Газета Завтра 394 (25 2001)

Тот же югославский кризис показал, к чему привел многолетний дележ Черноморского флота и затянувшаяся нерешенность правовых и экономических вопросов. В столь нужный момент у России просто не оказалось достаточного количества кораблей, и мы вынуждены были работать буквально малой частью сил.

Но я вернусь к тому, что уже сказал: — с достаточно серьезным напряжением своего потенциала наш флот сегодня на отдельных направлениях способен решить любую задачу.

А.П. Или, например, я помню, как участвовал в учениях, на которых отрабатывалось уничтожение авианосного ордера. И это тоже было потрясающе, когда тяжелый авианесущий крейсер "Минск" поднимал палубную авиацию, одновременно с ним ракетный крейсер долбил мишени крылатыми ракетами. Как била из-под воды подводная лодка, как откуда-то из российской глубинки прилетели тяжелые ракетоносцы и тоже нанесли удар. Море буквально горело…

Вот такого рода сложнейшую комбинацию учений, комбинацию сил и средств сегодня мы в состоянии осуществить?

В.К. Александр Андреевич, да не просто в состоянии, мы все это регулярно проводим. Вы вспоминаете далекие годы, а для нас это не воспоминания, а обычная работа каждого флота, его ежегодная проверка. Буквально на прошлой неделе мы завершили большие учения на Северном флоте. На них специально прилетели выпускники академии Генерального штаба, чтобы будущие командующие наглядно увидели, что могут наши флоты...

Атаки авианосных групп, поиски и уничтожения подводных лодок, отражение морских десантов и высадка своих десантов — все это боевая учеба, которую мы проводим постоянно. И, конечно, с полным использованием боевой техники. И хотя каждый такой выход в море очень дорогостоящее дело, но это наша морская работа, и все флоты ее, в соответствии со своими курсами и задачами, проводят.

Как вы думаете, почему до сегодняшнего дня у российских берегов от Балтийского до Тихоокеанского, через Северный полюс натовцами всеми имеющимися средствами ведется разведка?

Да потому, что им крайне важно знать, чем мы занимаемся. Что отрабатываем, к чему готовимся. Они нас очень всерьез воспринимают. И не зря. Наши моряки достаточно регулярно ставят натовцев на место. Совсем недавно наша многоцелевая атомная лодка достаточно долгое время осуществляла слежение за американской АПЛ класса "Los Angeles", и американцы лишь после прекращения задачи сообразили, что были у нас в прицеле. Занимаются наши моряки, занимаются.

А.П. А что у нас с берегом? У нас на Севере были созданы и построены уникальные военно-морские базы. Их названия были, как пароли, — Гремиха, Гаджиево, В каком они состоянии сейчас?

В.К. Базы мы почти все сохранили. Есть, конечно, объекты, откуда мы сегодня ушли, но это не значит, что там теперь пустыня. Просто сил флота там сегодня нет, и они переданы гражданской власти. В других местах мы постарались оставить различные оперативные структуры управления, тыловые подразделения и части, которые поддерживают инфраструктуру.

Большинство баз сохранено, хотя многие из них и не имеют у своих причалов боевых кораблей. Но флот их строил, флот из развивал, флот надеется туда вернуться — и, значит, они еще пригодятся.

А.П. Владимир Иванович, вы уже несколько раз подчеркнули, что сегодня на море уже нет того противостояния, которое было еще десять лет назад. Но, тем не менее, угрозы остаются. Натовские субмарины то и дело вторгаются в наши акватории, натовские флоты проводят учения у самых наших границ, как вы уже сказали, ведется постоянная разведка. Какие угрозы с мировых акваторий ощущает флот? Какие есть потенциальные опасности, на которые мы должны реагировать? Что такое сейчас борьба в Мировом океане?

В.К. Мы в начале разговора упомянули, что во многом будущее России будет определяться морем. Море — это огромная кладовая ресурсов. И биологических, и сырьевых. Сегодня на наших шельфах, в нашей экономической зоне разведаны богатейшие залежи полезных ископаемых, нефти и газа. К сожалению, страна пока не имеет экономических возможностей начать их промышленную разработку. Это дело будущего, но защитить эти ресурсы, быть гарантом их неприкосновенности — это дело флота. Военно-морская мощь державы — это прекрасное подспорье для любых переговоров.

Сегодня дипломаты и политики ведут сложнейшие переговоры об определении морских границ России и границ наших экономических зон. Ведь после распада Союза у нас только на Северном Ледовитом океане нет с соседями каких-то спорных вопросов. А возьмите то же Каспийское море. Где раньше было два государства, там сегодня их уже пять. И пока нет документа, определяющего их море-хозяйственную деятельность. И почти такое же положение на Балтике, на Черном море, на Дальнем Востоке.

Разрешение всех этих спорных вопросов, конечно же, — первейшая задача политиков, но в определенных обстоятельствах к этим процессам может быть привлечен и Военно-Морской Флот. Не как слепая сила, но как серьезный аргумент…

Мы должны быть готовы к разрешению политических и экономических конфликтов, в том числе и военными методами. Я как военный человек всегда говорю, что Военно-Морской Флот существует для обеспечения национальных интересов России с помощью силы, если этого требуют обстоятельства.

Что сегодня изменилось? Изменились формы и способы войны на море. Новейшие технологии стремительно меняют тактику и оперативное искусство. С каждым годом растут боевые возможности флотов, увеличиваются дальности обнаружения и поражения противника, точность и мощь оружия. Там, где раньше необходимо было применение целого соединения, сегодня способен действовать небольшой отряд.

А.П. Я недавно был на Ижорском заводе, где мы собираем реактор для Бушера в Иране, и вскоре этот реактор отправится морским путем через Гибралтар, потом Суэцкий пролив в залив Бушер. Это огромная ценность, стратегический груз. Мы каким-то образом сегодня сопровождаем вот такие караваны? Раньше наверняка и через Балтику — там стояли наши корабли, и в Атлантике и в Суэце. А вот теперь?

В.К. Александр Андреевич, давайте мы этот вопрос оставим без комментариев…

А.П. Я в свое время занимался северным морским путем. Наш севморпуть — одна из великих мировых магистралей. И это не просто частное достижение советских людей, русских людей. Разведка и освоение севморпути — это один из цивилизационных прорывов. Его значение сравнимо с открытием великого Шелкового пути или Трансатлантической линии. Русская Арктика — особое место. Здесь зарождается погода Евразии, здесь под полярными шапками в советское время были развернуты неуязвимые для натовцев наши подводные ракетоносцы. Здесь силами флота велась постоянная ледовая и морская разведка. Именно ВМФ патронировал почти семидесятилетний проект дрейфующих станций, собравших бесценный объем знаний о Крайнем Севере. Как сегодня флот участвует в восстановлении Севморпути?

В.К. Конечно, в минувшее десятилетие, как на всех других театрах, объем деятельности флота в этом районе был сокращен. Но все эти годы командование флота прилагало значительные усилия к восстановлению утраченных позиций. В 1998 году была создана очень хорошая программа, которая вошла отдельным разделом в общую федеральную программу "Мировой океан". И это, пожалуй, первый серьезный комплексный документ, определяющий морскую политику России. Программа отвечает всем интересам России, там есть и подраздел по Северному морскому пути. В нем впервые объединены усилия всех морских ведомств. И это очень серьезная программа начала наконец выполняться. Пусть не так быстро, как нам бы хотелось, но все же дело сдвинулось.

И я думаю, что со временем мы выйдем на те возможные позиции, которые были заложены. Главное, чтобы экономика не подкачала. Ибо Арктика, как никакой другой регион, зависит от государственного финансирования.

Во всяком случае, Военно-Морской Флот свою работу в этом направлении ведет. Два года назад мы прошли Северным морским путем и убедились еще раз, что не потеряли ни опыта, ни подготовленности, ни технических возможностей.

А.П. Владимир Иванович, когда мы встречались с вами на Тихом океане, мы достаточно долго обсуждали с вами такую щекотливую тему, как проблема Курил. Есть какое-то странное ощущение, что, с одной стороны, большинство населения России понимает, что передача Японии даже части Курил — это контрнациональный шаг. Особенно чутко к этому относятся военные. Тогда вы говорили, что если эти острова окажутся в руках Японии, то тем самым будет закрыта основная коммуникация выхода Тихоокеанского флота.

С другой стороны, в России есть политики, дипломаты, журналисты, которые полагают, что заключение мирного договора важнее территориальной неприкосновенности России.

Как флот сегодня смотрит на эту проблему сейчас, на эту, повторяю, деликатную военно-политическую проблему?

В.К. И тогда, и сегодня флот на эту проблему смотрит одинаково. Курилы должны остаться русскими, российскими. Я как гражданин, как офицер считаю, что российская земля священна. И никакие политические или экономические дивиденды не могут оправдать торговлю собственными территориями.

А.П. Говорят, что в минуты поражения или в минуты исторической остановки при всех негативах есть и позитивная сторона. Это есть некая остановка, некая передышка, когда у страны, у флота появилась возможность осмотреться, накопить новые идеи, новые взгляды, сформулировать новые проекты, новые концепции. Есть ли у вас подобное ощущение?

В.К. Приведу еще одну цитату: "…Морское ведомство в особенности подверглось критике и осуждению за руководство флотом. Все эти дефекты, которые до войны были скрыты в обществе и которые с такой яркостью были продемонстрированы в этой войне, естественно, возбудили недоверие к морскому ведомству. С другой стороны, шел процесс возмущения этими дефектами и в среде самого флота. И в особенности в рядах молодого офицерства, мысль которого не была окончательно засушена господствующей в ведомстве рутиной. Во флоте, независимо от высшего руководства им, начался процесс внутреннего оздоровления, процесс, сосредоточившийся в двух центрах: на плававшем флоте, вот там, где все решается…"

Безусловно, без знания того, какими путями пришел флот к сегодняшнему состоянию, без знания того, как выбирались из аналогичных кризисов прошлые поколения моряков, мы не сможем вывести флот из нынешнего состояния. Но я бы сказал, что сегодня мы точку, где надо было осмотреться и обдумать будущее уже, прошли. И теперь мы много работаем над тем, как наконец переломить ситуацию к лучшему. Пока появились тенденции к улучшению. Но тенденции устойчивые.

Помните, мы с вами четыре года назад разговаривали, и я говорил о том, что в бюджете Военно-Морского Флота на раздел "содержание", то, чем мы живем сегодня и занимаемся боевыми делами, уходило девяносто процентов средств. И только десять процентов оставалось на развитие флота. Мы, что называется, жили одним днем, а это для Военно-Морского Флота смерти подобно. Сегодня обстановка изменилась коренным образом. Теперь мы тратим пятьдесят два процента на содержание, остальные — на развитие. Это значит, что флот становится в те рамки по составу и состоянию, которые позволят быть флоту будущего. И в перспективе на развитие флота будет уходить не менее пятидесяти процентов бюджета.

Сегодня шестьдесят процентов корабельного состава имеет возраст в пятнадцать лет и более. Это очень тревожная цифра. Если мы не переломим это старение уже в этой, так сказать, пятилетке, то к 10-му году не увидим вообще корабельного состава Военно-Морского Флота. Я уже не говорю о неудовлетворительной жизни сегодня офицерского состава, мичманов, о мизерных окладах, которые никак не способствуют укреплению кадрового костяка.

Но еще раз повторю: тенденции к улучшению появились.

А.П. По телевидению нет-нет — и вдруг покажут успешные запуски наших крылатых ракет или спуск на воду нового корабля. Совсем недавно прошел сюжет о новейшем десантном корабле, закупленном Индией у России.

Но как обстоит дело с кораблестроением для нашего флота? Идет ли создание флота нового поколения?

В.К. Идет, и хотя не такими темпами, которыми бы мы хотели. Но строительство флота идет. Конечно, все здесь зависит от состояния нашей экономики.

За минувшие годы в стране создана уникальная научно-производственная база подводного кораблестроения. Отечественными конструкторами разработано свыше 300 проектов подводных лодок, из которых более половины реализовано в металле. Из более 5100 подводных лодок, построенных в XX веке, каждая пятая плавала либо под Андреевским, либо под советским флагом. Если же рассматривать послевоенный период, то более половины всех лодок построены в нашей стране. Россия — лидер мирового экспорта подводных лодок, которые поставлялись флотам 14 стран. Из 485 АПЛ, вступивших в строй флотов мира, 249 были построены на отечественных верфях. Отечественным лодкам принадлежат рекорды скорости хода и глубины погружения. Только в России была освоена постройка подводных лодок из титановых сплавов.

Правительство ставит перед Министерством обороны задачу переломить положение в кораблестроении в ближайшие четыре года. В перспективе Военно-Морской Флот должен тратить лишь тридцать процентов на содержание, и семьдесят процентов — на развитие флота. Корабли — очень дорогая штука.

Пока перелома в строительстве нет. Слишком мал еще наш бюджет. Но тенденция есть. Мы смогли продолжить постройку многоцелевых атомных ракетных подводных лодок четвертого поколения 885-го проекта. Головная лодка этого типа — "Северодвинск", уже вышла на ходовые испытания. Даже по оценкам натовцев, лодка превосходит новейшие западные АПЛ по большинству показателей, в частности, по уровню шумности.

По-прежнему несут службу "убийцы авианосцев" — атомные ракетные подводные лодки проекта 949А "Антей", входящие в состав уникального противокорабельного разведывательно-ударного комплекса, объединяющего АПЛ, искусственные спутники Земли с РЛС, а также самолеты разведки и целеуказания.

Заложены и будут закладываться боевые корабли и в этом году.

Но основная задача, которую мы ставили перед собой все последние годы, это проведение серьезных научных разработок. Вложить в НИОКР средства, чтобы достичь качественного прорыва по основным направлениям без затрат на производство устаревших или устаревающих видов вооружений. И потом начиная с третьего-пятого года начать строительство самых современных кораблей и оружейных комплексов.

А.П. Владимир Иванович, в советское время военные, в частности флот, составляли очень сильную политическую компоненту в стране, особенно когда Устинов стал членом Политбюро. Брежнев всегда чрезвычайно чутко относился к нуждам армии. Советский Союз никогда не экономил на обороне.

Но потом в новой политической элите победила пацифистская точка зрения — и военных вообще выдавили из политики. В начале 90-х годов стало почти неприличным появление военного в избирательных органах, в правительственных структурах.

Чувствуете ли вы как главком флота какое-либо изменение отношения политического руководства страны к Вооруженным Силам, к флоту?

В.К. Вопрос большой политики — это дело высших руководителей государства. Вопрос военной политики есть дело военных, а значит, и меня как главкома флота.

Я не просто чувствую с точки зрения эмоций, а действительно вижу, как резко изменилось отношение к армии и законодательной власти, и от исполнительной власти, и особенно народа. Армия, флот сегодня вновь осознаются как важнейшие элементы государственности, которые обеспечивают национальную безопасность и целостность России. Давайте вспомним трагедию "Курска". На флоте таких катастроф не одна была, но за всю свою долгую службу я не помню, чтобы когда-либо раньше наше общество столь близко приняло к сердцу трагедию флота. Это было действительно всенародное горе. Но горе того высшего свойства, которое объединяет людей, сплачивает нацию. И эта трагедия будет со мной на всю мою оставшуюся жизнь.

А.П. Я тоже часто думаю об этом. Я был на ликвидации чернобыльской аварии. И хорошо помню, как чернобыльская трагедия буквально расщепила общество. Чернобыль стал отчасти началом конца Советского Союза. Его использовали для демонизации Союза, социалистического строя.

Трагедия "Курска" — это тоже колоссальная трагедия. Но здесь все было наоборот. Здесь, как вы правильно сказали, произошло какое-то удивительное единение нации в этом горе. И если кто-то и пытался использовать эту трагедию в спекулятивных целях, взвалить эту вину на президента, армию, флот, на вас лично, то из этого ничего не получилось.

Из этой беды мы как нация извлекли какой-то колоссальный импульс жизни и развития.