Нюма, Самвел и собачка Точка

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Весна ворвалась неожиданно, как горячая вода в ржавые трубы дома на Бармалеевой улице. И так же, как горячая вода, вновь пропала через три дня, чтобы уступить привычной, промозглой погоде конца марта. Весна-то все же наступит, а вот в появление горячей воды никто не верил…

Самвел с раздражением захлопнул форточку и выругался по-армянски.

— Клокэт ку…м! — что по-русски бы прозвучало совершенно неприлично. — Уеду в Ереван, клянусь мами! Разве это климат?! Почему царь Петр пробивал здесь окно в Европу? К шведам. Не мог он пробивать окно в Азию? К туркам… И у нас, армян, проблем не было бы из-за этих турок.

— Он об армянах не думал, — ответил Нюма. — Он думал: как мог Наум Бершадский прожить столько лет и не иметь нормального костюма?

— Выходит, и царь Петр думал про вас? — с намеком проговорил Самвел.

— Выходит, так, — усмехнулся Нюма.

— Интересно, почему ты вдруг заговорил о костюме? — спросил Самвел.

Нюма не ответил, зарывшись головой в распахнутые дверцы платяного шкафа, из чрева которого валил тяжелый дух лежалых вещей…

«Так тебе он и ответит, жди, — подумала Точка, чутко поводя черным холодным носом, уложенным на вытянутые лапы. — И почему вещи стариков так кисло пахнут?! Вот Нюмкина дочка, Фира. Тоже противно пахла французскими духами, но не так смрадно, как пахнут старики. И их вещи. Когда же, наконец, Нюмка захлопнет шкаф, все утро там шурует. А мне жранькать пора, сегодня четный день».

— Ты собаку кормил? — спросил Самвел. — Твой день.

— Не успеешь передохнуть, как опять мой день, — пробурчал Нюма из глубины шкафа.

— Ара, что делать, в нашем возрасте время скачет быстро, — мирно произнес Самвел. — И все в одном направлении.

Честно говоря, очередность кормления Точки соседями давно не соблюдалась, собачке подбрасывали еду походя, кому как выпадало. И разговоры на эту тему были бессмысленны. Они вдруг возникали, когда необычное поведение одного соседа вызывало недоумение у второго. Как и на этот раз…

Самвела изнуряло любопытство. После того, как неделю назад Нюма принес рубли взамен Сережкиных долларов, на круглое лицо соседа нет-нет, да наползала загадочная улыбка. Даже упрек Самвела, что можно было поторговаться, что во времена анархии барыги дают до пятидесяти рублей за доллар, не изменил блаженного настроения Нюмы. Он лишь ответил, что Самвел мог бы и с ним пойти к менялам, когда утихнет боль в спине…

— Ты последнюю газету читал? — благодушно проговорил Самвел.

— А что там пишут? — Нюма вылез из шкафа с какой-то серой хламидой. — Царь вернулся?

— Пишут, что установлен официальный курс в один рубль восемьдесят копеек за доллар. У этих людей, что наверху, вместо головы кирпичи. Точно они живут на Луне! Рубль восемьдесят за один доллар!

— Видишь. А я тебе поменял доллары из расчета тридцать три рубля. И довольно об этом, надоело…

Неожиданная встреча у антикварного магазина с Женей Роговицыной не прошла бесследно для Нюмы. Почему, он и сам не знал. Впрочем, знал! Определенно знал… Женя обратилась к нему настоящим его именем — Наум. А не слюняво-домашним Нюма, с которым он свыкся, как с кожей. Конечно, его нередко называли полным именем и даже по отчеству — на работе, до пенсии, но это звучало как какой-то компромисс, что ли. А от Жени повеяло чем-то своим, уважением к долгой жизни и к почтенному возрасту.

После смерти Розы он неоднократно отбивал атаки бывших подруг жены с целью познакомить его с приличной женщиной. Слишком свежа была память о покойной. Потом проявлялось некоторое мужское высокомерие. А в дальнейшем, когда он свыкся с участью вдовца, вопрос отпал сам по себе. Да и присутствие Самвела сыграло определенную роль…

В одиночестве есть иллюзия упоения свободой. Состояние зыбкое, обманчивое, подверженное испытаниям бытом, каждодневными заботами. Все это укрощало норов куда более стойких представителей мужского пола. А Нюма был слаб, податлив минуте. Нельзя сказать, что Роза его осчастливила, наоборот. Роза обладала жестким характером. К тому же, она была… глуповата, ум у нее был какой-то практичный, а не духовный. Хотя и сам Нюма не отличался особой духовностью, он где-то завидовал интеллектуалам. Тогда как Роза ими демонстративно пренебрегала, всецело погруженная в мелочные заботы чужих людей, чья жизнь ее занимала больше, чем жизнь мужа, дочери, да и собственная тоже. Хотя для постороннего глаза Роза была образцом женщины, преданной семье. Она упивалась чужими тайнами. Только Нюма и дочь Фира знали ей настоящую цену… Память о покойной жене почти полностью себя исчерпала, и если бы не фотографии на стене и календарь на кухне, Нюма наверняка забыл бы даже облик Розы…

Серый костюм, найденный в чреве шкафа, вернул память Нюмы в минувшие годы семейной жизни. Нюма не любил костюмы. И всячески избегал ими пользоваться, предпочитая куртки и отдельные брюки. За всю жизнь у него и было-то два-три костюма. Этот числился среди них… Старый фасон с каким-то школьным хлястиком на пиджаке, широченные штаны, с высокими обшлагами на брючинах. Да еще резкие вмятины и прелый запах.

Нюма держал костюм на весу, соображая, зачем он вытащил из шкафа эту рухлядь.

— На свадьбу идешь? — ехидно вопросил Самвел.

— А если и да? — неожиданно для себя ответил Нюма.

— В таком костюме надо в гроб ложиться, — прокомментировал Самвел. — Лучше зашей брюки, что порвала собака.

— Ниток нет. Только белые.

— Ара, отнеси в мастерскую, наконец. Столько дней ходишь, как бомж, в тренировочных штанах.

— Не твое дело. Что, у меня брюк нет? Полный шкаф.

— Тогда зачем такой костюм вытащил? Он еще Сталина помнит.

— Не твое дело, говорю. Что ты все крутишься вокруг меня? Все что-то выпытываешь… Спроси у Точки, мы были вместе.

«Так я ему и рассказала про тетку у антикварного магазина, жди, — Точка вскинула ушки. — Он же тебя на смех поднимет. Или зарежет кинжалом. Ты для него стал роднее жены. Он даже нас с тобой ревнует, не замечаешь?! У меня собачий нюх».

— Вообще, ты должен оплатить мне ремонт штанов, — объявил Нюма, — как производственные издержки…

— У нас общий бизнес.

— Но ты генеральный директор, — настаивал Нюма. — Плати за ремонт штанов.

— Только через суд!

«Хватит хохмить! Жранькать давайте!» — тявкнула Точка и тотчас, залаяв всерьез, бросилась в коридор.

Кто же это мог быть? Вроде они никого не ждали… После проклятий в адрес входного замка, дверь с липким шуршанием отворилась. За порогом стояла Фира с внушительной сумкой в руках. И какой-то тощий долговязый тип…

— Во те на! — воскликнул Нюма. — Доча вспомнила старого папашу. Сурприз!

Фира перешагнула порог. Плотный запах духов, точно под давлением, мгновенно вытеснил из прихожей затхлый дух старого жилья. Что явно не понравилось Точке. Она промолчала и спряталась под широкой полой халата Самвела.

— Заходи, Зальцман! — пригласила Фира своего спутника.

Долговязый тип перешагнул порог и виновато улыбнулся. Видно, он не сразу сориентировался — кто есть кто из двоих пожилых людей.

— Мой папаша, Нюма, — помогла Фира. — А это Самвел Рубенович, квартирант. Здравствуйте, Самвел Рубенович!

Самвел кивнул. Непонятно, чем объяснить визит этой эффектной молодой женщины. До срока оплаты за комнату оставалось дней десять. Да и Нюма явно обескуражен. Самвелу интуитивно почудилось, что визит Фиры имеет какое-то отношение к нему….

— А это Александр Борисович Зальцман, мой начальник. Лицо, приближенное к мэру, его левая рука, — с некоторой развязностью в голосе, представила Фира. — Ты, папа, о нем уже слышал… И кстати, это он сломал ваш дверной замок, много лет назад. С тех пор он не пьет…

— Фира, — Зальцман покачал головой.

Его бледное лицо, полуспрятанное за оправой больших очков, улыбалось, сменив строгое выражение на какую-то шаловливую детскость.

— А это велосипед, — продолжала Фира, тронув перчаткой ржавое колесо на стене. — «Мерседес» моего детства. Причина постоянного скандала с родителями. Когда у меня появится новая квартира, я заберу велосипед…

— И выбросишь наконец его на помойку, — буркнул Нюма.

Фира поставила на подоконник сумку и по-девчоночьи запрыгала, сбрасывая с плеч серую мерлушковую шубку.

«Однако!» — подумал Нюма, глядя на дорогую шубку, и промолчал.

— Раздевайся, Зальцман, — предложила Фира и стянула с подоконника сумку. — Сейчас мы будем пить и закусывать…

— Слушай, у нас совещание в Смольном, — Зальцман принялся неуклюже стягивать кожаную куртку.

— Без нас не начнут. Подождут! — отрезала Фира. — Могу я посидеть со своим отцом в кои веки раз?!

Неловкость, которую испытывал Самвел с момента появления хозяйки его комнаты, обернулось плохо скрытым раздражением.

— Извините. Неважно себя чувствую. — Самвел повернулся и пошел к себе.

Точка, которая скрывалась под полой халата, оказалась на виду.

— Ты, Фирка, весьма бестактна. — Нюма глянул вслед обидчивому соседу.

— О-е-ей… Могу же я побыть со своим отцом, — безвинно проговорила Фира и наклонилась над собачонкой. — Кого я вижу?! Точка моя, Точка… Все собаки — просто собаки, а Точка хо-ро-шая собака!

Фира вытянула пальцы, собираясь почесать собачку за ушками. Точка отпрянула на задние лапы и, ощерив зубки, прорычала.

— Ты что?! — Фира отдернула ладонь. — Я оставляю деньги тебе на корм, а ты?! Нехорошая собака…

«Шла бы ты, кукла! — Точка продолжала рычать. — Развонялась своими духами! И парень у тебя — дебил в очках! Чем вам волосатик помешал?!»

— Она обиделась за Самвела, — определил Нюма.

— Круговая оборона, — серьезно проговорила Фира. — Ну, засели, коммуняки! Кстати, Зальцман, мой папаша никогда не состоял в их партии…

Широким твердым шагом Фира направилась в комнату отца. Следом шествовали Зальцман и Нюма. Собачка, с видом великого одолжения, замыкала процессию… Поравнявшись с дверью комнаты квартиранта, Фира придержала шаг и бросила непонятное «Вот здесь!» Зальцман кивнул, окидывая дверь быстрым взглядом. А на недоуменный вопрос Нюмы, Фира пояснила, что показала гостю дверь, за которой прошли ее былые годы…

«Врет! — тявкнула Точка. — Фирка задумала какую-то подлянку».

На предупреждение собачки никто не обратил внимания…

Распахнутые дверцы шкафа и разбросанные вещи привлекли внимание Фиры. Комната явно не ждала гостей… Фира оставила сумку, процедив сквозь зубы: «Ну и срач!», принялась наводить порядок. Ловко и быстро. Точка, в ожидании дальнейших событий, свернулась калачиком под столом, чтобы не мозолить Фире глаза. Зальцман присел на стул и уткнулся в газету, временами поглядывая на часы.

«Ну и типоша, этот Зальцман, — думал Нюма. — То ли смущается, то ли важничает. Неужели ему так трудно сказать пару слов?» И, не удержавшись, спросил:

— Что там нового, Александр Борисович? О чем вопиет пресса?

— Ничего существенного, Наум… э-э-э, — промычал из-под газетного листа гость.

— Наум Маркович, — подсказала Фира. — Или, попросту: Нюма. Папу все так зовут.

— Одно время я любил читать газеты, — доброжелательно проговорил Нюма. — Теперь только выписываю. По инерции… После августовских событий прошлого года.

— Вы сочувствовали государственному перевороту? — лениво вопросил Зальцман из-за газеты.

— Просто вижу, что хрен редьки не слаще, — простодушно ответил Нюма.

— Папа, папа, — засмеялась Фира. — Прошло так мало времени. Подожди урожая. Может, хрен будет слаще твоей редьки…

— В Одессе говорили: «Пока солнце взойдет, роса очи выест».

— Еще говорили: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться», — хохотнул Зальцман, продолжая обнюхивать газету.

— А это при чем? — недоуменно спросила Фира.

— Не при чем! Просто вспомнил, — еще раз хохотнул Зальцман, прошуршав газетным листом.

Его вид говорил, что не стоит тратить время на такую кочерыжку, как Фирин папаша.

— Остряк! — пожала плечами Фира.

«А по-моему, просто мудак, — не удержавшись, тявкнула из-под стола Точка. — Пришел в гости, а сидит, как король на именинах».

— Ты еще там тявкаешь! — прикрикнула Фира. — Напрасно стараешься, ничего не получишь.

Нюма наблюдал, как легко над столом витают чуть полноватые, красивые руки дочери. Расставляя по клеенке разные вкусности: колбасу твердого копчения, сыр, простреленный крупными дырами, буженину с розоватым, добротным тельцем… Какие-то «дары моря» в яркой упаковке…

Давненько Нюма не видел такой аппетитной картины. И все это, как пояснила Фира, «с работы».

— Хорошо пристроились, — с непонятной интонацией произнес Нюма.

— Раньше в том буфете, говорят, было лучше. — Фира откинула со лба прядь светлых прямых волос. — Садись, папа… Зальцман, к столу!

— Фирка, через час совещание! — не преминул напомнить Зальцман, отложив газету.

— Тогда жуй быстрей и поезжай. Я приеду позже, пришли машину, — Фира поспешила на кухню за чайником.

Нюма сидел сгорбившись. Казалось, он пришел в гости… к самому себе.

Нежданный визит Фиры поверг его в смятение. Может, она решила представить этого Зальцмана как будущего мужа? А ведь он как-то спрашивал о Зальцмане. И Фира уклонилась от ответа. Теперь, значит, все решили? Тогда почему этот Зальцман ведет себя, как болван? Или он и есть болван, опупевший от важности.

— Извините, Наум Маркович… я не такой, каким могу вам сейчас показаться, — проговорил Зальцман. — Просто меня втянули в дело, которым бы мне не хотелось заниматься.

— Нет, нет. Что вы?! — Нюма смутился проницательностью гостя. — У каждого свой характер… Вы первый раз в доме…

— Ну, не первый раз, — лицо Зальцмана вновь осветила лукавая улыбка. — Когда-то здесь я получил оплеуху от вашей супруги.

— Тогда меня не было дома, но я в курсе… — засмеялся Нюма.

— От страха я выломал дверной замок. Это был номер, я вам скажу. Тигр, в сравнении с вашей женой, жалкий котенок…

«А он не такой уж болван», — подумал Нюма и дружески накрыл ладонью мягкую, с длинными ухоженными пальцами, руку гостя.

— Так в какое вас втянули дело? — спросил Нюма.