Краткий экскурс не в свое дело

Наташка молча развернулась в сторону дома, благо ехать недалеко.

Наверх поднялись вместе. Наташкина сумка по-прежнему болталась у нее на шее. Мне так и виделся внутри белый плотный конверт. Пытаясь открыть входную дверь, я дважды уронила ключи. Они никак не хотели открывать замок. И не мудрено. Ключи были от работы.

Пока рылась в сумке в поисках нужных, Наташка действовала на нервы своими тяжкими вздохами и закатыванием глаз к потолку. Там, кстати, одна лампа перегорела. Надо позвонить электрику… Бедный Вовка! Не может он быть убийцей.

Войдя наконец в квартиру, включила свет и первым делом поставила на подзарядку мобильник. Затем мы пошли на кухню, не удосужившись даже сесть, достали конверт и вскрыли его. Но участвовать в совместном прочтении послания Наташка отказалась, заметив, что не имеет на это права. Письмо адресовано лично мне.

Спорить я не стала. Просто зачитала письмо вслух, буквально через строчку, ожидая наткнуться на страшные факты, требовавшие обстановки сверхсекретности. Их не было. Это нуждалось в осмыслении.

И тогда мы с Наташкой уселись поудобнее, и уже она, не выпендриваясь, занялась прочтением написанного от руки послания вслух. Начиналось письмо с «Милой Иринки». Дальше шла несущественная фраза, содержащая слова сожаления, что судьба развела его со мной. И более существенная – о том, что она, хотя и поздно, но постаралась исправить свою ошибку. При первом, торопливом, прочтении я через эту фразу перескочила.

– Что он имеет в виду? – спросила у меня Наташка таким тоном, будто Вовка писал под мою диктовку. – Может, надеется остаться тебе добрым другом? Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной за исключением тех случаев, когда они испытывают друг к другу легкую неприязнь или чувство опять же легкого раздражения. Вот как у меня к твоему Димке… Та-а-ак! Дальше он пишет, что у него очень мало времени и просит извинить за возможную сумбурность письма. Это все ненужная лирика. Времени мало, а отвлекается на такие мелочи… О! Вот оно! «Скорее всего, мне будет предъявлено обвинение в организации убийства Майи и Михаила. Меня должны арестовать. Допустить этого не могу. Очень прошу поверить: я никого не убивал, меня кто-то ловко подставил. Самое ужасное, что сегодня похоронил Майю. Проводить Михаила уже не получится. Эти двое близких мне людей заплатили своей жизнью в угоду чьему-то безумному плану. Момента страшнее в моей жизни не было. Теперь о главном: моя дочь должна прилететь…» Слушай, она завтра в восемь вечера прилетает! Вот тут указан номер рейса… Блин! Ты по диагонали, что ли, читала?! Он пишет, что не уверен в ее безопасности, и о возвращении ребенка не знает никто, кроме Петра Василича. С некоторых пор твой школьный товарищ перестал доверять всему своему прежнему окружению… Вот же она, эта самая тайна, – из-за нее все наши гонки по Москве! Блин! Я же без документов, а? Что-то все перепуталось… Так! Еще раз вернемся к дочери… Он настоятельно просит тебя встретить ее, но чтобы ни одна живая душа не знала… Интересно, что ж мне, живой душе, теперь помереть раньше срока?… Зовут ее Вика, ей пятнадцать лет… Почему пятнадцать?… Наверное, поздно женился. Хотя нет, что-то у меня с арифметикой! Так-так-так… Ничего не говорить о смерти Майи… Ну это понятно… Естественно, она самый лучший ребенок в мире!.. Фи-ига себе!.. – Наташка опустила руки с письмом на колени и с чувством великой жалости посмотрела на меня. Я невольно забеспокоилась и заерзала на месте. – Вику оставлять у себя нельзя. Ее требуется переправить на историческую родину нашего летчика. К его жене и детям – до кучи. Только там она может считаться в безопасности при условии, что об этом никто не будет знать… Вынуждена внести поправку – никто, кроме меня. – Подруга снова уставилась в письмо и, глотая слова, забубнила что-то нечленораздельное…

– Ничего не понимаю! – перебила я Наташку.

– Думаешь, я понимаю? А меньше всего то, как все это осуществить на практике? Ему хорошо рассуждать, ссылаясь на твою врожденную порядочность. Много времени со школьных лет утекло. Запамятовал уже, что эта порядочность у тебя граничит с придурью. Вот не зря тебе говорила: давай не будем открывать конверт, пока в магазин не слетаем. Представляешь, что бы сейчас там с тобой было? Я бы и сама по всем отделам исключительно ползком проползла, а добытое – в кассу волоком… Не знаю, как поедем… Без документов, без уверенности, что никто не следит… – Подруга нахмурилась.

Я сидела в полной прострации. Ни одной умной мысли! В голове – сплошные рекламные ролики.

– К тебе овод залетел. Запоздалый. На занавеске сидит, – отрешенно заявила Наташка.

– Спроси, что ему нужно, – машинально ляпнула я, не вдаваясь в суть сообщения.

– Зачем спрашивать? И так ясно: общения ему нужно. Человеческого. – Она поднялась и прихлопнула овода конвертом.

– Ты что?! – очнулась я. – Зачем же конвертом?

– Затем! Под рукой только чайник был. Почувствуйте разницу! Из-за тебя же на мокрое дело пошла. Конверта ей жалко… – Наталья ворчала как-то через силу.

Я начала потихоньку осмысливать наше положение. И пришла к выводу, что оно безвыходное. Можно позвонить на дачу и сослаться на отсутствие у Натальи водительских прав, но в этом случае не позднее, чем через час за нами уже приедут – либо мой Дмитрий Николаевич, либо ее Борис Иванович.

Я и не заметила, как произнесла это вслух.

– Типун тебе на язык и два под язык! – встрепенулась подруга. – Чтобы я сама призналась мужу в собственном маразме! Хватит рассиживаться! Смываем пиво – и поехали. Письмо убираю в свою косметичку. По дороге подумаем, что делать…

Благоухающая чистотой Наталья вернулась, когда я, сидя на кухне, еще сушила феном волосы. Стараясь не нарваться на замечание о нерасторопности, вскочила и забегала по квартире, пытаясь вспомнить, куда положила сумочку. Ее не нашла, но наткнулась на забытую домочадцами ручную кладь, про которую уже и сама забыла. На ней же обнаружила свою сумочку. Наташкин вопрос, какого лешего мельтешу перед глазами, неожиданно разозлил, и я наорала на подругу за то, что постоянно мной командует. Она обиделась и гордо направилась к выходу.

У двери и помирились. Просто я опять выронила ключи. А нагнулись мы за ними вместе… Попробуйте столкнуться лбами и не прыснуть со смеху.

– Ну, родные гаишники, гибэдэдэшники или как вас там теперь обзывать, держитесь! Поеду строго по правилам дорожного движения… Правда, они у меня местами свои… Ир, пошарь, на всякий случай, сзади руками. На первый взгляд там никого нет, но вдруг кто-нибудь закатился под сиденья? – Я второй раз добросовестно проверила все свободное пространство. Первый раз осуществила это, когда ставила на заднее сиденье сумку, прихваченную из дома. Успокоенная подруга решительно тронулась с места. – Через пост на Варшавке не поеду. Лучше дадим крюк по «пьяной дороге». Ну там, где школа ГАИ. Или ГИБДД. Короче, кузница кадров с «большой дороги». Там по ночам все смирные – спят. А днем учатся на чужих ошибках.

Но, выехав на Варшавку, Наташка сменила решение. Несмотря на позднее время, попутных машин было предостаточно. В таком потоке легко спрятаться. Пятница – Москва провожала дачников на выходные дни.

Выехав за пределы кольцевой автодороги, вздохнули свободнее. Встречных машин практически не было, светом фар никто не ослеплял. У Натальи не возникало необходимости часто отвлекаться на краткую характеристику других водителей. В основном обходилась личностями тех, кто шел на обгон.

– Ну что ты молчишь, как будто нечего обсудить? – спокойно спросила она. – Если думаешь, то так и скажи.

– Думаю, – согласилась я.

– А что тут думать? Завтра надо встречать девицу. Не бросать же ее на произвол судьбы. Интересно, зачем твой Суворов ее сюда вытащил? Сидела бы она спокойненько в своей Англии, ума набиралась. Кстати, с кем-то ведь она там сидела? Нет, волокет ее в самое пекло! Ты успела обратить внимание на то место в письме, где Суворов просит ничего не сообщать девочке об убийстве ее матери?

– Успела. И даже порадовалась, что нам не придется сообщать ей эту ужасную новость. Вот только не успела до конца продумать объяснение для семьи насчет завтрашней поездки в аэропорт. Допустим, одна из иногородних пациенток вашей клиники оказалась твоей бывшей одноклассницей…

– Ой, вот только не надо опять про школьных товарищей!

– Ну хорошо, просто старой знакомой… Допустим, в разговоре выяснилось, что дома у нее осталась пятнадцатилетняя дочь. Одна! Она решила переправить девочку к бабушке. Чтобы была под присмотром.

– Бабушка?

– Обе! Не сбивай меня с мысли. Хотя… Пожалуй, ты права. Бабушка скоропостижно заболела, и внучка отправляется к ней обеспечивать нормальный уход…

– Надо думать, с приездом этой Красной шапочки бабушка моментально вскочит с постели. Будет носиться по дискотекам следом за внучкой – быстро про хворь забудет.

– Почему ты так говоришь о девочке, которую совершенно не знаешь?

– А ты знаешь? По крайней мере она дочь моей, а не твоей приятельницы.

Я призадумалась. Не сразу дошло, что девочка – персонаж вымышленный.

Скорее всего, до подруги дошло тоже, поскольку она подозрительно примолкла, потом поспешно сказала:

– Знаешь, давай не будем сейчас обсуждать поведение девицы. В принципе все правильно. Девочка едет к бабушке из глухой провинции, прямая необходимость ее встретить. Вот только зачем провожать? Достаточно посадить… Какой транспорт ходит на родину Петра? Как, кстати, это место значится на карте?

– Кажется, город Касимов. А как туда доехать, не знаю. Наверное, поездом каким-нибудь или автобусом…

– Подожди, подожди, как не знаешь? Так куда же нам тогда сироту касимовскую везти, если ты адреса Петра не знаешь?

– Кажется, в письме было что-то про транспорт. Ты же до конца дочитала.

Наташка притормозила, съехала на обочину и, включив в салоне свет, вытащила из косметички письмо. Бормоча и глотая слова, добралась до нужного места:

– Ты смотри! О нас позаботятся! Здесь написано, что Петр Василич выберет самый безопасный способ добраться до малой родины и обеспечит всем необходимым в дорогу. Выходит, еще позвонит… Интересно, что значит «самым необходимым»? Сухим пайком? Нам подачек не надо!

– Ну-у-у, я не знаю. Может быть, еще чем-нибудь? Например, калькулятором для окончательных расчетов… Я имею в виду автомат. Отстреливаться от бандитов.

– Ирка, мне по-прежнему все это жутко не нравится! Пожалуй, даже больше, чем раньше. Давай привлечем к делу наших мужчин. Ты не находишь, что им слишком хорошо живется?

Я задумалась. Рядом с Димкой, конечно, надежнее. Но вся беда в том, что я ничего не сказала мужу про «встречу школьных друзей». Думала, что все этой стихийной встречей и ограничится. Не хотелось очередных проповедей, да и не к чему было создавать лишний повод для ревности. А если сейчас выложить всю правду, получится, что… Ой, лучше я одна поеду!

– Наталья, что мы нагнетаем обстановку? Мне просто-напросто надо перевезти ребенка из одного пункта в другой. Может быть, Вовка опасается кинднэпинга, боится, что Викторию используют в меркантильных целях, как источник выкачивания денег. Хотя… Мать погибла, отец в бегах… Девочка остается одна. Кстати, даже к Листратову обратиться не можем. Кажется, мы вступаем в конфликт с законом…

– Это закон вступает в конфликт с нами. Ладно, поехали дальше. Может, за ночь какие-нибудь задние мысли появятся. Ну, в смысле, задвинутые разумом на задний план. А поэтому – самые умные. Во всяком случае, без меня никому ничего не объясняй. Штурм твоего мужа возьму на себя.

Бравурная мелодия мобильника заставила меня судорожно перерыть всю сумочку. Старые аппараты захочешь – не закопаешь. В полкило весом. А эта миниатюрная фигушечка постоянно теряется.

– Алло! – торопливо ответила я мужу, выудив наконец мобильник из сумочки и еще не нажав кнопку. Он, естественно, не услышал и отключился. Я спешно перезвонила: – Дима, что случилось? Только быстро, у меня аппарат не успел как следует зарядиться.

– Половина двенадцатого! У нормальных людей ночь на дворе.

– И что? Ты решил, что я сама не догадываюсь?

– Нормальные люди считают своим долгом сообщить родным людям, что задерживаются…

– Нормальные люди не забывают дома сумки, за которыми потом вынуждены заезжать ненормальные! Минут через двадцать будем. – Я с досадой отключилась. Нет, не стоит посвящать мужа во всю эту историю.

Новый победный марш мобильника заставил меня опять сунуться в сумочку. И зря. Наташке звонил Борис. Только ей не надо было искать аппаратик. Он болтался у нее на шее, как священный амулет.

Очевидно, Борис ничего нового Наташке не сообщил.

– Ну почему мужики, как правило, только о себе думают? – спросила у него наивная подруга. – … Я тоже переживаю. Если хочешь свести с кем-нибудь счеты, иди к Димке. Это из-за него нам пришлось делать огромный крюк и заезжать домой. Он оставил семью без куска хлеба… Ах, это ты у него хлебом побирался? А почему собака воет?… Ах, это Лешик поет. С голода, наверное. Ладно, Боря, не отвлекай меня от дороги. Половина столицы рванула в ночное. И каждый козел норовит обидеть бедную женщину… Да ты что, Борис! Я совсем не тебя имела в виду… Вот, блин! Отключился…

Дом встретил темными окнами. Члены семьи, включая кошариков, в живописном беспорядке сидели на крыльце под лунным светом и обсуждали причины смерти Моцарта. Не могу утверждать, что мое появление с сумками осталось незамеченым. «А вот и мамочка заявилась!» – между делом отметил сын, и все на секунду отвлеклись, чтобы убедиться – это действительно я.

Проход был прочно блокирован, пропускать меня никто не собирался. Алена, добавив к высказыванию брата короткое приветствие, с жаром заявила, что Моцарт сам жаловался и собственной жене, и двум своим врачам, что судья Франц Хофдемель частенько подсыпал ему в вино гремучую смесь, состоявшую из мышьяка, сурьмы и окиси свинца. Причем убивал этот яд, приготовленный по старинному рецепту итальянских алхимиков, не сразу, а постепенно. Поэтому угасал Моцарт в течение года, мучаясь от постоянных болей в желудке и жестокой мигрени. За день до смерти тело великого композитора жутко распухло. Дали себя знать накопленные излишки яда. В пользу версии отравления говорит и заключение итальянских исследователей. Они долго корпели над портретами Моцарта и сделали вывод, что его правое ухо было не только деформировано, но и значительно меньше левого. Уж кому-кому, а Моцарту точно медведь на ухо не наступал. Правда, по заключению современных специалистов это могло быть вызвано заболеванием почечной системы. Но она опять-таки могла выйти из строя в результате отравления…

– Ну и ладно, – отмахнулся Димка. – Главное, Сальери в смерти Моцарта не виновен.

– Ну вы подумайте, какая скотина этот Хохланд! Отравить такого человека! Да еще свалить вину за преступление на другого! – возмутилась свекровь.

– Бабушка! «Хохланд» – это сыр, – поучительно заметил Димка. – Моцарта отравил Хофман!

– Хофдемель! – прозвенел голос дочери. – Он был сановником масонской ложи большого ранга и членом Королевской судебной палаты…

– А главное, – перебил Аленку Вячеслав, – на свою беду мужем собственной жены Магдалены. Вот из-за нее весь сыр-бор и разгорелся. Не понимаю, как Моцарт мог сходить по ней с ума? Все признанные красавицы того времени похожи на крокодилов. Надо думать, она из их числа. Своей жены ему было мало…

– Каждая эпоха имеет свой эталон красоты, – вмешалась я и поставила сумки на землю. – В наше время ценятся тонкие, звонкие фигуры с километровыми ногами, увенчанные растрепанными женскими головками с мужским складом ума. Что касается поколения мужчин, то оно на грани перерождения. Кто-нибудь возьмет сумки?

– Мама права, – поддержал меня муж. – Для своего время Магдалена, возможно, и была достаточно красива. Двадцать три года, и как пианистка – весьма талантлива. Наверное, еще и поэтому Моцарт взял ее в ученицы. А занимаясь с ней, настолько увлекся дамой, что посвящал ей сонаты. Она ответила взаимностью. А куда было деваться мужу?… Говорят, все ее портреты после смерти композитора пропали. А потом уже не было смысла ее рисовать.

– Почему? Увяла с горя? – с иронией поинтересовался сын.

– На следующий день после смерти Моцарта, когда она вернулась из церкви, муж, которому некуда было деваться, встретил ее с бритвой в руках, – сердито ответила я. – И не системы «Браун». Исполосовал все лицо, шею и руки. Если бы не крик ребенка, вообще бы отправил на тот свет. Потом закрылся в своей спальне, где его, когда взломали дверь, и нашли с перерезанным горлом. Только непонятно, зачем он на это пошел? Соперник мертв. Жену можно терроризировать до конца ее жизни. А ведь целый год наблюдал за развитием их отношений и не указал Моцарту на дверь. Принимал у себя с почетом, угощал обедом, травил потихоньку, между делом обсуждая новости. И вот вам проявление мужской солидарности: как самоубийцу Хофдемеля надлежало препроводить на тот свет в коровьей шкуре, но император приказал похоронить его в дубовом гробу как добропорядочного гражданина Вены. А Моцарта быстренько закопали в общую могилу занюханного кладбища и только после этого коротко известили в газетах о его смерти. Магдалену же сослали в какую-то глушь. Так возьмет кто-нибудь у меня сумки?!

Бабушка первая ойкнула и засуетилась. Ее команда «помочь мамочке» передалась по цепочке вниз, дошла до ушей сына, была им осмыслена и принята к сведению. Именно поэтому последовала реакция недовольства:

– Зачем, спрашивается, сумки туда-сюда таскать? – Потом его нос уловил возможность еще разок подкрепиться, и он бодро поволок съестные припасы наверх, ловко прокладывая ими себе дорогу.

Я от поздних посиделок за ужином отказалась. Уж очень хотелось спать. Даже не слышала, когда улегся Димка.

Около двух часов проснулась, с раздражением поворочалась еще с полчаса, надеясь, что все-таки засну. Перспектива сидеть одной где-нибудь на кухне, в доме, охваченном сонной тишиной, не привлекала. Даже включенный свет кажется противоестественным. Заняться абсолютно нечем. Новый детектив оставила дома. Да и мистические события в нем, прямо скажем, не для ночного бдения…

Во сне забормотал Димка. Что-то про вертикальный надрез. И по ночам мужа не оторвать от его производственного процесса. Режет и кромсает. Правильно говорят – любимая работа затягивает.

Попробовала себя уговорить – не нервничать. Надо всего-навсего подумать о чем-нибудь приятном. И ни в коем случае не анализировать события, связанные с Владимиром Сергеевичем Суворовым…

Как замечательно, что завтра выходной, успею выспаться. Погоду обещали без осадков. Опять жара! Весь сентябрь – сплошное бабье лето. Зато в июле утонули. После ненормированных ливней на крайнем, еще не освоенном участке вода стояла, как на озере. От ветерка даже рябью подергивалась. Интересно, почему Моцарт, подозревая господина Хофдемеля в попытках отравления, продолжал пить у него отравленное вино? Считал неудобным отказаться? Бред какой-то. Правды теперь никто не узнает. Вот если бы он как-то сумел подсказать… Мне стало совсем не до сна.

«Что ж, придется вставать, – вынесла я себе приговор. – Пока не начался мысленный сеанс потусторонней связи. Не будем бередить прошлое…»

Торопливо скатившись с кровати, нечаянно скинула и Эльку. С недовольным ворчанием кошка унеслась в темноту.

Не зажигая света, мелкими шажками я повезла ноги по полу, пересекая холл. Ученая уже! После пятого полета через Плюшку, предпочитающую разваливаться исключительно так, чтобы позволить наступить себе на кончик хвоста, а затем в непобедимой панике броситься всем телом вам же под ноги, я изобрела свой собственный безопасный способ передвижения. И пользуюсь им в доме постоянно. И днем, и ночью.

На этот раз мне все-таки довелось слегка ее пнуть. Плюшка испуганно мяукнула и унеслась вниз следом за мамочкой Элькой. Остальные кошарики спали в комнате у Алены. До тех пор, пока я не обосновалась на кухне.

Включив свет и в полной мере ощутив свое одиночество, я почти уже затосковала. Было только начало третьего. Чтобы хоть как-то себя порадовать, бодро подумала, что не «только», а «уже!» начало третьего. И едва решила вознаградить себя за оптимизм коробкой конфет с ликером, которую берегла для себя и дочери на черный день или черную ночь, как дверь на кухню на моих глазах стала тихонько приоткрываться. Сама по себе!

«Моцарт! – мелькнуло в голове, ощетинившейся со страху волосами. – Я его достала! Пришел поведать правду. На фиг мне она нужна, если сама здесь от страха сей момент окочурюсь?»

Я судорожно пыталась перекреститься, но руки онемели. Так и висели бессильно вдоль тела, которого тоже почти не ощущала…

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в двери не показалась любопытная мордочка Плюшки. Приветственно мяукнув и миролюбиво помахивая пушистым серым хвостом, она проследовала к плошке с кормом и весело захрустела «Вискасом». Следом пулей влетел Шустрик, мгновенно оценил обстановку и выжидательно устроился у дверцы холодильника. Элька и Баська вошли одновременно, еще больше приоткрыв дверь. Причем персиянка старательно шипела на кота, а он делал вид, что его это не касается. Последним, зевая, приплелся Гоша. И уснул, присев на полпути к кормушке.

Я мгновенно пришла в себя. Чувство одиночества растаяло, так же, как и недавняя надежда на сон. Выделив каждой мяукающей особи по кусочку колбасы за моральную поддержку, уселась чаевничать прямо на пол, сразу почувствовав себя членом большой слаженной компании.

Так мы и сидели в живописном беспорядке. Каждый в думах о своем. Лично я – о Володьке Суворове, похоронившем сегодня свою жену. Если она должна была улететь утром того злополучного для нас всех дня, то, скорее всего, не доехала до аэропорта. Во всяком случае никаких сообщений об авиакатастрофах в последнее время не было. Из самолета тоже никто не вываливался. Основной вариант – скоропостижная смерть по пути в Шереметьево. Вот тут возможны варианты: она погибла так же, как и Михаил, – от пули подкараулившего ее киллера, либо в результате подстроенной автокатастрофы. В любом случае, гибель женщины носит принудительный характер, раз следствие пришло к заключению, что это убийство.

Интересно, а как же водитель? Может быть, он остался жив? Бывают же чудеса на свете.

Далее: раз Вовку обвиняют в организации убийства собственной жены, тому должны быть какие-то основания. Не зря же говорят: от любви до ненависти один шаг. Да, такие основания определенно имеются. И они стали известны следствию. Иначе Суворов не ударился бы в бега. Если исключить киллера, а оставить автокатастрофу, то следствие установило, что машина Суворова была умышленно неисправной. Экспертиза наверняка выявила рукотворность этой неисправности. В таком случае водитель точно мертв.

Я нервно поерзала на полу, устраиваясь поудобнее. Шустрик, поджав маленькие ушки, с аппетитом лакал сладкий чай из кружки, отставленной мной в сторону. Прямо-таки всеядное домашнее животное. Глотает все подряд, не разбираясь. Вплоть до соленых грибов и огурцов. Если иногда и задумывается, то только после того, как проглотил неизвестно что…

Так! С большой долей вероятности можно утверждать, что гибель жены Суворова и его коллеги по работе Михаила – взаимосвязаны. Возможно, Михаил погиб случайно – вместо самого Суворова. Странно… В таком случае киллеру должна быть неизвестна личность Володьки, и он знал только то, что Суворов не пользуется услугами личного шофера… Весьма сомнительно…

Очередной вопрос: почему бы Суворову не оставить дочь на попечение экономки? Кажется, она тетка его жены. Правда, экономка мне очень не понравилась. Ну да ведь – взаимно. Впрочем, винить ее в неприязненном ко мне отношении нельзя. Наметанным глазом домоправительницы и обостренным нюхом близкой родственницы она почуяла некие флюиды стародавних отношений, связывающих нас с Вовкой. Теперь уже – Владимиром Сергеевичем. Откуда бы ей знать, что я не позарюсь на его нынешнее положение и не постараюсь раздуть из искры пламя, в котором незаметно исчезнет ее племянница…

И все-таки странно, что при такой преданности Суворов предпочел передоверить дочь мне. Боится, что Лидия Федоровна не сможет обеспечить безопасность девочки? А если учесть, что он воспользовался помощью малознакомого человека – бывшего летчика и почти бомжа Петра Васильевича, вообще напрашивается вывод: Владимир Сергеевич разом перестал доверять друзьям, приятелям, коллегам по работе, родственникам и всему обслуживающему персоналу в целом. А еще уверял, что у него нет врагов!..

Интересно, где Суворов может прятаться? Тоже в Касимове? Едва ли. Там трудно быть в курсе событий, а Володька, я уверена, предпринял собственные шаги по расследованию преступлений. А что, если он на время арендовал хижину дяди Пети? В принципе это легко проверить. Только бы не пристрелил по ошибке…

Я еще долго выкраивала варианты ответов на собственные вопросы из лоскутов разных предположений. Кошарики успели выхлебать полчашки чая. Последним в потоке жаждущих был Гошик, он и перекрыл доступ к напитку, уснув, притулившись головушкой прямо на чашку.

Шел шестой час. Скоро и рассветет, пора баиньки…

Утром меня разбудили громкие голоса, доносившиеся снизу. Наташка зачитывала по памяти перечень добрых дел, которые она бескорыстно вершила в помощь и процветание нашей семьи. Димка время от времени пытался ее прервать и напомнить, что он сам всегда готов выручить семейство Кузнецовых, только они об этом не просят…

Вот на этом он и попался. Тонкий расчет!

– Ах, не просим? Да я к тебе с этим и пришла. А ты мне что ответил? «У Иришки нервы никуда не годятся! Ей даже нормально отдохнуть не удается!» Осмелюсь напомнить, это мне с ней отдохнуть не удается! Ну скажи, хоть раз я ее бросила одну в той каше, которую она непостижимым образом заваривает вокруг себя?

– Не бросила, не бросила… А почему ты не возьмешь в попутчики собственного мужа?