Внутри
космос в сумерки покрыт звездным колпаком там внутри огонь горит он горит о ком посиди в его тепле слезы оботри обо мне и о тебе он горит внутри заслони его рукой света ни следа но и крошечный такой пусть горит всегда думай ласково о нем чтобы не погас даже если мы умрем и не станет нас чтобы звезды над тропой черные согрел чтобы он о нас с тобой там внутри горел Дядя в гости
он не тот за кого мы его принимаем говорит полулежа на пыльном подоконнике морочит в чашке остывший чай кепка болтается на худом колене там еще остались подсобные миры куда я с начала времен ни ногой да и незачем все окажется как везде мне ли не знать если сам и сотворил новопреставленным праведникам еще лафа они вскоре сходят с ума принимаются петь так и дрейфуют в нимбах с выпученными глазами растопыренные крылатые пауки в будущее которое никогда не наступит они меня постоянно путают с тем кого нет и не надо этот ваш каторжник томас манн уильям гэддис я ведь всегда совершенно один понимаешь как дитя сочиняю себе воображаемых друзей лучше когда они получаются злыми или кладезями анекдотов про евреев в этом слепящем свете мрак на вес золота вечность доложу тебе утомительная затея но всего сильнее говорит он я завидую тем кого не успел придумать не елозь говорит время чернильниц миновало можешь попробовать мышью но выдерни usb ладно отвечаю засиделись приберись на кухне а я тут схожу поживу Ожидание
скрипит луна меж лапами платана трава мертва ни шороха в листве сова минервы в сумерки летала мышей в саду повыела везде трудился ум в ком мудрость не дремала хулу превозмогая и молву все аггадот вся мишна и гемара усвоены до извести в мозгу и овладев предвечной тайной речи промедлишь на пороге поутру в неряшливо наброшенном на плечи лапсердаке и пейсы на ветру там небеса в летательных машинах в лесах соборы нефть в кишке течет но где-нибудь уже рожден машиах и начат окончательный отсчет пусть гойские под витражами гимны неистовы но разве звук пустой завет и обязательства взаимны шемот глава вторая стих шестой стоишь себе в простом еврейском платье под ветром поутру глаза огнем а эти снова возвели распятье и что-нибудь развесили на нем надежда обождет мозги на вынос из книги расползаются слова трава шуршит платан стоит где вырос луна прошла и сладко спит сова Dear darkness
myrtle our neighbor on the left side had a headache with her ron the vietnam vet fading from parkinson's connie whose house bulged into our backyard was a nurse who spent her summer days sun-bathing in the nude stirring my blood up in my swallow's nest and on the right was spencer the attorney at law with dawn his nitwit of a wife as i had one of mine with whom i was in love then in my waking hours i wondered whether the town and all these people were for real since once asleep i felt i was the same old rascal with his bevy of hard-drinking pals as i once was in russia the only oddity was all of them were speaking english in my dreams i felt my new persona being a ruse or worse a snake who'd swallowed my past life and sported my memories as if they were his by right like some d'artagnan when twenty years after i visited the place there was no ron to speak of myrtle joined him in his vale of inexistence spencer the attorney at law moved on after his wife had been pinned to a wall by a delivery truck connie the source of the sad news looked like a wasted hag with her brown elephant skin we are the only ones still hale she said good grief i thought who are the fucking we when i am done for and the primal darkness fills up my eye-holes clogs my nostrils jams the mandibles i will still have the last question to ask of it who was this person that lived my life which of the two was i speak so that one may mourn the other have mercy on us oh please dear darkness speak Милый мрак
мертл в доме слева сильно не везло с супругом роном жертвой то вьетнама то паркинсона конни чей коттедж влезал в наш двор служила медсестрой и летом загорала нагишом кровь будоража на моем балконе а справа спенсер адвокат с дипломом жил с дурочкой женой и у меня была тогда жена и я ее любил я наяву не мог понять взаправду ли все эти люди живы в их городке зато во сне я был все тот же олух с выводком друзей под игом водки как тогда в россии с той странностью что все они во сне болтали по-английски мне личина моя казалась розыгрышем хуже змеей сожравшей прежнего меня и выдавшей всю память за свою я д'артаньяном двадцать лет спустя подался в те места о роне память простыла мертл сошла за ним в юдоль небытия а спенсер адвокат с дипломом отбыл прочь когда жену здесь в стену вмазало грузовиком поведавшая мне об этом конни была карга в слоновьих складках кожи лишь мы и выжили она сказала момент кто эти ебаные мы когда я кончусь и предвечный мрак зальет глазницы ноздри и сомкнет мне жвала я задам ему последний вопрос кто на земле из нас двоих жил эту жизнь кто я из них позволь оплакать первому второго просим к нам снизойти о милый мрак скажи «ничего не будет кроме…»
ничего не будет кроме неба в облаках жителя в дверном проеме с кошкой на руках думали не помогало в мыле голова так всего осталось мало дюжина едва отекли от мыслей лица оспа и отит житель с кошкой удалится небо улетит провели весь путь в простуде были как во сне эти кошки эти люди и другие все Конспект мемуаров
я пропадал береговым микробом вплотную к руслу вечности почти дрожа от страха на миллиметровом обрыве и реснички в кулачки река времен порочный круг работы и купола трагический атлас мы ростом с гулькин хер прокариоты что нужно богу жадному от нас не нас на свет произвела утроба под теменем не реяли умы я был в одну микробицу до гроба да ноль для секса органов увы не нам с тобой весной цвела мимоза чей импорт с юга пресекли давно без хромосом всей слякоти мейоза влюбленному изведать не дано где маменька зачем висит немая луна в отчаянье реснички ввысь как страшно жить себя не понимая но и не жить попробуй изловчись когда б сиял в большом и стройном теле скопив существованье по грошу амебой скажем но на самом деле здесь нет меня и кто же я пишу «прошумела в окне шелковица…»
прошумела в окне шелковица вахта аиста в колесе больше поезд не остановится до конечной не выйдем все в этот край от огня рассветного не доносят фотоны весть можно π зубрить до последнего десятичного время есть о любимом тоскуя способе как о буре в порту моряк ребра в тамбуре к женской особи тазобедренно задом бряк не меняет скорость в окне места ожидания меркнет пыл на мгновенье припомнишь аиста но не знаешь какой он был колесо стирается у трубы дым мерещившийся года ели камень бы пили воду бы был бы камень или вода прекратили мелькать события с небом заподлицо в степи на конечную жди прибытия десятичную цифру π Смерть Дидоны
бросит серп землероб и каменотес кайло в почерневшей лазури из ангелов никого спят сопя светила лишь с берега шлет гора блик но в сожженном зрачке ее отраженье ложь странник нижнего неба куда ты всегда плывешь золотой кораблик если предок в пещере не изобрел огня не барахтаться в браке до остального дня полоснешь серпом и легко пребываешь холост золотой на волне долговое письмо врагу землероб ли да с каменотесом на берегу собирают хворост догори дорогая рубиново меркни спи корабли на воде словно скифы в пустой степи или блохи в руне олимпийским гонимы гневом сокрушителям башен не стоила троя труда всхлипнет море и вспомнит кем оно было тогда затонувшим небом на истлевшем сердце парусный светел след искривляет время коралловый твой скелет но на звездном заднике смазан в туман от ветра только грунт елисейских раздолий реально тверд только знает любовь кого заманила в порт и кого отвергла Из Ариосто
ринальдо в зачарованном лесу над ним струятся демоны армиды и небеса простерли на весу зодиакальных ужасов орбиты он слишком спит но тишина внутри пульсирует она живей наружной которая хоть тело в ней умри ненастоящей стала и ненужной глазные крестовины два окна но сталь и мякоть видимость одна суди кто видимости здесь родней из преданных посмертно и повторно волшебной власти в полости огней святого эльма за порталом шторма стальное тело спит в его груди чувствительного сердца новостройка кончайся жизнь и жалости не жди раз сотканная сном длинней настолько последней совестью не покриви ринальдо спит он гражданин любви здесь устье человеческой реки притоки рук и мужества немало что ей с того что это не жуки в густой листве а демоны обмана кто рыцарь был и насмерть злу гроза к волшебнице взаимностью пылает пока обсел все ноздри и глаза опарышей решительный парламент лес бледных рук и на табло ответ нам нет любви и ненависти нет Вальс со слезой
в лесу непролазном где плесы луна целовала где вотчина божья однажды а нынче ничья уткнувшись веснушками в мятый подол сарафана аленушка плачет и горе ее в три ручья сопрано вконец сорвала и овраг затопила по поводу братца все жребии бедному злы напился поди из копыта быть может тапира в заморский один зоопарк на заре увезли над темной водой птеродактили кычут летая ползут трилобиты кембрийских не слушаясь уз по пеленгу плача плывут корабли из китая на палубах панды грызут стратегический груз по горло в дубравах кикиморы пробуют воду столетняя плесень в горючей славянской косе но нет ни малейшего шанса из клетки на волю найти человечье копытце и снова как все уходят медведи что в дебрях бока отлежали на кручи валдая из ягодных отчих долин рвануть бы по отмелям с жабами их и ужами к той ржавой задвижке где плачет аленушка блин подступит слеза к горизонту и купол качнется стремительным тазом навстречу соленой волне а дети бегут от грозы что никак не начнется я честно исправлюсь сестричка не плачь обо мне «на римских высотах когда-то весталки вестали…»
на римских высотах когда-то весталки вестали орлов доставали авгуры потом перестали в глухих погребах завывали сторонники митры там крови быков проливались несметные литры еврейскому на три персоны разъятому богу язвительно перебегал аравийский дорогу но в принципе все это были нормальные люди четыре конечности головы бедра и груди дрались алебардами мордами в снег умирали таких наряжали в атлас и в гробы убирали устав наблюдать как история ходит по кругу на время добрели и в мирное время друг другу дарили охапки цветов и кульки карамели любили наверное просто сказать не умели ты плачешь послушай тогда эту повесть сначала она бесконечна и чтобы в пути не скучала Рука
вот подходит к вагону один из дядь перед ним страна велика а в руке у дяди ручная кладь для того ему и рука габардиновый клифт деловитый взгляд мы и сами к свистку спешим я уеду с родными куда велят подрасту и стану большим полубокс в велюре и плеч ширина но не вспомню себе на беду очень маленького стоящего на том перроне в дальнем году это белгород что ли днестровский глядь невдомек спеша по часам что одним и тем же из этих дядь остаюсь навсегда я сам обогну малыша и в купе скорей второпях судьбы не пойму и рука неразлучной клади своей не отдаст опять никому Рапорт
на приморской где кафельные дома уверяли что игорь сошел с ума что мозги мол высохли на корню и внезапно игорь понес хуйню о пришельцах которые среди нас для гипноза газом туманят глаз сами ящеры по природе и его родня увезла в село я и видел его только раз всего он тогда был нормальный вроде увезли и ладушки снят вопрос но хуйня которую игорь нес все сочилась исподволь из села вот ведь блядь некстати судьба свела не моя ли в этом милорд вина хоть и крепок газ но иным видна вдоль хребта пила и трезубец на хвосте шизофреники наравне со шпионами как бы не обо мне на приморской бубнил безумец я вину милорд искуплю свою я до блеска вычищу чешую и в броне нефритовой до бровей выйду в сумерки с бритвой на их бродвей у кого реле развело в груди на любого паяльник найдем поди только газу погуще дайте если надо пешком до села дойду им не снилось даже в каком аду навсегда поселил их данте не над ними ли мы поглумились всласть всю советскую им отмеряли власть хоть ослаб каркас но фундамент тверд этот игорь в графе у меня милорд чтоб мне в топке урановым пнем гореть мы хуйни от него не услышим впредь некролог ему мелкой версткой с остальными справимся к январю я ведь знаю милорд о чем говорю я давно живу на приморской Невозможность и неизбежность
увы неизвестен мне зверь колонок размах его крыльев количество ног я глобус не раз обогнул но пока на свете нигде не встречал колонка любой колонок в этой жизни земной сумел до сих пор разминуться со мной и есть основанья считать что они в оставшиеся не покажутся дни хоть их неизбежность пойми головой утрата реальна и шанс нулевой когда у последней столпимся реки рыдая хоть шли не за этим на нас посмотреть прибегут колонки но мы их уже не заметим Центральный парк
неоновая в сумерки листва отцветено и отплодоносило но человеческие существа хотят всегда где выглядит красиво и в дождь расхаживая и в жару я сам одно из них и вот живу на свете праздник или выходной светила как мичуринские вишни беда ли что дорожки до одной петляют вслед себе откуда вышли жить стало некуда по сторонам стена и сталь впадающие в ревность бог недоучка пусть простит и нам всю насекомость снов и однодневность которой ночь преграда впереди нет лето никогда не проходи моли огонь чтоб в бархате не гас сноп андромед ван гога на картине развязан здесь и это мы сейчас целуемся и петь не прекратили с ист-ривер бриз уносит мысли ввысь замри июль или еще продлись «без обещаний и условий…»
без обещаний и условий за мнимой тенью по пятам спустился в сад слепой и совий но никого не встретил там была случайная невстреча никем назначена в саду пора вернуться не переча домой на улицу свою ступням беспочвенны скитанья загадка разуму вредна ведь если не было свиданья разлука тоже не беда сквозь небо наискось осина займется пламенем к утру но дробь в груди невыносима куда один теперь уйду луна спохватится и снова все человечество легло не исчезай в саду без слова не покидай меня никто «звезды горошком и в нашей долине…»
звезды горошком и в нашей долине житель старается на мандолине искренним дискантом в полночь поет кошка подтянет завоет койот мы нашей жизнью в долине довольны правда что жить в ней слегка подневольны бог нас не спрашивал сам не рожал сел к монитору и кнопку нажал если бы не было этой долины я бы руки не просил у полины чья согласится на свадьбу рука в месте которого нету пока и без того я пеняя на бога преувеличил с полиной немного так как ответить взаимностью мне все же согласна она не вполне житель со струнным устройством кого ты дразнишь аж в течку впадают койоты весь этот в крапинку купол не наш нету полины и радость мираж плохо нам все-таки в тесной долине как же мы бедные жили доныне шершень в штанах в камыше упыри все эта музыка черт побери «празеодим и платину скупая…»
празеодим и платину скупая шагала и миро возьмешь ли в толк о чем скулит слепая пророчица в метро лязг турникета зычный рык возницы столетие на слом черно в очках но адские глазницы пылают под стеклом мы взаперти сюда стучать нечестно кто выследит нас тут пусть плесневеют бонды казначейства и спреды их растут что гарлемской безумице приснится чьи очи ночь хранит пока с людской начинкой колесница не врезалась в гранит жизнь избранным нежна и небо немо под землю им нельзя срывая смоквы с натюрмортов хема и устрицы грызя но ненадолго счастливы и живы с фламандского холста поставками входите пассажиры здесь есть еще места Двойной отпечаток
с грустным скрипом окажется птица полетит и вдали прекратится истечение лет остановка пульса в синем виске обстановка в мертвом трюме брегета тревога на челе у античного бога сквозь черты безголового бюста чуть от птиц исчезающих пусто там где червь отгрызал постепенно сухожилия от постамента постоишь примеряя зубило к месту неба которое было но как в масло войдет и сетчатка от двойного черна отпечатка стекловидное тело без век там или блин проявитель с дефектом Попытка контрапункта
почти сказать но тенорок во рту дрожит на рубеже исчезновенья просторы в клетках не жильцы почти во всем сознаться брякнуться к стопам пока воображенье брезжит стопы в узорчатых нестираных носках так обонянью вдумчивость сестра кто человек и мир мобилизован в праматери и отчимы ему из классовых мичуринских личинок или хотите я вам сполосну носки как раз горячую пустили вот здесь похоже петелька сползла как этот голос о гортань скрежещет вы скажете душа возможно да но лучше как вода и даже ртуть душа скорее газ но в жидкой фазе стабильнее вот у меня как раз грибок не тот что запаху исток а инструмент для мелкого ремонта или я даже новые куплю или не скажете душа и славно бывало вдруг срываешься с гвоздя стремглав как тайный веймарский советник за юной со всех корточек пиздой пока носок во рту благоприятен с подвязкой вымпельной я лучше вот что проверещу чтоб подвести черту кому и вобла снулая праматерь Сонный паралич
мы с ним сидим на снящемся лугу без памяти и способа проснуться там время выгибается в дугу но невелик соблазн его коснуться галлюцинация в цвету трава в купальницах и смолках склон пологий к ручью и складываются слова в условия запретных топологий уму не выкарабкаться туда в наружный мир где ты моя беда он говорит что тьма чревата днем хоть время и континуум но в нем повсюду тонкие узлы и сгибы или оно вообще швейцарский сыр и мы сейчас окружены как рыбы в болотной мочежине как могли бы микробы царствовать в одной из дыр где им в отсутствие секунд не грустно а то что нам казалось бегом лет идет в обход отвергнутого русла на траекторию возврата нет смотрю себе на прялку паука и доверять не пробую пока он говорит но что с него за спрос он здесь всегда сидел не существуя на театральном заднике берез которым сам изобретал листву я врастая в наважденье с головой залетный злак на стебельке целинном или сердечник но не луговой а медицинский с нитроглицерином последние вдыхая времена где наугад судьба искривлена а прежней можно перестать бояться чьи к зодиаку с грохотом струятся титановые сквозь бетон цветы где ты моя беда или не ты «по тропкам и всяким полянкам…»
по тропкам и всяким полянкам однажды гуляя в лесу меня переехало танком и я таки мертвый лежу живот расщепило как атом бросает от ужаса в пот зачем меня танком проклятым в лесу переехало вот дороги не будет обратно исчез интеллект как фантом а жил бы себе аккуратно и умер бы позже потом кто скажет что тайны загадку пронзил до глубин как кинжал тот танком раздавленный всмятку однажды в лесу не лежал «когда-то томас гоббс бросая взгляд…»
когда-то томас гоббс бросая взгляд на чертежи и выкладки евклида дрожал как волк и семеро козлят теперешняя послабей элита в ней знание сидит неглубоко она к природе неблагоговейна и маятника например фуко не отличает от бутылки клейна о дайте мне ученых чертежей и алгебры какой-нибудь отпетой хоть голова нужна и посвежей чуть подпаять и станем думать этой нам в старости недалеко до звезд но до финальной формулы не ближе фуко и клейн с бутылкой не смогли же хоть фаусту ответ казался прост «длинные мили…»
длинные мили времени мало остановиться темные шпили как энцефало — грамма сновидца Зазор
жаре надлежало легчать свежеть но жара не ждала указаний от сбивчивых на ночь надежд и пророчеств в мартеновском зареве хвост полоскала фазаний над засранным насмерть подъездом и список в печать обреченных мученью фамилий и отчеств планета вся в пламени адских намеков и знаков где каждое утро проспавшийся был одинаков с тем навзничь упавшим намедни почти идентичен но с разницей что узнавали его в своих злых зеркалах горожане едва ли пронзая пургу зуботычин пока в партактивах умы подвергали вреду и скупо в пазы шпаклевали еду а свет оставался тем самым в котором он тронувшись обосновался слетались в магический круг лазурные птицы сплывались янтарные рыбы клубились подземные духи и ангелы тоже могли бы и были и ели из рук он им не открыл где в окрестности уха куда отшумевшие мысли как перья в пенал в жару леденило касанье подземного духа и ангела алый укус на ладони пылал Последняя песня
говорит серебряный волк золотой лисе контингент к немедленной акции не готов собрались мол с утра в расщелине но не все в арьергарде бросили платиновых котов благосклонны к славному замыслу небеса десятичные знаки справа от запятой как один совпали но время в опор лиса не пускай говорит серебряный золотой нам в тебе нежданного ниспослал вождя зодиак но не лучше ли к вечеру погодя золотая лиса говорит в ответ мы умны озарило время глаза и зверей зовет мы срастались по кванту как свет для этой войны ни единого нерва внутри для других забот собирали нас по заклятиям ветхих книг мегатонны в пыль ради каждого в торс винта а коты не поспеют из тыла начнем без них пусть узнает мир что за волчья мощь без кота сладок золота звон и сталь в суставах тверда всем в атаку на эти мертвые города и тогда серебряный волк начинает выть золотая лиса колдовать и со всей высоты слюдяная из темных галактик тянется нить и по ней устремляются платиновые коты здесь безлюдно тысячи тысяч лет но они изгоняют и память о временах когда тени тех кто теплил на площадях огни в страшных песнях славили древние дни вреда благодать земле отдохнуть от таких теней только волки всегда и коты и лисы на ней «наутро с бодуна в кровати…»
наутро с бодуна в кровати вертя зрачками из угла а в голове сплошной скарлатти и ни малейшего ума реальность сложена из клавиш k 296 и в смысле смерти не поправишь ведь это же она и есть и списка глупостей не жалко над этим светом на весу там в глубине была лужайка она последняя в лесу телега оси поменяла то обстоятельство терпя что в колее сюрпризов мало она с тобой и без тебя мир смолкнет и расстаться просто но если вынести смогу керкпатрик двести девяносто шесть фа мажор звенит в мозгу качает колокол колодкой покуда из последних миль всей биографии короткой скарлатти выбивает пыль Некрополь
номера которых больше не набираю но заметил что с некоторых пор оставляю выбывших в телефонном списке здесь вокруг все слишком живое откуда их вырезала цензура васильки ромашки несчастная любовь все кого не успел разлюбить собраны в маленьком электронном мавзолее на расстоянии парализованной кнопки в маунтин-вью мигают светодиоды сервер мирно пасет единицы и нули мое кладбище повсюду со мной вечный покой без побудки 5616682 4259672 ты мне все еще снишься 9883394 не договорили и не поправить Образец индукции
они вдвоем накат либидо густ средь шороха лесного он просит с ним пожаловать под куст она в ответ ни слова он обнажит себя до неглиже одним движеньем резким пора бы и размножиться уже но здесь выходит не с кем хоть трижды будь умен и даровит но раз не сыскан способ весь угрожаемый исчезнет вид чуть заартачься особь не скажет нам ни дарвин ни кювье ни сам добжанский дока кого недосчитались мы в семье ушедшего до срока вот так однажды игуанодон когда сбежала третья предчувствовал приход глухих времен беды и лихолетья палеонтолог будущей страны меж черепков и бронзы найдет окаменевшие штаны но снятые без пользы Экспликация
и правда ну как он ходил по воде которой мы в мире не видим нигде загадка глухих незапамятных дней вода что мы помним сегодня о ней она состояла сама из стекла но если сосуд разбивали текла с ненастьем с извилистым устьем она была ртутью допустим а как он спустился в пространство с креста которое просто пустые места какому зиянию выпала честь пустое порожнему чем предпочесть наверное плоскость свисавшая вниз в надежде на горизонтальность абсцисс и на ординат постоянство я так себе мыслю пространство но вот что уж точно уму невдомек он в небо вознесся как серный дымок я кажется понял какая вода но что за нелепое небо тогда считали что купол висел голубой но здесь я сынок солидарен с тобой хоть гвоздь волокно пробивает но неба потом не бывает так камень-дитя перед самым концом беседовал с камнем-отцом «почему молчат не отвечают…»
почему молчат не отвечают кажется уже не замечают торс пальпируешь ночами лежа кости где положено и кожа только тело не мое а вместо спит и не выходит из подъезда в мир где обрекаемое бденью остается бестелесной тенью на земле с дебелыми телами занятыми глупыми делами пробовал и натиском и лаской исчезал в их вежливости вязкой лучше отыщу прохладный холмик где я бережно лежу покойник место где они меня зарыли землю где они меня забыли «снова облако лапой ландшафт умывает…»
снова облако лапой ландшафт умывает словно кошка сметану украв если чувствовал кто что меня не бывает то наверное не был неправ чей очкарика в небе сентябрьском невесел взгляд сквозь пыльные фильтры гардин лишь одна из брезгливо отвергнутых версий из кривых вариантов один но и в задницу миропорядок осенний на башке набекрень решето потому что надкушенный в супе сомнений я и был этот чувствовал кто подвизаясь в живых современников тоже в нереальности тупо виня а других вариантов которые тверже получается нет у меня только облачному совпаденью при встрече повторить до кого не дошло от фантомных цветковых избавиться легче настоящего быть не должно санитарная миссия
i
«на ваше исх четырнадцать дробь три…»
на ваше исх четырнадцать дробь три вскрывали двух с оглядкой и опрятно какой там кварц все та же слизь внутри зашили и пыхтят себе обратно наружный отчуждается покров он форму придает разумной луже как топливо используют коров хотя неясно чем коровы хуже все состоят из щупалец и глаз как из асбеста если бы связали сюрприз никто из них не видит нас своими пресловутыми глазами и ничего кроме себя одних мы камни бессловесные для них ii
«на ваше исходящее дробь шесть…»
на ваше исходящее дробь шесть отвечу с опозданьем и приватно бесспорно способ размноженья есть но нам о нем услышать неприятно а перед тем как приступить к труду на углеродном волокне постелей они друг другу в дар несут еду и половые органы растений а почему приватно я само сочувствую их липкости неловкой вдруг снизошло покуда я спало над дустовой простой боеголовкой побудут и исчезнут без вреда оставьте их кому от них беда iii
«на ваше впрочем номер не найду…»
на ваше впрочем номер не найду пока я здесь лежу одно на свете мне все мерещится что я в аду тягучее и мягкое как эти пока пульсар на рейде не угас мы властелины всей фотонной пыли неужто милости не хватит в нас эксперимент провален и забыли как жутко ими быть вообрази когда по горло в лаве и снегу ты возникшими в помоях и в грязи живущими от силы полсекунды в краю где мы уран аргон и ртуть и всем до фени мелкий млечный путь iv
«один похоже понял и погиб…»
один похоже понял и погиб передовой из штаммов всей заразы проведал планы мыслящий полип пришлось таки задействовать заряды они воображали мир иной где лопнувшие пузыри блаженны но мы ведь сами были им виной поставщики гнилых дрожжей в броженье вина не гибель вспыхнет и прошла но ужас участь липкая такая затеянная в луже без гроша всесилием кичась и помыкая исчадьями из щупалец и глаз я к ним пришел спасителем и спас Ложная повестка
ложная повестка где луна оставалась одна ей венера была не видна где сияла нам кассиопея словно в анусе черта черно череп тыкался в ночь свирепея различить не сумел ничего не упорствуй во мраке скользя все равно заблудиться нельзя чуткой ощупью вплавь на европу долго хляби скелет уминал а потом повернули к кедрону где по графику весь трибунал ни графина с сукном ни судьи зря мослы раскидали свои на слепое светило оскалься эта участь не горше чем та только анус вокруг и остался бога нет и вообще ни черта оба света мираж но зачем так скончаться приспичило всем там хоть птички съедобные пели чтобы лето с любовью пришло а скелетик сучил в колыбели кулачком и агукал смешно «нет никогда уже не быть жуком…»
нет никогда уже не быть жуком антеннами не проверять погоду покуда в теле маленьком таком с утра пульсирует любовь к полету куницей не соваться из норы в ветвях не виснуть нитью ариадны которые хотя к своим добры детенышам но к белкам беспощадны или змеей извилистой не стать чтобы узнать каким манером змеи внезапный путь прокладывают вспять одним изящным разворотом шеи здесь возникаешь кем-нибудь одним кто заточен в своей беде и порче пока ликуют бабочки над ним и бодрые шуруют черви в почве спроси кирпич он знает что почем кто жизни обречен таких не лечим сугубо вниз рожденный кирпичом летит а ползать некуда и нечем Возвращение
воротясь из дальних странствий подошел к дому в ладони память перил в ноздрях сеновала ветхий в обносках как она выйдет к такому остыла ли обида раз жизнь миновала еще в глазах дороги петлистая лента приник украдкой к стеклу из внешнего мрака видит сидит у стола беседует с кем-то ни на год себя прежней не старше однако тенью к другому окну оправляя саван ведь это же он сам напротив это сам он тогда кто же опешив прислонился к вязу скиталец в конце пути накануне гроба а у них там любовь как из под венца сразу аж светятся от счастья молодые оба она краше себя самой когда стояла накануне разлуки свежа как невеста и который напротив изменился мало он у себя дома а пришельцу нет места кто сумеет подлинник отличить от фальши кому теперь умереть а кому жить дальше что за блеск сквозь кроны что за вихри в аллее прочь бы сейчас стремглав но странник к стеклу снова не поймет эта ли язва саднит сильнее или та что была когда бросил без слова вырез до брюшка ворсистая мешковина семь глаз огнем два передних ярче рубина двойник через стол переливается ртутью сперматофор наголо под головогрудью соглядатая накрыла скорбь как цунами ой любовь отрава что ж ты делаешь с нами Полусмерть
когда приходит полусмерть в предбаннике шурша наполовину погрустнеть обречена душа зачем у входа ты стоишь повестку тыча мне в прикиде сереньком как мышь и ножик в рукаве внутри наполовину нет живущего давно а полутьма и полусвет сливаются в одно душа конечно просто тень витражное стекло она взамен дается тем чье тело истекло а тело бродит у реки и полутьмы полно скаталась полушерсть в комки в его полупальто ему следить из-под плиты за истеченьем дней когда душа уже не ты и незачем о ней Бумеранг
сложили горизонт из кирпича стянули небо ржавыми болтами в таком ущелье можно жить крича как бумеранг вернется крик в гортани вот жалоба снижается уже и пассажирам суждена неволя как будто высаженные в бурже не дотянув полжизни до де голля над ними баба голая в плаще атлантики отстой и панибратства пора уму и голосу вообще в подземный мрак желудка перебраться нагрянет вдруг что мы теперь не те соловушки на лопнувшей пружине запроданные в рабство немоте а месту назначения чужие мир взят в кольцо и налысо обрит на стенах оттиски равнины гор ли все заперты в котле а из орбит торчком глаза от бумеранга в горле Долг очевидца
а кто им расскажет какой синевы с холмов небеса нависали фактически некому если и вы о них не расскажете сами зима очевидца слепила бела кишащая волком и лосем весна наступала и осень была хорошая все-таки осень я знаю что дальше пространство черно увечит в зрачке чечевицу на свете фактически нет ничего о чем сообщить очевидцу но тем и важней обитателям тьмы когда возникают и если все то чему были свидетели мы пока мы еще не исчезли и кто же им бедным расскажет другой о том как земля вымирала и млечная пыль выгибалась дугой над темной каймой минерала Песня старателя
тому кто дышит внутри меня кто донорской кровью в теле течет из прожитых не миновать ни дня любой непрожитый наперечет у него свернуло в спираль мозги подойди со спины и себе возьми в голове у чудовища вещий шум эту жизнь подарили двум субъект который внутренний он слагаемый без перемены мест сидит выбивая словесный стон из липких клавиш не спит не ест и пока от усердия не погиб к монитору намертво как полип из раздвоенной жизни уму во вред извлекает ее секрет не знал как воля его тверда ушел в бега на семнадцать лет и где же двойник пропадал тогда раз кровь простыла и тела нет вернулся и точно один в один скелет вписался слова и слух рентген заверит что бред невредим свое естество состоит из двух подрядили из мрака ваять огонь но разгадка не ближе ни на ладонь а когда по венам и в мозг зима миновала пора ума «всей тишины в обрез в ней движешься стремглав…»
всей тишины в обрез в ней движешься стремглав грунт отрывается вот панорама сверху крылатую свою пришпоришь оседлав секундную в карьер на циферблате стрелку нашарим в тумбочке утащим в койку том монтеня или кто нам сетовал на старость как обессилел свет или проблема в том что пожил бы еще но больше не осталось следить как фолиант струится с простыней взметая ил со дна где мысли водолазы спросить который час но быстрый страх сильней чем свет что смеркнется до истеченья фразы не впору циферблат для книг такой длины а помнишь на заре душа была машиной но воздух обречен в нем на просвет видны все перфорации стеклянный след мышиный не сам ли саженцем без страха и вреда еще не как монтень а с дерзостью кортеса в ненужном мужестве заглядывал туда где навсегда обрыв где линия отреза «я выхожу на улицу они…»
я выхожу на улицу они струятся мимо каждый по своим придуманным делам они всерьез себя считают теми кем себе мерещатся они воображают друг друга теми же кому другим пытаются казаться и довольны себя-то я подкараулю вмиг сообразил уставить зеркалами квартиру и следить наверняка бывают паузы когда притворство реальности слабеет или сам себе наймусь в шпионы и на ложном движении изобличу подлог я впрочем у себя и без того под сильным подозреньем но других попробуй разуверь когда вся ставка легла на стол и если вся надежда на то что видимое совпадает с невидимым а откровенье с правдой им гибельны такие зеркала Третий
далеко за сосновым бором где ночуют барсук и выдра на пруду и лягушки хором без бинокля уже не видно за верблюжьей пустыней тощей и змеиной мангровой чащей за пернатой пальмовой рощей просыпается первый спящий а точнее не нарисуем он словами неописуем исчезают на свете горы пропадают предметы быта где созвездий цвели узоры ночь навеки от них отмыта тает текст в манускрипте мудром превращаются буквы в знаки непосильные мозгу утром на полях полегают злаки под ногами плесень и силос это все ему только снилось глубоко под земным покровом в быстрых сернах и ярких лисах под ковром что служил коровам пропитаньем а после высох под кротовьим корявым гротом в толщах кварца или корунда что пропахли огненным потом саламандр и сильфид как будто шевелится второй на ложе очевидно проснулся тоже и тогда пропадает сразу то что снизу казалось небом предстает мирозданье глазу в полном сраме своем нелепом время пятится и сдается сердце вязнет в кипящей лаве слишком мало сна остается слишком много ненужной яви догорает на крыльях птица отчего никому не спится но пока в городских руинах в обеззубевших зевах окон в путах кабельных тросов длинных невредим из бетона кокон на стальных изнуренных фермах там возможен в утробной позе самый вещий из самых верных в саркофаге в анабиозе там мерещится третий спящий наш единственный настоящий «жизнь состоит из стульев и столов…»
жизнь состоит из стульев и столов мы кошки в нашей небольшой ловушке а ласки или милости улов в ней скуден словно милостыня в кружке в спасительной безвестности пропасть уйти в цыгане мойвой в море плавать и милости препоручая власть внести в реестр пока мигает память кто или умерли или умрут чью участь опозорила природа не требуя за добровольный труд предметов мебельного обихода стенать о пяденице и хвоще о плесени чья пересохла слякоть ты здесь любил кого-нибудь вообще тогда ступай и принимайся плакать о том кому и в полдень свет не бел кто в толчее вещей ни зги не видит или так мало милости имел что милостыней возместить не выйдет Климатологическое
буревестник дыша перегаром объяснит неразумным гагарам что в погоде грядет перелом хоть на коврике шишкиным вышит он предвидит грозу и предслышит в подтвержденье махая крылом безразличны прогнозы погоды домоседам бескрылой породы в каждом телеке нынче своя пироги в животах и окрошка а из черепа как из окошка в мятом чепчике смотрит змея было время невидимый атом всем гагарским своим каганатом доводили они до ума агрессивным ужам угрожая побивали рекорд урожая и марксизма зубрили тома доедая кровавую пищу ложкой ерзает коршун по днищу каннибал этой родины всей кто навел на отечество немочь александр нам поведай сергеич и максимыч открой алексей спой нам снова о вещем олеге чтоб он вовремя пал на колени и змею обезвредил на бис но вопрос не закрыт философский и девятый увы айвазовский над родным каганатом навис «предметы расставанья и вины…»
