Северная башня

Он безумен. Кто вы?

— Джастин, — прошептала она, шагнув вперед и закидывая руки ему за шею. Его руки обхватили ее талию. Ни один мужчина прежде так ее не держал. Она даже вальс никогда не танцевала, потому что тетя считала это совершенно неприличным. Сейчас он обнимал ее, и от плеч до колен она чувствовала его, теплого, мускулистого, и такого несомненно мужественного. Джастин?

— Маргарет.

Имя, как ласка, прозвучало у ее волос.

— Мне кажется, что прошла вечность, с тех пор, как я видел тебя последний раз. И обнимал тебя последний раз.

— Я боюсь за тебя, — сказала она, откидывая голову назад, чтобы посмотреть в его синие, синие глаза, такие знакомые, такие любимые, — Призывы поймать преступника все усиливаются. Скоро они непременно …

Он поцеловал ее. Легонько. Только для того, чтобы прервать лихорадочный поток слов. Но она так за него боялась. Боялась до боли. Он был у них под носом – в самом безопасном месте, сказал он неделю тому назад, когда приехал, чтобы укрыться в башне. Но она ему не верила. Кроме того, дела обстояли намного серьезнее, чем неделю назад. Каждое мгновение она ожидала, что они обыщут башню.

— Тише, любовь моя, — прошептал он у ее рта, — Тише. Все будет хорошо. Как только они откажутся от поисков, я вернусь домой, сделаю признание и помирюсь, а потом организую собственный поиск. И кое-кого поспрашиваю. Я найду эти драгоценности, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни. Мне не нравится, что я обвинен в воровстве и стал причиной неприязни между твоей и моей семьями, перерастающей во вражду. Особенно сейчас.

— Но это уже не только воровство, — сказала она, — Это уже и убийство, Джастин.

— Убийство? – Его глаза впились в ее глаза.

— Клив, один из отцовских слуг, вчера утром был найден мертвым, с ножом в спине, — ответила она. – Себастьян сказал, что он, должно быть, что-то знал. Клив говорил ему, что видел, как ты брал драгоценности, но Себастьян не поверил, что ты сделал это. А теперь все считают, что ты приезжал вчера вечером, чтобы убить Клива.

— Все это сказал твой брат? – спросил он, нахмурившись.

— Поэтому, как видишь, они считают, что ты где-то рядом, — сказала она. — Ты должен уехать, Джастин. Ты должен отправиться во Францию.

— И оставить тебя? – он снова склонил к ней свою голову. – Никогда, Маргарет. Я никогда тебя не покину.

Она приникла к нему, желая, чтобы он снова ее поцеловал. Теперь Дафна точно знала, что спит. Она находилась в типичном мире сновидений, где все было причудливо и совершенно нереально, где она была кем-то, кого не знала, где знала то, чего не знала, где никто не признавал ее как Дафну. В этом странном мире она была Маргарет и она жаждала поцелуя мужчины, которого Маргарет знала, а Дафна нет.

Она только надеялась, что сейчас не проснется. Именно в такие моменты обычно и пробуждаются.

Перед тем, как его губы коснулись ее, он приоткрыл их, чтобы поцеловать ртом, а не губами. Она испытала потрясение от теплоты, мягкости и влажности. Дафна запаниковала и хотела вырваться. Но это был сон. Маргарет обхватила его шею руками и сама приоткрыла рот, чтобы поцелуй стал еще глубже и интимнее. Его язык скользнул в глубины ее рта и она, нежно пососав, погладила его язык своим.

Как все это может быть сном? Как во сне можно сделать то, о чем, проснувшись, не имеешь представления? Был ли это поцелуй, который существовал только в мечтах? И не был бы он отвратителен в реальности?

— Я задую свечу, — шепнул он ей в губы, — А то свет будет виден из окна и из-под двери, неблагоразумно рисковать. А потом мы ненадолго приляжем.

Приляжем?

— Я должна идти, Джастин, сказала она. – Что если обнаружат, что меня нет в постели?

— Посреди ночи? — спросил он. – Да кто будет бродить по ночам?

— Кто угодно, — ответила она. – И я очень надеюсь, что никто.

— Останься на часок, — попросил он. – Я должен побыть с тобой хотя бы час. Мы женаты уже неделю, но ни разу не смогли провести вместе всю ночь.

Женаты? Они были женаты?

— Джастин, — она смертельной хваткой обняла его за шею и спрятала лицо у него на плече. — Я хочу быть с тобой всю ночь и весь день. Я хочу, чтобы мы были свободны. Я хочу, чтобы мы могли всем рассказать. Наступит ли когда-нибудь этот день? Или мы обречены?

— Конечно, наступит, любовь моя, — ответил он, ослабляя хватку ее рук и, доведя до скамьи, наклонился, чтобы задуть свечу. В полной темноте он подвел ее к тюфяку и опустил на него. – Больше никаких разговоров о гибели. Наступит день, когда мы будем вместе, будем свободны и станем счастливо жить-поживать.

— Ох, — вздохнула она, — В этом столетии или в следующем, Джастин?

Он засмеялся.

— Однажды. Я обещаю.

Обнявшись, они лежали на тюфяке. Каким-то образом Дафна осознала, что ее халат исчез. Вместо теплой фланелевой ночной рубашки, на ней внезапно оказалась очень тонкая, но ей совсем не было холодно. Сон это или не сон, подумала она, но все зашло слишком далеко. В свете горящей свечи она, очевидно, напомнила ему Маргарет, его жену. Но она была Дафной и не имела права лежать с ним на тюфяке. Она оказалась перед необходимостью рассказать ему о том, кем является, и поспешно ретироваться.

Он снова поцеловал ее. И она внезапно поняла, что вся смутная неудовлетворенность и тоска в течение последних двух-трех лет заключалась именно в этом. Дело было совсем не в том, чтобы выйти замуж за приличного джентльмена, зажить своим домом, завести детей и трястись над ними, как она убеждала себя ранее. Дело было не только в этом. Дело было в другом. Ее женское тело жаждало тела мужчины, чтобы любить его.

Это была ужасающе непристойная мысль. Но разве кто-то может управлять своими мыслями во сне?

Его рот целовал ее так же, как прежде. Его руки исследовали, касались ее в тех местах, прикасаться к которым сама она стеснялась. Они задержались на ее груди, поглаживая и нежно массируя. Ее собственные руки, вдруг осознала она, блуждают под рубашкой на его спине. Безусловно, он должен быть мужчиной из сна. Ни один мужчина в реальности не может быть сложен так совершенно. Оправданием ее распутному поведению и ее молчанию было лишь то, что он был мужчиной из сна.

— Любимая, — бормотал он, сначала у ее рта, затем у ушка, заставляя пальцы ее ног невольно поджиматься, пальцы, которые теперь были уже не в туфлях. – Давайте избавимся от помех.

Она не была уверена в его намерениях до тех пор, пока он не сел, и она не услышала, как он через голову стянул рубашку, а затем так же быстро избавился от панталон. А затем взялся за подол ее ночной рубашки и, обнажая ее тело, снял через голову. Она никогда не лежала голой в постели, даже самыми жаркими летними ночами, и даже за крепко запертой дверью.

— Джастин, — шептала она, протягивая руки, чтобы снова притянуть его к себе. – Займись со мной любовью. Займись со мной любовью, как ты это делал прошлой ночью.

Почему-то, подумала Дафна, она попала в ловушку тела Маргарет, и не может известить о своем присутствии. Да и не уверена, что хочет этого. От его руки на ее обнаженной груди перехватывало дыхание. Разумеется, это был сон. Самый потрясающий эротический сон, какой только может присниться девушке, но, несомненно, всего лишь сон. Его большой палец потер ее сосок и она почувствовала, как тот мучительно затвердел. И все же, совершенно точно, это была не боль. Крутая спираль ощущения пронеслась от горла вниз, вызвав пульсацию между ног. Когда он проделал то же самое с другим соском, она нашла ощущение слишком приятным и слишком мучительным, чтобы его выносить.

— Ах, — услышала она саму себя, прежде чем его рот поглотил стон.

То, что последовало далее, перенесло ее из царства мысли в область чистейших чувств. Его руки и его рот коснулись каждой частички ее тела, самых интимных мест, усиливая эту сладкую пронзающую муку до такой степени, что когда все это, в конце концов, стало совершенно невыносимым, она содрогнулась в неожиданном наслаждении. Он повторял все снова и снова, пока она еще раз, содрогаясь, не погрузилась в блаженство. Она только наполовину осознавала то, что ее собственные руки, ноги и рот отнюдь не бездействовали, заставляя его задыхаться и стонать, пока он трудился над нею. Наконец, после получаса ласк, поцелуев, и прикосновений, он опустился на нее всем телом, лег между ее раздвинутых, стремящихся сомкнуться, ног.

Понимание.

Осознание того, что в ее тело собираются войти. В тело Дафны? Или Маргарет? Действительно ли она спит? Было ли все это сном? Никакой двери в башню не было. Никакой мужчина, даже в свете горящей свечи, не мог в действительности принять ее за собственную жену. Даже в темноте он не мог принять ее неразбуженное девственное тело за более опытное своей жены. В реальности она не могла бы назвать незнакомца по имени или рассказать ему все то, что рассказала до того, как она начали заниматься любовью.

Нет, это не могло быть реальностью. И, в то же время, не походило на все другие сны, которые она когда-либо видела.

— Вместе, — сказал он, снова найдя ее рот своим. – Сегодня и навсегда, Маргарет. До скончания времен.

Все ее тело ныло и стало очень чувствительным. Его твердая длина, входящая в нее, была мучительной. Но мучительной так же, как и все его прикосновения этой ночью. Мучительной сладкой болью, которая молила привести на край безумия и перенести в красоту и покой. Не было острой боли от открытия запечатанного входа. Она не была девственницей. Она должна быть Маргарет.

— Я люблю тебя, — сказала она. – Сделай нас единым целым, Джастин. Вместе — навсегда? Дай мне свое семя.

Она обхватила ногами его сильные бедра, откинулась и сжала внутренние мускулы, чтобы втянуть его глубже.

Но он не остался в ней. Он вышел, почти вышел из нее, и вошел снова, и, когда она вздохнула, повторил это опять, и ещё раз, и еще. Ее поначалу неподвижное тело уловило ритм и ответило, она стала двигаться вместе с ним, сначала медленно, затем быстрее, а потом с бешеной потребностью. Она слышала их тяжелое дыхание – эротическое сопровождение энергичного танца двух тел, соединенных сердцевиной.

Она снова приблизилась к пропасти. Но, на сей раз, они подошли к ней вместе. Она обхватывала его руками и ногами, поэтому почувствовала это всем телом. Они собирались упасть вместе, их тела, сплетенные глубочайшей близостью. Они собирались рухнуть вместе.

Он сильно и глубоко вошел в нее и замер, вместо того, чтобы выйти еще раз. Она подалась к нему. Был момент, когда она боялась остаться на самой грани, корчащейся от боли, когда испугалась, что он упадет и оставит ее в сиротливом одиночестве. Но затем они оказались над пропастью, вместе, свободно паря. Только свобода и падение сколь-нибудь значимы в этой жизни. Она цеплялась за его влажное, задыхающееся тело, опустошенная настолько, что не могла желать, чтобы они никогда не приземлялись.

— Как прошлой ночью? – века и века спустя спросил он. Возможно, она заснула. Но как это могло случиться, если она и так спала? — Любимая, это было намного лучше, чем прошлой ночью. Так же, как последняя ночь была лучше, чем предыдущая.

— Я еще так неопытна, — сказала она.— У меня была всего одна неделя уроков.

Он засмеялся.

— Ты учишься хорошо и быстро, — сказал он, — О более способной ученице я не мог и мечтать. И ты столь же несомненно учишь меня, как и я тебя.

— Мы долго спали? – спросила она.

Руки, обнимающие ее, дрогнули от смеха.

— Мы долго любили друг друга, Маргарет – ответил он. – И спали, боюсь, тоже довольно долго. Тебе нужно идти. Я не хочу неприятностей для тебя. Каждую ночь, когда ты приносишь мне еду, я клянусь себе, что настою, чтобы ты немедленно возвратилась к себе. Но каждую ночь я проделываю это над тобой.

— Со мной, — сказала она, жарко целуя его, — Со мной, Джастин.

— Ты должна идти, сказал он. – Здесь достаточно воды и пищи, чтобы продержаться два дня, любовь моя. Тебе необходима хотя бы одна безопасная ночь, останься завтра в своей комнате. Когда я впервые приехал сюда, то не предполагал, что придется задержаться так надолго. Тогда только нежелание ехать домой и смотреть в лицо Пола, удерживало меня здесь. А теперь еще вся эта история с кражей и убийством.

— Я вернусь завтра ночью, — горячо сказала она.

Он встал с постели и она услышала, как он ударил кремнем, чтобы зажечь свечу. Она села и через голову натянула свою ночную рубашку. Когда свеча разгорелась, она обнаружила на полу свой халат и надела его, туго перепоясав в талии. Потом сунула ноги в туфли.

— Теперь иди, — сказал он, поворачиваясь к ней и вручая ей свечу. — Быстро иди, любовь моя.

Он был так красив, этот незнакомец, который был столь близок и столь дорог. Незнакомец, с которым она более получаса была интимно близка на этом тюфяке со смятыми одеялами.

— Джастин. – еле выговорила она высоким, на грани слез, голосом.

— Все будет хорошо, — он обхватил ладонями ее лицо и мягко поцеловал в губы. – Все будет хорошо, Маргарет, я обещаю.

Она улыбнулась ему, старательно пряча страх. Она хотела, чтобы он помнил ее улыбку в течение наступающего дня, пока она завтра ночью не возвратится к нему. Она повернулась к двери. Рядом с дверью находился сундучок, на котором стояли треснувшая чашка, кувшин воды и лежали бритвенные принадлежности. И маленькое зеркало. Дафна направилась в сторону двери, чтобы посмотреть в зеркало.

На нее смотрело ее собственное лицо, обрамленное сильно взъерошенными длинными локонами волос того же цвета, что и у нее. На нижней рубашке у шеи были оборочки, а платье было из прекрасной ткани. Она была не в халате. Она была одета так, как может быть одета новобрачная, собирающаяся к своему мужу, чтобы быть им любимой.

Отперев дверь, он тихо ее отворил, выглянул наружу и посмотрел вниз. Хотя, если бы там кто-то был, то свеча выдала бы их. Но никого не было. Никто не заходил в северную башню. Поэтому она и предложила это место для того, чтобы спрятаться – только на одну ночь, пока они переждут гнев обоих семей, который обрушится на их головы, когда они объявят о своем тайном браке. И, конечно, ее спальня была рядом с дверью в башню.

— Спокойной ночи, любовь моя, — сказала она, приподнимая лицо для еще одного поцелуя.

— Спокойной ночи, Маргарет, — сказал он. – Спасибо за пир[1] — Он ухмыльнулся, заставив подпрыгнуть что-то у нее в животе. – И за узелок с едой. Сейчас я собираюсь совершить на него нападение.

Она засмеялась. Она была пиром? Тогда и он тоже.

Затем она стала спускаться по лестнице, тщательно придерживая полы халата. Спуск по крутой каменной лестнице замка всегда был более пугающим, чем подъем. Она испытала облегчение, увидев дверь в коридор, выйдя в него, и оказавшись в своей спальне. Никто ее не заметил. Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

Он будет в безопасности. Там никто его не найдет. Чья еще комната была в этом коридоре? Но Дафна не смогла и дальше думать разумом Маргарет. Она попыталась. Она хотела позволить Маргарет через ее мысли рассказать, кем был Джастин и почему неделю назад они тайно поженились.

Дафне снова было холодно. Она дрожала. Неохотно сняв халат и скинув туфли, она нырнула под теперь уже холодное одеяло. Да, дело было именно в этом. Просто ей стало холодно. Именно из-за этого она и проснулась – потому что ей стало холодно, и потому что ей приснился причудливый сон.

Но что за сон! – подумала она, поворачиваясь на бок и засовывая руку под подушку. Она плотно закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на остаточной боли, которую его руки и его тело вызвали на ней и в ней. Но боли не было. Только воспоминания. Яркие воспоминания, заставившие ее тосковать, вздыхать и даже уронить пару слезинок.

Джастин!

Она ощущала себя потерянной. Безнадежно потерянной. И глубоко влюбленной в него. Влюбленной в мужчину из сна. Какая ужасная и нелепая судьба, подумала она с усмешкой, влюбиться в мужчину из сна. И, тем самым, погубить всю оставшуюся жизнь. А она, безусловно, будет погублена. Разве сможет она полюбить или просто пожелать другого мужчину после того, как познала Джастина?

Как сможет она два с лишним месяца выслушивать речи незнакомого графа Эверетта?

Возможно наутро, подумала Дафна, твердо решив уснуть, она оценит сон с другой точки зрения. Возможно, к утру она уже не будет так мучительно и так по-дурацки влюблена в мечту.

* * *

Следующий день был намного тише, чем предыдущий. По крайней мере, ветер дул уже не так сильно. После раннего завтрака Дафна решила, что неплохо было бы проехаться верхом. Она могла бы съездить к вершине утеса и подышать свежим воздухом. Возможно, ей удастся избавиться от тяжкого бремени ночных сновидений. Она возьмет с собой конюха, наверное, того самого, пожилого, с которым разговаривала днем ранее. Мисс Твидсмьюир, как она быстро обнаружила, не была любительницей прогулок. Даже короткая утренняя прогулка во внутреннем дворе вызвала на ее лице страдальческое выражение. А мистер Твидсмьюир отбыл куда-то по делам.

Конечно же, утром никакой двери в башню не оказалось. Когда Дафна очнулась от удивительно крепкого сна и обнаружила, что в окно льется дневной свет, она первым делом выпрыгнула из кровати, помчалась к двери и выглянула в коридор, посмотрев налево. В конце коридора была глухая стена. Несомненно, сплошная стена. Не было ни малейшей вероятности, что какие-то тени скрывали наличие тяжелой дубовой двери.

Итак, это был всего лишь сон. Конечно, она это знала. Закрыв дверь, Дафна, смущаясь, коснулась грудей руками. И не ощутила той томительной чувствительности, которая напоминала бы, что всего несколько часов тому назад мужчина трогал, ласкал, целовал и сосал их. Она не тронула себя между ног, но стояла очень неподвижно, напрягая внутренние мускулы и пытаясь почувствовать, что не так давно внутри нее был мужчина, двигавшийся в энергичном акте любви, который она так ясно помнила. Ее тело ощущало себя нетронутым. Девственница.

Все это было во сне. Только во сне. Как, хоть на минуту, она могла надеяться, что все это произошло в действительности? Хотя, уверила она саму себя, ни о чем таком она вовсе и не помышляла.

Как вообще она могла пожелать, чтобы все это произошло на самом деле? Пожелать, чтобы ее приняли за чью-то жену. И в полной, очень полной мере разделить брачное ложе из-за ошибки. Потерять целомудрие с мужем другой женщины. Рискуя родить от него ребенка. Она хорошо помнила, как просила его дать семя. Или просила Маргарет? Дафна никогда прежде даже не думала о таких словах, не говоря уже о том, чтобы произнести их вслух. Все-таки, сны были такой странной вещью.

Несмотря на укоризненный взгляд мисс Твидсмьюир и намек, что, возможно дорогая мисс Борленд забыла шляпу для верховой езды, она выехала без головного убора.

Дафна пыталась забыть те слова и ту страсть, с которой она, — или Маргарет, — произносила их. Она попыталась забыть все, что случилось. Она была уверена, что эротические сны греховны и совершено неприличны. Но как теперь перенести заурядность обычного брака, если в своих снах она возлагает на него такие ожидания?

Она давно знала, что происходит между мужем и женой на брачном ложе. Дважды, чувствуя вину, она наблюдала за спариванием дядиных собак, и поняла, что нечто подобное происходит и на ложе между мужчиной и женщиной. Но оба спаривания продолжались какие-то секунды, самое большее одну, две минуты. Она никогда не представляла, хотя возможно, слово «мечтала» было бы более точным, что акту физической близости может предшествовать столь многое. То, что восхитительнее слов, то, что делает завершающую близость двух тел столь сладостной.

Возможно, в реальной жизни любовники так не поступают. Но как ей вынести реальную жизнь? Возможно, в реальной жизни у нее вообще не будет мужа. Если она не убедит себя выйти замуж за графа Эверетта или он не женится на ней, ей придется стать гувернанткой. Гувернантки редко выходят замуж.

Как прожить жизнь, не испытав этого снова?

Кто-то скакал рядом с ее лошадью. Конюх. Он прочистил горло и сконфуженно предположил, что, возможно, несколько опрометчиво для мисс скакать по такой неровной земле и так близко к краю утеса. Дафна, извиняясь, улыбнулась и придержала лошадь до безопасного легкого галопа. Она даже не осознавала, что несется так быстро. Конюх отстал и теперь снова ехал за ней на почтительном расстоянии.

Но внезапно она поняла, что испытать это снова будет недостаточно. Не с другим мужчиной. Она хотела заниматься любовью только с Джастином. Она любила Джастина. Ее душа стремилась к нему. Вот что лежало у нее на сердце свинцовым грузом с тех пор, как утром она встала и увидела сплошную стену, в которой не было прохода назад, к нему. Она была так же безнадежно влюблена в него, как и тогда, когда прошлой ночью снова отправилась спать.

Она влюбилась в мужчину из сна. Глубоко. Безвозвратно. Она занималась с ним любовью. Отдала ему себя, раскрыла ему свое тело, приняла в себя его и его семя. Мало того, что отдала всю себя, не только тело, она чувствовала, что и он отдает ей всего себя. Она не сможет сделать это с кем-нибудь еще. Она чувствовала, что так тесно связана с ним, будто он в действительности был ее мужем. Она жаждала его, она чувствовала, что не сможет без него жить.

К несчастью, свежий воздух пользы не принес, с сожалением подумала она, в конце концов поворачивая домой. В ближайшие дни надо все-таки позволить здравому смыслу возобладать. Обычно здравый смысл ее не подводил. С тех пор, как Дафна повзрослела настолько, чтобы понимать, что не может ждать слишком многого от жизни, потому что бедна, у нее появилась просто уйма здравого смысла. Но все было очень просто. Жизнь была очень простой до тех пор, пока на пороге дома дяди Сайруса не появился мистер Твидсмьюир.

Напротив каретного сарая рядом с конюшнями стоял незнакомый экипаж. Дафна вопросительно посмотрела на конюха, помогавшего ей спуститься с лошади.

— Графиня Эверетт, мисс, — сказал он.

У нее упало сердце. Будущая свекровь приехала, чтобы посмотреть на нее? А у нее после прогулки красные щеки и, нос, несомненно, тоже красный. И волосы, наверняка, просто буйство спутанных локонов. Она поспешила в направлении большого зала, надеясь проскользнуть в свою комнату и хоть как-то привести себя в более-менее респектабельный вид, прежде чем оказаться во внушающем ужас обществе его матери.

Несмотря на то, что она в глаза не видала этого бедного человека, она уже ненавидела его. И его мать тоже.

* * *

Графиня Эверетт была прекрасна. И молода. Делая реверанс в гостиной, где мисс Твидсмьюир развлекала посетительницу, Дафна подумала, что если она мать графа, то сам граф должен быть ребенком. Святые небеса, похоже, дед пытался выдать ее замуж за мальчика.