Седьмой Сценарий. Часть 1. До путча

– Конечно. Оперативно восстановить порядок за две недели, но

только в ситуации, когда будет объявлено чрезвычайное положение.

– В чем оно будет выражаться?

– Только в одном. Чтобы все хозяйственные команды, исходящие из единого центра, подлежали неукоснительно выполнению на протяжении четырех месяцев.

– А какая сила может заставить это сделать?

– Прямая дисциплина, наказание, снятие с работы, отдача под суд, ничто больше.

– А как заставить рабочего у станка?

– Этого не потребуется, рабочий у станка отлично работает.

– То есть режим чрезвычайного положения касается только руководителей?

– Конечно. Причем тут рабочие, их даже не надо лишать права на забастовку. Просто надо каждого, кто будет нарушать единую команду, вышвыривать из этого дела.

– А для республик?

– То же самое. Для всех: республик, краев, областей.

– Ну, предположим, прокурор республики отказывается выполнить?

– Значит, надо распустить ВС республики.

– Для этого же нужна военная сила?

– Да какая же военная сила! Войди сейчас, скажи:

"Караул устал", – и они все выйдут и пойдут по домам. Да сейчас захоти какая-то крепкая рука качнуть российский ВС в противоположную сторону – он завтра будет сидеть в любом другом кармане. Это игорный дом, в котором крупье мечет, а все остальные играют.

Пока они играли в политические игры, все было отлично. Они могли перетасовывать Лигачева на Горбачева, КПСС на ССПК (союз солидарности по построению капитализма). Конечно, вся гниль откуда? Из высших эшелонов этой же партии и пошла, антисоветская и антикоммунистическая, тут никаких иллюзий нет. Но главное в том, что, пока они играют в любую самую гнилую игру, все нормально. Но когда они начали играть с хозяйством, я понял, что это полный финиш. Они же идеалисты все. Каждая поправка, которую они вносят, – чудовищна, каждый корректив, – ужасен. Структуры верхней власти сейчас не соотносятся с нижней. Это же сложная схема управления, а они начали в нее лезть. Кризис, который сейчас существует, – это чистый кризис управления.

– Вы считаете, что нужно использовать партийные структуры, поставив во главе нового человека?

– Партия – это вопрос отдельный. А партаппарат имеет одно "'свойство – хозяйственное. Он никогда партийной структурой не был. Это государственная структура, тоталитарная, но другой нет. Для меня нет нравственной оценки.

– Но, если восстановить старую структуру, заставить ее работать, у власти пропадет стимул что-то менять.

– - Это смотря под какую политическую доктрину берется власть. Что мне не нравится в сегодняшних так называемых правых – они все время кричат: "Ваше величество! Вы гений! Но только введите чрезвычайное положение, давайте чуть-чуть постреляем". Но прежде чем вводить любое положение, надо сказать одну простую вещь: перестройка провалилась. Почему? Были неверны цели или средства, доктрина или стратегия? После того как это будет определено, возникнет база для политического кулака. Тогда можно будет прийти хотя бы к тому, что реально возможно. А вся ложь о консолидации – это наглая ложь. Она может быть только на икре и на сервелате. Может быть гражданский мир, для его достижения нужна сильная группа, которая захочет его осуществить.

А под крики о консолидации запускают механизм гражданской войны. Тем, кто затеял эту игру, все равно, будет ли здесь красный дебил или либеральный болтун. Важно, чтобы эта страна не развалилась. С самого начала были заданы ложные цели, были введены шумы в каналы информации.

– Это сознательно?

– Кто-то сознательно. Я думаю, что часть наших советологов, которая, уезжая отсюда, поклялась мстить этой стране, делает это сознательно. Они уехали, служат в госдепе. Это их вопрос – дестабилизировать эту страну, чтобы решить какие-то глобальные задачи. Я понимаю какие, они отнюдь не связаны с военным противостоянием, им нужно другое. Это их право, а мое право в этой стране – защищать интересы государства, неважно какого: кап., соц., какого решат.

А когда люди здесь начинают, обижаясь на партию, набирать в рот дерьма и на себя же выливать, то есть воевать со своим же государством, я этого не могу понять. Такое ощущение, что здесь истреблен дворянский ген. Дворянин не может так себя вести. Что страшнее партократии? Те, кто ей задницы лизал. Это отдельное сословие. Была высокая профессия – облизывание задов. Сами по себе зады можно презирать и ненавидеть. Но среди них были разные мужики. Были такие, которые, попросту говоря, занимались хозяйством, пахали. Это страшно тяжелый труд. Но те, кто облизывал зады, были всегда бездельники, всегда мразь. Так вот эта мразь сейчас правит этот бал. Ей надо было всегда сохранять критическую парадигму. Это значит: неважно, кого критиковать, важно всегда быть при критике: буржуазных теорий, социализма, всего, чего угодно. Это как хлеб – метод существования.

Сейчас можно только одно – реанимировать жесткую структуру управления народным хозяйством или хотя бы всю инфраструктуру жизнеобеспечения. Сейчас под угрозой товарно-денежные отношения, не рынок, а вообще деньги. Еще два месяца – и военный коммунизм. Им, может быть, кажется, что таким способом они что-то сделают. Ничего не сделают. Никакого военного путча не будет. Через два-три месяца коменданты, отчаявшиеся, когда им нечем будет кормить солдат, когда их будут уже не заплевывать, а расстреливать, начнут где-нибудь на местах захватывать власть и начнут снабжать на машинах, хоть как-то, как в оккупированной стране. После и этот режим рухнет. Начнется чехарда, месяца четыре может просуществовать Ельцин. Потом его тут же спихнут сладострастно. Придут какие-то новые люди. Это уже будет не один, а их будет несколько. Они распадутся до атомов. Веселая картинка будет.

– Вы эту перспективу приводите как однозначную?

– Нет. Я считаю, что прежде всего надо признать ошибки. Надо признать стратегию осуществления перестройки ошибочной.

– Не вернуться к прежнему курсу?

– Нет. Ни в коем случае. Надо вернуться к многосекторальной структуре управления, которая всегда в чрезвычайных положениях вводится. Нужно сдвинуть промышленный контур страны, то есть модернизировать промышленность. Для этого никакой другой системы в мире нет, кроме как экономический комитет с высокими полномочиями. У нас это Госплан. Вернуться к куйбышевской системе Госплана во всем, что касается структурной модернизации. Но руки прочь от мелкого предпринимательства! Создать комитет по защите мелкого предпринимательства, как в Испании, льготы давать, ссуды. Предпринимательство защитить. Модернизированную промышленность усилить командностью и административностью.

– Ваше отношение к письму 53-х.

– Меня оно абсолютно не устраивает. Там есть хорошие ребята среди подписавшихся, я чуть не заплакал, когда его прочитал.

– Ходили слухи, что вы один из его авторов?

– Нет. Я могу показать, что я написал. Я никогда не подпишу документа, в котором на такой ноте будут про Горбачева писать.

Если он не признает своих ошибок, то все бессмысленно, все безнадежно, надо сказать, что перестройка закончена. Если этого не сказать, то жить дальше нельзя и работать нельзя. Пока что у них еще есть время покаяться. Я могу процитировать свое письмо: "Страна в опасности. В этот момент становится очевидным, кто есть кто. Какие-то чиновники бегут, как крысы с корабля. Мы в этот момент отбрасываем все идеологические противоречия, все нас разъединявшее ради одной цели – спасти государство хотя бы как систему жизнеобеспечения общества в сложных условиях. Прежде всего отринуть порочный тезис о том, что вы будете конструировать некий новый буржуазный класс из криминальных элементов. Этот класс никогда не будет спасать государство. В нашей стране он антигосударственен по природе, он может только развращать, разворовывать, растлевать, собирая вокруг себя б… и их продажную идеологическую прислугу. Не опираться на этот класс, не консолидировать всех подряд! А объединить все здоровые силы общества в борьбе с этой черной антигосударственностью. Вот ваша задача. Во-вторых, даже Сталин вводил диктатуру под определенную идеологию. Они ничего не говорят народу, не признают своих ошибок, не выдвигают перед ним какой-то модели будущего. В чем главный порок перестройки? В том, что они с самого начала мистифицировали все. Сейчас нельзя говорить на языке "социализм-капитализм".

А язык очень простой: "общенациональная катастрофа, спасение, выживание, цели развития". Что нам реально-то нужно? Я хочу хоть раз в жизни услышать с высокой трибуны не идеологические цели. Потому что рынок – это тоже идеологема. А что, я это от Афанасьева услышу? Это такой же идеолог, они все идеологи, там ни одного человека, который нормальные цели ставит, нет. Страна оказалась в чудовищной ситуации. 70 лет она куда-то там перла, непонятно куда. Сейчас она существует в определенном качестве. Что они предлагают в этой ситуации? Про капитализм забудьте. Во-первых, "семерка" уже объединилась, и думать, что нас пустят туда восьмыми, – это бред. Дальше. Если бы даже они хотели построить нормальный капитализм, кто будет играть роль третьего мира? Капитализм неэффективен без третьего мира? Где третий мир, пусть они мне его покажут? Если нет, то уже капитализма в таком виде не будет. Тогда что остается? Субколониальное существование.

Все время говорят, что Запад нам поможет. Я хочу спросить: какой у Запада интерес нас развивать? Запад хочет иметь около себя Африку. Они Индию не могут развить, те. все проще. Они остановили развитие. Им нужно иметь здесь Ливию, Судан. ЮАР будет Эстония. Южной Родезией будет Армения. А посредине всего этого будут огромные просторы, которые будут стараться вообще не развивать, а превратить в заповедник. Для того чтобы этого не было, нужно только одно. Дать понять, что жизненный уровень будет ниже, чем на Западе, вводить свои программы развития, давать цели. Положение может спасти группа честных интеллигентов, поклявшаяся в верности государству.

Беседу записал М. Ланцман на IV съезде народных депутатов СССР в декабре 1990 г.

"Независимая газета", 19.02. 19

1.3. КРЕМЛЬ: ПАРАД МАСОК

Взгляд режиссера на IV Съезд народных депутатов СССР

Нынче каждый чих – "исторический". Если верить, конечно, оценкам самих чихающих. Подобно теряющим популярность актерам, они не скупятся на саморекламу.

Весь Съезд актерствует. Вот в двух словах главное впечатление от того, что было мною увидено и услышано в Кремле за эти несколько дней. Для точности скажем – почти весь, поскольку несколько раз возникали попытки сломать игру, прорваться к реальности. Тщетно. Актерство – доминировало. Играли – на фоне голода, холода, нищеты, унизительных подаяний Запада. На фоне полного бессилия власти. На фоне… Впрочем, для актеров – все это и есть декорум.

Нерон сжег Рим, чтобы был яркий фон для грандиозного шоу. А нешто мы хуже!

Стыдно, Боже, как стыдно!

Так стыдно, что впервые понимаешь, что такое сгореть от стыда в буквальном смысле этого слова. Но это – если стыд не утерян, а если… "И явился во сне к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:

"Голым профилем на ежа не сядешь!.."

Святая Русь – страна деревянная, нищая и… опасная, а русскому человеку честь – только лишнее бремя…" Лишнее бремя!

Разруха в экономике, гибнет наука, рассыпается армия, льется кровь, ломаются судьбы десятков миллионов людей… Но это все, весь ужас жизни, где-то там, за кулисами…

А на сцене – глаголят о второстепенном. Так, как и глаголили лет десять назад…

Так, как и глаголили три года назад… Для них – все по-прежнему.

Народные демократы – на "мерседесах", народные консерваторы – на "Волгах" или в "ЗИЛах", какая разница! Их суть – одна. Они все вместе и есть система, своеобразный симбиоз, где дача "либерала" и дача "консерватора" – за одним и тем же забором, одинаково "по ту сторону" горя и нищеты. Их роли – это их биографии, это дух иронии и царедворства, довлеющий надо всем остальным. "Там" – ни о чем не говорили всерьез, "там" – не было принято что-либо принимать близко к сердцу, "там" – творческая продуктивность, оригинальность подхода, способность действовать "моветона".

"Там" главное – это способность играть. Играя – начали реформаторство. А когда вдруг почва начала уходить из-под ног, когда "поплыла" та система, в рамках которой их способность к игре и была "высокоценным товаром", попросту растерялись.

И не смогли переломить актерство, снять маски, начать всерьез говорить о серьезном.

Это было выше их сил и возможностей. Вместо этого – еще сильнее начали играть в рушащемся театре.

На первый взгляд – все выглядит дико. Чем сильнее все рушится, тем лихорадочнее и напыщеннее играют. Потом начинаешь понимать, в чем дело.

Главное действующее лицо спектакля – это Страх. Боятся начальства (традиционно!). Боятся друг друга (тоже традиционно!). Боятся сказать правду о сложившейся ситуации, поскольку придется в этом случае отвечать. И раз так, то боятся и понимать, что именно происходит. И раз так, то не боятся единственного, чего должны бы были бояться больше всего, – крушения государства.

Вместо прорыва к реальности – бегут от нее. Куда? В игру!

Отсюда фальшь, отсюда кривляние, отсюда страстное желание казаться больше, чем ты есть на самом деле.

А как же! Ведь это все для истории! Все!

Пустите в историю!

Пустите туда грозных полковников, предъявляющих Президенту ультиматум и начисто забывающих о своих угрозах по истечении срока. Не придирайтесь! Вы ведь не спрашиваете актера, играющего Гамлета, почему он не умер! Помните – мы в театре. Это – прежде всего для истории.

Так пропустите в нее!

Пропустите министра, кричащего о диктатуре, обидчивого, как юный паж, рыцарственного, как Дон Кихот, ранимого, как молодой Вертер. И не задавайте глупых вопросов, не пожимайте плечами, не пытайтесь анализировать, сопоставлять.

Боже вас избави заглянуть за кулисы! Помните, вы на сцене. И плачьте вместе с другими, пугайтесь, вскакивайте с мест и аплодируйте, аплодируйте без конца этому апофеозу индийского кино, этой мелодраме, рассчитанной на плебс. Ведь нужный эффект достигнут! Чего ж вам более? Так пропустите же!

И приступайте к выполнению своей роли летописца этих исторических, да-да, подлинно исторических, судьбоносных событий. Отразите их адекватно их значению и роли в мировой истории! Займите место – справа или слева, а лучше всего в центре, отсюда виднее. Найдите верный тон и включитесь в игру! И тогда…

Тогда все будет в порядке. И неважно, с какого бока вы окажетесь с вашим мнением по поводу всего происшедшего. Главное – соблюдение правил игры. Помните, что вы в театре, и относитесь ко всему исходя из этого. Вы перегнете вправо, очень хорошо. Мы найдем молодца, который, отвечая вам, так выгнет влево, что… Что все останется на своих местах… Нуте-с, кто победил на Съезде? Чей человек Янаев? Зачем Шеварднадзе подал в отставку? Пошел Горбачев вправо или сдвинулся влево? Кто стоит за Петрушенко и правда ли, что он уже генерал? Что значит инфаркт Рыжкова?

Отвечать на эти "вопросики" подмигивающего булгаковского кошмарика в клетчатых брюках – это и значит включиться в игру и тем самым заранее обречь себя на неудачу.

Ничего не понять в сути происходящего, слишком много значения придать мелочам, политическим финтифлюшкам.

Это значит, наконец, легитимизировать происшедшее, дав "этому" право на принадлежность серьезной политике. А тем самым – самому начать играть по правилам там, где главное – это суметь, по правилам, изложенным Брехтом, "отстранить" происходящее, то есть удивиться самому и передать свое удивление людям. Не позволить им привыкать к "этому", делать "это" нормой политической жизни. И вот почему я взялся излагать свои впечатления очевидца, применяя сценарно-театральный, а не информационно-политический инструментарий.

Что, кстати, вполне допустимо в современном исследовании политической практики, где "сценарный подход" все больше вытесняет "информационную кибернетику". Итак:

Первый узел сценария Съезда

ВОПРОС О СОЮЗНОМ ДОГОВОРЕ

Главными действующими лицами были пустые стулья в президиуме, не занятые представителями Прибалтики и Закавказья. Кроваво-красные, ярко освещенные прожекторами, они были неизмеримо подлиннее людей. Люди – казались предметами. Стулья жили. Они жили своей особой жизнью, ежесекундно опровергавшей то, о чем говорилось с трибуны.

Там доказывали друг другу необходимость союзного договора, а стулья смеялись, хохотали, высмеивали, дискредитировали эти бесконечные монологи в поддержку Президента и его исторической инициативы. Они были пустыми и, нагло оскаливаясь в лицо присутствующим, говорили им; "На-кась, выкуси!"

И если у спектакля, шедшего в эти дни на сцене КДС, был свой режиссер, как он мог не почувствовать, что мизансцена полностью разрушает слова, что чем больше говорится о судьбоносности союзного договора в условиях, когда пустые кресла вопиют о тщете этого замысла, тем в большей степени дискредитируется все, что происходит на Съезде?

Второй (центральный) узел сценария

ВОПРОС О ЧРЕЗВЫЧАЙНОМ ПОЛОЖЕНИИ В СТРАНЕ

Выпущено грозное постановление!

Сколько редакций прошел этот злополучный документ! Сколько прекрасных монологов было произнесено о срочности, чрезвычайности мер, которые необходимо предпринять, чтобы преодолеть! Переломить! И что же? Сразу же после принятия этого постановления к числу пустых прибавился еще один, главный, российский стул. Ельцин демонстративно уехал в Якутию. И пока говорили министр финансов СССР, Президент СССР, члены президиума, стул этот непрерывно и оглушительно молчал, перекрывая этим молчанием такие пустые, такие бессмысленные, такие бесплодные монологи. Стул заклинали – сгинь, его пытались испепелить словами, но они лишь увеличивали его масштабы и значимость. Стул непрерывно рос, приобретая гигантские размеры, заслоняя собой все остальное, придавливая своими тронными ножками трибуну, говорящих, весь зал. И что же? Хоть какая-то попытка чем-нибудь компенсировать данную мизансцену? Отнюдь! Только безразличие и беспомощность!

Третий узел

О ПЕРЕСТРОЙКЕ

В адрес Президента страны фактически не прозвучало никакой концептуальной критики. Серьезные выступления депутатов Денисова, Блохина и Рыжкова не меняли общего течения событий. Большинство поддержало мнение президента Казахстана Назарбаева в том, что главное – это первоочередные меры. Что сыпать соль на раны!

Ну не удалось нам осуществить перестройку- , подумаешь, – открытие сделал товарищ Рыжков!

Дальше что? Что будем делать? Конкретно? Такая игра в "конкретивизм" четко уловила настроение большинства, его воинствующий антиинтеллектуализм, его почти врожденные бюрократические рефлексы. "Что тревожить отца-государя?!" На самом деле, любому серьезному политику, любому ответственному человеку ясно, что, не признав ошибочной стратегию реализации перестроечной линии Горбачева, именно всю целиком, невозможно искать выход из сложившейся ситуации. Почему мы зашли в тупик? Вот главное, вокруг чего должна была бы развернуться дискуссия на Съезде, который в этом случае сумел бы отстоять свой интеллектуальный авторитет. По большому счету в этом были заинтересованы все – и правые, и левые, поскольку тугодумие Съезда угрожало его авторитету, угрожало ему именно как структуре власти. Но это было за пределами возможностей собравшихся в зале людей. Интеллектуальный поединок нужен был и самому Президенту, но и он ушел от этого и тем самым проиграл основные, ключевые позиции. Эту слабость мгновенно уловил Ельцин, в результате чего уже не Горбачев, а Съезд, Верховный Совет СССР, так называемый "центр" был обвинен в интеллектуальной несостоятельности. Был задан убийственный вопрос: "А под что вы хотите брать чрезвычайную власть?" И этот вопрос остался без ответа. В ходе Съезда вышло обращение пятидесяти, вполне подтвердившее тот факт, что Горбачева сдвигают в сторону "хэппи-энда": Вы-де, мол, Ваше Величество, – гений, перестройка – чудо из чудес, и надо ее просто дополнить введением чрезвычайного положения, вот и получится "хэппи-энд". Разделяя чувство авторов письма по поводу надвигающейся катастрофы, никак не могу согласиться с такой постановкой вопроса и в силовой "хэппи-энд" никогда не поверю.

Дело в том, что Горбачев сегодня еще имеет авторитет творца перемен. Его капитал – совсем в ином банке, нежели капитал остальных "архитекторов". Он имеет право даже на такую страшную ошибку, как неверный выбор стратегии, в случае, если у него хватит сил продолжать борьбу. Ближайшая аналогия – поражение Петра I под Нарвой. Но представим себе, что Петр не подвергает жесточайшей критике причины нарвского поражения. Что он не меняет все в корне, да, именно все – от принципов построения своей политики до кадрового состава, что он по-прежнему совещается с герцогом де Крои. Это, естественно, не позволяет обществу осознать масштабы опасности и причины сложившейся ситуации. Тогда – и только тогда – Петр гибнет, поскольку инициатива им потеряна, новых принципов действий нет, да и энергия уже не та, желания спорить с оппонентами поубавилось, а славословие (в этой – чудовищной ситуации!) им допускается. В этом случае он превращается из Петра I в Бориса Годунова, а в стан самозванца потянутся перебежчики, и никакими новыми регалиями, властными полномочиями и чрезвычайными мерами дела тут не исправишь. Это – конец.

Четвертый узел

ОБЛАСТИ

Любой думающий человек понимает, что так называемая новая система управления страной – это не более чем игра. В самом деле, представьте себе – всерьез! – действительный масштаб работы, с тем чтобы всю сложную систему властных коммуникаций перестроить по-новому! Ведь даже в "мирных" условиях для этого нужны годы. Новая система неизбежно будет "сбоить", расползаться на части, искажать управляющие сигналы. Как минимум год нужен только на то, чтобы "перепаять" коммуникации на всех уровнях, и еще три-пять лет – на то, чтобы сбалансировать новую схему. Еще нет союзного договора, то есть неясен сам принцип устройства государства. На какое политико-государственное управление будем "паять"? И это тоже неясно. Так в чем же смысл? А он очень разный! Для так называемых "левых" – это игра, подлинный смысл которой еще один шаг к бонапартизму, без него, по их мнению, нельзя осуществить необходимые реформы, для "ультралевых" – это игра, а за кулисами очередной блок в стратегии напряженности, способ усилить развал страны и организовать так называемое "восстание масс", для так называемых "правых" – тоже игра. Подтекст – укрепление спайки Генсек – Президент. И для "ультраправых" – игра, где важны лишь предпосылки к военному положению. А вот для самого Горбачева это переход от позиционной игры ("качания" между Ельциным и Рыжковым, Яковлевым и Лигачевым) к игре инициативной, к той игре, которая в общем-то уже не игра.

Президентская власть – власть без флангов. А значит, власть, требующая своей программы, того, что называют концептуальной идентичностью. Альтернатива – сокрушительное фиаско в течение нескольких месяцев.

Пятый узел

СОЮЗ И РОССИЯ

Союзный договор, экономическое соглашение между республиками, единая исполнительная власть в стране – все это лишь бюрократические маски, за которыми борьба Союза с Россией, Горбачева с Ельциным, борьба групповых интересов на всех уровнях социальной иерархии, борьба за собственность, которая и есть власть, и, наконец, политическая борьба, коль скоро большинство проголосовало за сохранение названия страны.

Развернулась ли эта борьба на Съезде всерьез, возникли на нем какие-то содержательные точки зрения по этому поводу, началась ли концентрация политических сил вокруг двух разных политических программ, определилось ли место тех или иных политических лидеров по отношению к этому, главному из всех реальных вопросов политики противостояний? Ничуть не бывало! Позиция – сугубо выжидательная, игра ведется по-прежнему "втемную", в кулуарах, и о результатах этой драки под ковром можно догадываться только по выкидываемым трупам.

Не присутствуя за кулисами, анализировать что-либо в этом вопросе практически невозможно. Разве что призвать на помощь так называемый сравнительный метод. Действительно, сравнив два Съезда – СССР и России, мы можем понять неизмеримо больше, нежели подглядывая за подковерными драками.

Так что между двумя Съездами общего? Кажется, ничего! "Там" все жестко, агрессивно и гораздо ближе к реальности. "Там" народные на ранг ниже и во много раз менее сыты, "Там" даже охрана ведет себя несравненно более демократично. "Там" все приватизируют и за социализм не цепляются! И все же… Все же общее есть. Театральности "там" ничуть не меньше, а, пожалуй, даже и больше. Она просто иная. А причина театральности – та же.

Оба Съезда объединяют некомпетентность, непрофессионализм, неспособность взять на свои плечи груз ответственности за судьбу государства. Это сознается и народными депутатами СССР, и народными депутатами РСФСР, только выводы они делают разные.

Те, кто поближе к жизни, злятся, агрессивничают, ужасно выпячивают себя, как и свойственно дилетантам. Те, кто от жизни дальше, цепляются за спасительное: "Ему виднее". Но губят дело одинаково и эти, и те.

Поскольку и эти, и те ведут себя одинаково несерьезно, играя там, где надо хотя бы пытаться думать.