Заметки о Николае Кладо

Андрей Ветер

Заметки о Николае Кладо

ТРАГЕДИЯ ВОЕННОЙ МЫСЛИ

Трудно начать рассказ о Николае Лаврентьевиче Кладо, так как сложно найти нужную точку отсчёта. О чём говорить в первую очередь? О его карьере морского офицера? Или о его теоретических трудах, которые совершили настоящий переворот в военно-морском деле? Одно не отделимо от другого…

Когда в 1904 году газета «Новое Время» опубликовала статью под называнием «После ухода Второй эскадры Тихого океана», автором которой подписался псевдонимом Прибой, разразился скандал. Газета считалась оппозиционной, а указанная статья вынесла на суд широкой общественности сведения о катастрофическом положении в российском флоте, что было расценено высшими чинами Морского ведомства чуть ли не как измену Родине.

Предвидя такую оценку, автор статьи сказал: «Мне приходится говорить о таких вещах, в рассуждениях о которых надо бережно взвешивать каждое слово, чтобы не сказать того, чего не знает наш противник и что может быть ему полезно, хотя бы это и могло помочь доказательности моих предложений.»

Вторая эскадра Тихого океана – эта та самая эскадра адмирала Рожественского, потерпевшая поражение при Цусиме во время русско-японской войны. Что было причиной того страшного разгрома?

«Это теперь известно всем, уже в бой 28-го июля наши суда выходили со значительно уменьшенным числом орудий. С них были свезены для усиления береговой обороны Порт-Артура, далеко не законченной к началу войны, кроме массы мелких пушек, половина всех 75-ти мм. орудий… не только с полным запасом снарядов, но и с полным комплектом прислуги и офицеров. Эти корабли были ослаблены не менее, чем на одну треть!…

… На Порт-Артуре мы вновь видим, что флот должен себя уничтожать, чтобы защитить приморскую крепость, когда весь смысл приморской крепости в том и состоит, чтобы дать надёжную защиту флоту, ещё не готовому к выходу, пришедшему туда для пополнения запасов и укрывшемуся туда после боя, в особенности неудачного, для исправления полученных повреждений, чтобы с новыми силами ринуться на врага!»

Очень быстро выяснилось, что автором нашумевшей публикации был капитан второго ранга Николай Лаврентьевич Кладо, назначенный в эскадру адмирала Рожественского официальным историографом. Выступив с открытой критикой сложившегося в военно-морской сфере положения дел, чего не позволял себе никто, Кладо вызвал бурное недовольство начальства. Второго мая 1905 года Высочайшим приказом за № 605 он был, как указано в послужном списке «исключён из службы». К этому времени он считался уже видным военным теоретиком, преподавал военно-морское искусство в Морской академии и опубликовал пятнадцать самостоятельных трудов по морской войне, в том числе и курс истории военно-морского искусства в семи томах. И всё же Николай Кладо был уволен, и этот факт был назван в одном из писем на имя морского министра «печальным для флота обстоятельством».

Публикации Николая Кладо в газетах «Новое время» и «Новый Край» пользовались такой популярностью, что статья «После ухода Второй эскадры» в том же году была издана отдельной книгой, на которой стоял теперь не псевдоним, а настоящее имя автора – Н.Л.Кладо.

Чтобы понять, о ком и о чём идёт речь, нужно отмотать киноленту времени назад и проследить за судьбой Николая Кладо, а также за настроениями в офицерской среде конца девятнадцатого-начала двадцатого столетий и как складывались отношения между военными учёными и высшими военными чинами.

Николай Лаврентьевич Кладо родился в 1862 году в семье морского артиллериста. В тринадцать лет он уже твёрдо решил стать морским офицером, в 1881 году он окончил Морское училище, в 1886 – Николаевскую Морскую Академию.

Свою научную деятельность Кладо начал в то время, когда не только в России, но и за границей большинство морских офицеров совершенно не интересовались военно-морскими науками. Сама возможность существования таких наук ставилась под сомнение даже наиболее передовой частью командного состава и потому офицерский корпус оставался глубоко равнодушным к изучению каких бы то ни было научных вопросов. По сути военная техника, стремительно усовершенствовавшаяся из года в год, отдавалась в руки невежественных в военном отношении офицеров.

Николай Кладо был одарён редкой проницательностью и, раньше многих других осознав опасность такого положения дел, начал горячо агитировать за то, чтобы офицерство почувствовало острую необходимость в изучении военно-морской науки, которая в действительности была ещё не наукой, а лишь зародышем её и требовала пристального внимания и всестороннего развития.

«С тех пор как существуют люди на земле, они беспрестанно воюют; уже тысячи лет назад целые народы обрушивались друг на друга с целью завоевания, а между тем первый научный трактат по стратегии появился лишь в 1782 году. И трактовал он исключительно о ведении войны на суше и, конечно, как первая попытка был далеко не совершенен. Очевидно также, что с появлением этого трактата стратегия не являлась ещё в виде науки, пригодной и приспособленной для практического применения. Для этого она должна быть в таком состоянии, чтобы могла проникнуть в толщу личного состава офицеров военной силы.» (Кладо)

Первая военная академия была основана в Берлине в 1816 году, а вскоре после этого (в 1832 году) в России появилась Императорская Военная Академия. Впрочем, в изучении военных вопросов предпочтение отдавалось тактике, а не стратегии. В 1865 году генерал Леер был вынужден констатировать, что в нашей академии преподавание стратегии сводилось «к обзору наиболее выдающихся сочинений по стратегии исключительно в догматической форме, то есть к чистому умозрению», а военная история, то есть тот фундамент, на который могло бы опираться это умозрение, преподавалась так, что один из профессоров назвал этот курс «вензелями, написанными ногами армии», и офицеры-слушатели окрестили военную историю «наукой о том, кто куда пошёл».

«Самые сложные из всех наук, – размышлял Кладо, – это социальные, а сложнейшая между ними – наука о войне. В ней приходится исследовать помыслы и действия людей в сфере смертельной опасности, что представляет собой исключительную трудность, которая увеличивается ещё тем, что цель науки – выработать указания для победы над врагом, который столь же страстно хочет победить вас, всегда представляют для вас в значительной мере загадку, так как он всеми мерами скрывает от вас свои помыслы.»

В 1895 году при Морской Академии были учреждены курсы военно-морских наук для адмиралов и командиров флотов. Кладо читал там лекции по морской тактике и по истории военно-морского искусства. Прочитанные им лекции в определённом смысле послужили отправной точкой для активного развития военно-морского дела в России.

Первая крупная работа Кладо вышла в 1899 году и представляла собой собранные воедино лекции, прочитанные им в Кронштадтском морском собрании и в Обществе ревнителей военных знаний. Написанная Николаем Лаврентьевичем книга не была ещё в полном смысле этого слова теоретическим трудом, скорее – популяризацией научных знаний. Сам же он охарактеризовал книгу как попытку «представить себе тот идеал, к которому следует стремиться, и… выяснить те потребности, которые должны быть предъявлены ко всякой правильно организованной морской силе».

«Возвратившись с Дальнего Востока, где я в продолжение двух лет плавал в должности непосредственного помощника начальника эскадры Тихого океана, я девять лет занимал кафедру военно-морского искусства, морской тактики и морской стратегии в Николаевской Морской Академии. В продолжение этого времени я каждое лето находился известное время в плавании… Наконец мне пришлось пробыть пять месяцев на французском броненосном крейсере «Лото Тревиль», который составлял одно из судов высшей военно-морской школы Франции… Во время этого плавания я прослушал курс этой школы, участвовал во всех практических занятиях и, вместе с крейсером, участвовал в трёхнедельных больших манёврах в Средиземном море…»

Рассказывая о себе, Николай Кладо отмечает, что вместе с профессором инженерной академии Буйницким он вёл практические занятия в офицерской артиллерийской школе, куда командировались офицеры береговой артиллерии из всех приморских крепостей. В это время Кладо имел возможность посетить почти все наши приморские крепости, в некоторых побывал по несколько раз.

Кладо настаивал на том, что главная задача всякой военной академии – работать над установлением единства военного мышления в военном сословии. «Без такого единства всегда было трудно воевать, а теперь это положительно немыслимо. Ни один начальник ни в какой области, даже в самой тесной, например даже на отдельном корабле, не может предвидеть и всем распорядиться сам – он должен во многом предоставить широкую инициативу своим подчинённым… К этому невозможно сколько-нибудь приблизиться без единства военного мышления.»

В то же самое время этой проблемой занимался вице-адмирал Степан Осипович Макаров – флотоводец и военно-морской теоретик. В 1897 году Макаров опубликовал капитальный труд «Рассуждения по вопросам морской тактики». Любопытно, что адмирал Макаров рассуждал о тактике, а лейтенант Кладо взялся за исследование проблем стратегии, то есть обратился к высшей области военно-морской науки. И одно это уже удивительно. Стратегическим мышлением обладают единицы. Тем более мышлением, способным обобщить имеющийся опыт всех предыдущих войн, переработать его и превратить в научную систему.

В октябре 1906 года в газете «Кутлин» была опубликована статья «Некоторые выводы из Шантунгского и Цусимского сражений», в которой один морской офицер сказал: «Какая забота строевому составу флота и армии углубляться в бездну премудрости, когда в сущности всё дело обстоит значительно проще. Разве Александр Невский, Дмитрий Донской, Пётр Великий, Суворов и другие выдержали бы экзамены даже в юнкерское училище, а не только в академию генерального штаба; однако они оставили после себя бессмертные образцы военного искусства.»

Слыша вокруг себя такие речи, Николай Лаврентьевич Кладо всё же не падал духом и продолжал пропагандировать идею высшего военного образования. Понимая, что невежество всегда прячется за спины гениев, Кладо не уставал повторять, что гениальными полководцами, одарёнными сказочной интуицией, рождаются единицы, поэтому для успеха в войне нужны обширные и крепкие знания всего командного состава. Конечно, теория ничего не решает, она лишь объясняет. Решает практика, но разумно она может делать это, только руководствуясь объяснениями теории. В качестве примера такой теоретической подготовки Кладо приводил адмирала Бутакова и его книгу «Новые основания пароходной практики», одна из глав которой посвящена таранному бою.

«Вот если начать практиковаться в таранном бое с такой подготовкой (а так это и делали в эскадре Бутакова на особых таранных баркасах), то практикующимся уже не приходилось бы терять времени на то, чтобы наткнуться путём продолжительной практики на те исходные положения, которые на бумаге получаются в самое короткое время… Именно адмирал Бутаков, сделав подробный теоретический разбор таранного боя, был способен организовать таранные упражнения, и притом так, что они приносили огромную пользу участвовавшим в этих упражнениях офицерам.»

К сожалению, со смертью Бутакова окончились и таранные упражнения, а его таранные баркасы были переданы в артиллерийский отряд и прослужили там десятка два лет для развозки учеников по судам.

Этот пример наглядно демонстрирует отсутствие того самого единства военного мышления, о необходимости которого твердил Николай Лаврентьевич. Труды одного человека и очевидная польза этих трудов вовсе не принималась во внимание другими людьми. Разве это не трагедия военной мысли?

«Жизненная деятельность государств проявляется в двух, очень резко разграниченных между собой областях: в устройстве внутренней своей жизни и во внешних сношениях – в установлении таких отношений между государствами, при которых могли бы быть соблюдены их общие и согласованы противоположные интересы. Когда об этих интересах возникает спор и никто из спорящих не может или не хочет уступить, остаётся один путь – решить этот спор силой оружия.

Значит, война – это одна из сторон проявления жизненной деятельности государств… Война – это продолжение внешней политики с оружием в руках. А значит, ведение войны связано с политикой, исходит из неё и находится от неё в постоянной зависимости… Очевидно, что стратегия, подготовляющая и ведущая войну, тесно связана с политикой, которая должна указать ей, с кем и к какому времени следует подготовить войну… Значит, практическая задача стратегии очень сложна – это разрабатывать планы подготовки государства к войне и ведения войны, поддерживая эти планы всё время в соответствии с обстановкой, то есть с географическим, этнографическим и экономическим положением.» (Кладо «Этюды по стратегии»)

В России конца девятнадцатого века велись яростные споры о природе войны, о возможности или невозможности её исключения из жизни человечества. В эти споры была вовлечена интеллектуальная элита страны и высшее государственное руководство.

В мае 1896 года состоялась коронация Николая II.

Генерал Редигер вспоминал, что «на коронации государя около 20 полковых командиров, прослуживших в чине полковника не менее 16-ти лет, были произведены в генералы с оставлением в должностях. Такой застой давал армии престарелых вождей, едва терпимых в мирное время и вовсе негодных в военное время».

К этому времени Кладо уже год преподавал военно-морское искусство в Морской Академии.

В 1897 году была проведена первая всеобщая перепись населения российской империи. По данным переписи в России проживало почти 130 миллионов человек. В городах проживало только 13% населения, хлебом кормили половину Европы, армия – самая большая в мире, флот по числу боевых кораблей в строю был третьим, уступая лишь Англии и Франции.

В конце девятнадцатого-начале двадцатого столетий флот имел первостепенное значение. Статус страны, обладавшей мощным военным флотом, можно сравнить со статусом ядерной державы в наше время.

Историки называют то время эпохой безудержного маринизма. Государи всех стран с головой отдались увлечению флотом, и это понятно: экономика каждого государства зависела от состояния морских путей – более восьмидесяти процентов мирового торгового оборота осуществлялось по морю.

Флот стремительно развивался, превращался в центр аккумулирования всего самого передового. И это касалось не только техники и вооружения, но и теории. Парусные суда ушли в прошлое, уступив место паровым кораблям. Но стремительность, с которой менялся флот, застала командный состав врасплох.

Корабельный инженер Костенко, участвовавший на броненосце «Орёл» в Цусимском сражении, вспоминал:

«Когда развившаяся техника проникла в русский флот, то его руководители не распознали в этом явлении нового ведущего начала, которое предопределяет всю будущую эволюцию флота. Они продолжали цепко держаться за освящённую двухсотлетней историей постановку морского дела. Все высшие руководители нынешнего флота, начиная от великого князя генерал-адмирала Алексея и кончая любым капитаном первого ранга, командиром корабля, получили образование в те времена, когда ещё были живы традиции парусного флота, а паровой двигатель казался лишь заменой парусов при безветрии. Так было ещё в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия. Действующий в настоящее время Морской устав, система морского ценза, воспитание личного состава и дух воинской дисциплины флота ещё остались всецело пропитанными идеологией парусного времени, которая казалась старым морякам незыблемой и переходила от одного поколения к следующему.»

Высший командный состав флота не учёл происшедших в начале двадцатого столетия изменений. Он продолжал черпать свои взгляды на тактику морского боя, на методы командования и боевой подготовки личного состава из старого опыта. Разнобой в области тактических взглядов привёл к тому, что Морское министерство не смогло выработать устойчивую программу создания нового флота. Флот не имел ясного осознания своих стратегических и тактических задач.

Моряки старого воспитания, удерживали за собой все ключевые посты. Конечно, они не отказывались от использования новой техники, ибо прекрасно осознавали, что нелепо было противопоставлять противнику отсталый флот. Но всё же цеплялись за свои привычки и не желали пускать в руководство людей нового времени, чтобы не лишиться под напором прогрессивной волны своего положения. Тем временем моряки молодого поколения уже впитали в себя уважение к передовой технике.

«Матрос нового времени, – писал Костенко, – должен быстро соображать. Мускулы утратили первенствующую роль. Без технической выучки и знаний матрос не годен для ухода за теми механизмами, которые ему доверяются.»

Возможно, именно то, что флот стал воплощением всего самого передового, что предлагала наука и техника того времени, заставил Николая Лаврентьевича Кладо отдаться военно-морскому делу с настоящей любовью. Рассуждая о военных кораблях, Кладо говорил о них так, словно вёл речь о живых существах, к которым он относился с нежностью; он избегал бесцветной технической терминологии, стремился пробудить в слушателях искренний интерес к раскрываемой теме.

В 1898 году императорское правительство России издало «русский циркуляр о мире», а в 1899 году по инициативе и под патронажем Николая II была проведена международная конференция по разоружению. Россия призывала другие государства и народы отказаться от войн, приступить к немедленному разоружению.

Кладо был серьёзно озадачен таким ходом событий. Он скептически смотрел на тех, кто намеревался улаживать спорные вопросы путём так называемого «международного права». Согласно его мнению, «зародилось это «право» таким же путём, как и обыкновенное право, то есть путём насилия. Народы сталкивались между собой в борьбе за средства удовлетворения потребностей… и обыкновенно решали спорные вопросы войной. Победитель, наступив ногой на горло побеждённого, заключал с ним договор и такого рода договоры положили начало «правовым» отношениям государств между собой.»

Николай Лаврентьевич понимал, что политика в вопросах войны и мира должна опираться не на благие пожелания, а на фундаментальные знания природы войны. Этот вопрос вскоре стал для него главным в его научной деятельности. Познание природы войны – это необходимая принадлежность воинского звания, – настаивал он. Позже в «Очерках мировой войны» он скажет: «Человечество, несмотря на всю утончённость своей культуры, на возросшую нервность и широко распространённую неврастению, не потеряло способности воевать! Никакие ужасы новейшей техники не уничтожили и даже не ослабили этой способности, не охладили военного пыла, когда задеты жизненные интересы людей, которые никак иначе не отстоять, как силой оружия.»

Николай Петрович Михневич, другой видный военный теоретик, также придерживался точки зрения, что войны вечны и их не избежать. Как и Кладо, Михневич обращал внимание на то, что условия ведения войны постоянно меняются в силу развития технических средств. «Поэтому каждая эпоха имеет своё, отличное от других, военное искусство.»

Михневич был почти на десять лет старше Кладо и приступил к изучению военной науки значительно раньше Николая Лаврентьевича. Жизнь Михневича в науке была более ровной и спокойной, чем жизнь Кладо, он не знал внезапных взлётов и падений, его взгляды не вызывали бурных протестов коллег. И всё же он делал своё дело, нередко делая далеко идущие выводы. Пожалуй, он был первым, кто увязал возможность ведения войны с уровнем культуры и развитием цивилизации в целом. «В настоящее время, – утверждал он, – победа кроется уже не столько в числе и энергии, сколько в экономическом развитии и нравственном превосходстве.»

Надо признать, что для большинства офицеров вопросы экономики лежали далеко за пределами их кругозора, военное дело они рассматривали очень скупо, а потому зачастую дело это пребывало в состоянии крайне плачевном.

Начальник штаба Варшавского военного округа генерал Гершельман писал в 1901 году: «В Петербурге я провёл около десяти дней и за это время немало занимался в Главном штабе, знакомясь с разными соображениями по вопросам обороны… Но должен сказать, что во всём прочитанном я не нашёл ничего законченного, не нашёл разработки дела до конца… По этой причине я не мог составить общей картины дела, извлечь из прочитанного окончательных решений…»

Он же в 1902 году: «В делах по обороне… не было ничего определённого, ничего законченного. Мы разбрасывались в массе нередко противоречивых предположений, хватались за всё, ни на чём не останавливаясь и порождая в себе только полную неуверенность к своим решениям, которые постоянно менялись.»

Очевидно, что офицерский корпус не имел твёрдой внутренней установки на самосовершенствование. К новым техническим достижениям офицеры относились более чем равнодушно. Так, например, к началу русско-японской войны в войсках появились скорострельные орудия нового образца, но, как писал в своих воспоминаниях полковник Генерального штаба Грулев, «артиллеристы наши пошли на войну, почти совершенно не зная свойств своей новой пушки». Командный состав надеялся на лёгкую победу, готовый выиграть любое сражение не умением, а числом брошенных в бой солдат.

Между тем приближалось время испытаний. Япония готовилась к войне, готовилась серьёзно. Для Японии эта война была крупномасштабной, полноценной, Россия же рассматривала надвигавшуюся битву как пограничный конфликт местного значения.

Из воспоминаний Витте, министра финансов: «Государь был, конечно, глубочайше уверен, что Япония, хотя и с некоторыми усилиями, будет разбита вдребезги… В первое время обыкновенное выражения его в резолюциях было – «эти макаки». Затем это название начали употреблять так называемые патриотические газеты, которые в сущности содержались на казённые деньги.»

Из воспоминаний Сабашникова, крупнейшего книгоиздателя тех лет: «Война с Японией упала как снег на голову. Когда Япония отозвала своего посла, я, встретившись с министром внутренних дел Джунковским, спросил: «Мы, стало быть, воюем?» Он решительно отрицал эту возможность, выражая, очевидно, то, чему верили или хотели верить правящие круги».

По свидетельству Витте, сам Николай II не раз говорил, что этой войны не будет, так как она ему не нужна.

Ряд тяжёлых неудач ознаменовал эту войну. Удручающее впечатление произвела на всех гибель наткнувшегося на мину броненосца «Петропавловска» с адмиралом Макаровым и художником Верещагиным на борту. Затем был проигран Тюренчский бой, после этого последовали поражение при Ляояне и трагедия Порт-Артура.

Из воспоминаний атамана Семёнова: «Мне было 14 лет. Читая в газетах сообщения Штаба Главнокомандующего о действиях на фронте против Японии, я болезненно переживал боевые события, складывавшиеся на фронте не в нашу пользу. Я никогда не забуду впечатления, которое произвели на меня сообщения об отступлении от Ляояна и от Мукдена. Эти события весьма остро переживались всем населением России, и только социалисты разных толков и оттенков радовались несчастиям своей Родины…»

Во время русско-японской войны Николай Лаврентьевич Кладо был назначен начальником оперативного отдела в штаб командующего Тихоокеанским флотом – вице-адмиралу Рожественскому. Операции Владивосточного отряда крейсеров – кстати сказать, единственно-удачные наши операции в эту войну – были разработаны при личном участии Кладо.

В октябре 1904 года Вторая Тихоокеанская эскадра Зиновия Петровича Рожественского, последовала с Балтики на Дальний Восток. И ту произошло то, что вошло в историю как Гулльский инцидент.

Из дипломатических источников и от разведки то и дело поступали сведения о тайных приготовлениях японцев для нападения на русскую эскадру в пути. В связи с тем, что Англия являлась военным союзником Японии и могла предоставить японским кораблям базы на своей территории, эскадра Рожественского пребывала в постоянном напряжении. Для японцев не представляло никакого труда снарядить в европейских водах небольшой отряд миноносцев или вооружить минными аппаратами какие-либо, невинные с виду, парусные шхуны, яхты или рыболовецкие мелкие посудины.

В ночь с 8 на 9 октября к эскадре приблизился неизвестный военный корабль, по которому сразу был открыт огонь. Лучи прожекторов беспорядочно метались во все стороны. Неизвестный эсминец скрылся, но, как выяснилось позже, на пути русской эскадры оказалась рыбацкая флотилия. Пароходики тащили сети, плохо слушались руля и не успели уйти с курса эскадры. На этих-то рыбаков, которых в кромешной тьме приняли за неприятельские боевые корабли, и обрушился шквального огонь.

Корабельный инженер Костенко, находившийся на борту броненосца «Орёл», писал: «Но более всего мы были поражены сообщением, что есть телеграмма с крейсера «Аврора» о повреждениях, полученных ею от наших перелётов. Оказывается, это она светила слева прожектором и навлекла на себя огонь. В неё попало пять мелких снарядов; один из них разорвался в каюте священника, которому оторвало руку и ногу, другим снарядом был ранен комендор. В критический момент наши крейсера неожиданно оказались в 30 кабельтовых слева от нас и попали под обстрел.»

Через несколько дней Англия предъявила требование отставки и предания суду командующего 2-й эскадры адмирала Рожественского и командиров всех кораблей, причастных к расстрелу английских рыбаков. Дело приняло серьёзный оборот. Русская эскадра получила приказ загасить все топки и стоять в порту Виго плоть до дальнейших распоряжений.

18 октября стало известно из газет, что Франция выступила с инициативой собрать в Гааге международную морскую конференцию с участием видных адмиралов морских держав в качестве экспертов, на которую будет возложена задача вынести согласованное заключение о действиях адмирала Рожественского.

От штаба 2-й эскадры командировался капитан второго ранга Николай Лаврентьевич Кладо, а также по одному представителю с броненосцев «Александр» и «Бородино».

19 октября эскадра покинула Виго и пошла дальше по своему назначению, а в Гаагу стали стекаться чиновники морских ведомств для разбора инцидента. Возможно, присутствие Кладо в Гааге спасла ему жизнь, так как он не смог участвовать в сражении при Цусиме.

Зиновий Петрович Рожественский, как гласит официальная формулировка, действовал при Цусимском сражении пассивно и не сумел организовать боя русской эскадры. Он был ранен и взят в плен на миноносце «Бедовый». По возвращении в Россию Рожественский был предан военно-морскому суду, но оправдан как тяжело раненый в бою и в 1906 ушёл в отставку.

Свидетели того времени подчёркивают, что первые же неудачи на театре войны и тем более Цусимская катастрофа погасили в народе волю к борьбе.

Максим Горький: «Мне пришлось быть в Старой Руссе во время мобилизации; стою на платформе, сажают солдат в вагоны, бабы ревут, пьяные орут, трезвые смотрят так, точно с них кожу сдирать будут через час… Между прочими прискорбными рожами вижу одну – настоящий эдакий великорусс: грудища, бородища, ручищи, нос картофелиной, глаза голубые… И эдакое спокойное лицо, эдакое терпеливое, уверенное в том, что никогда ничего хорошего не может быть… не будет никогда! Держит за плечо свою оплаканную, раскисшую в слезах бабёнку и внушает ей могильным голосом, но спокойно – заметьте – спокойно внушает, что продать, сколько взять и прочее. Никаких надежд на возвращение, видимо, не питает. И не мобилизация это для него, а ликвидация жизни, всей жизни! Понимаете? Я ему говорю – что ж ты, братец мой, так уж, а? Отправляешься на эдакое дело, а духа никакого! Надо, братец мой, дух боевой иметь, надо надеяться на победу и возвращение домой со славой! Для Родины это, пойми… Мы, говорит, ваше благородие, это понимаем! Мы, говорит, согласны исполнить всё, что прикажут. Да ты, говорю, сам-то как – хочешь победы? Нам, говорит, не то что победа, а хоть бы и совсем не воевать.»

Генерал Брусилов: «Эта проигранная нами война, закончившаяся революцией 1905-1906 годов, была для российских вооружённых сил ужасна в том отношении, что мы упорно готовились к войне на Западном фронте и в то же время неосторожно играли с огнём на Дальнем Востоке, фронт которого нами совершенно не был подготовлен. Только в самое последнее время перед японской войной мы наспех сделали кое-что, так сказать на «фу-фу», рассчитывая лишь попугать Японию, но отнюдь не воевать с нею… Можно смело сказать, что война эта расстроила в корне все наши военные силы…»

К началу русско-японской войны среди обер- и штаб-офицеров не было лиц, не получивших военного образования. Только среди генералов, начинавших службу в 50-е или первой половине 60-х годов встречались лица, у которых в графе «образование» значилось «на службе», то есть специального военного образования не имели.

Генерал Деникин, говоря о профессиональной подготовке военных, указывал в книге «Старая армия»: «До войны начальник, начиная с должности командира полка, мог пребывать спокойно с тем научным багажом, который был вынесен им когда-то из военного или юнкерского училища, мог не следить вовсе за прогрессом военной науки и никому в голову не приходило поинтересоваться его познаниями.»

Как вспоминает бывший на русско-японской войне протопресвитер русской армии и флота Шавельский, «в 1905-1906 годах командующий Приамурским военным округом генерал Линевич, увидев гаубицу, с удивлением спрашивал: что это за орудие?» Тот же Линевич не умел как следует читать карты и не понимал, что такое движение поездов по графику. «А среди командиров полков и бригад, – замечает дальше Шавельский, – иногда встречались полные невежды в военном деле. Военная наука не пользовалась любовью наших военных.» Но эти строки, открывающие нам истинное положение дел, написаны много позже.

А Николай Кладо уже в то время, то есть по горячим следам, позволил себе открыто критиковать сложившееся в военно-морской сфере положение дел. Знаменитые публикации в газете «Новое время» за 29 января-14 апреля 1905 года вызвали бурное недовольство начальства. Да и не могло обойтись без недовольства, когда статьи Кладо выставляли на позор самые верхи военного руководства.

«Обратили ли вы внимание, как обставлен главнокомандующий сухопутными и морскими силами для руководства морскими операциями? Для этого у него имеется морская походная канцелярия и начальник этой канцелярии Русин. Это выдающийся по своим способностям офицер, но всё-таки не более чем капитан второго ранга, то есть по-сухопутному подполковник, и не более как начальник канцелярии. Какое же влияние он может иметь на решения и распоряжения главнокомандующего морскими силами, да ещё не моряка по профессии?

Когда главнокомандующим был адмирал Алексеев, начальником его штаба стоял генерал-лейтенант с огромным числом помощников, а во главе морского штаба стоял контр-адмирал Витгефт. А когда последнему пришлось остаться в Порт-Артуре, морским штабом командовал капитан первого ранга Эбергард. Но именно штабом, а не канцелярией! Отчего же, когда главнокомандующим сделался генерал Куропаткин, морской штаб вместо того, чтобы получить развитие, ввиду того, что главнокомандующий не моряк, вдруг исчез совсем и обратился в канцелярию, во главе которой только капитан второго ранга?»

Второго мая 1905 года Кладо был исключён из службы, о чём мы сказали в начале нашего фильма.

Впрочем увольнение Кладо со службы не означало, что он прервал свою научную работу. Кладо продолжал выступать в Морской академии и в Обществе ревнителей научных знаний, где появлялись всё новые и новые слушатели и куда приглашались с лекциями самые уважаемые военные теоретики.

Из дневника Михневича за 1905 год:

«8 декабря, четверг. Прочёл в собрании Общества ревнителей военных знаний лекцию на тему «Эволюция и прогресс в военном деле». Удачно. Аудитория и хоры переполнены…

15 декабря, четверг. В Обществе ревнителей знаний читал лекцию на тему «Основные идеи военного искусства и их применение в области стратегии и тактики». Громадное стечение публики…»

История создания «Общества ревнителей военных знаний», где многократно выступали с лекциями Кладо, Михневич и другие видные военные теоретики, требует, чтобы мы уделили ему хотя бы малую толику внимания, ибо она очень ярко характеризует отношение высшего руководства к научным знаниям.

«Общество» возникло в Петербурге 90-х годах девятнадцатого столетия. Инициатором его был офицер Новицкий, тогда старший адъютант штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии. Он организовал так называемые «вечерние бдения», на которых его единомышленники часто горячо разбирали научные вопросы не вполне ясно изложенные в академии. Новицкого особенно интересовала военная психология. Постепенно число участников кружка увеличивалось. Вскоре стали звучать настоящие доклады, прения. О собрании начали говорить. Забеспокоилось начальство, далеко не склонное покровительствовать тем, кто жаждал знаний. В результате на одном из собраний был обнаружен агент тайной полиции. Это обстоятельство послужило толчком к «легализации» общества. Удалось добиться расположения к кружку начальника штаба гвардейского корпуса, а через него и главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа. В 1898 году военный министр Куропаткин утвердил устав «Общества ревнителей военных знаний», ставившего своей задачей «распространение среди офицерства военных и общих знаний».

Однако многие из генералитета отнеслись к вновь созданному обществу отрицательно. Так, бывший военный министр Ванновский, повстречав кого-то из офицеров, сказал: «Ну, батенька, счастье ваше, что я больше не министр. Я бы ни за что не разрешил такого общества». Показательным являются и слова начальника первой гвардейской пехотной дивизии князя Оболенского: «Не понимаю, где вы найдёте дураков, которые будут слушать ваши дурацкие лекции».

После увольнения Николая Лаврентьевича Кладо со службы на имя морского министра адмирала Бирилёва поступило множество писем.

«Честный и благородный характер господина Кладо, который создал науку морской стратегии в нашем флоте, отлично известен Вашему Превосходительству. Если я упомянул о Кладо, то во-первых, потому что пока его некем заменить в Морской Академии, а во-вторых и потому что знаю его даровитую натуру по совместной службе на отряде судов морского корпуса, где он был при мне единственным флаг-офицером, исполняя все штабные и строевые обязанности с выдающимся успехом…»

«Со скорбью в сердцах читаем о том, что капитан Кладо сделан «ненужным»!… Не он ли, ставя на карту себя, свою будущность, своё личное «я», руководимый беззаветной любовью к родине, осмелился возвысить свой голос среди общего молчания. Голос, дошедший куда следует?…»

«Адмирал! К Вам взывают многие, истинно любящие царя и отечество, явите себя светлейшим и живым героем среди наступившей тьмы и замерзания, мужественно забудьте всё лично неприятное Вам в капитане Кладо, протяните честную руку, и слава имени вашего переживёт нас, переходя из века в век.».

Надо полагать, что полные страстных призывов письма сыграли свою роль.

25 сентября 1906 года Кладо был вновь определён на службу и назначен штатным преподавателем Николаевской Морской Академии. На следующий год он был произведён в полковники, а в 1910 году был назначен ординарным профессором Николаевской Морской Академии, под сводами которой не переставал звучать его убедительный голос:

«Цель стратегии при изучении войны – это найти истинные причины, управляющие военными явлениями, или, по крайней мере, подойти к ним как можно ближе. Цель преподавания стратегии – достигнутое приближение к истине перевести в способ мышления других. А для этого эти другие должны получить внутреннее убеждение в том, что то, что им преподаётся, есть действительно истина или посильное к ней приближение.»

В 1908 году на небосклоне Петроградской бюрократии появилось новое светило – генерал Сухомлинов. Были уволены генералы Палицын и Редигер, имевшие гражданское мужество указывать на отсталость нашей военной подготовки и на необходимость долгой, упорной работы, поставленной на научном основании. По словам некоторых мемуаристов, «невежественность Сухомлинова сочеталась с поразительным легкомыслием. Занимая пост военного министра, Сухмлинов пребывал в полном убеждении, что его полученные десятки лет назад знания, остались незыблемыми истинами, между тем как в действительности быстрое развитие военного дела требовало постоянной и напряжённой работы по изучению эволюции военного дела».

«Это, конечно, отразилось на планомерности всей работы по подготовке к войне, произведённой между окончанием войны с Японией и начавшейся в 1914 году войной с центральными державами, – вспоминал помощник военного министра генерал Лукомский. – Многое, что первоначально намечалось, в жизнь проведено не было. Когда прошёл острый период впечатлений от неудач прошедшей войны, многое заслонилось текущими работами и, если не совсем забылось, то перестало быть существенным, требующим изменений.»

Забылась, разумеется, и главная причина, которая затрудняла устранение хаоса в высшем военном управлении. Забылась научная организация работы, которая требовала не только отдельных выдающихся представителей науки, но и достаточно высокого уровня социальной среды. Интеллигентный слой России, к сожалению, представлял слишком тонкую прослойку, чтобы результаты работы отдельных учёных упали на благодатную почву.

С 1909 по 1912 годы Кладо опубликовал «Курс военно-морского дела для военно-морской академии», «Введение в курс военно-морского искусства», «О приморских крепостях», «Курс стратегии» в трёх томах и некоторые другие работы. Наконец, в 1913 году появились его знаменитые «Этюды по стратегии».

Во «Введении в курс военно-морского искусства» Кладо рассказал, что за два года до русско-японской войны на курсах военно-морских наук при Николаевской Морской Академии были дважды проведены стратегические игры, на которых пришли к выводу, что нашему флоту грозит неминуемый разгром, но выводов никто не сделал.

Поражение в русско-японской войне выявило большие пробелы в подготовке флота. Личный состав не был научен в мирное время тому, что необходимо на войне. Отсутствие боевой подготовки и бездействие ведут к разложению флота. Поэтому, – подчёркивал Кладо – главнейшая задача истории военно-морского искусства – это «тщательно собрать признаки разложения и показать на основании прошлого картину будущего.»