«Пломбированный вагон» подборка воспоминаний

Для отъезда мы должны были собраться в Берне.

Из Женевы мы, пять или шесть человек, отправились в Берн. Среди нас было двое грузин: Миха Цхакая и автор этих строк.

Решение было принято быстро. Мы должны были приготовиться к отъезду в течение одного дня. Я попрощался с товарищами, знакомыми, улицами и окрестностями Женевы, университетом, с моей доброй хозяйкой…

Открывались новые горизонты, новая перспектива…

На вокзал прибыло много провожающих; один из них дал нам красный шелковый платок. Мы прикрепили его к палке и вывесили в окне вагона.

Мы с улыбкой глядели на провожающих из окна; чувствовалось, что многие из них завидуют нам, сочувствуют нашей решимости… Поезд тронулся…

«Ура! — стали кричать провожающие и, махая платками и шапками, пошли рядом с поездом.

Было десять часов вечера, когда мы прибыли в Берн. На другой день мы долны были выехать из Берна. И в ту ночь я не видел Ленина. Он совещался конспиративно с местными партийными товарищами. Мы разместились в гостинице.

Миха Цхакая и я сняли одни номер. Перед тем, как мы легли спать, один из служащих гостиницы принес бумагу, в которую надлежало вписать нашу фамилию, имя и профессию.

Миха, как старый партийный работник, привыкший к конспирации, спрашивает меня:

— Что ты делаешь? Пишешь свою настоящую фамилию?

— А что же мне делать? — ответил я с удивлением.

— Ну, ладно! Пиши, пиши! Такой‑то журналист, но не пиши, что возвращаемся в Россию. Это не нужно…

Ладно, так и сделаю — согласился я.

Когда служащий ушел. Миха сказал мне:

— Вообще не нужно, чтобы знали — кто мы, куда едем…

Мы прилегли на свои кровати, но нам не спалось. Нервничали, курили.

Утром узнали, что в 12 часов мы должны собраться на вокзале и что там увидим Ленина.

В назначенное время мы прибыли на вокзал. Большая часть товарищей уже оказалась на месте. Одна группа стояла возле багажа. Мы присоединились к ней. Там была и супруга Ленина — Крупская.

Ленина все еще не было. Местные товарищи всячески помогали нам: взяли для нас билеты, сдали наши вещи в багаж.

Вскоре вместе с другими товарищами прибыл и Ленин.

Я и раньше много раз видел его, но он никогда не был так возбужден. Ленин пожал руку каждому из нас, вспомнил — кого и когда встречал раньше, но особенно тепло приветствовал он Миха Цхакая.

Тем временем подошел поезд. Взяв свои чемоданы, мы устремились к вагону. Провожающих и здесь было много.

Прибывшие из Женевы смешались с бернскими товарищами и знакомились друг с другом. Мы глядели из окон на швейцарские холмы и навсегда прощались с ними.

От бернских товарищей мы узнали следующее: из Женевы Ленин получил телеграмму, и которой одна группа товарищей сообщала ему и своем решении присоединиться к уезжающим и просила его подождать с отъездом два дня. Но. Ленин не согласился, заявив, что в конце концов все придут к такому же решению, а у нас нет времени дожидаться всех.

Впоследствии так и произошло, и вся эмиграция тем же путем вернулась в Россию.

Когда мы прибыли на швейцарскую границу и таможенные чиновники начали осмотр нашего багажа, мы были удивлены — их отношение к нам было явно враждебным. Придирались ко всяким пустякам.

Они отняли у нас много сьестных припасов, которые мы закупили на дорогу, а также много других вещей.

Вступив на германскую территорию, мы сошли с поезда, взяв с собой все вещи. Чиновники вокзала, чинно выстроившись в шеренгу, препроводили нас в одну комнату.

День клонился к вечеру. Вскоре пришел и поезд. Оказалось. что специально для нас был прицеплен мягкий вагон, в котором мы все и разместились, проехав всю территорию Германии в запертом вагоне.

Наш поезд не останавливался ни на одной станции, лишь в Берлине простояли чуть ли не целый день.

Мы смотрели на вокзал, куда уже не так часто приходили и уходили поезда, как это было раньше.

Нам очень надоело пребывание в запертом вагоне и когда мы на границе Германии пересели на пароход, направлявшийся в Швецию. — то вздохнули свободно и стали прогуливаться по палубе корабля, радуясь и улыбаясь.

Пароход был грузовой и на его палубе в два ряда стояли товарные вагоны. Кроме нас — других пассажиров не было

Мы рассеялись на палубе и всматривались вдаль.

Молодежь собралась в кружок и затянула революционную песню. Стоявший в центре молодой человек с горящим взором по окончении одной песни начинал другую, а остальные подпевали ему. После Марсельезы пели Карманьолу, после Карманьолы — Интернационал и другие революционные песни.

Пароход был хотя и очень большой и с достаточным грузом, но от шторма его сильно качало, и мы все старались уберечь себя от морской болезни.

По–моему, именно поэтому Ленин, хмурый и бледный, быстро шагал по палубе взад к вперед и было видно, что он с чем‑то борется и что‑то преодолевает.

Шторм до того обнаглел, что волна опрокинулась на палубу и брызги воды долетели до Ленина.

— Вот тебе, товарищ Ильич! Это — первая революционная волна, которая докатилась до нас из России. Она передала тебе ее поцелуй! — пошутил кто‑то.

А Ленин смеялся и платком вытирал лицо.

Вскоре показался город Мальме. Медленно и спокойно пришвартовался пароход к гавани, и качка прекратилась.

Мы не останавливались в Мальме. Той же ночью уехали в Стокгольм и прибыли туда в десять часов утра.

В Стокгольме нас ждали местные социал–демократы. Для нас были заготовлены номера в лучшей гостинице с рестораном. Мы гуськом направились по красивым и крутым улицам Стокгольма к гостинице.

В столовой для нас был накрыт завтрак. Мы обступили этот большой стол и беседовали стоя.

После завтрака мы направились в приемный зал Здесь нас ждали представители местной социал–демократической организации.

Был устроен маленький банкет; с речами выступили представители газеты «Политикэн» и социал–демократических организаций, они поздравляли нас с революцией в России и пожелали нам успешно завершить ее. С ответным словом выступил Ленин.

Лицо Ленина совершенно преобразилось; его глаза горели, он давал распоряжения, спешил и просил местных товарищей о тот же день отправить нас поездом.

Он посылал телеграммы в Петроград. Одна телеграмма, подписанная Миха Цхакая и мною, была послана в адрес К Чхеидзе. чтобы он со своей стороны принял меры к предотвращению нашего ареста кадетским правительством по прибытии в Петроград.

Здесь же должны были быть заготовлены визы для въезда в Россию. Кроме того, нам объявили, что нельзя ввозить в Россию рукописи и некоторые книги. Поэтому каждый из нас перебрал свои вещи; рукописи мы оставили у местных товарищей вместе с нашими адресами, чтобы они после могли переслать их вам.

Нас обступили корреспонденты газет. В тот день уже успели выпустить газету «Политикан» с портретом и биографией Ленина.

Особое внимание корреспондентов привлек к себе Миха Цхакая, как старейшин среди нас, и я подробно знакомил корреспондентов с его биографией, с историей его нелегальной работы, рассказывал об его арестах, о том, как его преследовали и т. п. Я особо подчеркивал, что он — один из основателей Грузинской социал–демократической организации, что свыше десяти лет он провел в эмиграции и теперь вновь возвращается в Грузию.

А Миха, видимо, считал такие подробности совершенно излишними и, не желая выпячивать себя, говорил мне:

— Ну к чему все это? Довольно! Не все ли равно, куда я еду — в Грузию или куда‑то в другое место. Я еду в один небольшой уголок космоса.

Из Стокгольма мы выехали в тот же день. Я попал в купе Ленина и до самого Петрограда ехал вместе с ним.

Как только поезд тронулся. Ленин откуда‑то извлек целую кучу русских газет, переданных ему товарищами в Стокгольме, снял пиджак, влез на верхнюю койку, .зажег электрическую лампочку, прилег и стал читать газеты. «Володя, ты же так простудишься!» — заметила супруга, собираясь укрыть его покрывалом, но Ленин не захотел.

Я тоже прилег на верхней койке напротив него и видел, как быстро к жадно он просматривал и читал газеты.

Не нужно забывать, что в Швейцарии мы узнавали о революционных событиях в России лишь посредством телеграмм, и только в Швеции нам представилась возможность ознакомиться с неискаженной и непосредственной информацией из поступавших в Стокгольм газет, в которых можно было прочесть отчеты о выступлениях на том или и ином собрании или заседании.

Поезд мчался во мраке ночи.

В нашем купе царили спокойствие и тишина: были слышны лишь резкий шорох переворачиваемых газетных страниц и гневные возгласы Ленина: «Ах, каналья! Ах, изменник!»

Мы знали, что эти слова относятся к Чхеидзе или Церетели в связи с их каким‑нибудь оппортунистическим выступлением, и тайком улыбались. Опять доносились слова: «Прихвостни, изменники!».

— Нет, это слово «социал–демократ» настолько испохабили, что мы должны отделаться от него! Стыдно называться так! Мы должны взять себе другое название! — обратился он к нам с горящим взором.

Долго ворочался он на койке без пиджака, прочитанную газету тут же бросал в угол и брался за новую.

Утром, когда мы кончили пить чай, Ленин обратился ко мне:

«Выйдите, пожалуйста, обойдите все купе и предложите всем собраться в коридоре. Мы должны поговорить о том, как нам вести себя и что говорить в том случае, если Временное правительство кадетов арестует нас по прибытии в Россию».

Я обошел все купе и передал поручение Ленина, но никто не выходил из купе.

Ленин спросил меня: «Ну как, вышли в коридор?»

— Я сказал всем, но почему они не выходят, не знаю.

— Да, но как же вы не сумели сказать им так, чтобы они вышли!

Тогда я не понял смысла слов Ленина. Теперь я понимаю, как должен был сказать по–ленински, чтобы они вышли.

Я покраснел и ничего не мог ответить; затем я вторично обошел все купе, и на сей раз все вышли.

Когда мы собрались в узком коридоре, Ленин разъяснил нам, что наши ответы должны носить наступательный характер. Мы сами должны были посадить на скамью подсудимых и предъявить им обвинение в том, что они совершенно не позаботились о нас, не предоставили нам путь для возвращения и не обратились к союзникам с предложением пропустить эмигрантов в Россию.

Приняв такое решение, мы все вернулись в свои купе.

Вскоре прибыли на финскую границу.

Маленькую замерзшую речку Торнео пересекли на санях и вошли в здание вокзала.

Здесь мы впервые встретили русских революционных солдат. У всех лица озарились радостью и восторгом. Хотелось расцеловать каждого солдата и в то же время чувство удивления овладело мною.

Я говорил себе: «Десять лет тому назад меня арестовали такие же солдаты и бросили в тюрьму. А теперь эти же солдаты освобождают меня из плена».

Вскоре расспросили каждого из нас, затем нас допросили офицеры и предложили заполнить анкеты.

Когда мы сели в поезд, сдержанная улыбка Ленина вдруг переросла в заразительный смех… Он уже не скрывал своей радости, восторга.

Возле нашего купе собирались товарищи, и мысли Ленина, которым до сих пор словно преграждала путь какая‑то плотина, нашли вдруг выход и зажурчали, как родник, оповестив нас обо всем том что предстояло осуществить Ленину по приезде в Россию.

Недалека от Гельсингфорса один вагон нашего поезда наполнился солдатами. Многие из нас вошли к ним и попросили их рассказать поподробнее — как произошла революция в Питере, что они испытали на фронте, какое участие принимали они в революции и т. д.

Вошел к ним в вагон и Ленин. Ленин по–своему задавал им вопросы и, когда в их ответах находил подтверждение своих положений, он обращался к нам: «Слушайте, слушайте!»

В Белоострове нас встретила рабочая манифестация со знаменами Там же встретил нас И. Сталин. Наш восторг был безграничен, — расширились глаза, мы не узнавали друг друга, участился пульс.

Когда поезд тронулся, мы заметили, как из рядов рабочих в наш вагон поднялся один товарищ и пошел по длинному коридору вагона спокойной, неторопливой походкой. Он был одет в кожаную куртку, на голове была кожаная ушанка. Он вошел в то самое купе, в котором сидел Ленин. Ленин взглянул на него, но не узнал; когда же тот протянул ему руку со словами: «Здравствуйте, Ильич!» — у Ленина радостно заблестели глаза.

— О, это вы? — воскликнул он и пожал ему руку.

Это был Сталин.

— Ты узнал его? — спросил меня Миха Цхакая. — Не изменился, все такой же!

Была уже ночь, когда мы прибыли на Финляндский вокзал.

Наподобие кинематографической ленты замелькали и запомнились следующие картины: поезд остановился, платформа вокзала полна народу. Перед нашим вагоном в два ряда выстроены солдаты и матросы с ружьями и представители рабочих организаций. Слышны возгласы: «Ленина давайте нам сюда, Ленина!». Вывели Ленина и Сталина. Остальные припали к окнам и смотрели, что будет дальше. Послышалась команда. Строй солдат и матросов разомкнулся, образовав проход. При команде «На караул!» все встали в ружье, повели Ленина сквозь строй и обратно с большим букетом цветов. Мы растерялись от удивления.

Ленин вдруг вырос, поднялся ввысь и теперь уже недоступен для нас…

Потом мы вошли в большой зал. Там с приветствиями обратились к Ленину Чхеидзе и представители других партий. С ответным словом выступил Ленин.

Затем вышли на платформу.

Помню прожектора, автомобили, фаэтоны. Мы смешались с толпой. Ленина посадили в автомобиль и умчали. Нас же повезли на фаэтонах.

Мы ждали ареста, а петроградский пролетариат устроил Ленину восторженную встречу.

На следующий день Петроград раскололся на два лагеря: на сторонников и противников возвращения Ленина.

Насчет его возвращения распространялись разного рода ложные слухи и сплетни.

Тогда были Петроград и Ленин. Ленин шагал в будущее, Петроград следовал за ним. Препятствий было множество, Ленин же был один…

Помню одно партийное заседание в одной из комнат здания Государственном думы. Это было не то на второй, не то на третий день нашего приезда. На этом заседании присутствовали только члены Петрогрэдского большевистского комитета и несколько передовых рабочих, прибывших из провинций.

Впервые здесь выступил Ленин со своим докладом. Выступили с докладами также товарищи из провинций. Надо было видеть Ленина, когда кто‑либо из передовых рабочих рассказывал — как произошла революция в том или ином городе и какой отклик находила она на фабриках и заводах. Эти факты, рассказанные простыми словами, были для Ленина подлинным кладом с точки зрения подтверждения его положений и для убеждения неверующих. Слушая их, он часто вставлял: «Слушайте, слушайте!».

На этом же заседании Ленин выступил против всякого объединения с меньшевиками. Тогда этот вопрос стоял на повестке дня петроградских рабочих, причем Петроградский комитет также стоял на этой пути.