Над столом лениво повисло вихельное облако.
— Иди курить туда. — ИХ неопределенно махнул рукой.
— Не могу подняться с лавки, — обезоруживающе улыбнулся астролог. — Пьян.
— А вот меня ваши слова э-э… возмущают, — неожиданно произнес Мерса, откладывая двузубую вилку. — Вы сожалеете, что мессер не выпорол э-э… человека, и это безнравственно! Мы ведь не о лошади говорим.
— То есть лошадей пороть можно? — немедленно уточнил Хасина. — Это нравственно?
— Не согласен, — встрял Бабарский. — Я, к примеру, не то что лошадь, даже собаку бродячую не пнул ни разу в жизни. Хотя все они блохастые твари, а блохи разносят заразу.
— Я тоже, — добавил Бедокур. — В смысле, не зараза блохастая, а насчет собак. Бить животных — плохая примета. Это вам даже начинающая ведьма скажет.
— Собака может укусить, — промямлил Галилей, попыхивая трубкой. — Меня однажды пыталась, но я спугнул ее щепоткой свуи.
— А лошадь может лягнуть, — ляпнул алхимик и тут же укорил себя за длинный язык.
— Что, Мерса, не любишь животных? — медикус театрально покачал головой. — Не ожидал от человека столь прогрессивных взглядов. Это самый настоящий флукадрук.
— Какой же ты злой, Мерса, — тоненько хихикнул ИХ, старательно вытирая руки льняной салфеткой.
— Алхимик, ипать-копошить. — Квадрига блаженно прикрыл глаза. — Я всегда с подозрением относился к людям, которые проводят жизнь возле атаноров. Надышатся всяким, потом идеи распространяют.
И пыхнул вихельным выхлопом.
— Я люблю э-э… животных, — покраснел Мерса.
— Я видел, как Энди ел рагу, — припомнил Бедокур.
— Мерса, это безнравственно, — продолжил изгаляться Хасина. — Если ты действительно любишь животных, зачем поглощаешь их трупы? Почему тебя не тошнит?
— И ботинки кожаные таскаешь, — въедливо добавил ИХ. — А еще ремни и перчатки.
— И цапу кожаную надевал, когда холодно.
— Мерса, ты — лицемер.
— Мы обсуждали телесные наказания, — хмуро ответил Энди.
Он догадывался, что над ним подшучивают, и старательно гасил подступающее раздражение.
— Можно подумать, тебя никогда не пороли.
— Кстати, да, Мерса, ты бунтуешь просто так или тяжкие воспоминания гнетут?
— Я э-э… не бунтую.
— Уже не важно, — отмахнулся Хасина. — Тебя пороли?
— Расскажи, как это было?
— Участвовал в каком-нибудь мятеже?
— Или на мелком воровстве спалился?
— Ни на чем я не палился, — отмахнулся Энди. — А пороли меня всего один раз э-э… в молодости э-э… когда я работал учеником алхимика на Герметиконе.
— И сильно сей опыт помешал тебе в жизни, месе карабудино?
Алхимик наконец понял, что обрадованные возможностью развлечься друзья просто так не отстанут, и перешел в контратаку:
— Альваро, никак не ожидал, что ты э-э… убежденный сторонник телесных наказаний. Это разве не флукадрук?
— Когда-то я считал телесные наказания несомненным доказательством человековской дикости, но с течением времени понял, что в этом инструменте заложен определенный смысл, — важно ответил Хасина. — Тщательно и беспристрастно проанализировав доступную информацию, я убедился, что в некоторых случаях подобное воздействие необычайно эффективно. Ты, Мерса, не медикус, но наверняка слышал аксиому, что яд в разумных дозах оказывает положительный эффект. — Альваро с наигранной печалью оглядел офицеров. — Человеки несовершенны, говорю вам как сторонний и нейтральный наблюдатель, человеков следует улучшать.
— Не такой уж ты нейтральный, — громко заметил Энди, поправляя очки.
— Это еще почему?
— Давно хотел спросить: в чем цель твоих э-э… исследований? Что будет, когда твоя раса соберет достаточно сведений о человечестве?
Контратака удалась: разогретые пивом офицеры охотно переключились на новую тему и принялись забрасывать медикуса каверзными вопросами:
— Вторжение?
— Ты будешь нас вешать?
— Альваро, брат, за что?
— Хасина, я всегда был добр к тебе.
— Жалкие, жалкие человеки, — усмехнулся медикус. — Вы способны мыслить исключительно насилием.
— Ты вроде не возражал против телесных наказаний. Почему бы тебе не согласиться с массовыми убийствами?
— Вы убьете всех или оставите немного рабов?
— Чтобы кто-то возделывал для вас поля.
— Я не хочу быть рабом.
— Или вы нас съедите?
Альваро помолчал, хлебнул ароматного пива, после чего добродушно продолжил:
— Посмотрите на меня, человеки, посмотрите и убедитесь, насколько развита моя раса. Постарайтесь понять, гвини патэго, что мы образованны, умны и миролюбивы. И лишь благодаря нашей невероятной доброте вы до сих пор засоряете Вселенную своей жалкой цивилизацией.
— Давно я так не смеялся, — тоненько захихикал Бабарский, утирая выступившие слезы. — Вам, ребята, нужно билеты на свои диалоги продавать. Или в цирк завербоваться. Хотя в цирке высокий травматизм.
— И все равно я против телесных наказаний, — упрямо заявил алхимик. — Против!
— На моей памяти мессер никого не порол, — заметил Бедокур.
— А другие адигены?
— А другие адигены меня не волнуют, — нахохлился шифбетрибсмейстер.
И Мерса, к огромному своему удивлению, различил в голосе Чиры угрозу. Которая прозвучала тем более весомо, если учесть выдающуюся комплекцию Бедокура: двухметровый рост, мощная мускулатура и кулаки размером с небольшие тыквы. Выглядел шифбетрибсмейстер настоящим громилой, но в технике разбирался получше иного конструктора, и все оборудование «Пытливого амуша» работало у Чиры как часы. Наверное, не хотело связываться. Или же послушно подчинялось многочисленным заклинаниям, заговорам и оберегающим проклятиям, по части которых Бедокур также был большим мастаком. Путешествуя по Герметикону, Чира ухитрился изучить огромное множество примет, предзнаменований и магических ритуалов, которые активно использовал в повседневной жизни. Длинные каштановые волосы Бедокур заплетал в косички, перемежая их заговоренными веревочками и бусами, а на широкой груди носил медальоны Доброго Маркуса, небесного покровителя Линги, и почитаемого всеми цепарями Герметикона святого Хеша. С медальонами соседствовали амулеты: кривая раковина хансейских жриц Большого Фебула, усиливающая удачу обладателя на количество завитков, и редчайшая подъязыковая косточка лагорианской обезьяны Ким, о предназначении которой Чира упорно молчал. На руках Бедокура позвякивали многочисленные браслеты-обереги.
— Другие адигены не имеют права меня трогать, — закончил шифбетрибсмейстер. — Если не хотят, чтобы я их ауру с грязью смешал. Или еще чего.
— То есть пусть бьют кого угодно, только не тебя, да?
— Мерса, не горячись, — примирительно произнес Хасина. — Ты плохо понимаешь законы, регламентирующие взаимоотношения адигенов и простолюдинов. Для начала уясни, что в адигенских мирах нет рабства, все простолюдины — свободны.
— До тех пор, пока не решат заключить с адигеном договор, — уточнил Бабарский. — То, что у вас называется контрактом или договором о найме, на Линге именуют вассальной присягой. Вот и все отличие.
— В присягу входит пункт о телесных наказаниях?
— О возможности телесных наказаний, — поднял палец Альваро.
— Вассальная присяга не менялась тысячу лет, — с чисто лингийской гордостью сообщил Чира. — В ней все по-настоящему.
— И вас это устраивает?
— Ты опять ничего не понял. — Хасина ткнул Бедокура в бок, не позволив шифбетрибсмейстеру облить алхимика парой-тройкой крепких выражений, и вернулся к вопросу: — Точнее, месе карабудино, ты не учитываешь того факта, что простолюдины имеют право владеть оружием. Так повелось с самого начала, поскольку адигены быстро поняли, что удержать власть над дарством можно только с помощью ополчения — одной дружины недостаточно. Кахлесы, если тебе интересно, правят больше тысячи лет, а почему? Потому что все простолюдины дарства поднимаются по первому зову.
— И что?
— А то, что вооруженными людьми нельзя править, ими нужно управлять, — наставительно объяснил медикус. — И все адигены, которые хотят удержаться у власти, знают эту нехитрую аксиому назубок.
— Не пора ли им поменять законы?
— А кто позволит? — ехидно осведомился Бабарский. — Народ слишком хорошо вооружен, чтобы быть безропотным.
— Когда простолюдин принимает вассальную присягу, он в том числе обязуется вооружиться, — сообщил Бабарский. — Ты, Мерса, наверное, не заметил, но в маленьком Даген Туре есть девять оружейных лавок. Так что, если мессер или какой-нибудь другой адиген начнет вдруг пороть подданных направо-налево, в него тут же начнут палить из-за каждого угла.
— Но зачем, в таком случае, служить адигенам? — растерялся алхимик. — Не лучше ли самим выбирать правителей?
— В каждой общине есть голова и мировой судья.
— Я имел в виду главу государства.
— Зачем ломать то, что работает? — удивился Хасина. — И работает хорошо.
— А как же новая кровь?
— Дары имеют право посвящать в адигены наиболее выдающихся простолюдинов, и они этим правом пользуются.
Офицеры не убеждали алхимика в преимуществах адигенского строя, они спокойно и неторопливо рассказывали о древних законах, по которым живет Линга. О законах, не менявшихся уже тысячу лет, и о том, почему гордые адигены, которых на Бахоре и Заграте считали чуть ли не рабовладельцами, чтили эти законы.
— И вспомни, месе карабудино, что даже Эдуард Инезир не смог завоевать Лингу и был вынужден заключить с дарами договор, — подытожил медикус.
— Наши предки Узурпатора кровью умыли, — гордо сообщил шифбетрибсмейстер.
И алхимик понял, что простолюдин Бедокур имел на это высказывание такое же право, как и Помпилио дер Даген Тур.
— Но право на телесные наказания у них есть, — промямлил Энди. Воспитанный в свободном от адигенов Бахоре, Мерса считал это право ярчайшим примером насилия над личностью.
— Иногда лучше выпороть, чем отправить в тюрьму, — со знанием дела произнес Бабарский. — Со всех точек зрения лучше: времени тратится меньше, а впечатление остается на всю жизнь.
Подначить суперкарго никто не успел. Безмятежно клевавший носом Галилей неожиданно вытащил изо рта трубку — все думали, что астролог спит, и давно перестали обращать на него внимание, — и громко спросил:
— Все это, конечно, безумно интересно, но я хочу знать, что дальше, ипать-копошить? Хасина, сплетни есть?
Офицеры перевели взгляды на медикуса, который, ощутив важность момента, немедленно надулся.
— Что, человеки, любопытно?
— Похоже, мессер с ним планами не делился, — хмыкнул Квадрига.
— Чтобы он их сородичам не сдал, — поддержал астролога Бедокур.
— Зря только в замок ходил.
— Со мной никто ничем не делился, — признал медикус. — Но Теодор намекнул, что мессер наконец-то заинтересовался отчетами Астрологического общества.
Сообщение вызывало понятное оживление:
— Мы отправляемся в путешествие?
— Надеюсь.
— Давно пора.
— А куда?
— Куда захочет мессер.
— Как он?
Медикус поморщился:
— Нормально. — Помолчал и грустно добавил: — Учитывая обстоятельства.
— Так давайте выпьем за то, чтобы у мессера все было просто нормально, без всяких обстоятельств, — предложил Бедокур, и офицеры дружно подняли глиняные кружки.