суть: этот вокзал связан с одним человеком, правда?.. И, насколько мне известно, я им не являюсь, потому что никогда на том вокзале не был… Я хотел бы посмотреть… попытаться посмотреть… может, я смогу увидеть этого человека… Но мне нужно подержать в руках что-то принадлежавшее ему, я должен иметь перед собой: …связку ключей, локон, очки, старый кошелек, носовой платок, не имеет значения, что именно…
— А… — начала Кристина.
— Или… бумажку, на которой что-нибудь написано его почерком, неважно… — продолжил я. — Мне даже не нужно видеть его почерк, просто держать в руках…
— Письмо?.. — возбужденно предложила Кристина.
— Например… А у тебя есть?..
Кристина встала, пошла в прихожую, и я услышал, как она открывала дверь, ведущую в комнатку в передней части дома. Все, все превосходно складывалось в мозаику, но, несмотря на сладострастное покалывание — результат моего дешевого успеха, — я почувствовал, как бесполезен, бесцелен и лжив весь затеянный мною цирк.
Кристина вернулась.
— Нет, стой, где стоишь, — выкрикнул я, как только она зашла в комнату, — я не должен его видеть. Положи этот листок, или что там у тебя, куда-нибудь: между других листов бумаги или… Погоди, вот тут есть конверт…
На одном из маленьких столиков лежал большой коричневый конверт. Я протянул его:
— Держи это письмо — или что там у тебя — за спиной. Вот, положи в конверт так, чтобы я его не видел.
Кристина сделала все, как я сказал: одной рукой она держала письмо за спиной, а другой взяла конверт. Она отвернулась, а потом протянула мне конверт, положив в него то, что держала в руках.
И снова я сел напротив нее, снова закрыл глаза, беспокойными пальцами ощупывая конверт. Я прикинул, какого размера были лежащие в нем листки. Да, это должен быть тот самый конверт, что я видел на письменном столе в комнате, и, судя по толщине, оба листика — там. Из-за чуть заметного утолщения мне даже казалось, что, как и должно быть, марка на внутреннем конверте больше, чем нидерландские.
— Все зависит от того, получим ли мы
Я приоткрыл глаза. Кристина сидела прямо, не шевелясь, и пристально следила за мной. Слегка сжав коричневый конверт между большим и указательным пальцами, я несколько раз провел им туда-сюда… Нет, фотографии в нем не было… она припрятала ее — она настороже, эта проститутка… — Опять вокзал, — сказал я, словно извиняясь. — Эта бумага, эти строчки были отправлены оттуда, с вокзала… в другой стране… И это… мужчина. — Я не могу его разглядеть… Опять туман или дым… Но он двигается быстро, гибко, ловко… Он не стар, нет… еще молодой мужчина… моложе меня, я бы сказал, моложе, чем… — я вовремя заткнулся и открыл глаза. — У тебя нет фотографии? Нет, мне не нужно на нее смотреть: можешь всунуть в конверт… Но фотография не так
— Есть, — пылко ответила Кристина и поднялась.
— Вот, положи ее сюда же, — сказал я, протягивая конверт, когда она выходила из комнаты.
Она быстро вернулась, потому что загорелась представлением и была под впечатлением, и… нет, она ничего, совершенно ничего не подозревала…
…Я продолжил сеанс. Сквозь два конверта я нащупал толстую каемку и, да, точно, круглые углы — эта фотография, наверняка,
— Это точно фотография? — спросил я, так сказать, недоверчиво сверля ее взглядом. — А то некоторые, — продолжил я, улыбаясь, — дают что-нибудь другое, так, шутки ради… Но это ведь фотография?
Кристина уверенно, с достоинством кивнула. Я закрыл глаза.
— Да, теперь я вижу его, но не полностью… Он стоит за… — «столом», хотел я сказать, но мне показалось, что это рискованно, — за изгородью или стеной?.. Я хочу сказать, что не вижу его ног… Ты ведь не подсунула в конверт игральную карту, а?..
— Нет, правда, нет, Герард, — искренне уверила меня Кристина.
— Я вижу его где-то по пояс… Да, он молод… В нем что-то есть… Он многим очень нравится… Елки, он простодушный, но и такой очаровательный… и все же… и все же очень ребячливый… в душе еще совсем ребенок… — короче, мне пора было нанести главный удар. — Он любит носить простую одежду… И терпеть не может строгую, солидные костюмы…
— Ах… — выдохнула Кристина, в полном восхищении.
— И его… его имя… — запинался я дальше, — я постараюсь вызвать буквы…
С какой-то болезненной четкостью я видел перед собой его фотографию, и тут внезапно мне стало не по себе… что-то происходило, и я уже не играл, что-то происходило по-настоящему… Я задрожал… Его изображение начало растворяться в тумане цвета охры и перестало быть статическим образом, превратилось в ощутимую фигуру здесь, в комнате, это был фантом: он шевелил губами, неслышно… Боже правый!.. Я никогда не звал тебя, никогда… «Опасные игры», пискнул, угрожая, голос где-то в голове. Я дышал тяжело, сердце безумно билось. Через секунду он прикоснется ко мне… Помогите… Кристина тоже видела его или только я?.. Это был тот же мальчик, только одежда на нем была другая, удобная одежда, например, для поездки в поезде?.. Или эта одежда была как-то связана с морем?.. Он стоял на берегу или на краю пропасти?.. И рядом с ним, прямо посередине, будто перерезая его пополам, — нос корабля… Один глаз его был прикрыт… из-за солнца?.. Но откуда такой страх?.. Он чего-то хотел от меня… но это было… что-то невыносимо ужасное…
— Э-э… Чуть передохну… — я провел рукой по лицу. — Это стоит больших усилий, понимаешь, отбирает много энергии, — объяснил я.
Кристина, кажется, не заметила того, что произошло перед моим внутренним взором за последние несколько секунд.
— Но… Все верно?..
— Еще бы, — прямо ответила она.
— Мне кажется, я видел часть его имени, — сказал я, преуменьшая результаты моей экскурсии по ту сторону… но что это было, почему я решил, что поту?
Может, это звучит глупо, но мне не хотелось опять закрывать глаза… Случается и такое: люди вызывают кого-нибудь или что-нибудь из чистого духа соревнования, но ведь вызванный мог подчинить их себе?.. Ну, нет… Да, сказочки у камина, фильмы ужасов, ничего больше… И все же…
— Захватывает, — сказал я, пытаясь успокоиться и дышать ровно. — Наверное, не очень умно заниматься подобными вещами, если ты недостаточно силен и уравновешен…
— Я видела, что ты правда… ненадолго ушел… — уверила Кристина, глядя на меня с восхищением.
— Первая буква его имени должна быть Г, — решился я. — Но что с того? Уверяю тебя, любой шутник, любой шарлатан знает, с какой буквы начать, чтобы был шанс угадать… Мужское имя, которое начинается на Г?.. Ганс, Генк, Гендрик, Гельмут, Гедвиг, Галевайн, Герберт… Герберт… Герберт…
— …Герман, — коротко ответила Кристина.
— Его зовут… Герман?..
Кристина кивнула.
— Так, а теперь поди-ка сюда, — сказал я строго. — Иди-ка сюда, сядь рядом. Кто такой Герман? Рассказывай все, ничего не скрывая. Или только женщина, — да, это хорошо прозвучало, вовремя, — только женщина имеет право на ревность?..
Из-за того, что Кристина принимала меня за ясновидящего, она думала — так некоторые женщины, к примеру, думают, что тот, кто ремонтирует радио, наверняка может настроить гитару, — что я человек очень мудрый и прекрасен душой, что мне можно довериться полностью, и стала исповедоваться — ну да, как потом выяснилось, она рассказала только то, что посчитала нужным.
Я все еще хотел знать, почему и зачем я здесь, и решил по возможности только слушать, избегая вопросов, которые могли вызвать подозрение. Это требовало определенного терпения, потому что Кристина, в отличие от меня, не была «прирожденной рассказчицей». Способность «начинать с начала» у нее была развита весьма слабо: она говорила что-нибудь вроде «так вот,
И все же жизнь Кристины проступала передо мной четче. Для начала: она не была богата, даже не «при деньгах», что меня очень разочаровало; хоть она может бесплатно меня подстригать, но бедную женщину я могу найти где угодно.
Она выучилась на парикмахера, получила диплом и работала по найму. Вышла замуж и уволилась из парикмахерской, но муж вскоре умер. Как и почему, об этом я так и не узнал, но «Йохан» — так звали мужа — «будто бы все еще жив. Странно, правда?» И так далее. Я, конечно, понятия не имел, кто научил Кристину таким образом выражать глубину своих чувств, может, она сама додумалась. (Должен заметить, что тогда я думал иначе; теперь же считаю, что неуклюжие фразы или стереотипы тоже могут быть признаком настоящих, глубоких переживаний.)
После смерти мужа Кристина опять пошла работать в парикмахерскую, потому что тот не оставил ни денег, ни другого наследства, кроме очень маленькой пенсии — жалкое подобие суммы, на которую можно было свести концы с концами. У них с подругой — с которой Кристина долгое время работала в одной парикмахерской — появился план: они решили открыть свое дело. Подругу звали, как уже упоминалось выше, Хильда. У ее родителей были деньги, и они помогли им с ипотекой и другими расходами, так что появилась возможность купить помещения и оборудовать их под собственную фирму. Прилегающий магазинчик бижутерии был идеей Хильды и не принес доходов. По словам Кристины, она сама была деловой женщиной, а Хильда — мечтательницей; хоть и не каждое слово было истинной правдой, но в основе своей мне это показалось достоверным. Под тяжестью начальных расходов, оказавшихся, по-видимому, непомерными, дело продвигалось плохо и окупалось с трудом, им не раз угрожало банкротство. Со временем интерес Хильды как к парикмахерской, так и к торговле бижутерией упал, и она сбыла магазинчик с рук — каким образом: отдала ли внаем или продала, вместе со зданием или нет, Кристина не рассказала — но и после этого дело не зацвело пышным цветом. Хильда совсем забросила работу и ушла; неизвестно, прихватила ли она при этом вложения, сделанные ее родителями, но с тех пор Кристина была единственной хозяйкой.
Я все еще считал ее дельной хорошенькой девочкой, но тот факт, что денег у нее не было вовсе, делал ее менее привлекательной в моих глазах. Гомосексуалист вообще не часто связывается с женщиной: куда ни шло, если она богата; вопрос, конечно, спорный, но, по-моему, тогда все «может быть гораздо проще». Богатый человек может позволить себе много путешествовать, «передвигаться», иметь просторное жилье; партнеры могут предоставить друг другу свободу действий и, например, принимать у себя любовника без того, чтобы акт неверности и разврата свершался на глазах у другого. Если бы такая женщина, например, занесла меня в список своих любовников и содержала, взамен требуя от меня регулярное выполнение мужских обязанностей, то я был бы совершенно не против, чтобы она содержала еще одного, тайного любовника; особенно если это не какой-нибудь мерзкий старикашка лет тридцати с лишним, а красивый, атлетически сложенный семнадцатилетний блондин только со школьной скамьи, которого я смог бы увлечь за собой в пропасть, то есть подвергнуть его воздействию своих грешных страстей, прижав к стенке так называемой ревностью, угрозами и шантажом. Я восторженно вздохнул и уплыл в мечты наяву, хотя попутно приходилось выслушивать Кристину. В ее рассказе пока не произошло ничего необычного или возбуждающего, но я ждал, балуя себя предвкушением нежного восторга: момента, когда она заговорит о «моем» таинственном, невероятном, судьбоносном «Германе», которого я так ловко описал, руководствуясь только «медиумической» пальпацией фотографии сквозь запечатанный конверт.
Между ними «что-то было»? Да, несомненно. Мысль о том, что она — предмет его страстей и желаний, вновь делала ее заманчивой для меня, а также, как говорится, идеальной приманкой в ловушке любви. Я, в сущности, отставил в сторону скептицизм и разочарование по поводу финансовой несостоятельности Кристины. Только бы мне удалось узнать как можно больше о «Германе». Он ведь должен стать моей великой Трагической Любовью?.. Он, может, еще и немец?.. Те несколько слов, что я успел прочитать в письме из большого немецкого города Дюссельдорфа, были на нидерландском, но это еще ни о чем не говорит. Это был, играл я дальше с мечтой, немецкий мальчик, конечно же, обожаемый женщинами, но на самом деле он ищет кого-нибудь вроде меня, сам того не подозревая, и как только он, в свою очередь, увидит мою фотографию или же меня во плоти, то тут же влюбится по уши. О… немецкий мальчик!.. Французские мальчики ничего собой не представляют; среди нидерландских мне редко попадались такие, чтобы стоило тратить на них время; английский мальчик мог — и это святая правда — стать утешением в долине слез; но некоторые
— Женщина, которая мучается одиночеством, выглядит непривлекательно, — кивнул я понимающе, но тут же добавил, поглаживая и разминая шейку Кристины, — но ты и не обязана быть одна. Такая женщина, как ты… Тебе приходится отбиваться от мужиков руками и ногами. Чтобы понять это, не обязательно быть ясновидящим.
Кристина вздохнула, польщено улыбнувшись.
— Я должен сказать, золотце, — продолжил я осторожно, — что мне вообще-то интересно, что у тебя там за… ну да, как это называется… мне интересны тайны твоего сердца, как это…
Я переждал мгновение, а потом решил забросить удочку:
— Он… это… у тебя какие-то проблемы с этим Германом? Ты не знаешь, чего хочешь от него… или нет?..
Это был, конечно, выстрел вслепую, но в наше безбожное, хоть и благополучное время, учитывая современные средства коммуникации, любая любовная история превращалась в утомительное занятие: «ведь вечно что-нибудь не так».
Кристина посмотрела на меня с удивлением. Стало быть, я опять сыграл ясновидящего, просто так и без дополнительной оплаты. Она уже приоткрыла рот, но, казалось, еще колеблется.
— Ты можешь рассказывать все, как есть, — подбодрил ее я, — мы ведь взрослые люди, правда?
«Так сказать», добавил я про себя.
Я надеялся, что между нами возникнет некая противоестественная, но и «возвышенная», доверительная связь: я буду играть роль благородного любовника, интересы которого заключаются только в счастье возлюбленной и ни в чем ином.
— Я не знаю, в чем дело, — прибавил я. — Ты ведь просто потрясающая, я не могу удержаться, чтобы не лапать тебя постоянно… но… в то же время мне и вправду жаль, что ты не приходишься мне сестричкой, очень красивой сексуальной сестричкой, которую я любил бы до безумия…
Вот так оно и было, и мне пришлось притормозить и дать слово Кристине: теперь-то я услышу все, что нужно, если она не оттолкнет меня сразу же после этих слов.
Я не ошибся. Кристина стала рассказывать, а я позаботился, чтобы атмосфера сохранялась интимная, но не слишком чувственная, и устроил все так: мы сидели на большом диване, я в углу, она рядом, но ей не приходилось смотреть на меня во время исповеди, в то время как я мог притянуть ее к себе и обнять, если страсти накалялись.
«Герман» уже несколько лет был ее поклонником. Еще до замужества он выражал свои симпатии, но, в конце концов, она вышла замуж не за него, а за другого, теперь уже умершего, мужчину. А до замужества между ними «что-то было»? И… может быть, даже после свадьбы, тайком?.. Нет, мне нужно быть осторожнее и не проболтаться невзначай о том, что разыгрывается в моем воспаленном ревистском воображении и от чего твердеет мой писюнчик. Я взял себя в руки и слушал, исполняя роль отца, брата или доктора, которому можно рассказать все, а вопросы задавал, в сущности, исключительно в форме краткого пересказа того, что Кристина только что поведала.
Герман ее хотел, она была ему нужна. Но что препятствовало? В его адрес еще не было сказано ни одного неблагосклонного слова, но в ее голосе сквозило сомнение и сдержанность. Какая она все же зануда. Но мне она все расскажет…
Поделиться книгой: