Помоги проекту - поделись книгой:
Прежде чем что-либо решить, Крикс встретился со мной с глазу на глаз в своем шатре. Он потребовал от меня рассказать всю правду. Мне пришлось изворачиваться, отвечая на вопросы Крикса, так как я не мог сказать ему, что мой случайный знакомый – на самом деле человек из далекого будущего. Тем более мне не удалось бы доходчиво объяснить Криксу обстоятельства загадочного исчезновения этого случайного знакомого. То, что я пытаюсь что-то утаить, не раскрывая всей правды, Крикс сразу почувствовал.
– Случай весьма гнусный, Андреас, – подводя итог, сказал Крикс. – Не пойму зачем ты выгораживаешь этого незнакомца, с которым ты познакомился в бане. Он впутал тебя в такую мерзкую историю, а ты не хочешь даже намекнуть мне, как и где его следует искать. Не сквозь землю же провалился этот странный Гедеон!
К моей бурной радости, Крикс наотрез отказался выдать меня на суд властям Левк, заявив, что сначала нужно поймать главного зачинщика этого преступления. Келене в качестве морального возмещения Крикс отсыпал двести серебряных монет. Келена деньги взяла, но в лагере восставших больше не появлялась.
Самым худшим в этой истории для меня стал разрыв с Эмболарией. Самнитка почему-то уверовала в то, в чем меня обвиняли левкийские декурионы. Наше весьма эмоциональное объяснение друг с другом произошло перед моей поездкой в лагерь восставших для встречи с Криксом.
– О боги, в кого я, глупая, влюбилась! С каким чудовищем спала в одной постели! – выкрикивала Эмболария, швыряя мне под ноги мои вещи. – Наверно, обнимая меня, ты лелеял мысли об обладании какой-нибудь юной девочкой. Признайся, так? Ты сразу запал на Евклею, едва увидел ее первый раз там, на тропе в горах. Я заметила, как заблестели твои глаза, когда ты смотрел на нее. Не будь меня тогда с тобой рядом, ты наверняка не удержался бы и изнасиловал бедняжку Евклею прямо на горной тропе!
Я пытался возражать Эмболарии, старался ее успокоить, взять ее за руки, но самнитка брезгливо отталкивала меня от себя, не желая слушать мои объяснения.
– Теперь мне понятно, почему ты каждый день подолгу шлялся по городу, – гневно молвила Эмболария. – Ты выискивал дом, где живет Евклея со своей матерью. Ты медленно, но неуклонно шел к тому, чтобы добраться до Евклеи и надругаться над ней. Похотливый негодяй! Неужели тебе мало взрослых блудниц, коих полно в каждом городе, в каждой захолустной дыре!
Мне пришлось молча запихивать свои вещи в кожаный мешок, поскольку перекричать разгневанную Эмболарию у меня все равно не получилось бы. Мне ничего не оставалось, как перебраться в лагерь, ибо Эмболария больше не желала жить со мной под одной крышей. Она не желала даже видеть меня.
Глава шестая Резня в Аргириппе
Однажды вечером Крикс пришел ко мне тку и заговорил со мной озабоченно-таинственным голосом.
– Поскольку многие наши соратники смотрят на тебя косо, Андреас, будет лучше, если ты исчезнешь из лагеря на какое-то время, – сказал Крикс, стараясь не смотреть мне в глаза. – Благо подвернулось срочное дело. На днях из города Аргириппы к нам добрались несколько беглых рабов. Они поведали мне, что в Аргириппе созрел заговор из тамошних невольников, которые готовы ночью открыть городские ворота и впустить наши отряды внутрь стен. Заговорщиков больше ста человек, у них имеется кое-какое оружие, поэтому им не составит большого труда перебить стражников у ворот.
У Крикса возник замысел отправить к Аргириппе отряд в пять тысяч воинов, которому надлежит как можно незаметнее подойти к городу в темное время суток. С этим отрядом восставших выйдут в путь и беглые рабы из Аргириппы, дабы загодя проникнуть в город и известить рабов-заговорщиков о том, что воины Крикса близко. Крикс решил отправить для захвата Аргириппы Ганника с пятью когортами галлов, Арвиния с двумя когортами германцев и Клувиана с двумя когортами самнитов и луканцев.
– Во главе отряда будет стоять Ганник, но главным его советником будешь ты, Андреас, – продолжил Крикс. – Если ты заподозришь что-то неладное или тебя посетит некое недоброе видение, в твоей власти будет отменить вторжение в Аргириппу. Я знаю, Ганник порой бывает горяч и необуздан, ему не помешает надежная узда.
Я с большой охотой согласился участвовать в этом походе, поскольку меня самого тяготило отчуждение ко мне многих военачальников и перешептывания воинов за моей спиной.
Из всех апулийских городов Аргириппа был самым большим после Канусия. Оба эти города лежат на плодородной приморской равнине, расстояние между ними не превышает и двадцати миль. По легенде, Аргириппу основал мифический аргосский царь Диомед, участник Троянской войны. Изначально город назывался Аргос-Гиппион, а нынешнее название ему дали римляне. Диомеду же приписывают и основание города Салапии, расположенного на побережье Адриатического моря примерно в пятнадцати милях от Аргириппы. Салапия считается якорной стоянкой аргириппинов.
От Левк до Аргириппы всего полдня пути, но отряд Ганника двигался к Аргириппе скрытно, окольными путями, поэтому потратил на дорогу больше суток. Еще сутки отряд Ганника провел в лесу в двух милях от Аргириппы, ожидая возвращения двоих лазутчиков, ушедших в город предупредить рабов-заговорщиков, что пришла пора браться за оружие. Лазутчики вернулись с печальной вестью. Заговор невольников оказался раскрыт, граждане Аргириппы провели дознание с пытками, выявили почти всех заговорщиков и немедленно казнили. Тела казненных были сожжены на пустыре за городской стеной, а обгорелые кости были закопаны в общей яме.
И все же удача не совсем отвернулась от Ганника и его воинов.
Нашим лазутчикам удалось случайно подслушать в харчевне разговор двух военачальников. Они узнали, что на днях из Канусия в Аргириппу придет отряд воинов для усиления местного гарнизона.
Ганник решил устроить засаду на воинов-кануситов, чтобы затем с помощью обмана без помех проникнуть в Аргириппу.
– Мы перебьем этот отряд, нарядим в доспехи кануситов луканцев и самнитов, которые походной колонной подойдут к Аргириппе, – молвил Ганник на военном совете. – Граждане Аргириппы сами откроют нам ворота. Когда они догадаются, что попались на военную хитрость, будет уже поздно!
Арвинию и Клувиану понравился замысел Ганника. Одобрил эту хитрость и я, понимая, что это верный шанс взять Аргириппу без больших потерь.
Засаду было решено устроить милях в восьми от Аргириппы в том месте, где дорога петляет между холмами, поросшими лесом. Выставив дальние дозоры, Ганник расположил своих людей в густом лесу, запретив им громко разговаривать, жечь костры и разбредаться в разные стороны. В томительном ожидании прошло два дня и две ночи. На третий день наши дозорные захватили на дороге всадника, скакавшего из Канусия в Аргириппу. Гонец вез письмо от городского совета Канусия к властям Аргириппы. Из этого послания следовало, что народное собрание кануситов отменило постановление своих властей о посылке воинского отряда в Аргириппу. Обоснованием этого послужило то, что рабов в Канусии было больше, чем свободных граждан, и если невольники отважатся на мятеж, то для его подавления кануситам понадобится все их войско. Рабы в Канусии день ото дня ведут себя все более дерзко, они отказываются подчиняться своим хозяевам и целыми группами бегут из города в лагерь восставших. Власти Канусия пребывают в тревоге, вооружив всех свободных граждан от мала до велика.
Ганник и Арвиний были неграмотны, Клувиан умел читать только по складам, поэтому перехваченное письмо вслух прочитал я. Мы четверо сидели под развесистым буком на траве, держа военный совет.
– Проклятье! – сердито произнес Ганник, ломая в руках зеленую лавровую ветвь. – Провалился наш хитрый замысел! Придется возвращаться в лагерь Крикса ни с чем.
Арвиний досадливо выругался. Клувиан мрачно молчал, жуя травинку.
– Зачем же возвращаться, друзья, – промолвил я, сворачивая пергаментный свиток в трубку. – Это послание не дойдет до властей Аргириппы, значит, тамошние декурионы и военачальники по-прежнему будут ждать прихода войска из Канусия. – Я сделал многозначительную паузу и добавил: – Мы отправим самнитов и луканцев из нашего отряда в Аргириппу под видом кануситов, благо оружием, доспехами и своим внешним видом воины Клувиана почти не отличаются от римлян.
Возникла недолгая пауза, во время которой трое моих собеседников взирали на меня, как ученики на педагога.
– А что, неплохая мысль! – первым подал голос Арвиний. – Бородатых галлов и германцев за воинов-кануситов нам, конечно, выдать не удастся. Зато люди Клувиана вполне годятся на такое дело. Граждане Аргириппы ждут войско из Канусия, и они дождутся его, клянусь Вотаном! – Арвиний усмехнулся. – Наша хитрость должна сработать, братья!
– Надо попытаться, может, что-то и получится, – задумчиво проронил Клувиан. – Только это нужно делать на рассвете, когда большая часть жителей Аргириппы еще будет спать.
– Хорошо, – сказал Ганник, – завтра рано поутру предпримем попытку проникнуть в Аргириппу. Клувиан и его воины пойдут впереди, мои люди и германцы Арвиния затаятся где-нибудь поблизости, чтобы одним броском достичь ворот Аргириппы, когда стража их откроет. Где будешь ты, Андреас? – Ганник взглянул на меня.
– Я пойду вместе с отрядом Клувиана.
– Крикс запретил тебе рисковать головой, – возразил Ганник, – лучше будь при мне или с людьми Арвиния.
– Я буду впереди вместе с Клувианом. Это не обсуждается! – В моем голосе и взгляде было столько железной непреклонности, что Ганник не осмелился настаивать на своем.
Две неполные когорты Клувиана насчитывали восемьсот воинов, среди которых подавляющее большинство составляли самниты, треть от этого числа состояла из греков и луканцев.
К Аргириппе наше небольшое войско выступило около полуночи. К рассвету наш авангард уже находился вблизи от южных городских ворот. Основная часть отряда во главе с Ганником и Арвинием затаилась в лощине неподалеку, около сотни германцев залегли в густой озимой пшенице всего в нескольких сотнях шагов от крепостной стены Аргириппы.
Я шел в голове колонны бок о бок с Клувианом, беззаботно поглядывая по сторонам на расстилавшиеся вокруг поля и луга с редкими купами деревьев.
Тяжелые капли росы испарялись на солнце, и над травой у дороги висела легкая туманная завеса; солнечный свет пробудил птиц, которые наполнили своим пением чистый утренний воздух.
Две наши когорты двигались походной колонной, разбившись на сотни. Воины шли по четыре в ряд, держа копья на плече, а щиты за спиной, как и полагалось на марше. Их шлемы сверкали металлическим блеском в лучах восходящего солнца. Клувиан выдвинул самых опытных бойцов вперед, а самых молодых поставил позади.
Показавшиеся на гребне холма каменные стены и башни Аргириппы постепенно вырастали у нас на глазах, заслоняя горизонт и упираясь узкими бойницами в голубые небеса. На башнях маячили одинокие фигурки часовых, закутанные в плащи. Ровный монотонный шум идущей пешей воинской колонны показался мне зловещей прелюдией к тому, что станет с жителями Аргириппы, когда восставшие рабы ворвутся к ним в дома. Я гнал от себя эти мысли, стараясь переключиться на другое.
Вот колонна остановилась перед самыми воротами города, которые были наглухо закрыты в этот ранний рассветный час.
– Эй, стража! – громко крикнул Клувиан, задрав голову кверху и придерживая шлем рукой, поскольку ремешок под подбородком у него был развязан. – Просыпайтесь, во имя всех богов! Встречайте войско из Канусия!
Наверху раздалась торопливая беготня, между каменными зубцами стены высунулся до пояса сначала один стражник, потом другой. Кто-то призывал начальника стражи поскорее подняться на стену.
Я оглянулся на свою пешую колонну застывшую на месте с идеально допустимыми интервалами между рядами и сотнями. Меня вдруг посетило беспокойство, ведь над нашим отрядом не вздымалось ни одного знамени, это может насторожить здешнюю стражу. Свои значки когорт мы оставили в лесу, так как по ним аргириппины вмиг сообразили бы, что за воинство стучится к ним в ворота.
Появившийся в проеме бойницы начальник стражи вступил в разговор с Клувианом.
Я с замирающим сердцем слушал, как находчиво отвечает Клувиан на довольно каверзные вопросы главы местного караула. При этом Клувиан насмехался над подозрительностью фрурарха и над его заспанным видом.
– Ладно, – фрурарх махнул рукой своим стражникам, – открывайте ворота. Живо!
Я облегченно перевел дух и переглянулся с Клувианом. «Похоже, наша хитрость удалась!» – прочитал я в его быстром взгляде.
Раздался скрип и стук внутренних запоров вперемежку с приглушенными голосами стражей, толкающих изнутри высокие тяжелые створы ворот, обитые железными полосами. С гулким звуком дубовые ворота распахнулись. Я увидел просторную воротную арку, закругленную наверху, перегороженную точно посередине опущенной сверху железной решеткой. Стражники, открывшие ворота, – их было пятеро, – отошли в сторону, уступая дорогу нашей колонне. Один из них крикнул кому-то наверх, чтобы поднимали решетку. Через несколько секунд решетка медленно поползла кверху под ржавый скрежет ручек подъемного механизма.
Я вновь переглянулся с Клувианом, теперь мною овладел азарт и волнительное чувство стремительно надвигающейся опасности. Удача пока на нашей стороне!
Едва решетка поднялась на высоту всадника, Клувиан властно отдал команду и наша колонна стала втягиваться в город. Я чуть приотстал от Клувиана, чтобы в нужный момент возглавить вторую сотню, идущую в затылок первой. Сигналом к тому, чтобы обнажить мечи и перебить стражу, должен был стать условный свист Клувиана.
Миг торжества в моей душе вдруг сменился отчаянием и досадой, когда рядом кто-то истошным голосом закричал: «Тревога! Это не кануситы, а мятежники!» Этот вопль и стал для нас сигналом к действию. Две наши передовые сотни, сломав строй, схватились за оружие. Войны яростно и торопливо закалывали копьями стражников. Я вместе со всеми бегом устремился к сонным городским улицам, над которыми разносилось громыхание тревожного набата с одной из крепостных башен. В тон звенящему железному билу на другой башне заиграла боевая труба, в хриплых протяжных сигналах которой звучал настойчивый призыв: «К оружию! К оружию! Враг в городе!»
Среди этого шума и топота ног я расслышал у себя за спиной, как с грохотом упала вниз воротная решетка. Оглянувшись, я увидел, что две наши головные сотни оказались отрезанными от основных сил нашего авангарда. Железная решетка закрыла проход в город, разделив наш отряд на две неравные части. Ко мне подбежал Клувиан, требуя объяснить, по какой причине наш обман открылся раньше срока, кто поднял тревогу и что теперь делать.
– Мы оказались, как перепелки в сетке! – орал Клувиан мне прямо в лицо. – Если по-быстрому не сломаем решетку, то нас здесь перебьют, как оленей, угодивших в западню! Надо подать сигнал Ганнику и Арвинию, чтобы они живее выручали нас из беды!
Наши воины принялись с двух сторон рубить железную решетку мечами и топорами, пытались поднять ее хотя бы немного от земли, но все было тщетно. Толстая решетка была прочна и тяжела, она не шла кверху поскольку где-то наверху ее заблокировали специальными запорами.
– Выход один: нужно пробиться в верхнее помещение воротной башни и поднять решетку с помощью рычагов, – сказал я Клувиану. – Это нужно сделать как можно быстрее, покуда граждане Аргириппы не собрались с силами. Бери полсотни бойцов и рвись с ними наверх. – Я хлопнул по плечу Клувиана. – Остальные воины под моим началом встанут стеной у решетки и будут сдерживать натиск здешнего гарнизона.
Клувиан молча кивнул.
На верхнюю площадку крепостной стены вела каменная лестница, по которой могли подниматься лишь три воина в ряд. Стражников на стене было не больше двадцати, но у них имелось преимущество в том, что они сражались с людьми Клувиана, наседая на них сверху. Высота стены достигала примерно двадцати локтей, поэтому наверх вело около ста ступеней, которые сразу окрасились кровью самнитов Клувиана, вынужденных атаковать местную стражу в крайне невыгодных условиях.
В еще более тяжелом положении оказался мой отряд, вставший широким полукругом возле арки ворот. Поднятое по тревоге войско аргириппинов стекалось к южным воротам быстрыми густыми ручейками. Вооруженные граждане Аргириппы выбегали из всех ближних улиц и переулков, блестя щитами и шлемами на солнце, поднимая пыль и выкрикивая боевой клич. Этих ратников с изображенным на щитах солнцем становилось все больше и больше, сначала их было несколько сотен, потом численность их перевалила за тысячу.
Я сражался в передней шеренге, отражая удары вражеских мечей и копий, которые выкашивали самнитов и луканцев справа и слева от меня. Мой отряд редел на глазах, хотя и убитых аргириппинов становилось все больше. Среди криков, стонов и лязга оружия я ощутил холодное дыхание смерти, которая нависла надо мной, как и над всеми моими соратниками, очутившимися в этой западне. Меня охватило такое чувство, словно жизнь моя пролетела впустую и вот наступила последняя попытка совершить нечто невозможное, покрыть себя не меркнущей славой, подобно спартанскому царю Леониду, павшему у Фермопил.
Не прошло и получаса ожесточенной схватки, а из полутора сотен моих воинов в живых осталось не больше сорока. Натиск врагов немного ослабел, поскольку мои соратники, отбиваясь от аргириппинов, навалили перед собой груды мертвых тел. Изнемогая от усталости и полученных ран, я продолжал двигаться, как заведенный, действуя мечом и щитом, отражая удары вражеских клинков, пробивая вражеские панцири, разрубая вражеские шлемы… Из моей груди вырывалось хриплое дыхание, как у загнанного коня. Враги стеной надвигались на меня. Я убивал и калечил аргириппинов одного за другим, а их не становилось меньше. Я был забрызган кровью с головы до ног, мои ноги ступали по трупам, как по опавшим осенним листьям.
И вдруг враги отпрянули от меня в стороны, словно исчерпав свое мужество до дна. Я огляделся, еле держась на ногах от изнеможения, и увидел, что рядом со мной никого нет, все мои соратники лежат мертвые вперемежку с поверженными врагами. Я посмотрел на голубое небо у себя над головой и как-то особенно глубоко осознал его прелесть и бесконечную ценность своей жизни, которой вот-вот предстояло оборваться.
Внезапно у меня за спиной раздался лязг – это поползла кверху железная решетка. Этот скрежет отозвался бурной радостью в моем сердце. Оглянувшись, я увидел озлобленные лица галлов и германцев, которые хлынули в город через освободившийся проход, подобно неудержимому весеннему потоку. Толпы восставших рабов пробегали мимо меня, потрясая оружием и сотрясая воздух бешеным криком. Граждане Аргириппы торопливо сплачивали свои ряды, дабы остановить эту лавину безжалостных людей, объятых желанием мстить за своих погибших соратников. Битва, начавшаяся у южных ворот, очень скоро переместилась в глубь города, растекаясь кровавой рекой по улицам и площадям.
Упав на колени, я закрыл лицо окровавленными руками и залился слезами, которые текли по моим щекам, как два горячих соленых ручья. Я избежал смерти и, сознавая это, все же никак не мог поверить в то, что жив.
Кто-то со смехом встряхнул меня за плечо.
Я поднял голову и сквозь пелену из слез увидел улыбающегося Брезовира, длинные светлые волосы которого были растрепаны ветром.
– Ты как здесь? – изумился я. – Откуда?
– Крикс дал мне половину войска и велел спешно идти сюда, к вам на подмогу, – ответил Брезовир. – Как видишь, мои люди подоспели вовремя!
Клувиан со своими воинами сумел-таки прорваться в верхнее помещение воротной башни, перебив всю стражу на стене. Самниты Клувиана, уцелевшие в яростной схватке, с помощью подъемного ворота втянули решетку наверх, открыв доступ в город отряду Ганника и подошедшему войску Брезовира.
Весь день в Аргириппе творились насилия и кровавые ужасы. Истребив всех граждан, кто мог держать в руках оружие, восставшие рабы, разозленные дорогой ценой этой победы, принялись вымещать свою злость на беззащитных женщинах и детях из свободного знатного сословия. Бедноту восставшие не трогали, хотя и в небогатых кварталах Аргириппы не обошлось без грабежей.
Особенно свирепствовали местные невольники, мстившие своим господам и их родственникам за былые унижения, за жестокость при раскрытии недавнего заговора рабов. Месть эта принимала порой совершенно отталкивающие формы. Раздетых донага матрон и их дочерей рабы заставляли ползать в пыли у своих ног с мольбами о пощаде, после чего несчастных женщин подвергали изощренным пыткам и насилиям. Раздетые догола трупы, мужчин, женщин и детей, лежали повсюду на улицах и во дворах, на ступенях храмов и в здании городского совета. Женский плач и крики о помощи не смолкали в Аргириппе до самых сумерек. Вечером победители, пресыщенные жестокостью и пролитой кровью, разбрелись по самым роскошным домам в городе, чтобы за пиршественным столом отпраздновать свой очередной успех.
Приняв ванну и переодевшись в доме, куда меня привел Клувиан, чтобы перевязать мои раны, я долго лежал на ложе в совершенно опустошенном состоянии. Клувиан что-то говорил мне, восхищаясь моим мужеством, наливал в чаши вино, желая выпить за мое спасение. Я с безразличным лицом внимал Клувиану, опоражнивал раз за разом кубок с вином, но ни хмель, ни похвалы Клувиана не могли вывести меня из того апатичного состояния, в каком пребывал мой разум. Мое сознание, находившееся на грани полудремы и бодрствования, было подавлено перенесенным потрясением, близостью смерти, уже дышавшей мне в лицо и отступившей благодаря счастливому стечению обстоятельств.
Наконец, видя мое состояние, Клувиан велел мне вздремнуть, а сам удалился. Однако сон не шел ко мне, так как с улицы и из соседних домов неслись крики пытаемых и насилуемых женщин, заглушаемые пьяным хохотом восставших рабов. Опять все повторялось на этой безжалостной войне между свободными гражданами и рабами: бесчинства и кровь, страдания и смерть – все повторялось, громоздясь одно на другое. И конца этому ужасу не было видно!
Чувство голода заставило меня подняться с постели и пройти в поварню, где пылал очаг, над огнем которого трое самнитов жарили баранью тушу, поливая ее вином и напевая песню в честь Бахуса. Мое появление только прибавило самнитам веселого настроения. Мне протянули чашу с вином. Я осушил ее, не особо вдаваясь в смысл прозвучавшего тоста. Самниты пили за чью-то смерть и за торжество обездоленных рабов над их угнетателями.
Отрезав себе кусок сыра, я вышел из поварни и стал прохаживаться по комнатам этого большого светлого дома. Повсюду были следы торопливого грабежа. В триклинии на столе виднелись остатки поспешной трапезы, тут же на полу были раскиданы обрывки окровавленного плаща – это люди Клувиана перевязывали здесь свои раны. Заглянув на женскую половину, я увидел там в опочивальне еще двух самнитов. Один с пыхтеньем насиловал на постели красивую белокожую женщину со связанными руками и распущенными длинными волосами. Заплаканное лицо несчастной с закрытыми глазами походило на скорбную театральную маску, из ее прокушенных до крови губ стекали по нежному округлому подбородку две тоненькие струйки крови. Голый волосатый насильник, пропахший потом и забрызганный засохшей кровью, с привычной деловитостью двигал своим крепким задом, расположившись между полными, раздвинутыми в стороны, беспомощными женскими бедрами. Меня он даже не заметил.
Другой самнит только что утолил свою похоть, надругавшись над девочкой лет тринадцати, которая лежала нагая без сознания на ковре у его ног. Желая привести девочку в чувство, самнит помочился ей на лицо, широко расставив ноги в бронзовых поножах до колен. Насильник был пьян, его слегка пошатывало, поэтому желтая струя мочи окатила не столько лицо девочки, сколько ее волосы и шею. Меня внутренне передернуло от этого мерзкого зрелища. Не сдержавшись, я велел этому пьяному воину прекратить это скотство. В ответ я услышал брань и совет убираться вон отсюда.
Я удалился, хлопнув дверью. Во мне закипал гнев. Этот мерзкий паноптикум, наглядно убеждающий меня в том, что все в мире меняется с течением веков, не меняется лишь грубая низменность людских пороков, приводил меня в озлобленное отчаяние. Что мне делать? Куда скрыться от всего этого?
Мои бесцельные метания привели меня во внутренний дворик, где бил маленький фонтан в мраморной чаше и благоухали кусты белых и пунцовых роз.
В небесах еще разливался солнечный свет, игравший багряными бликами на белых облаках, но грешную землю и опустошенный город уже окутала вечерняя тень.
По улице мимо дома проходили какие-то галлы с пьяным гомоном. Внезапно среди этих развязных голосов в латинской и кельтской речи явственно прозвучала раздраженная фраза на чистом русском языке:
– Да пошел ты в задницу, урод!..
Я, как пришпоренный конь, рванулся на этот голос. Толкнув плечом створки ворот, я выбежал со двора и очутился среди большой группы галлов, направлявшихся куда-то в сторону городских ворот Галлы на ходу угощались вином из глиняных кувшинов и тискали каких-то полуголых женщин с завитыми волосами и вызывающе накрашенными губами. Видимо, это были блудницы из какого-то здешнего притона. Я сразу узнал Макса, хотя на нем была римская тога. Один из галлов, прижав Макса к стене соседнего дома, грозил ему кинжалом.
Я поспешил вмешаться, заслонив своего бывшего однокурсника собой.
Узнав меня, галлы утихомирили своего разошедшегося приятеля, отняв у него кинжал. Вся эта пьяная толпа с шумом и смехом двинулась дальше по улице, запинаясь о тела убитых горожан.
Я бесцеремонно потащил Макса за собой. Оказавшись с ним во внутреннем дворике с фонтаном, я закрыл ворота, потом схватил Макса за плечи, не веря своим глазам, что снова встретился с ним наяву.
– Привет, старик! – молвил я, охваченный радостным волнением. – В прошлую нашу встречу ты исчез так внезапно, мы даже не успели толком поговорить. Я чертовски рад тебя видеть, старина! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!
– А вот мне что-то не слишком радостно, Андрюха, после всего увиденного здесь! – сердито бросил Макс, освобождаясь от моих рук. – Эти вонючие пьяные варвары чуть не зарезали меня! Одному из этих волосатых уродов не понравилось, как я на него посмотрел. Таких дебилов я еще не видел! Это же отъявленные скоты и убийцы! Что тут творится, не описать словами! Весь город завален трупами, залит кровью! Где благородный Спартак? Почему он допускает такие зверства?
Я отступил на три шага, присел на скамью под кровлей портика, любуясь искренним возмущением Макса, прическа которого выдавала в нем человека, заброшенного сюда из двадцать первого столетия.
– Благородный Спартак со своим войском ныне пребывает где-то на севере Италии, здесь его нет, – сказал я, когда Макс сделал паузу, чтобы перевести дух. – Этот город взят войсками Крикса, который не погиб в битве у горы Гарган благодаря мне. Это не кино, приятель. Это реальное восстание рабов со всеми сопутствующими ужасами и насилиями.
– Почему Крикс не наведет порядок среди этой толпы головорезов? – продолжал возмущаться Макс.
– Потому что Крикс сам падок на насилия и убийства, – холодно ответил я. – К тому же Крикса здесь тоже нет. Главенствуют тут Ганник и Брезовир, которым в нашем с тобой времени впаяли бы пожизненный срок в тюрьме за грабежи, изнасилования и убийства многих лиц с особой жестокостью. Пойми, Макс, это очень жестокая эпоха, и люди здесь безжалостные. Рабы, сбросившие цепи, порядком натерпелись от рабовладельцев, поэтому бесполезно взывать к их милосердию.
Макс внимательно посмотрел на меня, потом сел на скамью рядом со мной.
– Андрей, а как можешь ты, человек из цивилизованного мира, спокойно мириться с творящимися вокруг бесчинствами! Ты же, как я понял, не простой воин, а военачальник. Вонючие галлы сразу присмирели, когда ты вступился за меня. Почему ты не пресекаешь эти кровавые злодеяния?
– Я не располагаю такой властью, чтобы повелевать всем этим множеством восставших рабов, – сказал я, подавив раздраженный вздох. – Я просто советник Крикса. Я выполняю какие-то его поручения, командую небольшими отрядами. По сути дела, я вообще чужой в этом мире древних римлян. Мне бы самому хоть как-то уцелеть в этой бойне, не говоря уже о наведении суровой дисциплины среди рабов и беглых гладиаторов.
Макс с сочувствием оглядел мои руки и ноги перевязанные окровавленными тряпками.
– Похоже, Андрюха, тебе сильно досталось, – проговорил он. – Где это тебя так изранили?
– А ты думаешь, жители этого города добровольно впустили нас к себе? – криво усмехнулся я. – Восставшим рабам пришлось сломить яростное сопротивление граждан Аргириппы. И я, как военачальник, не мог стоять в стороне.
– Ты тоже убивал?! – На лице у Макса появилась гримаса изумления и разочарования.
Поделиться книгой: