— А как вы будете поддерживать между собой связь, чтобы потом снова собраться вместе? — спросила Нора. Она вытащила свой телефон. — Эти штуки теперь работают только как камеры. Твари валят вышки сотовой связи по всему городу.
— Если произойдет самое худшее, — сказал Сетракян, — мы всегда сможем встретиться здесь. Вероятно, вам, Нора, следует позвонить вашей матери по стационарному телефону и сообщить, что мы выезжаем.
Нора немедленно отправилась звонить. Фет вышел, чтобы завести микроавтобус. В мастерской остались Эф и Зак (отец немного приобнял сына за плечи), а напротив них — старый профессор.
— Знаешь, Закари, — сказал Сетракян, — в лагере, о котором я тебе рассказывал, условия были настолько жестокие, даже зверские, что я не раз хотел схватить какой-нибудь камень… да все что угодно: молоток, лопату… и укокошить одного, а может, и двух охранников. Конечно, я тут же погиб бы вместе с ними, и все же… опаляющий жар момента истины был столь силен… по крайней мере, я хоть
Говоря это, Сетракян ни разу не взглянул на Эфа, он не сводил глаз с мальчика, и все же Эф знал, что речь старика предназначалась ему.
— Я действительно думал тогда именно так. И с каждым днем все больше презирал себя за то, что ничего не делаю. Перед лицом столь бесчеловечного притеснения каждая секунда бездействия воспринимается как трусость. Выживание вообще очень часто представляется как нечто унизительное. Но! — в том, что я сейчас скажу, как раз и заключается вынесенный мною урок; урок, который я, будучи уже старым человеком, отчетливо вижу с высоты моего возраста: иногда самое трудное решение — не в том, чтобы принести себя в жертву ради других людей, а в том, чтобы выбрать именно жизнь —
Только теперь Сетракян перевел взгляд на Эфа.
— Я очень надеюсь, что вы крайне серьезно отнесетесь к этим моим словам и запомните их.
Черный Лес
Мясокомбинат «Решения»
Роскошный, сделанный на заказ микроавтобус, шедший в середине кавалькады из трех автомобилей, притормозил и остановился точно под навесом перед входом в мясокомбинат «Решения», располагавшийся в северной части штата Нью-Йорк.
Подручные, вышедшие из переднего и замыкающего внедорожников, раскрыли большие черные зонты. Задние дверцы микроавтобуса раскрылись, и на подъездную дорожку опустился автоматический трап.
По трапу спинкой вперед съехало инвалидное кресло. Люди с зонтами мгновенно окружили сидевшего в нем человека и быстро переправили его в здание.
Зонты оставались раскрытыми до тех пор, пока кресло не остановилось посреди широкого прохода между стойлами, выстроившимися в просторном, безоконном помещении. Человек в кресле, столь старательно избегавший солнца, был укутан в одеяние, больше всего напоминавшее бурку.
Элдрич Палмер, наблюдавший за входом в здание со стороны, не сделал ни малейшей попытки поприветствовать прибывшего; он просто спокойно ожидал, когда того распакуют. Предполагалось, что Палмер встретится с самим Владыкой, а не с одним из его гнусных лакеев времен Третьего рейха. Однако Темного монстра нигде не было видно. Магнат вдруг осознал, что после схватки Владыки с Сетракяном он, Палмер, ни разу не удостоился аудиенции у верховного вампира.
Легкая неучтивая улыбка скривила губы миллиардера. Радовался ли он тому, что недостойный профессор оказался способен умалить достоинство самого Владыки? Нет, скорее нет. Палмер не испытывал и не мог испытывать расположение к неудачникам, особенно таким, как Авраам Сетракян. Однако, будучи человеком, привычным к постам президентов и директоров, Палмер не возражал против того, чтобы Владыка получил свою долю унижения.
Палмер тут же мысленно отругал себя и зарекся допускать такие идеи даже на краешек сознания в присутствии Темного.
Тем временем гитлеровец, сидевший в кресле, слой за слоем снимал с себя покровы. Это был Томас Айххорст, нацист, который когда-то был главой лагеря смерти Треблинка. Он поднялся из инвалидного кресла и встал во весь рост. Черные солнцезащитные покровы лежали у его ног, как множество выползков сброшенной плоти. Выражение его лица до сих пор хранило высокомерие и надменность, свойственные коменданту лагеря, хотя прошедшие десятилетия, как слабая кислота, растворили и смягчили резкие черты. Кожа лица была гладкой и походила на маску из слоновой кости. В отличие от всех прочих Вечных, которых когда-либо встречал Палмер, Айххорст упорно носил костюм и галстук, что позволяло ему сохранять выправку немертвого джентльмена.
Неприязнь, которую Палмер испытывал к нацисту, не имела ни малейшего отношения к его преступлениям против человечества. Палмер сейчас и сам был в полной мере причастен к страшной геноцидальной операции. Его отвращение к Айххорсту было порождено скорее завистью. Он ненавидел Айххорста за то, что тот был облагодетельствован Вечностью — великим подарком Владыки. Вечностью, которую сам Палмер жаждал и ждал с неизбывной страстью.
Тут Палмер вспомнил, как его впервые представили Владыке, — именно Айххорст поспособствовал той встрече. Этому знакомству предшествовали целых три десятилетия поисков и исследований, три десятилетия тщательного изучения тех швов, где мифы и легенды соединяются с исторической реальностью. В конце концов Палмеру удалось выследить самих Древних и обманом добиться встречи с ними. Древние отвергли просьбу Палмера о присоединении к клану Вечных, причем отказ был резкий и категоричный, хотя Палмер знал, что Древние порой принимали в ряды своих избранных выкормышей некоторых людей — людей, чье состояние было куда меньше палмеровского. Надменное презрение Древних — после стольких-то лет надежд! — было невероятно унизительным. Элдрич Палмер просто не мог этого вынести. Решение Древних означало только одно: Палмер бесповоротно смертен и должен отказаться от всего, чего он достиг в своей досмертной жизни. Ну нет. Пепел к пеплу и прах к праху — это хорошо для масс, Палмера же устраивало только бессмертие. А что касается уродской перестройки его тела, неизбежной при обращении, — тела, которое и так никогда не отличалось особым к нему дружелюбием, — это всего лишь незначительная цена, которую можно было заплатить с легкостью.
Так началось еще одно десятилетие поисков — на этот раз в погоне за легендой об отколовшемся Древнем, седьмом бессмертном, могущество которого, как говорили, соперничало с могуществом любого из остальных Вечных. Именно в ходе этого поиска Палмер вышел на трусливого, малодушного Айххорста, который и устроил встречу двух высоких сторон.
Она состоялась в зоне отчуждения, окружающей Чернобыльскую АЭС в Украине, — через десять с лишним лет после катастрофы 1986 года. Палмеру пришлось въехать в зону без своего обычного эскорта (в который обычно входили скоропомощной автомобиль без обязательных для такой техники опознавательных знаков и группа обеспечения безопасности) — по той причине, что машины при движении поднимают здесь пыль, сдобренную цезием-137, и передвигаться в хвосте любого автомобиля крайне нежелательно. Господин Фицуильям — телохранитель и персональный медик Палмера — лично повез своего хозяина в зону, и повез на очень большой скорости.
Встреча была назначена — конечно же, после захода солнца — в одной из так называемых «черных деревень», расположенных вблизи атомной станции: из этих населенных пунктов, разбросанных по территории в десять квадратных километров — самой зачумленной территории на белом свете, — жители были давным-давно эвакуированы.
Если уж быть точным, то самый большой из «черных» населенных пунктов — никакая не деревня, а город. Этот город — Припять — был построен в 1970 году специально для работников атомной станции. К тому моменту, когда произошла авария и началось радиоактивное заражение местности, его население успело вырасти до пятидесяти тысяч человек. Через три дня после взрыва все жители были эвакуированы. Большой участок города был отведен под новый парк культуры и отдыха — его предполагалось открыть 1 мая 1986 года. Авария произошла за пять дней до этого намеченного события. А за два дня до обещанного открытия парка город опустел — навсегда.
Палмер встретился с Владыкой у основания колеса обозрения. Аттракцион так никогда и не заработал и стоял в полной неподвижности, напоминая большие остановившиеся часы. Именно там была заключена сделка. И именно там начал свой отсчет десятилетний план, в котором покрытие Солнца Луной — солнечное затмение — обозначало момент пересечения Владыкой океана.
Взамен Владыка посулил Палмеру столь алкаемую им Вечность и место по правую свою руку. Не место какого-нибудь там прислужника, мальчика на посылках, нет, — место партнера по апокалипсису, на все время до обещанной — и до поры отложенной — кончины человеческой расы.
Прежде чем закончить встречу, Владыка крепко уцепил Палмера за руку и взбежал, таща миллиардера за собой, по ободу колеса обозрения. На вершине колеса Владыка показал смертельно перепуганному Палмеру Чернобыль. В отдалении мерно пульсировал красный маяк четвертого реактора, поставленный над саркофагом из свинца и бетона, в котором были замурованы сто с лишним тонн активного урана.
И вот он, Палмер, десять лет спустя, стоит здесь, в принадлежащем ему мясокомбинате, на самом пороге исполнения всего того, за что он поручился Владыке тогда — под покровом ночи, в краю, пораженном страшной болезнью. Сейчас чума с каждым часом распространяется все быстрее — и в этой стране, и по всему земному шару, — а он, Палмер, почему-то должен подвергаться унижениям со стороны этого вампира-бюрократа.
Айххорст обладал необходимыми познаниями в области строительства загонов для скота и хорошо понимал, как наладить максимально эффективную работу скотобоен. Некоторое время назад Палмер вложил немалые средства в «модернизацию» десятков мясокомбинатов по всей стране, — и эти комбинаты были переоборудованы в точном соответствии с указаниями Айххорста.
— Естественно, — ответил Палмер, еле сдерживаясь, чтобы не обнаружить свое отвращение к этой твари. — Если я и хочу знать что-либо, так это лишь то, когда Владыка выполнит свои обязательства по нашему договору.
— Для меня «свое время» — это сейчас, — сказал Палмер. — Вы знаете состояние моего здоровья. Вы также знаете, что я выполнил все свои обещания и выдержал все сроки. Знаете, что я служил Владыке верно и целиком и полностью отдавался этому служению. Ныне часы бьют последний час. Я достоин того, чтобы наконец подумали и обо мне.
— Позвольте мне напомнить вам об одном его — и вашем тоже — незаконченном дельце. Я имею в виду Сетракяна, вашего бывшего ручного питомца-заключенного.
— Согласен. Конечно, обречено. И все же действия Сетракяна и его усердие представляют угрозу некоторым индивидуумам. В том числе мне. И вам, кстати, тоже.
Айххорст помолчал несколько секунд, словно бы уступая в споре Палмеру и соглашаясь с ним.
Палмер постарался скрыть брезгливую гримасу. Интересно, как скоро его чисто человеческое чувство отвращения уступит место голоду, настоятельной потребности в крови? Как скоро он сможет, устремив взор в прошлое, усмехнуться своей нынешней наивности, подобно тому, как взрослые усмехаются просьбам и надобностям детей?
— Все приготовлено, — сказал он.
Айххорст подал знак одному из своих подручных, и тот зашел в большой загон. Услышав тонкий скулеж, Палмер посмотрел на часы — со всем этим пора было заканчивать.
Подручный Айххорста вышел из загона, держа за загривок — примерно тем же манером какой-нибудь фермер мог бы тащить поросенка — мальчика не более одиннадцати лет от роду. Глаза ребенка были завязаны, он весь дрожал. Мальчик лягался и судорожно водил в воздухе руками, пытаясь дотянуться до повязки на лице, чтобы освободиться от нее.
Привлеченный запахом жертвы, Айххорст повернул голову. Его подбородок начал оттягиваться вниз — это можно было расценить как жест признательности.
Наблюдая за нацистом, Палмер вдруг задумался: на что это будет похоже, когда боль обращения утихнет? Каково это — существовать в виде твари, которая кормится людьми?
Палмер повернулся и махнул рукой господину Фицуильяму, подавая тем самым сигнал, что можно заводить мотор.
— Я покидаю вас, чтобы вы могли поесть в свое удовольствие, — сказал он, оставляя вампира наедине с его обедом.
Международная космическая станция
В трехстах пятидесяти километрах от поверхности Земли концепция дня и ночи не имеет особого смысла. Если ты совершаешь полный виток вокруг планеты каждые полтора часа, в твоем распоряжении столько рассветов и закатов, что больше и не пожелаешь.
Астронавт Талия Чарльз тихонько посапывала в спальном мешке, прикрепленном к стенке ее каюты. Для американского бортинженера наступал четыреста шестьдесят шестой день пребывания на низкой околоземной орбите. Всего через шесть суток к станции пристыкуется шаттл, и на нем Талия сможет отправиться домой.
Режим сна астронавтов устанавливал Центр управления полетом. Сегодня был «ранний» день: МКС должна была подготовиться к приему «Индевора» и очередного исследовательского модуля, который нес в себе шаттл. Талия услышала, что ее вызывают по связи, и понежилась еще несколько секунд, переходя от сна к бодрствованию. Ощущение свободного парения, какое бывает во сне, — пожалуй, главное чувство, которое владеет человеком в невесомости. «Интересно, как моя голова будет реагировать на подушку, когда я вернусь домой?» — не раз задумывалась Талия. Каково это будет — снова подпасть под благотворный диктат земного тяготения?
Она сняла подушку для шеи, освободилась от маски, прикрывавшей глаза, аккуратно разместила подушку и маску в мешке, после чего расстегнула ремни и высвободилась из своего спального обиталища. Сдернув с головы резинку, удерживавшую волосы, Талия встряхнула своей роскошной черной гривой, расчесала ее пальцами, затем сделала в воздухе полусальто, чтобы волосы откинулись назад, и снова скрепила их резинкой, обернув ее дважды вокруг пучка.
Голос начальника ЦУПа из хьюстонского Космического центра имени Джонсона настойчиво звал ее к ноутбуку в модуле «Юнити»: ЦУП вышел на связь, требуя срочной телеконференции. Это было необычно, но конференция сама по себе еще не могла служить поводом для беспокойства. На полосу частот в космосе всегда большой спрос, и частоты распределяются очень тщательно. Талия подумала, что, возможно, станции грозит столкновение с очередным куском космического мусора. Эти фрагменты порой пересекали орбиту МКС с большой скоростью: встретить такое в космосе — все равно что нарваться на ружейный выстрел. В подобных случаях астронавтам предлагалось укрыться в пристыкованном к станции корабле «Союз ТМА», но к этим мерам предосторожности Талия относилась с большим пренебрежением. Корабль «Союз» был их палочкой-выручалочкой в критической ситуации — своего рода спасательной шлюпкой, вот за это ему и спасибо. Похожая угроза — если, конечно, сегодня речь пойдет именно об этом — возникла два месяца назад; тогда экипаж станции вынужден был просидеть в колоколообразном бытовом отсеке «Союза» целые восемь суток. Космический мусор представляет собой величайшую угрозу для жизнеспособности МКС и здоровья экипажа.
Впрочем, как скоро выяснила Талия, новости оказались куда хуже, чем она ожидала.
— В настоящий момент мы сворачиваем запуск «Индевора», — объявила глава ЦУПа Николь Фэйрли.
— Сворачиваете? В смысле, откладываете? — переспросила Талия, стараясь не выдать голосом разочарования.
— Откладываем на неопределенный срок. Здесь, внизу, много чего происходит. Некие неприятные процессы. Нам нужно переждать все это.
— Что? Опять проблемы с маневровыми двигателями?
— Нет, ничего технического. «Индевор» в порядке. Это проблемы не конструкционного характера.
— Так… Ладно…
— Если честно, я не понимаю, что тут происходит. Возможно, вы там заметили, что последние несколько дней к вам не поступают никакие новости.
В космосе нет прямой связи с Интернетом. Астронавты получают данные, видео и электронную почту по каналу связи в поддиапазоне частот «Ки».
— У нас что, снова вирус?
Все ноутбуки на МКС соединены во внутреннюю беспроводную сеть, отделенную от базового компьютера.
— Нет, этот вирус не компьютерный.
Талия уцепилась за поручень, чтобы оставаться перед экраном в неподвижности.
— Хорошо. Я перестаю задавать вопросы и просто слушаю.
— У нас тут самый разгар какой-то загадочной глобальной пандемии. Она явно зародилась на Манхэттене и теперь вспыхивает в самых разных городах, распространяясь безостановочно. Одновременно стали поступать сообщения о пропажах больших групп людей — по всей видимости, между этими явлениями существует прямая связь. Поначалу исчезновения приписывали тому обстоятельству, что люди заболевали и оставались дома, вместо того чтобы идти на работу, и, таким образом, им просто требовалась медицинская помощь. А теперь повсюду беспорядки. Ими охвачены целые кварталы — сейчас я говорю о Нью-Йорке. Волна насилия выплеснулась даже за государственные границы. Первые сообщения о нападениях на людей в Лондоне пришли четыре дня назад, затем то же самое стало происходить в токийском аэропорту Нарита. Понятно, что каждая страна выставляет, так сказать, свое боковое охранение и защищает свою международную репутацию, стараясь предотвратить коллапс торговли и туризма, — хотя, в моем понимании, каждая страна сейчас должна, по сути, именно такого коллапса и
Талия просто не могла во все это поверить.
— Затмение солнца? — вдруг спросила она.
— Это ты о чем?
— Покрытие Солнца Луной… Я наблюдала за ним отсюда, с орбиты… Большое черное пятно — тень Луны — ползло по северо-восточным штатам. Оно распространялось, как… как мертвая зона. Думаю, у меня было… Меня посетило предчувствие несчастья.
— Хм… Похоже, именно тогда все и началось.
— Просто это очень странно выглядело. Пятно казалось таким зловещим…
— Здесь, в Хьюстоне, у нас было несколько крупных инцидентов. В Остине и Далласе неприятностей побольше. Центр управления испытывает нехватку кадров — у нас осталось около семидесяти процентов персонала, и численность продолжает убывать с каждым днем. Поскольку обслуживающего персонала не хватает на всех уровнях, у нас сейчас нет иного выбора, кроме как отложить запуск.
— Да. Я понимаю.
— Русский транспортный корабль, который прибыл к вам два месяца назад, выгрузил большое количество еды и батарей — достаточно для того, чтобы вы продержались там год, если дело дойдет до рационирования.
— Целый год? — переспросила Талия с б
— Я говорю о самом крайнем варианте. Надеюсь, здесь всё возьмут под контроль, и тогда мы вернем вас на землю, возможно, через две-три недели.
— Отлично. Значит, до той поры — опять-таки сублимированный борщ.
— Это же сообщение сейчас получают от своих космических агентств командир корабля Демидов и инженер Меньи. Мы здесь прекрасно понимаем твое разочарование, Талия.
— За последние несколько дней я не получила ни единого мейла от моего мужа. Почту вы тоже воздерживались пересылать?
— Нет, не воздерживались. Несколько дней, говоришь?
Талия кивнула. Она тут же нарисовала в своем воображении Билли, как всегда это делала в подобных случаях: вот он стоит на кухне их дома в Западном Хартфорде — посудное полотенце перекинуто через плечо — и, склонившись над плитой, готовит какую-нибудь грандиозную еду.
— Пожалуйста, свяжитесь с ним. Сделайте это для меня, ладно? Важно, чтобы он узнал об отсрочке.
— Мы уже пытались войти с ним в контакт. Никакого результата. Он не снимает трубку ни в вашем доме, ни в своем ресторане.
У Талии пресеклось дыхание. Она сглотнула комок, вставший в горле, но тут же постаралась взять себя в руки.
«С Билли все в порядке, — подумала она. — Это я тут кружусь над планетой в космической станции. А Билли там, внизу, стоит обеими ногами на земле. С ним все в порядке».
Перед Центром управления полетом Талия постаралась продемонстрировать силу духа и полную уверенность в себе. Но вот внутри… никогда еще Талия не ощущала, насколько далеко она находится от мужа, как в этот момент.
«Лавка древностей и ломбард Никербокера», 118-я восточная улица, Испанский Гарлем
Когда Гус в сопровождении «сапфиров» и Анхеля прибыл к месту назначения, квартал уже полыхал.
Они увидели дымы еще с моста на пути в город: густые черные клубы поднимались в северной и южной частях, в Гарлеме и Нижнем Ист-Сайде, а также во многих кварталах центра. Создавалось впечатление, что город подвергся согласованному вооруженному нападению с разных сторон.
Утреннее солнце стояло уже высоко. В городе было тихо. Гус и вся его команда промчались на машинах по шоссе Риверсайд, огибая брошенные на мостовой автомобили. Смотреть на дымы, вздымающиеся над кварталами, было все равно что взирать на человека, истекающего кровью. Гус попеременно испытывал то ощущение крайней беспомощности, то чувство жуткой тревоги: город вокруг него стремительно превращался в полный срач. Время, время, время — вот что сейчас было важнее всего.
Крим и все остальные джерсийские панки, глядя на горящий Манхэттен, испытывали даже некоторое удовлетворение. Они словно бы смотрели фильм-катастрофу. Но для Гуса это был не фильм: перед его глазами в пламени исчезали, уносясь вместе с пеплом ввысь, его кровные владения, его вотчина.
Квартал, к которому они направлялись, был в самом центре сильнейшего пожара в северной части города: все улицы вокруг ломбарда погрузились во мрак под густым черным пологом дыма, отчего солнечный день странным образом превратился в грозовую ночь.
— Вот бляди! — воскликнул Гус. — Они перекрыли солнце.
Вся правая сторона улицы бешено полыхала огнем — за исключением ломбарда на углу. Его большие витрины были разбиты; защитную решетку кто-то отодрал от стены, и она, скрученная винтом, лежала на тротуаре.
Во всем остальном городе царила тишина, какая бывает лишь холодным рождественским утром, но квартал, где стоял ломбард, — на пересечении авеню и 118-й улицы — в этот темный дневной час кишел вампирами, осаждающими дом Сетракяна.
«Они пришли сюда за стариком», — понял Гус.
По квартире над ломбардом разгуливал Габриэль Боливар, методично обходя все комнаты. Вместо картин на стенах висели зеркала с серебряной амальгамой, словно какое-то странное заклинание превратило произведения искусства в обыкновенное стекло. Размытое отражение бывшего рок-идола вместе с ним перемещалось из комнаты в комнату в поисках старого Сетракяна и его сообщников.
Поделиться книгой: