Вепрь. Феникс

И вот ведь странность, лик страшен настолько, что казалось кроме свирепости на нем ничему иному места быть и не может, но вот читается в нем и страх, и растерянность, и тревога, и еще Бог весть что.

— Мила?

— Со стены, насмерть расшиблась.

— Ох, Отец небесный.

Никто толком еще ничего не понял, а бабка уж выхватила из его рук кафтан, подозрительно так пискнувший, и стремглав унеслась в дом. Добролюб за ней. Ага, размечтался, дверь прямо перед носом захлопнулась, только и услышал.

— Тут побудь.

А что делать. Остался в прихожей, переминаясь с ноги на ногу. Через пару минут, бабка вновь появилась на крыльце и глянув на Смеяну, спросила.

— Мальца-то грудью кормишь?

— Кормлю, — растерянно ответила она.

— А ну подь сюды.

Вот расскажи кому, не поверят, но никто даже и не подумал возражать властным распоряжениям лекарки, а молодая мать покорно прошла в дом, все так же прижимая к себе дите. Когда она вошла в уже знакомую комнату то увидела, что на столе лежит туго спеленатый младенец уже начавший хныкать, по опыту знала, вот еще чуть и округа огласится громким и требовательным плачем. Бабка указав на стол, где лежал младенец все так же властно распорядилась.

— Покормить нужно. Давай, сынка подержу.

Боярская кровь она крепка, настолько крепка, что гордости и гонору ей не занимать. Смеяна всегда знала какое положение она занимает и цену тому положению. Вот только материнские чувства они нечто особенное и при виде дитя возникают иные понятия, потому как Смеяна ни на мгновение не задумавшись, тут же согласно кивнула, сунула Ратибора в руки старухе, а сама взяла кулечек и выпростала грудь.

— Ох.

— Что милая?

— Ну и хватка у него.

— У нее. Девка. А что хватка крепкая, так чего удивляться, кровь она не водица. А ты чего же сама кормишь, никак мамку сыскать не смогли? — Недоверчиво поинтересовалась старуха.

— Отчего же. Есть мамка, у воеводского дома осталась. Только матушка сказывает, что дите непременно должно материнским молоком вскармливаться, в нем сила. Вот коли моего не достает, то кормилица подкармливает.

— Мудра твоя матушка. От ить беда, как быть и не знаю.

— Что стряслось-то?

— Да по всему видать мать ее уж преставилась, не знаю как там и что, но догадку имею, что расшиблась она насмерть, а Добролюб, аспид наш местный, развалил ей уж мертвой живот и вытащил дитя.

— Это как же так-то? — Что это? Никак страх в глазах мелькнул? Ну, а чего же удивительного, страсти такие рассказывают.

— А вот так. Если поспеть вовремя, то дитя спасти можно. Он поспел. — А вот теперь в глазах молодой матери что-то на восхищение похожее, не каждому дано, вот так вот, как Добролюб, — Эвон и пуповину обрезал, как Бог положил. Но видно Отец небесный любит его и длань над ним свою распростер. А как теперь быть и не знаю. Нет среди местного люда кормящих матерей. Не упомню чтобы такое было, прорва народу и ни одной с грудничком.

— Так беда-то в чем? Чай коровки не перевелись. Понятно, что сейчас молока взять было неоткуда, но в крепости коров много, сама видела.

— То так, да только слаба она еще, ей хоть недельку материнское потребно. Ну да Бог не выдаст. Коли направил туда Добролюба, иной вряд ли решился бы, глядишь, еще разок Неждане поможет.

— Неждане?

— Разве не слышала, как он ее величал? Видно дочурку покойную в ней узрел. Теперь никому не уступит, себе заберет, а и по праву.

— Как так?

— Дак его это дочка, от того и прежнюю в ней сразу узрел. Кровь она сильнее любых уз будет.

— Бабушка, нам ить все едино тут оставаться, так давайте мы к себе ее пока заберем. Мамка-то своего в дому оставила, у родственницы, а как покормит, так и сцеживает, чтобы не перегорело молоко, так что беды в том не будет.

— Ох-хо-хох, доченька. Тут и без того не ведаю, как быть, натворила старая головушка, совсем уж ума лишилась.

— Что случилось-то?

— Да случилось, красота ты моя ненаглядная. Ить какое дело, ребеночек этот не от честной мамки, а от гулящей.

При этих словах Смеяна непроизвольно дернулась, от чего Неждана выпустила грудь и тут же потешно зашевелила губами, стараясь вновь ее выискать. Старуха только виновато улыбнулась и собиралась поменять детей, дабы вернуть матери законного и забрать незаконнорожденную. Однако боярышня удивила ее, слегка обернувшись, словно желая сказать, не трогай, поправила грудь и девчушка тут же вцепилась в сосок, вырвав очередной непроизвольный вздох и улыбку кормилицы.

— Грехи они на родителях, — внимательно глядя на младенца убежденно проговорила она, — в детях нет греха, они чисты и замараться о них нельзя. Так матушка сказывала.

— А как же Боян?

— Было дело, что род наш едва не пресекся и стараниями простого люда, спасшего моего прадеда во младенчестве, вновь возродился. Дети боярские молоком холопским взращиваются. А как инако, так и нельзя?

— То иное.

— Поймет, — убежденно тряхнула она головой, уверенная в своей правоте и в своем любом.

Тем временем, наскоро ополоснувшись, Виктор отправился заниматься похоронами Милы, которая все так же лежала у стены, прикрытая остатками платья и платком. Когда он пришел, то обнаружил, что крестьяне не оставили тело без догляда, ее уж успели обмыть, а рядом двое мужиков наскоро ладили гроб из грубо отесанных досок. Его встретили косыми взглядами, осеняя себя косым крестом. Однако, когда узнали, что с девочкой вроде как порядок и о ней сейчас справляет заботу старая лекарка, вроде поостыли и если косились на Добролюба, то это уж по старой привычке. К детям отношение здесь было особым и тот кто не страшась ничего спас ребенка отношение уважительное. Вот кабы иначе… А раз так, то…

Время горячее, потому с похоронами затягивать никто не стал. Снесли покойницу в церковь, где батюшка ее отпел, а потом на погост. Виктор не скупясь уплатил всем за старания и помощь, были и те кто отказался, нашлись и те кто принял деньгу. Одним словом все вышло по людски. Ну, почти все. Обошлись без поминального обеда, но Волков всем присутствующим раздал деньгу, чтобы помянули покойницу и тут уж никто отказываться не стал, потому как то уж иное.

Глава 2

— А как не станут гульды на постой в Тихом?

— Куда они денутся. Чего становиться в чистом поле, коли вот она деревня, нетронутая и обжитая. Так что Кот не сомневайся, встанут, ночи еще прохладные, уж офицеры не откажутся расположиться в домах, — убежденно проговорил Виктор.

Парень только пожал плечами и быстро пристроив на срубе бурдюк вынул затычку, потом придавил сверху, чтобы побыстрее опорожнить его. Тугая струя тут же зажурчала падая в колодец. Оно конечно, у бабушки выдался тот еще денек, но дело она сделала, в основном за самим процессом следил Тихоня, но лекарка заверила, что все в порядке и варево удалось.

В Тихое они прибыли уж ближе к полудню, в селе все еще оставалась часть мужиков пребывавших в надежде, что беда их все же минует и ворог пройдет стороной. Наивное желание, учитывая то, что вдоль Турани только одна дорога до Обережной и иного пути у гульдских полков быть не может. Пришлось доходчиво разъяснить, чтобы не маялись дурью, попрощались с домами, потому как их все одно пожгут, да уходили в леса к своим близким. Только выпроводив селян приступили к колодцам. Те еще чего доброго могли бучу учинить, иди с ними мучайся, успокаивай, да отгоняй. А то как же, потравят колодцы, а как потом из них воду пить, опять же отрава она так или эдак уйдет, а как гульды потравятся тогда лютовать начнут и дома точно пожгут. Можно подумать, что когда-нибудь иначе было, но поди то крестьянам объясни, которые до последнего на лучшую долю надеются и думают, что может все же пронесет.

В путь как и планировалось, они выдвинулись ближе к полуночи, как только взвар был готов, хотя тот должен был войти в силу только когда полностью остынет, но времени для этого было предостаточно. Соболя Виктор отправил в лесной стан, где базировался десяток Горазда еще засветло, как только управился с похоронами. Волков не хотел доверяться только возможности устроить тем полкам искусственную дизентерию. Мало ли как оно обернется, а допускать гульдов к крепости он теперь не хотел ни под каким предлогом и не только приказ Градимира тому причиной.

Поначалу планировалось просто потравить колодцы, попадутся на удочку хорошо, нет, тогда пропустить их к крепости, устроив по пути кровавую баню с помощью имеющегося под рукой снаряжения. Не сказать, что у него было достаточно средств, все же много с собой взять он не мог, поди все это сохрани в тайне. Однако, десяток одноразовых картечниц, по десятку надствольных и по шесть ручных гранат в наличии имелось. Люди вооружены нарезными карабинами, и имели опыт их использования с расстояния в шестьсот шагов. Так что мало гульдам точно не показалось бы. А когда расположились бы лагерем напротив Обережной, он планировал и дальше портить им кровь, для чего привлечь и второй десяток и остальные средства остававшиеся в тайном стане, где сейчас находились и все обитатели постоялого двора, с самим подворьем он уже простился. Ерунда, главное это люди.

За Градимира и полки, что выдвинутся навстречу противнику он не переживал, потому как во-первых, сразу упредил воеводу, если вдруг не будет от него посланника, то тот должен будет отходить к крепости, во-вторых, он своими действиями намеревался отсрочить подход врага к Обережной на сутки. До вечера он с парнями кружил бы коршуном над противником, а к ночи они и сами остановились бы. А там и еще один переход.

Вот только все эти планы пошли псу под хвост. Поначалу в крепости появилась Смеяна, вновь заставив учащенно биться его сердце, хотя уж давно мужняя жена и успела стать матерью. Потом Неждана. Что творилось у него на душе когда он взял в руки младенца, он не смог бы объяснить, хоть бы от того зависела его жизнь. Словно кто-то переключил какой-то неведомый тумблер, вот был один человек, а вот уж совсем иной. Нет, в нем не проснулся альтруист и он готов был сражаться с врагом вторгшимся на землю, ставшую для него родной, вот только это уже не было самоцелью. В этот момент он просто обрел новый смысл жизни, вот этот маленький комочек, зашедшийся плачем в его руках. Может то было наваждение, но в этот момент он увидел перед собой Неждану, и сколько не тряс головой наваждение не пропадало.

Потом выяснилось, что Смеяна не может покинуть крепость, так как ее намертво привязал ребенок, а там и Неждана вдруг оказалась в ее руках. Виктор хотел вывезти малышку в лесной стан, чтобы передать ее в заботливые руки Беляны. Материнское там молоко или еще какое, он верил что все обойдется, тем паче что и бабушку собирался отправить туда же, как бы она не брыкалась. Никого из дорогих его сердцу оставлять здесь он не собирался, потому как если не удастся сдержать гульдов, падение крепости только вопрос времени, а штурм будет кровавым, сомнений в том не было.

Все прахом. Оставить Смеяну в таком опасном месте он не мог. Неждану, под самым благовидным предлогом не отдал воевода. Не было в его словах угрозы, была только забота о ребенке, сиротинушке неприкаянной. Что тут скажешь, воевода тут закон, а в условиях войны и подавно, ему определять кому удочерять малютку, вроде все в пределах, вот только власти обычно не лезли в эти дела, если только какие семьи не подерутся кому брать о ребенке заботу. Ага, вот такая ипидерсия, даже если не было родни, чужие люди без вопросов, а глядишь еще и вперегонки, тянули детишек в свою семью, хотя и с достатком не очень. Не знали тут приютов, не существовало их и все.

Умен все же Градимир. Как он четко сумел уловить настроение Виктора и упредить его действия. Волкову поначалу было и невдомек, что основную роль в том сыграл не воевода, а Смеяна. В молодой женщине подспудно появилось желание оставить девочку при себе и то, кем была мать малютки, ее ничуть не смущало. Боян и слышать не желал, чтобы его сын и плод гулящей бабы были вскормлены одной грудью, при этом он помышлял даже не о своей жене, а о кормилице. Смеяна стояла на своем крепко, прижимая к себе двоих детей и заливаясь слезами. Вот выправят девочку, материнским молоком, а потом уж можно будет ее и отдать, ить нету здесь кормящих, на сносях есть, а с грудничками нет.

Иди и воюй с бабой в которой мать заговорила, этот голос никакими вожжами не заставишь замолчать. Бывали случаи когда молодка с младенцем быстренько забежит в дом к соседке и попросит присмотреть за дитем, чтобы ненароком не зашиб разбушевавшийся муж, а сама шмыг обратно в дом, под мужние крепкие кулаки. И бьют ее смертным боем, и блажит она от боли, и пощады просит, и старается как-нибудь успокоить разошедшегося мужика, а душа ее спокойна, потому как дите пристроено под доглядом товарки.

Пока Смеяна припиралась с мужем, Градимир отошел в сторонку, оно конечно дочка, но чай уж замужем в иной семье, где свой уклад, не след туда влезать. Подошел к бабушке да задал пару вопросов, вроде как и заботу о малютке проявляет, но что нужно вызнал у бесхитростной лекарки. Не доподлинно, да достаточно, чтобы понять, Неждана сейчас крепче всякой цепи привяжет Добролюба к крепости и заставит превзойти самого себя. Ни на минуту воевода не упускал того, что обязан исполнить повеление Великокого князя, хоть на пупе извернись.

Вернулся к Бояну и попросил закончить тот разговор в доме, нечего Ратибора хворого на улице держать, да разговоры разговаривать при честном люде. Смеяну с детьми посадили в карету, а с зятем Градимир пошли пешком. О чем они разговаривали, Виктору уж было неведомо, так как о произошедшем он узнал от бабушки Любавы, но догадаться мог, потому как ненавидящий его Боян отчего-то сменил гнев на милость и позволил Смеяне оставить на время девочку у себя.

— Что Вепрюшка, екнуло сердечко?

— Не то слово бабушка, словно в тески угодило.

— Иначе и быть не может.

— Отчего же?

— Так твоя дочка, касатик. Ты не гляди на меня как на умалишенную, уж кто-кто, а я знаю что говорю. Я твою Неждану не видела, но уверена, что они одно лицо.

Это как же так-то. Ведь за все время он только раз и позволил себе. Не было больше желания, только тогда, когда вернулся из Звонграда, после свадьбы своей первой настоящей, безответной и безнадежной любви. В него тогда словно бес вселился, а потом ничего, отпустило и снова, словно той потребности у него и не было. Но права бабка, прежняя Неждана и нынешняя одно лицо.

После разговора с лекаркой он бросился в воеводский дом, дабы забрать ребенка и получил отказ, мол недосуг тем делом заниматься, сиротка под доглядом, так чего о том разговаривать, тут нужно думать как ворога бить. Понимал Виктор воеводу, не одобрял, ярился, камень за пазухой тяжкий заимел, но понимал. А еще понял, что этого не простит ему. Мелькнуло было желание силой забрать Неждану, да та мысль сразу погасла и не полусотня оружных стрельцов, отчего-то рядом с воеводским домом оказавшихся его остановила. Ну, заберет он Неждану, и что дальше? Как быть со Смеяной? Разорвать сердце надвое? Не было у него иного выхода, как не допустить врага к крепости.

Передовой разъезд драгун появился уж ближе к вечеру, как видно, гульды были уверены в том, что если гарнизон Обережной и выйдет им навстречу, то так далеко от крепости отходить не станет. Буквально через час начали втягиваться и остальные части. Первый полк прошел село насквозь и встал лагерем перед небольшой речушкой, впадающей в Турань, сразу же выставив охрану у моста. Не меньше двух рот переправились на другой берег, у моста выставили караул с обоих берегов.

Речушка-то вроде и не большая, но глубокая, сходу так и не переправишься. Будь село поближе к крепости, то Градимиру достаточно было встать на ее берегу и ходу тем полкам дальше не было бы. Но это с одной стороны, а с другой, противник мог подогнать речные суда и куда как быстрее сплавиться по Турани к Обережной. А сколько в том гарнизоне оставалось бы? Вот то-то и оно, потеряли бы крепость. Начни воевода отступление и на его загривке повисли бы гульды. Не было гарнизону сюда ходу, слишком далеко, оттого и не рассматривался этот вариант.

В самом селе остались только драгуны, артиллерия, повозки с припасами, да как и ожидал Виктор, в дома встали на постой офицеры. Второй полк в село входить не стал, разбил лагерь перед ним. Как видно с переправой не торопились. Сомнений в том, что славени не решатся на атаку вдали от Обережной у командира не было, но на всякий случай он все же решил перестраховаться и иметь рубеж в виде реки дабы избежать внезапного нападения, а двух рот в качестве заслона на том берегу, если кто решит устроить налет и пожечь мост, вполне достаточно.

Вот солдаты начали разводить костры, да устанавливать треноги, пора было озаботиться ужином, ведь целый день на марше, это не шутки. Виктор был удивлен, отчего противник не задействовал речные суда, как в прошлую компанию, но потом пришел к выводу, что те сейчас, скорее всего, заняты обслуживанием основной армии, этому же корпусу вменялось всего лишь, взять под контроль тракт. В том, что никто не станет отправлять помощь осажденным они похоже не сомневались, да и то, какая помощь, коли сейчас думы не о том.

Сведения принесенные Виктором, еще до конца зимы получили свое подтверждение из других источников и Великий князь приступил к подготовке. За зиму в пограничные крепости завезли припасы, пополнили арсеналы оружием, так чтобы их коменданты могли вооружить большее число ополченцев. Вот только подкрепления направили лишь в Обережную, имеющую наибольшее значение.

Как только земля просохла, двинулись к границе и полки. Великий князь решил дать бой гульдам и вывел к Турани семидесяти тысячную армию. Гульдов оказалось меньше аж на десять тысяч, но это не помешало им переправиться, причем в самые сжатые сроки и изготовиться к встрече славенского войска. Там у Турани и произошло сражение, которое Миролюб вчистую проиграл Карлу, несмотря на превосходство и в людях и пушках. В этом бою в высшей степени проявили себя полки нового строя, под командованием иноземных офицеров, служивших за славенское золото, и нужно признать, служивших исправно. Но те полки не составляли и трети от общего числа. Карлу удалось опрокинуть стрельцов на левом фланге и обратить противника в бегство.

Вот тут то и проявили себя новые части. Мало, что они непреступной стеной стояли в центре, так еще и приняли на себя основной напор ринувшихся в наступление гульдов. Ведя арьергардные бои, отбивая одну атаку за другой, истекая кровью, они сумели сбить наступательный порыв противника, отступить в полном порядке и предотвратить избиение армии. Именно благодаря им, кампания не закончилась, едва начавшись. Армия брячиславцев отошла в полном расстройстве, но она не была разбита окончательно.

Гульдам тоже изрядно досталось в том сражении, поэтому две армии сейчас стояли лагерем друг против друга и зализывали раны. Обе стороны спешно готовились к новому сражению. Вот и выходило, что если подкрепления будут отправлены, то к Кукше, где сейчас находился Миролюб, но никак не к Обережной. Насколько было известно Виктору, гульды даже не стали брать пограничные крепости, хотя те были деревянными и огненному бою долго противиться не смогли бы, вместо этого к Ладе были отправлены по два полка, чтобы держать ее под контролем, это Карлу было куда более выгодно, чем ослаблять свои силы в штурмах не имеющих большого значения крепостей. Вот если бы разгром был бы полным, тогда дело иное, а так, лучше не торопить события.

Так, а это еще что за новости? Вон же колодцы со столь желанной холодной и чистой водой. Так куда же вас черти несут? Выходит зря бабушка извела припасы трав. Не вышла ловушка, не попались гульды. Вот ведь напасть. Солдаты вооружившись различными емкостями направлялись к речушкам, ручьям, к самой Турани, но никак не к подготовленным для встречи дорогих гостей колодцам. Видно из прошлого они сделали правильные выводы и были готовы проделать лишний путь и использовать воду чуть погрязнее, чем проверять, решатся ли брячиславцы потравить свои колодцы или нет.

Виктор наблюдал за селом через подзорную трубу, а потому все мог разглядеть в деталях. Качество панорамы так себе, по центру вполне приличное приближение и приемлемая видимость, по краям все расплывается, но зато стоит безумных денег. Волков очень сильно сомневался, стоит ли вываливать огромную сумму за некачественный товар, но его уверяли, будто качество самое что ни на есть высшее. С другой стороны, может так оно и было, поди изготовь в нынешних условиях хорошие линзы.

— Никак зря старались, — в сердцах посетовал находящийся рядом Зван. У него подзорной трубы нет, но тут и невооруженным взглядом видно, что обычной в таких случаях суеты у колодцев нет и в помине.

— Выходит, что зря, — столь же разочарованно крякнул Виктор.

Значит не по нраву вам колодезная вода. Что же, видит Бог он хотел обойтись малым, а раз так, то придется действовать иначе. Вот только нужно бы все доподлинно рассмотреть, что там у них да как, чтобы впотьмах чего не напутать. На тот случай если гульды не попадутся на крючок, он собирался действовать совсем иначе, доставить беспокойства гульдам, пустить им кровь, но без особого риска для себя и своих людей. Сейчас ситуация поменялась в корне. Не мог он позволить гульдам дойти до крепости, случись, голову готов был свою положить, но заставить их повернуть восвояси.

— Что делать-то будем атаман? — Когда они вернулись к остальным, задал интересующий всех вопрос, Зван.

— Вы отправитесь к месту встречи с Гораздом и приведете на определенную мной позицию. С рассветом, когда они начнут готовиться к выступлению, взорвете мост, да обстреляете их из минометов и гранатами. Как с тем покончите, отходите. Найдете удобное место, снова устроите засаду и повторите. Как выйдут все сюрпризы, уйдете в леса и станете досаждать ворогу, по мере сил и возможностей, ну, а коли не схотите, то и винить мне вас не в чем. Зван передашь Горазду, что я велел указать где малая казна, там поболе вашей доли будет, так что обмана с моей стороны нет.

— Ты никак прощаешься с нами, атаман? Что удумал-то? — Внимательно глядя на Виктора спросил Зван, а и то, все выглядело так, словно вожак их свою последнюю волю высказывает.

— Не знаю, сумею ли воротиться. Однажды такое уж проделал, но случится ли то везение вдругорядь, Бог весть. Те повзки, что в центре села, там и продовольствие и боевые припасы, эвон и пушки там же. Хочу прокрасться да подпалить огневой запас, коли полыхнет, то гульдам почитай и не с чем будет воевать. Опять же, командиры их почитай все в домах расположились, может удастся и их приголубить тем взрывом, не всех, но многих.

— А отчего сам-то? — Это Куница не выдержал, а то как же, в отсутствии Соболя он первый разведчик. Задело видать.

— Потому как там гульдами все кишит. Потому как мне есть за что так рисковать. У вас той причины нет.

— Ты нормально-то сказывать можешь? — Вновь не выдержал Зван.

— Дите, то что я вынул из чрева Милы… Моя то дочка. Неждана.

— Ой ли? — Усомнился Куница. — Мила она разбитная бабенка была, да и ты, только раз к ней и хаживал.

— Моя то дочка. Когда на руки взял, сразу в ней Неждану признал. Опять же, бабушка сказывала, а она в том толк знает. Хотел было вывезти ее из крепости в лесной стан, к Беляне, да воевода сиротку под свое крыло взял, сказывает апосля пристроит, а покуда в его дому есть кормилица, они и присмотрят. А и то, кто я ей по закону?

История Виктора и чему он свирепостью своей обязан, были известны всем, а потому и на что он готов ради дочери ни для кого удивительным не было. Да чего там дочь. Было дело, он ради них, людей по сути чужих для него, не колеблясь пошел на плаху. Обошлось, не без того, но кто знал, чем все обернется.

— А ведь сказывал я тебе, атаман. Воевода, тот благоволит тебе, но думки завсегда свои имеет, — Вздохнул Зван. — Что же ты нам раньше не сказал, что там дочка твоя. Выкрали бы. Да и сейчас все еще можно, тем паче, что в крепости гарнизон нынче не тот. А атаман? Все ладно сделаем. А как гульды к Обережной подступят, то и кровь гадам пустим, в сторонке отсиживаться не станем, присягу исполним. Все будет по совести, но только не из подпалки.

— Думал о том. Но ить там еще есть…

— Чего замолчал? Сказывай, — поторопил Зван.

— Не важно. Не могу я иначе. Нужно не допустить гульдов к крепости, а как мы тут набедокурим, то и у воеводы шанс одолеть ворога появится. Людишек мы покосим, припасов лишим, багенетами они много не навоюют.

— Темнишь ты атаман, — покачал головой Куница, — но не хочешь сказывать, то воля твоя. Только в стан к ворогу лезть одному не дело, кто нить должен и спину прикрыть, так что я с тобой. Вот только не дело тебе самому идти, твою рожу и ночью признать недолго.

— Сказываю же, то дело мое.

— Так ты за себя и решил, а мы за себя. Верно сказываю, браты, — задорно улыбнулся Зван.

— А то.

— В корень зришь.

— Ага, — загомонили ватажники.

— Так что атаман, думку думай, что мы вместе делать станем, а не порознь, — закончил Куница.

— Спасибо братцы. До гробовой доски не забуду.

— Это мы нипочем не забудем, — возразил Зван. — Были мы тати, без роду, без племени, подле плахи обретающиеся, а сегодня в люди вышли. Служим, не без того, да только уж не хоронимся по чащобам. Так что сказывай, что делать.