Пятый угол

Она приехала рано утром, еще до восьми часов: серое, уставшее лицо, и мешки под глазами.

- Извините, что так рано — мне нужно было уйти из дома.

- Все в порядке. — Наум, прикрываясь одеялом, отступал в ванную комнату. — Сейчас приведу себя в порядок, и будем завтракать.

Сквозь шум воды из кухни доносились голоса брата и сестры. Слова неразличимы, но в интонациях Беверли проскальзывали истеричные нотки, и, когда Наум вернулся на кухню, глаза ее еще больше покраснели и припухли от слез. Завтракали традиционной яичницей с беконом при полном молчании.

- Беверли, самое разумное вам остаться дома и отдохнуть, а я сам погуляю по городу, да и у Роберта, вероятно, имеются свои планы.

- Но я хотела вам показать свой Лондон.

- Сделаете это в следующий раз.

- Я ничего не планировал на это утро, — вмешался Роберт, — и с удовольствием познакомлю со своим Лондоном.

Его Лондон оказался неожиданным и своеобразным: Роберт уверенно шагал по узким, кривым и грязным улочкам, напоминающим трущобные кварталы захолустного рабочего городка России. Редкие машины «проплывали» по бесконечным лужам, обдавая прохожих грязными брызгами.

- Куда ведешь, Сусанин? — терпению Наума приходил конец.

- Что ты сказал?! — Похоже, фамилия знаменитого проводника в английском произношении Наума ассоциировалась с чем-то нелицеприятным.

- Где мы и что потеряли в этом «райском» уголке?

- Это Ист-Энд. А прогуливаешься ты по местам старого еврейского гетто, рядом с древними синагогами.

- Впечатляет, конечно. — Наум пытался смотреть по сторонам и обходить выброшенные на тротуар ящики, старую мебель. — Такая экзотика!

- Экзотика у тебя еще впереди.

Роберт не преувеличивал: через некоторое время им уже пришлось продираться через выставленные на улице рыночные лотки с зазывающими торговцами — крикливую толпу азиатов, выходцев из Индии, религиозных евреев и лондонских кокни.

- Такое впечатление, что здесь можно купить абсолютно всё без исключения, — перед глазами Наума мелькали продукты, мебель, антиквариат, холодное оружие всех времен и размеров, одежда, — почти как на барахолке в родной Одессе.

- При чем тут «Одесса»? — Роберт пытался отцепиться от маленького человечка, закутанного в неимоверное количество тряпок и тянувшего за рукав в сторону лотка с откровенными эротическими фигурками.

- Знаешь, чем отличается барахолка в той Одессе, откуда твой отец отправился в кругосветное плавание, от этого рынка? Как говорят там, в этой жемчужине на Черном море, только жалкие фраеры могут выпустить с деньгами двух таких лопухов, как мы с тобой, и не всучить парочку никому не нужных вещичек!

Глядя на Роберта, изрядно помятого и в затоптанных ботинках, растерянно оглядывающего себя и свой затрапезный вид, Наум почувствовал, как на него накатывается беспричинный смех, неудержимый, глупый — давно уже не испытываемое чувство полной расслабленности и свободы. Роберт удивленно глядел на него, пытаясь, вероятно, понять причину такой неуместной реакции, но безуспешно, а непроизвольная улыбка уже коснулась его губ, глаз. И вот уже двое солидно одетых мужчин хохочут как дети — до неприличия громко, не обращая внимание на удивленные взгляды прохожих.

- Ну, и что дальше? — Наум не смог выдавить из себя более длинную фразу.

- Есть…тут…рядом…еще один такой! — Роберт перегибался пополам от смеха.

- Да нет, экзотики на сегодня достаточно. Что дальше, мой чичероне? — подходя к машине, спросил Наум.

- Тауэр. Но в таком виде мы распугаем всех воронов, а этого нам Англия не простит. Домой, несколько минут на переодевание, и — к истокам истории!

После рыночного «спектакля» Роберт, что называется, разогрелся:

- Сейчас вам, уважаемый гость из далекой России, предстоит побывать на другом представлении, с действующими лицами и декорацией. Итак, сцена была заложена девятьсот лет тому назад и, как вы понимаете, на ней сменилось немало поколений ведущих артистов, статистов, и зрителей. Представьте себе, что на дворе — шестнадцатый век и нам удалось проникнуть на территорию Тауэра не через билетную кассу, а преодолеть ров с водой и со скрежетом опущенные ворота. Минуя каменную арку, в сопровождении копьеносцев, мы попадаем то ли в замок, то ли в каменную тюрьму, где безоговорочно властвует только один человек — невероятно толстый, жадный и безнравственный Генрих VIII. Посмотрите, вот эти высокомерные, седобородые стражи в традиционных костюмах — лишь символические тени тех первых бифитеров — свидетелей трагических сцен давно ушедших дней. Не они ли только вчера оказывали королеве подобающие почести, а сегодня, по капризному жесту правителя-бабника, безжалостно отрубают ей голову? И не они ли соучастники казни двух великих Томасов — Мора и Кромвеля? Любезные оформители современного спектакля услужливо выставили на зеленой лужайке плаху — хорошую имитацию под старину; некоторые зрители весьма своеобразно отмечают свое причастие к истории, укладывая на нее свои головы перед объективом фотоаппарата. Веселая и бескровная игра! А кто подведет временной итог количеству крови, пролитой за богатство Тауэра? Чем заплачено за три тысячи драгоценных камней, украшающих корону Империи? Кого интересует цена королевского скипетра с несравненным бриллиантом «Звезда Африки»? Больше всех могли бы рассказать самые древние артисты — черные вороны, хранители Тауэра. Они пытаются поделиться своими тайнами с людьми, доверчиво подлетая и присаживаясь на скамейку со своим «Карр!», но, к сожалению, их не понимают!..»

С интересом следил Наум за ходом мыслей Роберта, не пытавшегося играть роль гида, выплескивающего на доверчивого слушателя обязательный набор интригующих фактов, дат, цифр, долженствующих запечатлеть в памяти последнего неприступность и величие бастиона — хранителя богатств и традиций Великой Британии. Весь сегодняшний день, начиная с утреннего кросса по трущобам Ист-Энда, «массажа» на барахолке и сейчас, в знаменитом Тауэре, он намеренно демонстрирует только негатив. С какой целью? Дух противоречия, протест или игра в объективность?

— Роберт, да ты просто поэт! Клянусь, заставил меня прочувствовать холод и жестокость средневековой тирании. Но почему все так грустно и печально?

Ничего не осталось от наигранно-шутливого настроения Роберта; вместо ответа он показал на ворона, нахохлившегося под моросящим дождем на краю скамейки:

- Как думаешь, почему у него такой безнадежно-тоскливый вид?

- Кажется, догадываюсь. Его не понимают.

- Вот именно! Или — не стремятся понять.

Беверли еще не проснулась, когда они на несколько минут заехали домой перед возвращением в «Одессу». Машина уже покидала пригороды Лондона, когда Роберт, наконец, нарушил молчание:

- Она совершенно выбита из колеи.

Наум не поддержал разговора, понимая некорректность любопытства: если Роберт намерен продолжить тему, то сделает без наводящих вопросов. Но, как оказалось, кузен готовился к разговору заранее, и не исключено, что с согласия и просьбы Беверли.

- Я, точнее мы, считаем необходимым объяснить, почему она так нервничает. Это не тайна в нашей семье, да и среди близких знакомых. вы встретитесь с ним сегодня вечером, и не хотелось бы оказаться в неподконтрольной ситуации. Все банально и просто: очень способный инженер, по крайней мере был им, пока не начал пить. Карьера в весьма престижной и секретной фирме развивалась успешно, но, как сами понимаете, в таких учреждениях существуют строгие границы. Все сейчас весьма неопределенно. Дальше, наверное, не нужно ничего объяснять.

Для Наума, жителя полуспившейся страны, действительно не требовалось дополнительных разъяснений; можно только посочувствовать. «Сколько же проблем, трудностей, несчастий может вынести сердце человека?!» — хотел он воскликнуть, но вовремя сдержался, вспомнив о доле Роберта в этом.

В «Одессе» их уже ждали, и с хорошим настроением.

- Мистер Наум, супруг ждет вас с большим нетерпением. — Впервые глаза Мерин светились приветливостью. — Мы готовим обед с участием всех членов семьи и некоторых друзей. Давид настаивает на этом, в честь вашего приезда.

Патриарх, как обычно, сидел в своем кресле, укрытый пледом.

— Здравствуй, сынок. Я успел по тебе соскучиться и не представляю, что будет после твоего отъезда. Два раза разговаривал по телефону с Москвой. Что я могу тебе сказать: и радость, и слезы. Раньше я мечтал получить хоть какую-нибудь весточку от вас, потом — с нетерпением ждал твоего приезда, а теперь многое бы отдал за встречу с Гершелем! Боюсь, что это несбыточная мечта.

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 1

Сэм Шоу просто таял от наслаждения: тихий воскресный вечер, кресло у камина, домашний халат и любимые тапочки, телевизор, тихо работающий позади, за спиной. «Все же, иногда Бог опускает свои очи на землю и дает своим верным рабам час покоя», — мысль, приходить к которой доводилось не часто. «Еще месяц-полтора, и пенсия. Буду вот так неподвижно сидеть и ни о чем не думать. Перехожу на заслуженное безделье!»

В такие минуты комиссар уголовно-следственного отдела Скотленд-Ярда Сэм Шоу все чаще вспоминал свои первые шаги в роли рядового полицейского и длительную карьеру до одного из высших чинов престижного учреждения. Это был мужчина среднего роста с круглым лицом, что еще более подчеркивалось низкими и пышными бакенбардами; с небольшими темно-карими глазами и довольно-таки крупным носом. Общую, совсем не лестную картину, дополнял заметный животик. Конечно, он не всегда имел такую «стройную» фигуру и лицо по циркулю: лет двадцать тому назад, по настояниям жены, которые временами переходили в террор, бросил курить. Мучался долго, забивая тягу к никотину и непреходящий голод конфетами, бутербродами, обильными ленчем и обедом. Сигареты были побеждены, но внешность окончательно испорчена. Первое время он не сдавался: занимался гимнастикой, бегом, садился на диету, но все оказалось бесполезно. Жена успокаивала, что все равно не бросит его, даже если вес еще удвоиться. С годами пришло безразличие и к физической форме, и к одежде, но осталась привычка, помогавшая отвлечься от тяги к табаку: в свободное время и на работе он вырезал из дерева маленькие человеческие фигурки. Первые изделия походили на героев из фильмов ужасов, но, постепенно, — что были вынуждены признать даже самые ярые насмешники, из-под рук стали выходить образы, иногда точно, иногда в карикатурной форме похожие на людей, в той или иной степени интересующих комиссара по расследуемому делу. Теперь в рабочем кабинете и дома валялись десятки деревянных заготовок, законченные работы, различной формы ножи и другие инструменты для обработки дерева.

К нему быстро прилипло прозвище «Скульптор»; старожилы и начальство позволяли себе так называть его по-дружески. Один из коллег выдвинул идею создания при Скотленд-Ярде музея имени Сэма Шоу, где будет проходить постоянная выставка его лучших работ.

Но Сэм не обижался. По мере накопления информации по новому делу на его столе выстраивался парад маленьких персонажей; они передвигались с места на место, отодвигались на задний план или, наоборот, выставлялись в первый ряд, группировались или рассредоточивались. Наконец, наступал торжественный момент, когда немая сцена приобретала свой окончательный вариант, и комиссар шел к начальству с докладом о завершении расследования. С этой минуты фигурки его не интересовали, и коллеги разбирали их на сувениры.

Итак, сегодня выдался редкий вечер: нет неотложных дел, тепло, тихо и лишь одну проблему трудно было решить — пойти поспать сейчас в ущерб ночному сну или потерпеть еще пару часов.

Проблема решилась телефонным звонком.

- Добрый вечер, комиссар. — Сэм узнал голос руководителя уголовно-следственного отдела и своего непосредственного начальника, Майкла Бриггса.

- Действительно добрый, сэр. Но, чувствую, вы намереваетесь испортить его.

Но Бриггс, как будто, не услышал ответной реакции.

- Как вам нравиться сегодняшняя погода? Такое впечатление, что Всевышний рассердился на нас, грешных и собирается устроить второй потоп.

- Я как раз думал наоборот. Мне показалось, Он, наконец, обратил внимание на мою абсолютно положительную персону и дал несколько часов покоя; теперь же начинаю подозревать, что ошибся.

Собеседник продолжал гнуть свою линию, и Сэм понял — дело серьезное.

- Как себя чувствует Сарра?

- Спасибо, хорошо. Сэр, мы неблагоразумно теряем время. Необходимо приехать в Ярд?

- Очень сожалею, но это так.

- Высылайте за мной машину; пока приведу себя в порядок.

- Уже вышла.

Стоя у зеркала с бритвой, Сэм думал о том, что, несмотря на свое высокое положение, Бриггс никогда не позволял себе снисходительного или неуважительного отношения не только к нему, старому сотруднику управления, но и ко всем своим подчиненным. В свои сорок лет он сделал головокружительную карьеру, но комиссар не слышал ни от кого из коллег, что Бриггс незаслуженно обошел того по служебной лестнице. Майкл обладал уникальными памятью и работоспособностью, но, что больше всего удивляло Сэма, — его умение делать выводы из своих ошибок.

Сидя дома, комиссар даже не представлял, какие потоки воды обрушивались на землю! Полицейский подогнал патрульную машину максимально близко к входу в дом, но, даже пройдя несколько шагов, Шоу почувствовал, что струйки холодной воды затекают с мокрой головы за шиворот.

Не заходя в свой кабинет, Сэм поднялся к начальнику; Бриггс встал из-за стола, приветствуя вошедшего и приглашая сесть.

- Хотите выпить что-нибудь, комиссар?

- Нет, сэр, спасибо.

Несмотря на солидную разницу в возрасте, и то, что когда- то был старше его по должности, Сэм не позволял себе, в глаза или за глаза, никакого другого обращения, кроме вежливого «сэр».

- Еще раз извиняюсь, что нарушил ваш отдых, но дело важное и, думаю, не простое. Недалеко от Оксфорда, возле дома известного вам адвоката Давида Вольского, обнаружен труп мужчины. На место происшествия выехал сержант-следователь Роберт Гофман из городского отделения полиции. Но и это еще не все. В больнице оказался сам адвокат и, по мнению врачей, его состояние вызывает серьезное опасение. Имеется еще кое-какая информация, и она стекается в Ярде к сержанту Уорбику, который будет работать с вами. Если появиться необходимость, звоните в любое время сюда или домой.

Сэм попросил секретаршу вызвать сержанта к нему в кабинет. Он не раз работал с Уильямом Уорбиком и хорошо знал его плюсы и минусы. В этом человеке удивительно гармонировала внешность и характер: высокий, грузный, сутуловатый, лицо удлиненное, с тяжелым подбородком и глазами, выражение и цвет которых было трудно определить из-за сильно приспущенных век. Медлительность сержанта была предметом шуток его коллег: даже в самых сложных ситуациях, требовавших максимально быстрого решения, он шаг за шагом «перепахивал все поле», не оставляя за собой ни одного непроверенного факта, ни одной мелочи. Ничто не могло поколебать эту поступь мастодонта — ни уговоры, ни приказы, ни насмешки, — Уорбик шел только своим путем. И, надо отдать должное, отрицательное качество, как это нередко бывает, имело свой плюс: ни один подозреваемый или свидетель не уходил от сержанта, не выложив всю, даже подзабытую информацию; следом за ним уже нечего было делать.

Комиссар сел к столу и откинулся в кресле- собраться с мыслями и определить первоочередность действий; руки автоматически очищали поверхность стола от старых бумаг, деревянных фигурантов законченного дела, стакана с прилипшими чаинками, ножа, стружек.

- Разрешите, комиссар? — В кабинет вошел Уорбик. — Добрый вечер.

- Это ты называешь добрым? — пробурчал Сэм.

Несколько мгновений сержант «перемалывал» информацию.

- Да, вы правы, комиссар. Убийство добрым не назовешь.

- Что мы имеем на данную минуту?

Уорбик сел за свободный маленький столик и принялся методично раскладывать справа и слева от себя бумаги, ручку, карандаши, связку ключей… Сэм знал по опыту, что совершенно бесполезно торопить события — пока ритуал не будет завершен, из него не выжмешь ни слова. Несколько раз проверив порядок на столе, сержант приступил к докладу.

— Найден труп мужчины, недалеко от въезда в усадьбу адвоката Давида Вольского, что рядом с Оксфордом. Сообщение поступило в двадцать часов семнадцать минут из телефона-автомата, что при въезде в город с севера, на Бенбери-стрит; звонил мужчина, не назвавший себя. К месту выехала бригада во главе с сержантом Робертом Гофманом. По его предварительному сообщению, — Уорбик не преминул сделать акцент на слове «предварительный», — убит нотариус Роджер Моррисон, шестидесяти пяти лет, из Оксфорда. Покойный присутствовал на обеде в доме вышеуказанного Вольского и уехал не позднее восемнадцати ноль-ноль. Сам адвокат находиться в реанимационном отделении Оксфордской больницы.

Сэм слушал доклад, а мысли уже убегали вперед: невозможно сейчас предсказать, в какие сроки и ценой каких усилий завершится расследование, но, несомненно, одно — дело шумное и весьма благодатное для желтой прессы. Давид Вольский — фигура известная не только в Лондоне и Оксфорде. Скотленд-Ярду, да и ему лично, неоднократно приходилось противостоять этому адвокату, и. честно признаться, радости в этом было мало: он умел находить самые ничтожные изъяны в цепи доказательств виновности своих подопечных и строил защиту таким образом, что, при всей видимой убедительности улик, дела часто либо направлялись на доследование, либо и вовсе прекращались.

Комиссар фиксировал в памяти слова Уорбика, а, параллельно, по другому каналу, раскручивалась вспять лента его побед и поражений, и на этом пути адвокат Вольский доставил ему немало проблем. Будучи еще относительно молодым работником Ярда, Сэм получил хороший «щелчок по носу» от адвоката: дело было весьма простое, если не считать, что в нем был замешан высокопоставленный сотрудник МИДа. Тот совершил наезд на пешехода и скрылся с места преступления. Двое суток Сэм провел на ногах, разыскивая свидетелей и виновного. Естественно, на начальство давили с просьбами не раздувать проблему, тем более, что пострадавший отделался только переломом. Но молодой сержант «закусил удила» и подготовил для суда документы, а через некоторое время его вызвал к себе комиссар.

- Шоу, ты помнишь библейскую историю о Давиде и Голиафе?

- Конечно, сэр.

- Так вот, этот Давид- адвокат «утер нос» Голиафу- Скотленд-Ярду! Я не буду портить тебе настроение, поскольку это хорошо сделают газетчики.

В соответствии с доводами адвоката, суд не нашел состава уголовного преступления. Ко всему прилагалось два экспертных заключения: одно о том, что на месте наезда машины обнаружено масляное пятно, в результате чего водитель мог потерять управление, и второе, медицинское, свидетельствующее о шоковом состоянии водителя после аварии, при котором он не был в состоянии координировать свои поступки. Присутствовало ли масляное пятно в момент наезда или нет, было ли шоковое состояние или нет, — это должны были констатировать они, следователи, а сделал — адвокат. Первое время Сэм злился на него, принимая поражение как личное оскорбление, потом — злился на себя, но, постепенно, острота притупилась, а урок пошел на пользу.

Еще несколько раз судьба сводила их как в качестве противников на судебных процессах, так и в неформальной обстановке; нельзя сказать, что их связывали хорошие отношения, но комиссар испытывал к Давиду Вольскому глубокое уважение.

- Сержант!

- Да, сэр.

- Соедини меня с дежурным комиссаром оксфордской полиции.

Естественно, прежде чем выполнить распоряжение, Уорбик сосредоточился на состоянии документов и канцелярских принадлежностей на столе.

Сэм пытался вспомнить, встречался ли он когда-нибудь с Роджером Моррисоном. Кажется, в каком-то расследовании встречались документы его нотариальной конторы, но уверенности не было. В любом случае, смерть этого человека будет на контроле высокого начальства, тем более, что случилась она с гостем Давида Вольского и на пороге его дома.

- Сэр, Оксфорд на проводе. У аппарата комиссар Джон Смит.

«Слава богу! — Шоу вздохнул с облегчением. — Хоть в чем- то повезло — на этого помятого красавчика положиться можно». Когда-то Смит работал в Скотленд-Ярде и был переведен в Оксфорд с повышением в должности.

- Привет, Джон.

- Здравствуй, Скульптор. Что-то стал тяжел на подъем: давно тебя здесь поджидаю.

- Ты бы лучше не меня ждал, а внимательней охранял свои дороги. Есть новости?

- Есть, но ничего утешительного. Скончался Давид Вольский. Сердце.

Внезапно Сэм почувствовал свое сердце. Несколько секунд он сидел с закрытыми глазами, сжимая подлокотник кресла и пытаясь не застонать от внезапного давления в области левой лопатки. Мысли завертелись по привычной колее: причина-следствие. По возрасту Вольский годился ему в отцы, болел, и был уже не у дел; но даже для дилетанта слишком заметна вероятность взаимосвязи двух летальных исходов.

- Сэм, ты слышишь меня?

- Слышу.

- Тебе нужно быть здесь. Как бы не случилось еще чего-нибудь.

- Скоро выеду, дождись меня в отделении. Где труп Моррисона? Вскрытие проводите?

- Он у нас, но до утра мы не в состоянии провести вскрытие.