Вкус любви

— Ну что ж, — начала Кэйт. Оба они смотрели на нее, явно ожидая предложения. — Почему бы тогда ей не надеть облегающее трико телесного цвета и не намочить ткань водой или глицерином так, чтобы она фактически прилипала к коже. А тепло от юпитеров не даст ей замерзнуть.

Лиз и Джеффри кивнули в знак одобрения. Последующие несколько часов они провели, обсуждая требуемые позы по рабочей тетради Лиз. Джеффри спорил по каждой мелочи.

Наступил полдень, когда Кэйт покинула здание. Служащие офисов потоком устремились через холл на мягкое майское солнце. Кэйт подхватила толпа, и, подталкиваемая сзади, она, словно пробка из бутылки, была выброшена из дверей прямо в чьи-то руки.

— Очень сожалею, — сказала она, ткнувшись лицом в мужскую рубашку.

— А я нет, — услышала она в ответ спокойный голос Джулио. Он не спешил освободить ее. Наоборот, улыбаясь, еще теснее прижал ее к себе, оберегая от натиска толпы. — Приглашаю пообедать со мной, крошка Эллиот. — Голос его звучал тепло, глаза смотрели в глаза.

Толпа вокруг них рассеялась, куда-то исчез гомон человеческих голосов, шум уличного движения. Кэйт слышала его голос, чувствовала только его руки. От их прикосновения по ее телу словно пробегали электрические заряды. Это безумие, сказала она сама себе.

— Вы уже обедали? — спросил он.

— Нет, я…

— Идемте со мной. — Он твердо взял ее под руку и, прижав к себе, повел вниз по улице.

Ресторан оказался маленьким и заполненным посетителями. Ряды столиков были заняты японскими бизнесменами в черных костюмах, которые поедали крохотные порции риса с такой яростью, с какой три официанта успевали подавать блюда.

Джулио представил ее владельцу, который быстро нашел для них тихое место вдали от входа.

— Что вы предпочитаете, — спросил Джулио, — суси или сашими?

— Почему бы вам не заказать за нас обоих, — предложила Кэйт, которая ничего из того, что он назвал, никогда не пробовала.

Официант поставил между ними бамбуковое блюдо с горячими влажными полотенцами.

— Вы всегда выбираете национальные рестораны? — спросила она, с удовольствием обтирая руки.

— Это идет от моей семьи. Моя мама — великолепный повар, она научила и меня готовить. Можно сказать, что поиски новых ресторанов всегда было своего рода фамильным хобби. Самые волнующие открытия — это маленькие семейные заведения, такие, как у Мохана, где секреты приготовления блюд передаются по наследству, их готовят без отступлений от рецепта и предлагают с гордостью. Его глаза горели энтузиазмом. — Как вы думаете, где находится самое лучшее и наименее претенциозное заведение, где можно отведать американские блюда разных регионов?

— Сдаюсь, где?

— При церквях! — воскликнул он с благоговением в голосе. — Вы когда-нибудь бывали на пикниках, которые устраивает Греческая Православная церковь, на которых зажаривают целиком ягненка на вертеле?

Кэйт покачала головой. Она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь в Миннеаполисе жарил ягненка на вертеле.

— Я знаю одну баптистскую церковь, — прошептал он тихо, словно сообщая ей страшную государственную тайну, — где в первое воскресенье августа жена священника готовит самую лучшую жаренную по-южному курицу, какую только можно сыскать во всем свете.

— Если вы сейчас не остановитесь, я примусь есть это полотенце! воскликнула Кэйт.

— А вы хорошо готовите? — требовательно спросил он.

— Полагаю, мне следует объясниться. Я вообще не умею готовить. Я занимаюсь этим только, чтобы не умереть с голоду. Думаю, что моя готовка похожа на самозащиту. — Кэйт сама изумилась, как извиняюще прозвучали у нее эти слова. Ну почему она должна оправдываться перед этим человеком, словно это большой грех — есть консервы?

Тем временем вышколенный официант поставил перед ними изысканно выглядящее блюдо.

— Объясните, пожалуйста, что это, — попросила Кэйт, что Джулио и сделал.

Маленькие пирамидки из риса были выложены на красном лакированном подносе. Отдельные рисинки блестели и были полупрозрачными, словно жемчужины. Одни пирамидки венчали кусочки овощей, другие — рыбы. Иногда рис окружал тонкие, как спички, ломтики огурца или раннего лука, и все это было обернуто в разные листья и разрезано на дольки. Другие рисовые горки были завернуты в тонкие кусочки омлета. Блюдо украшали цветы, сделанные из наструганного розового имбиря. Маленькие холмики из тертой редьки возвышались над дарами моря. Миниатюрные белые лепестки лотоса окаймляли бледно-зеленую сладкую редьку и темные озерца соуса из острого перца.

Кэйт перегнулась через стол.

— Я должна брать это палочками? Но я никогда ими не пользовалась.

— Нет. Взгляните на этих мужчин напротив. Большинство из них пользуется собственными пальцами.

— Почему рыба сверху холодная?

— Хм… в конце концов, рис тоже холодный, так что нет смысла подавать рыбу горячей. Вам не нравится?

— Нет, я полагаю, это очень вкусно, и запах такой приятный. — Она попробовала один кусочек. — Это заставляет меня вспомнить морской воздух, сверкающие волны и блестящие анемоны.

Джулио рассмеялся и взглянул на нее с нескрываемым удовольствием.

— Возможно, вы не прирожденный повар, но, я думаю, вы прирожденный едок. Его улыбка постепенно исчезла, и он спросил:

— Лиз дала вам контракт на подпись?

Она молча кивнула с набитым рисом ртом.

— Сожалею, что вы не приняли мое первое предложение, — сказал он тихо. Представьте, вы каждый день находились бы в кабинете рядом. А обеды, которые мы могли иметь, — он сказал это так многозначительно, что она не поверила, что он говорит только о еде.

— То пусто, то густо.

— Что вы имеете в виду?

— Я не могу сказать кто, но еще на прошлой неделе меня пытались уговорить покончить с работой свободного художника — на этот раз стать художественным редактором.

— В издательстве?

— Да.

— Это хорошо. Примите это предложение. — Он наклонился к ней, сейчас он выглядел искренним, не давил на нее, как при их первой встрече. — Вы попали в западню, Кэйт. Это не ваша личная вина, в нее попадают многие талантливые свободные художники. Вы нуждаетесь в чем-то или в ком-то, кто бы помог вам выбраться из нее.

— Я не чувствую себя в ловушке.

— Потому что угодили в ее невидимую часть. Самый большой заказ, который вы можете получить в течение года, может быть чем-то вроде моего, или, возможно от «Мегабакс, лимитед» для ежегодного отчета.

— Это не мелочь.

— Знаю, но разве «Мегабакс» пригласит вас, когда захочет пересмотреть имидж своей корпорации? Нет. Для этого они обратятся к Чермаеву. Почему же тогда они позвали вас, чтобы оформить свой ежегодный отчет? Потому что их третий вице-президент видел, что вы сделали для «Порридж Консил оф Америка», и у него хватило здравого смысла оценить это, и теперь он хочет того же для «Мегабакс». Я прав?

— Да, — призналась она неохотно. — Правы.

— Кэйт, карьера сама собой не дается никому. Вы не можете погрузиться в нее, как в теплую ванну. Вы должны ее планировать, «выращивать», работать на себя и смотреть далеко вперед. Сейчас вам следует доказать, что вы можете справиться с большими делами, что можете решать проблемы глубоко и компетентно. Время, потраченное на демонстрацию этого на рынке, является инвестицией в ваше будущее. Если вы вложите пять лет или около того в работу художественным редактором в действительно хорошем издательстве, то потом сможете вернуться к своей деятельности свободного художника с таким списком клиентов, который вам не приснится в самом фантастическом сне.

— Я никогда об этом так не думала.

— Сейчас самое время подумать.

Поднос был уже пуст.

— Хотите еще?

— Не думаю, что я способна…

— Допустим, я закажу еще шесть — по три каждому…

— Тогда, может быть, что-нибудь с этой чудесной темной рыбой сверху? Кстати, что это?

— Это тунец. Не правда ли, совсем другой вкус, чем у вонючей дряни из консервных банок? — произнес он, улыбаясь.

Когда появился второй, гораздо меньший поднос с суси, Джулио быстро спросил:

— Ваша встреча с Джеффри и Лиз прошла нормально? Какие-нибудь проблемы?

— Нет, все было хорошо.

— Я ожидаю, что ваши рисунки будут сильными — это ваш стиль, но вы не должны опасаться, если немного пережмете. Я хочу видеть на них женщину, ликующую в своей женственности, в физическом совершенстве, здоровье. Некоторая чувственность будет тоже хороша. В конце концов, здоровая женщина сексуальна: соски выделяются, пупок наоборот.

— В самом деле? — рассмеялась Кэйт, слегка возбужденная привычным графическим переосмыслением услышанного. — Вы намерены съесть этот последний кусочек? — спросила она, чтобы отвести разговор в сторону.

— Нет, возьмите. — Широко улыбаясь, он откинулся в кресле. — Не могу передать вам, какое удовольствие разделять еду с женщиной, которая по-настоящему наслаждается пищей. — Он разглядывал ее, полузакрыв глаза.

И снова она почувствовала, как его взгляд прошелся по всему ее телу и снова вернулся ко рту. У Кэйт перехватило дыхание. Никогда она не видела в глазах мужчины столь откровенного желания или, во всяком случае, не ощущала столь сильного физического воздействия. Неожиданно ей стало жарко.

— Не поужинаете ли вы сегодня со мной вечером? Я знаю одно маленькое сербское заведение…

— Я не могу, Джулио. У меня много работы, которую я должна сегодня завершить…

Он положил свою ладонь на ее руку, и какое-то покалывание, начавшееся в кончиках пальцев, пробежало по ее руке и потом вниз, по спине.

— Мамаша Радикевич готовит такие кебаб-чичи и бурек, что можно прослезиться…

— И мне нужно немного вздремнуть прежде, чем мы приступим к ночным съемкам…

— А ее сарма…

— Вы неисправимы! — расхохоталась Кэйт.

— Тогда обещайте, что в следующий раз… Кэйт взглянула на его руку, по-прежнему лежащую на ее ладони. Рука была теплая, сухая и очень сильная.

— Да, в следующий раз.

С явной неохотой Джулио убрал руку, жестом спросил счет, расплатился и вывел Кэйт из ресторана на солнечную улицу.

— Замечательный день, — вздохнула Кэйт. Солнце согревало ее плечи, а ее обостренные чувства улавливали тепло, исходящее от руки Джулио и распространяющееся по всему ее телу.

Джулио безуспешно пытался подозвать такси.

— Куда вы направляетесь? Могу я вас подвезти?

— Нет, спасибо. Мне совсем рядом, до Восьмой авеню, а там недалеко.

— В таком случае, — он крепко прижал к себе ее руку, — я пройдусь с вами, — заявил он с озорной улыбкой.

— Наступает лето, — Кэйт сделала попытку завязать светский разговор. Она повела носом раз, другой. — Вы чувствуете запах лилий?

— Это в центре-то Манхэттена?

Кэйт снова принюхалась, но этот запах уже сменился другим — ароматом диких лесных роз, пряным и острым, как запах моря. Она медленно повернула голову этот запах, тонкий запах, исходил от Джулио.

— Когда в последний раз вы позволяли себе просто так, черт возьми, устроить выходной после полудня?

Она попыталась освободиться от него, чтобы взглянуть ему в глаза, но он так крепко держал ее руку, что она не смогла этого сделать.

— Я не помню, — призналась она. Это прозвучало неубедительно, но это была правда.

— Тогда пойдемте в Центральный парк.

— Но…

— И никаких но… — Он повлек ее сквозь пробку, устроенную таксистами на Пятьдесят шестой улице.

— Подождите минуту, — начала она и тут снова уловила этот запах, он щекотал ее ноздри и волнами катился по всему телу, достигая самых потаенных уголков.

— Х-м-м-м?

— В парк, так в парк.

— Не думаю, что кто-нибудь сегодня вернется на работу, — сказала Кэйт, когда они достигли своей цели. Все скамейки были заняты, аллеи полны прогуливающимися людьми, и бесстрашные парни с резиновыми бандажами на локтях и коленях отчаянно нарушали чинный порядок, гоняя на роликовых коньках.

Джулио расстелил для нее свой пиджак под молодым кленом, и она села, прислонившись спиной к стволу, в то время как он улегся рядом, подперев рукой голову. Закрыв глаза, она подставила лицо солнечным лучам. В глазах появились желтые и оранжевые круги, и она чувствовала, как спадает напряжение во всем ее теле.

— Хм… Очень приятно.

Заслышав топот, производимый двумя бегунами в нескольких метрах от нее, Кэйт открыла глаза. По их рукам и ногам стекал пот, его капельки висели у них на кончиках носов. Один из бегунов был с ввалившимися щеками, костлявыми ногами и, к изумлению Кэйт, оказался женщиной. Мужчина был круглощекий, по-детски пухлый и блестел, словно смазанный маслом.

— Ну-ну, Харви, — дыша с присвистом, говорила Костлявая, — ну как я могу сделать из тебя бегуна? — В ее голосе звучало отчаянье. — До марафона осталось всего шесть месяцев…

Харви облизал губы и с мукой простонал:

— Какое мне до этого дело? Через двадцать минут у меня отвалятся ноги.

— Давай, Харви, — приказала Костлявая, заставляя его подняться, — ты должен стать здоровым, даже если это убьет тебя. — И она устремилась дальше по тропинке, волоча за собой хнычущего Харви.

Джулио покачал головой.