Умереть без свидетелей

— Милиция. Предъявите документы.

За столом сидело четверо. Две густо накрашенные девицы и два молодых, по двадцать, не больше, парня. Они растерянно озирались, хмель, видимо, выветрился, а добавить не успели: бутылки полными стояли на столе.

Девицы, напротив, вели себя как ни в чем не бывало.

— Опять, Валя, за старое, — сказал Бессонов одной из них, рассматривая документы парней.

— А с тобой мы же неделю назад говорили, Нина, и работу ты, говорят, бросила, — продолжал он.

— Ха, — сказала девица, которую он назвал Ниной, — от работы кони дохнут.

— Моряки, значит. А знаете вы, куда попали? — спросил Бессонов ребят.

Один из них хотел что-то сказать, но его перебила Валя.

— Конечно, это же женихи наши.

— А как фамилии их? — Бессонов снова раскрыл оба паспорта.

Девицы молчали.

— Что же, наверное, и имен еще не успели узнать. Ладно, собирайтесь. Ваш «шеф» ждет внизу. Сколько ему переплатили?

В кухне он задержался.

— Смотри, Шиманская, еще раз поймаем с «гостями», буду ставить вопрос о выселении из города.

— Так просят же девочки, ну как откажешь. Вы уж простите, гражданин начальник…

— Ты не в колонии, забудь про «гражданина начальника». Неужели тебе такая жизнь не надоела? Ведь совсем вроде стала на ноги, а все норовишь в сторону… Эх, Шиманская… В среду приходи в управление — разговор будет. Сейчас некогда.

— Что-то я недопонимаю, — сказал один из дружинников. — Кто эта женщина?

Оперативная машина быстро шла по ночному городу.

— Бывшая воровка. Сейчас работает на фабрике. За старое не берется. Только вот принимает пары, подобные тем, что вы видели. Глядишь, и ей стопку нальют, а то и пятерку подбросят. Что-то вроде «бандерши» она, есть такое словечко. Главная тут «гидра», конечно, таксист. Ведь что он делает? Берет вот этаких девиц в машину и возит по городу, предлагает морякам. Определенный процент ему в карман. Ну, тут дело чистое, есть статья в уголовном кодексе, до пяти лет лишения свободы за сводничество. С девушками потруднее: не учатся, работать не хотят. Коллектив бы к их воспитанию привлечь, так они сами по себе, одиночки. Устраиваем их на работу. Большинство берется за ум, но бывают и трудные, вроде сегодняшних.

— А моряки? — спросил кто-то.

— Что моряки? Напились и голову потеряли. Куда едут, с кем едут, хотя бы подумали. Напишем бумагу в их контору, пусть общественность ими займется.

25

Корда знал, что хозяин квартиры с полгода назад вернулся из мест заключения. Работает на мебельной фабрике. Сидел за кражу, по второму разу. Сейчас замечаний за ним никаких. А проверка не повредит, может старого дружка принял.

Только никого не нашли. Капитан сказал дружинникам, что пора идти. Он пожелал спокойной ночи хозяевам, извинился за поздний визит и пошел вперед. В общей кухне Корда увидел белоголового мальчонку, который сунулся было к нему, но капитан не заметил порыва и вышел на площадку. Следом выходил Костя Валецкий. Веселов уже взялся за ручку двери, когда что-то заставило его повернуться.

За спиной стоял парнишка.

— Дядя, а дядя, — прошептал он Веселову, — а к соседу человек какой-то нехороший приходил. Злой, а с ним дедушка. Они втроем пили водку, про магазин все говорили. Говорят, что его зачем-то накрыть надо…

26

Жена звала в лес за грибами. «Машина будет, Юра, от нашей школы, надо съездить, вон Петровы два ведра привезли, и тебе на воздух надо, отдохнуть малость, поедем…» Отказался. «Поезжай одна. Я лучше дома отдохну, высплюсь хоть…»

Она уехала рано утром. Уснуть больше Леденев не смог. Дольше, чем обычно, делал зарядку, приготовил завтрак, читал газеты, накопившиеся за три дня. Попытался начать новый модный роман, которым зачитывалась жена, но сознание отказывалось воспринимать проблемы, занимавшие героев. «Схожу в отдел, пройдусь, подышу воздухом». Потом вспомнил: Бессонов в это воскресенье карманникам профилактину делает. «Пойду, — решил, — как там у него?»

Он шел не торопясь, любуясь чистым осенним небом. У входа в центральный парк свернул вправо и пошел по главной аллее. Пересек парк, задержался у пустынного танцпавильона, прошел другим входом на улицу, где стоял дом Лены Косулич. Поймал себя на том, что идет по той дороге, которой шла Лена после танцев домой.

«Лена, Лена… Кто же тебя так? Все, кажется, сделали… И снова тупик, — в который раз подумал Юрий Алексеевич. — Одна за другой отпадают выдвинутые версии. Искать, надо искать снова!»

Он вновь перебрал в уме те пути, которыми шла оперативная группа, разыскивая убийцу.

С самого начала было выдвинуто шесть версий, по каждой из них составлен отдельный план оперативных мероприятий.

Первая версия… Лена убита из чувства ревности одним из парней, из тех, с кем она дружила. По этой версии отработано двенадцать пунктов, она сохраняет силу по настоящее время.

Версия два. Девушка убита неизвестным ей ранее человеком, с которым она познакомилась впервые на танцах или который встретил ее у подъезда дома. В плане этой версии пятнадцать пунктов. Особенное внимание обращали на развязного нахального блондина, недавно появившегося на танцплощадке.

Версия три… Убийство из мести. Что ж, ее пожалуй, тоже рано отбрасывать. Десять пунктов.

Версия четыре. Лена могла знать о преступной деятельности кого-либо и ее «убрали» как нежелательного свидетеля. Восемь пунктов.

Версия пять… Убийство совершено садистом или наркоманом. Эта возможность проверена досконально и отпала, как нереальная.

Версия шесть. Убийство совершил некий Георгий Петров, по кличке «Джо», который неоднократно угрожал Лене, когда та перестала с ним дружить. Возможная причастность парня отработана и тоже отпала.

Эти версии были выдвинуты, как говорится, по горячим следам. Потом был составлен план дополнительных мероприятий на полсотни с лишним пунктов, выдвигались новые, на первый взгляд, весьма заманчивые версии.

Ну, взять хотя бы Лапина, Сивого, на которого вышли с помощью Волчка. Все сходилось и так же расходилось, когда точно выяснили, что за пять дней до допроса Лапин дрался со спортсменами, они расквасили ему нос, кровь попала на ботинок. Сивый боялся, что привлекут за хулиганство, вот Алик за него и пригрозил девчонке, хотя та о драке-то и не знала. А о ранах Сивому стало известно от соседки из другого подъезда. Она работает медсестрой в «Скорой помощи» и дежурила в ту ночь, когда привезли Лену. Вот как все просто получается…

Были наметки на бывшего рыбака «Лешку», того, что магазин с Дедом «брать» собрался, арестовали их по другому делу: палатку в городе накрыли. Тоже ничего не оказалось. Вот так, в тупике пока. Работа, конечно, идет, вариантов много, трудно сказать, какой из них выведет, трудно, но ясности пока немного.

Корда в Ригу ездил. У Лены нашли письмо от тамошнего парня. Вроде женихом ее считался. Говорили, приезжал недавно. Незадолго до убийства видели его в городе. Думали, может, там что проклюнется. Дохлый номер…

Майор подошел к управлению, зашел к дежурному — «Что нового? Спокойно?» — и стал медленно подниматься на третий этаж. Кабинет Бессонова был закрыт. «Этот сейчас по улицам работает». Леденев пошел было к себе, но услышал голоса за одной из дверей, повернул вниз ручку. Корда и Бессонов здесь.

— А вы чего? — сказал Юрий Алексеевич. — Здравствуйте.

— А вы чего? — в тон ответил Корда. — Добрый день. Вот не сидится дома. Опять мозгуем это дело.

— Еще одного знакомого Лены установили, товарищ майор, — сказал Бессонов. — Матросом работает в тралфлоте.

— Где он сейчас, узнавали?

— В море. Но в день убийства был в городе. Приметы: волосы русые, нос прямой, высокий, метр семьдесят девять. Будет снова в городе через неделю.

— Продумайте, уточните данные о том, где он был и что делал в тот вечер, — сказал майор. — У тебя что, Алексей Николаевич?

— Вот посмотрите, Юрий Алексеевич. Интересное донесение.

— Что ж, — Леденев пробежал глазами бумагу и передал Корде. — Попробуйте еще и так. Нельзя упускать ни одной детали.

Звонил телефон. Корда поднял трубку: «Уголовный розыск».

— Товарищ майор, — обратился он к Леденеву, — звонит участковый из парка. Задержал он одного подозрительного, что-то тот спьяну болтнул про убийство. Просит приехать, посмотреть.

— У вас, же выходной сегодня, капитан…

— А, ерунда, — махнул тот рукой, — у вас тоже выходной. Так я съезжу, товарищ майор?

— Возьмите машину. Я пойду к себе. Ты что-то хотел сказать, Вениамин? Пошли.

— Вот смотрите, Юрий Алексеевич, — сказал Бессонов, когда они вошли в кабинет Леденева.

— Что это? Промокашка?

— Да. Из тетради Лены Косулич. А вот видите ее рукой написано: Педро, Педро, Педро… Несколько раз «Педро». Неспроста это. Писала на лекции, значит, думала не о том, что говорит преподаватель, а об этом Педро…

— А кто бы это мог быть?

— Кое-что о нем проскальзывало в показаниях подруг и друзей Лены, но так слабо, что мы не придали этому значения. Теперь, когда обнаружили эту промокашку, имеет смысл найти этого Педро. Наверное, кличка такая…

— Хорошо, — сказал Леденев, — будем искать парня по кличке Педро.

27

Двор этот просторный, запущенный. В центре были какие-то постройки, от них остались только развалины, заросшие бурьяном и кустарником. На окраине, там, где дом примыкал к пустырю, росли одичавшие яблони и несколько вишневых деревьев. Плоды их никогда не успевали созреть: пацанва обирала.

Живут здесь самые разные люди: рабочие с хлебозавода и целлюлозно-бумажного комбината, служащие контор и учреждений. Ребятишек во дворе много, пожалуй, слишком много. Так, по крайней мере, единодушно утверждают жильцы, вставляя окна, разбитые мячом, или став жертвой какого-либо озорства. Бывало и серьезней: пропадало белье с веревки, обычно вместе с веревкой, жильцы, оставившие дверь не на замке, вдруг обнаруживали отсутствие пальто в прихожей. Словом, участковому инспектору Павлу Федорову хлопот с разбирательством жалоб хватало.

А тут еще неприятная весть. В шестую квартиру вернулся из заключения Иван Гарающенко, по прозвищу Шкет. Невысокий такой, черный, плечи широкие, нос в драке перебит. Прошел месяц, сидит тихо, а взят был на вооруженном грабеже, в подручных тогда ходил у бандитов. Устроился на хлебозавод, все тихо-мирно, вроде бы и водку даже не пьет. Ну, Федоров и успокоился: перековался парень, «завязал», так сказать. А тут пошли кражи, как грибы после дождя. И вроде мелочь: из палатки пять бутылок водки и пятьдесят целковых, пальто из клубного гардероба, велосипеды, целых два, потом мотороллер угнали, белье сняли на чердаке. Кражи непохожие, чувствуется, разные руки работают. Из райотдела людей подключили, а продолжаются кражи. Завтра, наверное, из управления придут.

Фролов идет по участку и ломает голову. Шкет за старое принялся? Что-то непохоже, разный почерк, да и не может он сразу в двух местах брать. А ведь так было с бельем и велосипедом. «Вот напасть на мою голову», — мысленно чертыхался участковый, входя в тот самый двор, где живет Иван Гарающенко и который именовался у пацанов «джунглями».

Он обошел квартиры, поговорил с пострадавшими еще раз. Но ничего нового, кроме жалоб на ребятишек, Федоров не услышал. «Завтра приедут из управления. Парни хваткие. Помогут», — подумал участковый.

Ему стало до слез обидно, что вот кто-то приедет и разберется, а он так ничего и не может сделать, Участковому было двадцать три…

Потом Федоров и сам никак не мог понять, почему его внимание привлек малорослый пацаненок, выскочивший из кустов, скрывавших развалины в центре двора. Может быть, потому, что тот огляделся по сторонам, или Федоров увидел в нем возможного виновника двух последних разбитых окон, или эта, как ее, интуиция подсказала… Это неважно. Главное в том, что Федоров не пошел на улицу, а вернулся во двор и сел на скамейку так, чтобы его не было видно, а ему кусты, как на ладони.

И не зря вернулся. Минут через пятнадцать появился второй парень, лет четырнадцати, его участковый знал: второгодник, хулиган, в воровстве подозреваем. Полухин его зовут. В руках у Витьки был сверток. Он вышел и прямо зашагал к выходу на улицу. Через полчаса во дворе появились двое. Подростки. Не из этого двора, определил Федоров. Он решил, что место у него не самое удобное, и подумал, что лучше понаблюдать из лестничного пролета, окна которого выходили во двор.

Едва Фролов сменил наблюдательный пункт, как из кустов вышел Шкет. Он осторожно, словно невзначай, глянул по сторонам. «Занятно, — подумал участковый. — Что же теперь делать? Пойти туда? Нельзя, спугнешь. И там он не один. Посоветоваться? А как, если там нет никого? На смех поднимут в отделе… Пойти вечером? Опасно. Утром надо, пораньше…»

Федоров спустился по лестнице и через парадную дверь подъезда вышел на улицу.

…Первые трамваи начинали свой путь, когда участковый вошел во двор и решительно свернул вправо, нырнул в заросли кустарника. Вытоптанная тропинка привела его к обрушившимся стенам неизвестного строения. Сохранился лишь небольшой, арочного типа проем в середине да остатки стен по углам. Кусты росли повсюду, и только там, где пыль с кирпичей сбивало дождем, краснела иззубренная временем поверхность.

Федоров зажег фонарь. Потом подумал, что свет будет заметен и потушил его, решив лучше подождать с полчаса. Скоро станет посветлее.

Медленно гасли звезды. Было уже вполне сносно видно, когда Федоров обратил внимание на большую ржавую бочку, вид которой как-то не вязался с окружающей обстановкой. Он подошел и заглянул на дно. Там лежали битые кирпичи, заполнившие бочку на четверть. Он качнул ее, с трудом приподняв край. Потом, перебирая руками, откатил в сторону и отпрянул назад. Под ногами чернел круг открытого люка.

Луч фонаря осветил скобы. Федоров посмотрел по сторонам и осторожно стал спускаться. Колодец был глубокий, метра четыре. На дне было сухо. В сторону уходил узкий проход, по которому можно было идти согнувшись. Посветив под ноги, Федоров увидел тонкий провод, ползущий по проходу. «Мина?!» Холодная испарина покрыла лоб. Стараясь не задеть провод ногой, участковый медленно двинулся вперед. Метров через двадцать луч фонаря уперся в дверь, окованную железом, с заржавевшей скобой сбоку. Федоров потянул за скобу, готовый ко всему на свете. Нервы его напряглись до предела. Стук сердца оглушительным звоном отдавался в ушах. Удивило, что дверь подалась без скрипа. Шагнул вперед, обшаривая лучом пространство. Он был в просторной комнате. Луч выхватил круглый стол, алюминиевую раскладушку с тюфяком, стулья. Проследив лучом путь провода, Федоров увидел, что тот идет к старомодному квадратному звонку. Он сделал шаг и чуть не вскрикнул от неожиданности: луч фонаря уперся в висящий на стене черный флаг с белым черепом и скрещенными костями.

28

— Ну вот, собственно, и все, — сказал Корда. — Федоров быстро сориентировался, нашел в подземелье кое-что из похищенного в последние дни, аккуратно выбрался обратно и дал знать в отдел и управление. Вечером мы всех и накрыли. С одной стороны, история банальная: рецидивист организовал подростков для совершения краж. Сам он, кстати сказать, ни одного дела лично не провел. Только направлял и инструктировал. А с другой стороны…

— С другой стороны, он использовал тягу мальчишек ко всему романтическому, — подхватил Бессонов.

— …Интересный случай, — сотрудник молодежной газеты, частый гость в уголовном розыске, снял очки и старательно протирал их платком. — Значит, вы говорите, этот самый Шкилет…

— Шкет, — поправил Бессонов.

— Да-да, этот самый Шкет организовал «Общество»?

— Да, «Общество вольных пиратов», и ориентировал его на организацию краж… Он объявил ребятам, что деньги нужны на специальную форму для них, обещал летом повезти всех к Черному морю и купить на вырученные деньги яхту. Чуть ли не кругосветное путешествие планировали, — сказал Корда.

— Но это же блеф, — сказал журналист.

— А вы что думали?! Конечно. А ребята верили, воровали, таскали деньги у родителей. Он им такую романтику заделал, что и ваш брат, писатель, не сочинит. На ребячью психологию, подлец, бил, знал, чем их взять можно.

— Но как же так, — разгорячился корреспондент, — ведь уголовник, отброс, так сказать, общества, а как успешно конкурировал и со школой, и с комсомолом… Черт знает, что получается…

— Это легко объяснить, — сказал Корда. — Во-первых, то, что этот тип придумал, весьма романтично. Факт. Черный флаг, система сигнализации, символика и Гавайские острова в перспективе. Дальше, он обращался с ними, как с равными, не обрывал: «маленький еще!», доверял, в известных пределах, конечно, вот пацаны и липли к нему. Воровской науке обучал, да не просто так, а с душой, он был кровно заинтересован в том, чтобы его ученики работали «чисто». Уголовный «педагог», если так можно выразиться, всегда тщательно анализирует психологические особенности подопечных, слабые и сильные стороны личности каждого и, исходя из них, строит свою «методу» воспитания. И потом он подает свою «науку» строго конкретно и целеустремленно, не говоря уже об использовании материальных стимулов: выполнил задание — получи свою долю.

— Так это же целая система! — воскликнул журналист.

— А вы как думали, — сказал Корда. — Именно система, и хорошо продуманная. Разумеется, сейчас таких «педагогов» немного, но и редкие случаи должны быть исключены в наше время. Нельзя терпеть подобных «конкурентов». Они пользуются каждым промахом в нашей воспитательной работе с подростками, а промахов, формализма еще хватает.

— Возьмите хотя бы все те хорошие мероприятия, которые проводит школа и комсомол, — вступил в разговор Бессонов. — Ведь они охватывают, как правило, положительных ребят, активистов, общественников. А те, кого школа считает разгильдяями, «трудными», остаются за бортом.

— Было же так, — сказал Корда, — что в кружки Дома пионеров не записывали тех, у кого есть тройки. Значит, тройку получил — и в объятия Шкета, вступай в «Общество вольных пиратов»…

— О чем спорите? — спросил вошедший в кабинет Леденев.

— О пацанах, Юрий Алексеевич, — сказал Бессонов.

— Ну, ну, Макаренки, митингуйте. А может быть, пора и за дело?

— Беремся и за дело, — сказал Бессонов.

— Алексей Николаевич, — обратился Леденев к Корде, — ты не очень занят, пойдем вместе допросим Педро.

— Это который по счету? — спросил капитан.